Коммуникативно-синтаксическая организация простого предложения

Актуальное членение как самостоятельную область исследований начали рассматривать чехословацкие языковеды В.Матезиус, Фр.Травничек и В.Эртль. Общеупотребительный термин “актуальное членение” принадлежит В.Матезиусу, который предложил бинарное членение предложения на “исход” и “ядро” (см.: Матезиус 1967:239-245).

В русистике изучением коммуникативной структуры предложения занимались А.А.Шахматов (1941), И.П.Распопов (1961), И.И.Ковтунова (1976) и др.

Вслед за чехословацкими и отечественными лингвистами-русистами проблемы членения по коммуникативным нагрузкам привлекают к себе внимание и синтаксистов-тюркологов. В их исследованиях вопросы актуального членения рассматриваются в связи с различными аспектами синтаксических единиц, в том числе и в связи с изучением порядка слов в предложении (Байрамова, Сафиуллина 1989 и др.). Значителен вклад М.З.Закиева в разработку актуального членения предложения. В своих трудах при изучении коммуникативного членения татарского предложения оп опирается на его логико-грамматическое, структурно-семантическое и синтагматическое членения (см.: Закиев 1963, 1995).

В карачаево-балкарском языкознании работы в русле коммуникативной грамматики начали появляться относительно недавно. Среди них нужно отметить труды Х.С.-А.Джанибекова, который активно исследовал грамматические формы актуального членения предложения (Джанибеков 1991, 1993).

Как известно, функция общения рассматривается как одна из главных и основных причин закономерностей, которые наблюдаются в языке. В этом аспекте весьма существенным является то, что фиксация специальными средствами языка противопоставления, существующего в структуре суждения, а также “вопроса и побуждения между логическим субъектом как понятием о предмете мысли и логическим предикатом как тем новым, что сообщается о предмете мысли, является необходимым условием выполнения коммуникативного задания” (Панфилов 1971:114).

Актуальное членение предложения есть коммуникативно-синтаксическая категория, соответствующая бинарной структуре выражаемого логического суждения. Оно предполагает членение предложения на тему и рему, что отмечается во многих синтаксических работах (см., например: Ковтунова 1976). Тема актуального членения предложения обычно соотносится с субъектом логического суждения, а рема - с его предикатом. Полисемантичность предложения при выражении той или иной мысли проявляется в том, что “одно и то же предложение может приобретать разное актуальное членение в зависимости от конситуации” (РГ, т.2:91). Соответственно, наличествующие актуальные членения предложения представляют собой выражение совокупности суждений или вариантов суждения, выраженных конкретным предложением. Это говорит о том, что формальная структура конструкции, представленная в членах предложения, не отражает актуального членения предложения. “Ни за одним из членов предложения не закреплено соответствие теме или реме сообщения. Фактически каждый член предложения может соответствовать как теме, так и реме актуального членения” (Белова 1984:37).

Сложность рассматриваемой проблемы обусловливает разноплановый подход к его изучению, что отражается и в разнообразии терминологической номинации. Так, кроме наименования “актуальное членение” для обозначения этого же явления в лингвистике употребительны и другие термины: коммуникативное членение, контекстуальное членение, членение на тему и рему, функциональная перспектива предложения, коммуникативная перспектива предложения (Ковтунова 1976:8). Данный реестр варьируется и Г.А.Золотовой: “Дискуссионность проблематики актуального членения обнаруживается даже в самой терминологии: то, что одними именуется актуальным членением предложения (или высказывания), другие называют функциональной перспективой предложения (есть попытки и дифференцировать эти понятия), коммуникативной перспективой или коммуникативным членением, информационно-несущей структурой (в американской лингвистике), смысловым, логико-смысловым, коммуникативно-смысловым членением” (Золотова 1982:282).

“Актуальное членение” пока еще остается наиболее популярным термином, и признание его лингвистического статуса предопределяется стремлением установить надграмматический уровень предложения и выделить динамический синтаксис, откуда следует к тому же облигаторность учета взаимосвязи как между грамматическим и актуальным членением, так и между явлениями формально-грамматического и коммуникативного синтаксиса.

В.И.Солнцев особое внимание обращает на то, что формально-грамматическая структура и актуальное членение предложения есть явления разного порядка. Формально-грамматический анализ он определяет как синтаксис грамматической сочетаемости слов и подчеркивает, что подобный анализ предложения абсолютно “не связан с актуальным членением предложения, не зависит от него и сам не определяет его” (Солнцев 1984:8).

В.Г.Адмони признает наличие точек соприкосновения между актуальным членением предложения и тем предикатным отношением, что связывает традиционные подлежащее и сказуемое. По его мнению, актуальное членение представляет собой окказиональное отношение взаимоустремленности друг к другу двух компонентов высказывания, складывающееся в момент речи. Оно также предикативно по своей природе. Это отношение не отменяет формально-грамматического предикативного отношения, а только наслаивается на него (Адмони 1988:137). Иначе говоря, в реальности здесь наличествуют два разных аспекта предложения. Один из них (аспект актуального членения) налагается на другой (аспект логико-грамматических типов предложения). Оба они выражают различные формы грамматического предикативного отношения (Адмони 1960:35-42). Такой подход представляется вполне обоснованным, ибо тут учитывается исходное различие между синтаксической связью поликомпонентного характера, которая основывается на логических отношениях предмета и признака как первичного и вторичного понятий, и синтаксической связью, основанной на отношениях бинарной структуры логического суждения - субъектом и предикатом как данным и новым. Подобная мысль в определенной степени поддерживается и В.А.Белошапковой, которая противопоставляет указанные членения: “Актуальное членение автономно. Оно не соотносительно с грамматическим. Это проявляется, во-первых, в том, что актуальное членение предложения всегда бинарно, в то время как грамматическое членение предполагает какое угодно количество членов. Предложения любого объема актуально членятся на тему и рему” (Современный русский язык 1997:799).

Таким образом, процесс коммуникации обычно возможен в том случае, если участники вербального общения сообщают друг другу нечто новое. При этом указывается на то, что существуют два вида “неизвестного” (нового). Во-первых, неизвестное воспринимается как ранее не проявившееся и не выводимое в явной форме из предшествующего контекста. Во-вторых, неизвестное устанавливается по отношению к данной теме, т.е. коммуникант сперва озвучивает какое-нибудь известное понятие и сообщает о нем что-то новое. Часть синтаксической конструкции, репрезентирующую предмет сообщения, принято называть темой, другая же часть, передающая нечто новое для коммуниканта, называется ремой. Так, в предложениях именования тема - это то, что именуется, а рема - кодовое имя. При нейтральном актуальном членении тема препозитивна по отношению к реме. При экспрессивном же актуальном членении рема переходит в начало конструкции и ей присуща эмфаза. Ср.: Аны аты / Асланды “Его имя / Аслан” и Асланды / аны аты “Аслан / его имя”.

Следует отметить, что смысловые компоненты, на которые членится конструкция, определяются различными исследователями по-разному. Основные деления следующие: тема/рема, данное/новое, известное/неизвестное, определенное/неопределенное, психологический субъект/психологический предикат, логический субъект/логический предикат, определяемое/определяющее, пресуппозиция/утверждение, субъектум/диктум, топик/фокус, топик/коммент и некоторые другие (ТФГ 1992:192).

При выделении темы и ремы необходимо принимать во внимание условия контекста и ситуацию употребления слов. Это способствует правильному определению того, какой член высказывания принимает на себя логическое ударение, которое есть первый маркер ремы. При выражении ремы одним членом логическое ударение падает именно на него. Если же рема репрезентируется синтаксической группой, то логическое ударение получает один из компонентов этой дескрипции. При комплексном выражении ремы все компоненты ее характеризуются логическим ударением разной степени силы. В предложении Тюнене университетде / конгресс болгъанды “Вчера в университете / был конгресс” ремой является конгресс и принимает логическое ударение.

В высказывании Эмегенни алай жел этдирип келгени / бек кёп къарыулу нартны къайгъыгъа къойду (Ф.) “Такое движение эмегена с ветром / повергло в смятение очень многих сильных нартов” рема комплексная. Первая ядерная часть ее представлена дескрипцией бек кёп къарыулу нартны “очень многих сильных нартов”. Логическое ударение в указанном предложении присуще для сочетания бек кёп “очень многих”. Периферийная часть ремы представлена комплексом къайгъыгъа къойду “повергло в смятение”, для которого также присуще логическое ударение. Но здесь оно отличается меньшей силой.

В специальной лингвистической литературе отмечается, что предложение не может обойтись без ремы, которая составляет его коммуникативное ядро. В то же время допускается отсутствие в высказывании темы. Это касается в первую очередь неполных предложений. Их тема известна слушателю из контекста. В отдельную группу выделяются предложения с нулевой темой, которые “сообщают о событии, не выделяя исходного пункта сообщения” (Современный русский язык 1997:798). Такие конструкции называют нерасчлененными высказываниями (высказываниями с нулевой темой) (Ковтунова 1976:47-50). По мнению П.Адамца, в нерасчлененных высказываниях отсутствует потенциальная пауза (Адамец 1966:52).

Известный синтаксист-русист И.П.Распопов также придерживается мнения, что обязательное словесное выражение получает в предложении рема, которая заключает в себе наиболее существенную часть сообщаемой информации. В тех же случаях, когда высказываемое сообщение представляет собой констатацию каких-то фактов действительности, тема может быть и нулевой. По его мнению, указанное присуще для предложений типа Зима; Светает; Идет снег и т.п. На этом основании по линии коммуникативной перспективы высказывания все повествовательные предложения подразделяются на тематически детерминированные и тематически недетерминированные (Распопов 1970:114 и далее).

Таким образом, в нерасчлененных высказываниях тема лексически не представлена, весь словесный состав в них функционирует в качестве ремы и они выполняют в речи коммуникативное задание констатации.

О.А.Крылова считает, что наличие указанных типов предложений не противоречит идее бинарности актуального членения, ибо нулевой знак тоже является знаком. Она сравнивает нерасчлененные высказывания с расчлененными, имеющими тождественное или близкое коммуникативное значение: Шел дождь; За окном шел дождь; На улице шел дождь; На дворе шел дождь. Темы, по ее мнению, в подобных предложениях избыточны. Дело в том, что, “несмотря на различное лексическое выражение этих тем, они все означают одно и то же: вряд ли речь идет собственно об “улице”, “окне” или “дворе”. Происходит сдвиг в семантике этих компонентов: они начинают обозначать просто фрагмент мира, действительности, и предложения с такими темами почти тождественны предложениям без лексически выраженной темы (с нулевой темой) именно вследствие близости значений этих тематических компонентов” (Современный русский язык 1999:659).

О.Н.Селиверстова и Л.А.Прозорова коммуникативно нечленимые высказывания признают конструкциями, имеющими ослабленную степень членимости. Это такие предложения, в которых “внутренние отношения характеризации подчинены внешнему отношению характеризации, выполняемому всем предложением в целом” (Селиверстова, Прозорова 1992:228).

В тюркском языкознании отмечается, что коммуникативно нерасчлененные высказывания выделяются без достаточных на то оснований. Так, М.З.Закиев пишет, что при этом не учитывается имплицитно выраженная тема (время). Например, в начале повествования автор сообщает Терен кече эди “Была глубокая ночь”. Здесь налицо эксплицитно выраженная рема, тема же подразумевается. При эксплицитном выражении темы предложение выглядит следующим образом: Жазыла тургъан заман терен кече эди “В описываемое время была глубокая ночь”. Далее без эксплицитного представления темы бу заманда “в это время” автор перечисляет ремы: Фонарьла жанадыла; Артиллерияны тауушу келеди; Паровозну къычыргъаны эшитиледи “Горят фонари; Доносятся звуки артиллерии; Слышится гудок паровоза”. Таким образом, “в связном тексте в принципе не должно быть контекстуально независимых предложений, иначе не будет и связного текста” (Закиев 1995:327).

Актуальное членение предложения имеет свой собственный формальный аппарат, т.е. располагает системой формальных средств выражения, основными из которых следует считать интонацию и порядок слов (Ковтунова 1976:11; Современный русский язык 1999:668 и др.). Они подчиняются основной, коммуникативной, функции высказывания.

Рассматривая указанную функцию порядка слов, В.Матезиус говорит о противопоставленности объективного и субъективного порядка слов. При обычном порядке слов за отправной пункт “принимается начальная часть предложения, а за ядро высказывания - его конец. Эту последовательность можно назвать объективным порядком, ибо в данном случае мы движемся от известного к неизвестному, что облегчает слушателю понимание произносимого” (Матезиус 1967:244). Однако наличествует и другой, полярный, порядок при котором “сначала стоит ядро высказывания, а за ним следует исходный пункт. Этот порядок субъективный, при нем говорящий не обращает внимания на естественный переход от известного к неизвестному, ибо он так увлечен ядром высказывания, что именно его ставит на первое место” (Матезиус 1967:244).

Интонация и порядок слов в высказывании находятся в отношениях тесного динамического взаимодействия. По справедливому замечанию В.А.Белошапковой и других лингвистов, порядок слов и интонация действуют совместно. Рема обычно характеризуется фразовым ударением - автоматизированным (при объективном порядке: тема - рема) или же неавтоматизированным (при субъективном порядке: рема - тема) (Современный русский язык 1997:803). Небезынтересна и мысль автора о том, что отмеченные средства актуального членения называют линейно-динамической структурой предложения, которая представляет собой “специфическое суперсегментное оформление, которое предложение получает, становясь высказыванием” (Современный русский язык 1997:803).

Таким образом, в специальной лингвистической литературе указывается на правомерность разграничения уровней грамматического и актуального членения, а также учитываются различия предикативных отношений, складывающихся в исходной структуре конструкции и в его актуализированных трансформах.

Некоторые авторы на первый план выводят просодическую актуализацию. Так, по В.М.Солнцеву, расчленение предложения на две части (тему и рему) осуществляется посредством языковых средств, которые имеют лексический, полуграмматический и чисто грамматический характер. При этом в качестве универсального средства признается интонация, так как, “превращая с помощью интонационного расчленения одну из частей в “данное” или “новое” (“тему” или “рему”) и т.д., мы не затрагиваем собственно грамматической структуры предложения, его объективной грамматической расчлененности” (Солнцев 1984:8).

Так, предложение Ол Уфагъа учханды (З.) “Он полетел в Уфу” имеет нейтральный порядок слов с логическим ударением на предикат и сообщает нечто о действиях лица, а именно то, что он полетел в Уфу. При смещении силы ударения влево образуется номинализованная параллель этой конструкции, в которой актуализируется совсем другой смысл. Пониманию его способствует латентный вопрос Ол кимди? “Он кто?”. Ср.: Ол Уфагъа учханды “Он тот, кто полетел в Уфу”. Такая трансформированность присуща для значительного количества конструкций с глагольными предикатами на =гъан, =ыучу, =лыкъ и т.п. Примеры: 1) Дадаш жылкъыгъа къараучуду (М.Т.) “Дадаш тот, кто смотрит за табуном”; 2) Ол окъуугъа барлыкъды (З.) “Он тот, кто пойдет на учебу”. Подобные конструкции могут расширяться за счет имен с обобщающе-абстрактной семантикой типа зат “нечто”, жукъ “вещь”; жер “место”; адам, киши “человек, некто” и пр., которые оформляются обычно лично-предикативными аффиксами. Ср.: Ол университетде окъурукъ жашды (Ш.) “Он тот парень, который будет учиться в университете”.

Порядок слов (линейное расположение конституентов предложения) как одно из основных средств актуального членения предложения признается и в тюркском языкознании. Он выполняет три функции (грамматическую, коммуникативную и стилистическую), которые взаимосвязаны и взаимообусловливают друг друга (ГСЯЛЯ, т.2:136).

Порядку слов в тюркологии в целом уделено большое внимание, чего не скажешь относительно карачаево-балкарского языкознания. Считается, что одной из наиболее характерных черт синтаксиса тюркских языков является твердый порядок слов в предложении, согласно которому каждый зависимый член предложения предшествует главному. Нарушение же его обязательно должно быть мотивированным (Дмитриев 1961:19). Как писал в свое время А.Н.Кононов, для сказуемого присуща самая правая позиция в синтаксической конструкции. Определение находится перед своим определяемым, а примыкающие дополнение и обстоятельство - перед сказуемым (Кононов 1956:433). Указанный словопорядок отмечается в большинстве тюркских языков, о чем свидетельствуют их грамматики (см.: ГХЯ 1975:328; ГСБЛЯ 1981:433 и др.).

По мнению М.Б.Балакаева, в казахском языке твердый порядок расположения слов нередко совмещается с относительно свободным расположением, так как “в нем скованные сочетания и сочетания с твердым порядком расположения создают предпосылки для разрыва компонентов аффиксальных сочетаний. По этой причине могут отделяться от своего компонента не только слова, связанные путем аффиксации, но и слова, связанные путем примыкания” (Балакаев 1959:199).

По А.А.Багирову, азербайджанское предложение имеет относительно свободное расположение членов. Исключение в этом плане составляют у него лишь сказуемое и некоторые виды обстоятельств и определений (Багиров 1984:48).

Думается, наиболее приемлемое мнение, связанное с интерпретацией основных закономерностей порядка слов в тюркском предложении, высказал М.З.Закиев. Согласно его мнению, “коммуникативные и синтаксические члены предложения имеют определенные их коммуникативными нагрузками места только в прозаической письменной речи. В разговорной и литературно-художественной речи члены предложения не имеют определенных мест ... Закономерности порядка слов изучаются в прозаической письменной речи” (Закиев 1995:331). В экспрессивно окрашенной (или же эмоционально насыщенной) письменной речи, а также в разговорной речи отмечается динамизм, подвижность компонентов синтаксических единиц, что приводит к отклонению от прямого порядка слов, т.е. к инверсии.

В синтаксических исследованиях, посвященных порядку слов, говорится о том, что изменение порядка слов зачастую приводит к изменению грамматического значения предложения или его частей. Так, например, сочетания типа уллу терек “большое дерево” представляют собой номинативные предложения или определительные словосочетания, между компонентами которых устанавливаются отношения конкретизации, ибо в них прилагательное предшествует существительному. Однако при определенной интонации между ними устанавливаются и предикативные отношения, что достигается постпозитивностью прилагательного: Терек - уллу “Дерево большое” (см.: Кононов 1956:433; Балакаев 1959:198; ГХЯ 1975:328; ГСЯЛЯ, т.2:136; Закиев 1995:353). Таким образом, здесь мы имеем, с одной стороны, номинативные предложения или определительные словосочетания. С другой стороны, налицо двусоставные именные предложения, передающие квалификативную или квантитативную характеристику предмета.

Г.А.Золотова выступает против того, чтобы трактовать подобные двусоставные предложения как инверсированные словосочетания или односоставные предложения, так как подобная трактовка не адекватна языковому явлению. В пользу своей точки зрения она приводит тот факт, что указанные предложения отличаются различным содержательным характером предикации (Золотова 1982:285).

В карачаево-балкарском языке прилагательное в предикативной функции в большинстве случаев сказуемостно оформлено. При вынесении такого предиката в начало предложения не наблюдается его переход в односоставное именное предложение или в словосочетание: Жарыкъды тауда (М.Т.) “Светло в горах”. В данной конструкции отмечается лишь вынос ремы вперед, т.е. имеется экспрессивное актуальное членение. Для сохранения сказуемостной функции препозитивного прилагательного (без аффикса сказуемости) необходимо наличие между ним и постпозитивным подлежащим других слов (определений, обстоятельств). Примеры: Хычыуун аланы салкъынлары (Ф.) “Приятна их прохлада”; Ариу бюгюн бизни къызла (Ф.) “Красивы сегодня наши девушки”.

Обычно порядок слов служит для определения синтаксической функции членов предложения: Так, в предложении Аппа боза биширеди “Дедушка варит бузу” препозитивное слово аппа “дедушка” является подлежащим, а следующее за ним слова боза “буза” - конкретизирующим членом. Однако последний может выноситься и в препозицию: Боза аппа биширеди “Бузу варит дедушка”, т.е. для различения синтаксической функции члена предложения необходимо учитывать и другие факторы: коммуникативную установку говорящего, ударение и т.п. Даже в тех случаях, когда вроде бы позиция слова определяет его синтаксическую функцию, многое решает “угол зрения” участника коммуникации. Например, предложение Ана сабий сюеди (Ф.) бифуркативно. Его можно понять и как “Мать любит ребенка”, и как “Ребенок любит мать”. Для однозначности необходимо падежное оформление дополнения Ана сабийни сюеди “Мать любит ребенка”.

Каждый компонент синтаксической конструкции имеет свои позиции в ней. Место подлежащего в предложении определяется по отношению к сказуемому. Подлежащее, как правило, предшествует сказуемому. Если оно функционирует в высказывании в качестве данного (темы), то вместе со своим окружением или без него находится в начале предложения: Тамата къойчу / нёгерлерине кетди (З.) “Старший чабан / ушел к своим товарищам”. При репрезентации ремы высказывания подлежащее занимает контактную позицию по отношению к сказуемому, в результате чего принимает на себя логическое ударение: Малкъар тауларына бир къууанч хапар / жетди (М.Т.) “В горы Балкарии радостная весть / дошла ”. Если же речь эмоционально и экспрессивно окрашена, то позиция подлежащего может перемещаться в любую точку высказывания: Къалдыкъ бюгюн биз сейирге, тамашагъа (Ф.) “Остались мы сегодня весьма изумленными”.

Синтаксисты-тюркологи считают, что сказуемое, будучи функционально наиболее значимым элементом синтаксической структуры, обычно завершает предложение, способствуя при этом своим позиционным положением более или менее сильному выражению ремы (Абдуллаев 1983:69). Это касается как глагольных, так и именных предложений. Примеры: Хауа бек сууукъду (Ш.) “Воздух очень холодный”; Сууукъ къалтыратады (Ш.) “Холод заставляет дрожать”. При эмоциональной окрашенности же речи сказуемое выносится в абсолютно левую позицию: Аламатды тауда быйыл бичен! (З.) “Замечательное в горах в этом году сено!”

Определение в карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, препозитивно по отношению к определяемому. Последнее может иметь при себе несколько определений, расположение которых обусловлено рядом факторов. Это зависит не только от однородности или неоднородности определений, но и от их частеречной принадлежности. Отражается на их расположении в структуре высказывания также и то, в какие смысловые отношения входят они со своим окружением.

В исследованиях по тюркскому синтаксису данной проблеме уделяется должное внимание. В них отмечается, что последовательность нескольких определений, относящихся к одному определяемому, во многом зависит от характера средств их связи с существительным. Суммируя имеющиеся на сей счет мнения, можно сказать следующее: “Если определение подчиняется определяемому только при помощи обязательного соседства, то оно, естественно, занимает место непосредственно перед определяемым. Остальные определения в зависимости от скрепляющей силы средств связи могут занимать разные позиции по отношению к определяемому. Дальше всего от определяемого могут находиться существительные в родительном падеже, ближе их - существительные с падежеподобным аффиксом =дагы, еще ближе - глаголы в форме причастия, затем - существительные с аффиксом =сыз/=сез или =лы/=ле, еще ближе - производные прилагательные, за ними - непроизводные прилагательные и, наконец, рядом с господствующим словом - имя существительное в основном падеже” (Закиев 1995:336). Думается, подобный порядок приложим к большинству тюркских языков, в том числе и к карачаево-балкарскому: Харунну быйыл жайлыкъда ёсген экижашар швиц таналары бек семиздиле (З.) “Двулетние телки Харуна породы “швиц”, которые выросли в этом году на пастбище, очень жирные”. Также следует учесть влияние логического ударения на порядок определений. Оно падает на определение, наиболее приближенное к определяемому.

Дополнения и обстоятельства несут различную коммуникативную нагрузку в высказывании. Именно этим и обусловлены их позиции в предложении. Указанные компоненты синтаксической конструкции при функционировании в качестве темы располагаются в ее начале: Минги тауну тийресинде къарачайлыла бла малкъарлыла жашайдыла (К.) “Рядом с Эльбрусом живут карачаевцы и балкарцы”; Аны бу жыйылыугъа бир кибик ыразы болуп чакъырдыла (З.) “Его на это собрание пригласили единодушно”. Рематическая функция дополнениям и обстоятельствам присуща при непосредственном контактировании со сказуемым: Азиз быйыл биченин заманында жыйгъанды (З.) “Азиз в этом году вовремя собрал свое сено”; Уста малчы къойланы тауушларындан айырыр (Ф.) “Искусный скотовод отличит своих овец по их блеянию” и пр.

Особого внимания заслуживают при рассмотрении актуального членения присоединительные конструкции, которые представляют собой члены предложения, выражающие наиболее важную рему и отодвинутые со своего обычного места за интонационные пределы предложения, и поэтому произносящиеся интонацией предложения (Закиев 1995:345). Эти конструкции по-разному квалифицируются в лингвистике. Одни языковеды причисляют их к парцеллятам (Саитбатталов 1999), а другие называют синтаксическими аппликациями (Рядчикова 1997) и т.д. В карачаево-балкарском же языкознании они незаслуженно умалчиваются.

В современных грамматиках русского языка отмечается, что под влиянием коммуникативной установки говорящего (пишущего), стремящегося более экспрессивно передать свое коммуникативное намерение, происходит отъединение какой-либо части высказывания с приданием ей коммуникативной самостоятельности, в результате чего появляются сегментированные, парцеллированные, антиципированные конструкции (Современный русский язык 1999:820).

Сегментированная конструкция представляет собой гипертему, оформленную как самостоятельное предложение-высказывание: Ууалгъан машинала... Ол да азлыкъ этеди бу ичгичилеге (К.) “Разбитые машины... Этого тоже не хватает для этих пьяниц”.

Парцеллят (присоединительная конструкция), интонационно отъединяясь от начального предложения, приобретает статус самостоятельного рематического высказывания и располагается постпозиционно. Оно может соотноситься с другими членами предшествующего предложения: Жашла Асхатны бек сюедиле. Сабырлыгъы, эслилиги ючюн (К.ж.) “Ребята очень любят Асхата. За выдержку, понятливость”; Мында кёп адам эсленеди. Элчиле, шахарчыла, башха жерледен келген къонакъла (М.Т.) “Здесь можно заметить много людей. Сельчан, городских, гостей из других мест” и пр.

Антиципация - это также одноразовое членение текста (или предложения, поскольку оно может представлять собой микротекст) на два структурно-смысловых компонента. При антиципации наблюдается отчленение итоговой, обобщающей части текста и перестановка ее в начало: Ол бек эртте болгъан эди. Мен нёгерлерим бла университетде окъуй болама (М.Т.) “Это было очень давно. Я с друзьями учился в университете”. Появление таких конструкций обусловлено прагматическими задачами, стоящими обычно перед стилем публицистики.

Как и в других языках, в карачаево-балкарском языке наличествуют различные дополнительные средства выражения актуального членения. К ним в лингвистике относят в первую очередь частицы (см., например: Ковтунова 1976; Шевякова 1980; Современный русский язык 1997:803 и др.).

В карачаево-балкарском языке значительным функциональным потенциалом в качестве выделителей темы и ремы обладают усилительные и ограничительные частицы. Занимая как препозитивное, так и постпозитивное положение по отношению к тем словам, с которыми соотносятся, они способствуют “актуализации определенного члена предложения” (Абдуллаев 1983:70). Примеры: Нёгерим Аслан да хоча тюйюл эди (М.Т.) “Мой спутник Аслан тоже был не в лучшей форме”; Мени жюрегими къыйнагъан жалан Аслан тюйюлдю (Ф.) “Меня обижает не один Аслан” и др. Актуализаторами в сочетании с частицами выступают и лично-возвратные местоимения: Анга Аслан кеси да ишексизди (З.) “В этом не сомневается и сам Аслан”; Бу ишни алайдагъыладан киши ангыламады. Артыгъыракъ да Азиз кеси (З.) “Этого никто из присутствующих не понял. Особенно Азиз сам”.

Актуализаторами выступают и другие лексические средства. Среди них можно выделить редупликационные формы повтора. Повторение компонента синтаксической конструкции способствует его выделению по отношению к другим элементам: Тёгерегибизде уа бийик-бийик къаяла (Ш.) “А вокруг нас высокие-высокие горы”.

В языке универсальные средства выражения актуального членения предложения дополняются и типологически релевантным формально-синтаксическим средством на уровне предикации и предложения как основной структурно-синтаксической и функциональной единицы вербальной речи, представляющим собой систему вербализованных трансформ именного предложения и систему номинализованных трансформ исходного глагольного предложения, что свидетельствует об имеющейся тенденции актуального членения предложения к самостоятельной форме предикативного выражения через “сказуемость как основу предложения” (Виноградов 1958:284). На это большое внимание в тюркском языкознании обратил Х.С.-А.Джанибеков. По его мнению, актуальное членение предложения является “одним из движущих факторов встречных процессов вербализации именного предложения и номинализации глагольного предложения и образования соответствующих производных синтаксических структур, представляющих собой коммуникативно-синтаксическую конвергенцию именного и глагольного типов” (Джанибеков 1991:156). Ср.: Азиз тынгылы ишлейди “Азиз работает добросовестно” - Азизни ишлегени тынгылыды “Работа Азиза добросовестна” (“То, что делает Азиз, добросовестно”). Указанные средства актуального членения в той или иной мере приложимы к глагольным и именным предложениям, которые разнообразны как по форме, так и по содержанию.

Большой пласт среди именных предложений составляют конструкции определительной характеризации, которых объединяет то, что в них субъект характеризуется по одному или нескольким признакам. Основные закономерности подобных предложений во многом обусловлены теми моделями, по которым они построены.

В предложениях, построенных по одноместным моделям, нейтральное актуальное членение совпадает с грамматическим членением в полном объеме. В них подлежащее препозитивно, выступает в качестве темы, а сказуемое постпозитивно и является ремой. Примеры: Ол / чексиз сюйдюмлюдю (Ф.) “Она / очень обаятельна”; Харун къойчуду (З.) “Харун / чабан”; Бу юй / ташданды (М.Т.) “Этот дом / из камня”; Таула / къарлыдыла (К.) “Горы / снежные” и т.д.

Экспрессивное актуальное членение достигается за счет вынесения ремы на первое место. При этом она принимает на себя логическое ударение (эмфазу), т.е. усиливается ее выразительность: Чексиз сюйдюмлюдю / ол “Очень обаятельная / она”; Къойчуду / Харун “Чабан / Харун”.

Аналогичное актуальное членение присуще и косвенно-субъектным предложениям со значением состояния. Ср.: Манга / сууукъду “Мне / холодно”. Экспрессивное актуальное членение: Сууукъду / манга “Холодно / мне”.

Подобные конструкции легко трансформируются в безличные предложения, выражающие рему: Сууукъду “Холодно”. Тема в них обычно представлена обстоятельственными детерминантами места и времени: Тауда / къызыуду (И.Г.) “В горах / жарко”; Къышхыда / сууукъду (Ж.Т.) “Зимой / холодно”.

В предложениях квантитатива при нейтральном актуальном членении тема препозитивна, а рема постпозитивна и обозначает непосредственно количество: Халкъ / кёпдю (Ш.) “Народу / много”; Ала / жыйырмауландыла (М.Т.) “Их / двадцать”. При экспрессивном же актуальном членении на первую позицию выдвигается показатель квантитатива и получает эмфазу: Кёпдю / халкъ “Много / народу”.

В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, широко представлены конструкции со сказуемыми, выраженными предикативами бар “есть”, жокъ “нет”, являющиеся разновидностями бытийных предложений. Нейтральный тип их актуального членения характеризуется тем, что семантический конкретизатор функционирует как тема, а бытийный предикат с именем бытующего компонента есть рема: Кавказ таулада / жугъутурла бардыла (З.) “В горах Кавказа / есть туры”.

Ср. предложение Барды менде бир бугъа, ёкюргенин эшитеди сау дуния (кёк кюкюрегени) “Есть у меня один бык, его рев слышит весь мир (гром)”. В подобных конструкциях показатель бытия находится на первом месте, за ним следует локальный конкретизатор и в абсолютном конце располагается имя бытующего предмета. Отличие их состоит в наличии примыкающего показателя неопределенности бир “один” у последнего. Такие предложения имеют нейтральный тип актуального членения и являются интродуктивными. Их назначение состоит в сообщении “о существовании некоторого объекта, который обсуждается в дальнейшем тексте” (Современный русский язык 1999:749): Барды менде бир ажир. Къатына барып онг жокъду (Ф.) “Есть у меня один жеребец. Невозможно к нему близко подойти”.

В бытийных предложениях актуализации может подвергаться сам предикат. Этому в значительной степени способствуют реплики диалога: - Сизде алмала бармыдыла? - Хау, бардыла “- Есть у вас яблоки? - Да, есть”.

Актуализацию имени бытующего предмета в языке можно наблюдать особенно четко в ремарках к пьесам: Арбазны теренинде уллу терек, аны тюбюнде уа агъач шинтик (М.Т.) “В глубине двора большое дерево, а под ним деревянная скамья”.

При актуализации семантического конкретизатора бытийные предложения передают совсем другое значение: локальный конкретизатор, принимая логическое ударение, оформляется аффиксом сказуемости и становится предикатом. При этом предикат характеризуется по местоположению. К ним относятся предложения со сказуемыми, выраженными именами в местном падеже и их субститутами: Элни ортасында ариу клуб барды (К.ж.) “В середине села есть красивый клуб” - Ол ариу клуб / элни ортасындады (К.ж.) “Этот красивый клуб / в середине села”.

Таким образом, актуальное членение представляет собой один из важных аспектов простого предложения и имеет множество средств выражения, которые взаимодействуют между собой. Основные его закономерности в карачаево-балкарском языке тесно связаны с грамматическим и структурно-семантическим членением предложения.

Принято считать, что семантику никоим образом невозможно отделить от познания. Она выступает как связующее звено между теорией языка и теориями других когнитивных способностей, которые включают в себя зрительные и слуховые восприятия, управление мышечной системой и др. Иначе говоря, изучая семантику естественного языка, мы поставлены перед необходимостью изучения структуры мышления (Харитончик 1992:102).

Исследование языка напрямую связано с рассмотрением различных понятийных и семантических категорий, выражаемых в языке, главные усилия языковедов “направлены на выявление подобных категорий, их определение и построение правил, устанавливающих принадлежность языковых единиц к тем или иным категориям” (Лабов 1983:133). Категории представляют собой ментальные объекты. Они отражают наши знания об основах, принципах, структуре и закономерностях бытия, о сущности окружающей действительности.

В лингвистической литературе отмечается, что сейчас языковеды переживают период развития лингвистики, в котором заметно влияние когнитивной науки. Наряду с этим основные принципы описания явлений языка в когнитивной парадигме пока не отличаются ясностью для многих лингвистов, что не в последнюю очередь связано с близостью когнитивной лингвистики в целом ряде отношений с лингвистикой традиционной (Баранов, Добровольский 1997:11). Таким образом, когнитивное языкознание квалифицируется как новое направление, позволяющее связать языковые процессы с познавательной деятельностью человека.

Признавая позитивный вклад когнитивистов в развитие семантических исследований, В.Б.Касевич задается вопросом - достаточно ли этого для того, чтобы провозгласить появление “новой лингвистики”? Отвечая на этот вопрос, он считает уместным утверждение, что разработанные подходы и результаты обогащают языкознание, но не создают при этом ни нового объекта исследования, ни даже нового метода. Он говорит о том, что следует признать обогащение психолингвистики, поскольку именно она, если рассматривать ее как теорию, призвана адекватно отражать ментальные отношения и операции, которые присущи носителю языка. В.Б.Касевич резюмирует свое мнение следующим образом: “Когнитивной лингвистики не существует - уже потому, что не существует некогнитивной (психо) лингвистики” (Касевич 1998:20).

Данное утверждение базируется на признании того, что когнитивное направление в науке традиционно существовало в рамках философии и психологии. Когнитивизм возник как междисциплинарный эксперимент по изучению особенностей природы, структуры и функционирования сознания. Он нашел логическое продолжение в современной науке о языке. Применительно к лингвистике когнитивизм определяется как “наука о знании и познании, о результатах восприятия мира и предметно-познавательной деятельности людей, накопленных в виде осмысленных и приведенных в определенную систему данных, которые каким-то образом репрезентированы нашему сознанию и составляют основу ментальных или когнитивных процессов” (Кубрякова 1994:34). Можно сказать, что научно-теоретическая подоснова когнитивной науки базируется на нескольких дисциплинах. По образному выражению Е.С.Кубряковой, она представляет собой “зонтиковый термин”, который покрывает собранные под “зонтиком” дисциплины, имеющие своей целью изучение тех процессов, что так или иначе связаны со знанием и информацией, и реализующих тем самым особую междисциплинарную парадигму (Кубрякова 1994:35). Такой подход в современном языкознании имеет тенденцию к росту.

По Ю.Д.Апресяну, эволюция мировой и отечественной лингвистики на современном этапе знаменательна прорывом в макромир языка. Он реализует себя в тенденции к взаимодействию собственно лингвистики с другими дисциплинами широкой гуманитарной направленности. С такими, как этнолингвистика, культурология, фольклористика, мифология, этнография (Апресян 1999:52).

Когнитивность является базой формирования концептуальной картины мира, отражает процессы восприятия и осмысления действительности, осуществляемые в типичных для конкретного языка концептах, которые представляются как “своего рода лингво-культурные изоглоссы и пучки изоглосс” (Апресян 1995:37-67).

Картина мира представляет собой особый компонент научного знания, как и любой познавательный образ, стремится к некоторому упрощению и схематизации действительности. Она рассматривается применительно к каждой отрасли науки. Ядро каждой картины мира, образуя ее важнейшую в гносеологическом смысле когнитивную структуру, составляет “совокупность тематических категорий и допущений, которые носят характер бессознательно принятых, непроверяемых, квазиаксиоматических положений, утвердившихся в практике мышления в качестве руководящих и опорных средств” (Степин 2000:192).

По Г.В.Колшанскому, картина мира отображается в сознании человека и есть вторичное существование объективного мира, который реализуется и закрепляется в своеобразной материальной форме. “Этой материальной формой является язык, который и выполняет функцию объективации индивидуального человеческого сознания лишь как отдельной монады мира” (Колшанский 1990:15).

Концептуальная картина мира динамична. Ее ядро составляют понятийные категории, универсальные для всех языков. К числу их относят такие концепты, как время, пространство, экзистенция, квантитативность, состояние, признак и др. Они лежат в основе функционально-семантических категорий языка, репрезентируемых весьма часто в предложении.

Выражение данных общих концептов в языке позволяет лингвистам выделять языковую картину мира, отражающую опыт социума на протяжении своей жизнедеятельности. По мнению Е.С.Кубряковой, “языковая картина мира - это особое образование, постоянно участвующее в познании мира и задающее образцы интерпретации воспринимаемого. Это - своеобразная сетка, накидываемая на наше восприятие, на его оценку, влияющая на членение опыта и виденье ситуаций и событий и т.п. через призму языка и опыта, приобретенного вместе с усвоением языка и включающего в себя не только огромный корпус единиц номинации, но и в известной мере и правила их образования и функционирования” (Кубрякова 1997:4). В некоторых же исследованиях подчеркивается, что “языковая картина мира представляет ту часть концептуального мира человека, которая имеет “привязку” к языку и преломляется через языковые формы” (Гафарова, Кильдибекова 1998:30).

Г.В.Колшанский пишет о том, что, несмотря на своеобразия в наименовании тех или иных предметов и явлений в различных языках, “они не создают какой-либо особой языковой картины мира” (Колшанский 1990:67). В этом вопросе лингвисты придерживаются и абсолютно противоположной точки зрения. Так, например, Р.Х.Хайруллина отмечает, что, несмотря на единство мира как объекта познания и отображения в языке, разные народы по-своему осмысливают внеязыковую действительность, на что оказывают влияние многие факторы. По ее мнению, национальные особенности языковой картины мира (ЯКМ) проявляются на поверхностном и глубинном уровнях, связанных между собой. Во-первых, допускается существование определенных сигналов национальной принадлежности лексики. Во-вторых, специфика ЯКМ проявляется в способе отображения мира, который выявляется при учете “образа жизни народа, его характера, истории, особенностей духовной жизни, национальной психологии, этнического быта, традиций и обычаев” (Хайруллина 1996:39). На это указывается и в других работах (см.: Бижева 2000).

Анализ научно-теоретической литературы показывает, что за последние годы появилось много работ, посвященных указанной проблеме (см., например: Роль человеческого фактора в языке... 1988; Быконя 1998; Раемгужина 1999 и др.). В результате сложилась лингвистическая теория картины мира, в определенной степени разработана и ее терминология. В тюркологии эта проблема не нашла еще должного отражения, что же касается карачаево-балкарского языка, то изучение картины мира в ней только начинается.

Окружающая человека внеязыковая действительность, жизнь социума в целом проходит сквозь призму индивидуального и коллективного сознания, находит свою реализацию в языке в определенных формах выражения, становится неотъемлемым компонентом коммуникации. Это имеет непосредственное отношение к синтаксису предложения. Многообразие и разносторонность отношений реальной действительности “находит в языке соответствие в определенных синтаксических моделях, основных и вариативных, со всеми их регулярными модификациями и видоизменениями” (Золотова 1982:6).

Человек как биологическое существо характеризуется по своим природным свойствам, различного рода отношениям, психологической деятельности и эмотивным оценкам. Такая характеристика лица играет большую роль в мировосприятии народа, закрепляется в паремиях, фразеологизмах и других языковых единицах. Состояние человека может сравниваться с животными, растениями и прочими реалиями. Ср.: Сен теке къалкъыудаса (Ф.) “Ты в (козлиной) дремоте”; Была бары дырын болгъандыла (Ф.) “Все они валяются от болезни (лежат, как скошенная трава)”; Ол къазакъ къабан кибикди (Ф.) “Он одинок (похож на одинокого кабана)”.

Когнитивизм предполагает антропоцентрический подход к языку. Это должно быть понятно, если принять во внимание то, что человек запечатлел в языке свой образ, отразил в нем все, что узнал о себе и захотел сообщить другому. Иначе говоря, он “запечатлел в языке свой физический облик, свои внутренние состояния, свои эмоции и свой интеллект, свое отношение к предметному и непредметному миру, природе - земной и космической, свои действия, свое отношение к коллективу людей и другому человеку” (Логический анализ... 1999:3). Действительно, язык насквозь антропоцентричен. Незримое присутствие человека можно заметить на всем языковом пространстве, особенно в лексике и синтаксисе, ибо они взаимодополняют друг друга.

В вербальной речи человек обозначается исходя из разных признаков. В связи с этим В.Г.Гак выделяет следующие типы номинации лица: имя собственное, гиперонимическая номинация, демографическая номинация, функциональная номинация, относительная номинация, оценочная номинация и номинация местоименная (Гак 1999:73-80). Все эти типы номинаций представлены в системе именного предложения карачаево-балкарского языка. Примеры: Сен Азизсе (И.А.) “Ты Азиз”; Ол да эр кишиди (Ф.) “Он тоже мужчина”; Асхат да адамды (М.Т.) “Асхат тоже человек”; Биз чегемлилебиз (Къ.К.) “Мы чегемцы”; Ол бусагъатда жаралыды (Ш.) “Он сейчас ранен”; Ахмат Асланны къарындашыды (М.Т.) “Ахмат брат Аслана”; Бийберт хайыуанды (О.Э.) “Бийберт - скотина” и т.п.

Антропоцентричность в карачаево-балкарском языке наиболее четко проявляется в вертикальной пространственной модели мира, в восприятии и языковом выражении пространственных реалий. Номинацию пространства человек проводит по своему образу и подобию, имеются четкие параллели между соматизмами (частями тела человека) и различными элементами пространства, что явно прослеживается на следующих примерах: адамны башы “голова человека” - тауну башы “вершина горы”; адамны тёппеси (бети, сырты, аягъы, бели, жаны) “макушка (лицо, спина, нога, пояс, сторона) человека” - тауну тёппеси (бети, сырты, аягъы, бели, жаны) “макушка (склон, поверхность, подножье, седловина, сторона) горы”; жерни чачы “растительный покров земли” и пр. Обычно для репрезентации указанных реалий языком используются изафетные сочетания.

У карачаевцев и балкарцев пространство в основном имеет трехмерное измерение: кёк “небо” - жер башы “земля (ее поверхность)” - жер тюбю “подземный мир”. Вертикальное расположение объектов в пространстве не ограничивается только указанной моделью. Вертикальное восприятие пространства и тел, имеющих протяженность в высоту, невозможно рассматривать без слова бел “середина (букв.: пояс)”: адамны (тауну, челекни, терекни) бели “поясница (седловина, половина, середина) человека (горы, ведра, дерева)” и т.д. При языковой экспликации плоскостного восприятия пространства актуализируется значение слова орта “середина”. Указанная лексема особо значима и при расчленении временного континуума. Это говорит о том, что в представлении этноса пространство и время неразрывно связаны между собой: жол ортасы “середина дороги”; элни ортасы “середина села”; кече ортасы “полночь”, жылны ортасы “середина года” и пр.

Об антропоцентричности языка свидетельствуют и другие уровни языка: морфология, словообразование и другие. Падежная система предполагает отражение лица, а потом уже других реалий (ким? “кто?” и не? “что?”). Посредством слова къары “локоть, старинная мера длины” образовались некоторые лексемы пространственной ориентации (ары “туда”, бери “сюда”, огъары “наверх”, тышхары “наружу”, ичкери “вовнутрь”). Уууч “горсть” производна от глагола уу “мять, разминать”.

Ср. также предложения: Манга мында сууукъду “Мне здесь холодно”; Санга мында сууукъду “Тебе здесь холодно”; Анга мында сууукъду “Ему здесь холодно”; Маллагъа мында сууукъду “Животным здесь холодно” и др. Все эти предложения построены по одной модели и передают одну и ту же ситуацию - состояние кого-, чего-либо. Все они базируются на первой конструкции, где субъект выражен первым лицом. В последующих конструкциях меняется лишь содержание субъектной лексемы. Состояние лица определяется только через его собственные ощущения. По этой аналогии и согласно своим наблюдениям человек судит о состоянии своего собеседника, других лиц, предметов.

В последние годы в когнитологии широко используются различные структуры представления знаний. К ним относятся мыслительные картинки (модели, образцы), схемы, фреймы, скрипты, или сценарии, имеется упоминание и о так называемых инсайтах (Бабушкин 1996:19).

В.А.Звегинцев выделяет три этапа порождения предложений. На каждом этапе вычленяется ситуация, предназначенная для восприятия. В дальнейшем она входит в содержание предложения или текста. На втором этапе строится пропозициональная структура, которая представляет собой лингвистический ген, содержащий “генетическую информацию” о способах развертывания синтаксической конструкции. На третьем же этапе осуществляется лексическое заполнение “ролей”. Они соотносятся с “участниками” ситуации, со “знанием о мире” и “языковой компетенцией” (Звегинцев 1982).

Фрейм признается одной из центральных фигур представления знаний. Теория фреймов впервые разработана американским когнитивистом М.Минским, признанным специалистом в области искусственного интеллекта.

М.Минский решал задачу моделирования на ЭВМ особенностей человека, который, например, входил в комнату. Он должен охватить одним взглядом все то, что находится в ней, какие предметы мебели размещаются в ней и как они расположены. Чтобы справиться с этой задачей, человек извлекает из своей памяти модель, называемую фреймом. Он определяется М.Минским как один из способов представления стереотипной ситуации (например, пребывание в какой-нибудь комнате, посещение вечеринки и т.п.) (Минский 1988:289).

Вопросы фреймовой семантики разрабатываются и в трудах Ч.Филлмора, который применительно к лингвистике вводит понятие “языковой фрейм”. Несмотря на подверженность некоторой трансформации и переосмыслению, в понимании фрейма он близок к М.Минскому (Филлмор 1988).

В развитие теории фреймов значителен вклад Т.А. ван Дейка. Он фреймы рассматривает не как произвольно выделяемые “кусочки” знаний: “Во-первых, они являются единицами, организованными “вокруг” некоторого концепта. В противоположность простому набору ассоциаций эти единицы содержат основную, типичную и потенциально возможную информацию, которая ассоциирована с тем или иным концептом. Кроме того, не исключено, что фреймы имеют более или менее конвенциональную природу и поэтому могут определять и описывать то, что в данном обществе является “характерным” или “типичным” (Дейк ван 1989:16).

В представлении отечественных лингвистов фрейм - это типовая ситуация, основное предназначение которой заключается в упорядочении, организации определенных данных. По В.Б.Касевичу, “понятие фрейма призвано, прежде всего, эксплицировать познавательные процессы как таковые, одновременно из нее (равно как из общего контекста теории) следует, что человеку вообще свойственно организовывать и хранить информацию в теории фреймов. Язык - один из важнейших способов организации информации (вероятно, самый важный), поэтому есть все основания думать, что языковая система также во многом представляет собой именно систему фреймов” (Касевич 1988:20).

В современной лингвистике теория фреймов применяется при рассмотрении различных аспектов языка. Так, например, А.А.Камалова осуществляет функционально-семантический анализ предикатов состояния в русском языке на основе сценария, включающего в себя четыре типовые структуры: а) поверхностно-синтаксический фрейм, б) поверхностно-семантический фрейм, в) тематический фрейм, г) фрейм повествования (Камалова 1998:126).

При рассмотрении поверхностно-синтаксического фрейма важная роль отводится модели “имя - предикат”, которая конкретизируется синтаксическими конструкциями, отвечающими за реализацию ситуаций, в которых предикатные лексемы выполняют функцию выражения состояния.

Поверхностно-семантический фрейм позволяет выявить те лексемы, которые привязаны к действию. Данный фрейм способствует ощущению максимальной приближенности к действительности, т.е. на уровне этого фрейма находит свою реализацию идея состояния за счет введения необходимых семантических конкретизаторов.

Тематический фрейм включает в себя различные события, объединенные одной темой и позволяющие установить ассоциативные связи предметов на основе имеющихся сценарных отношений.

Повествовательный же фрейм - это “скелет” формы типичных рассказов и объяснений, позволяющий смонтировать исчерпывающий тематический фрейм (см.: Камалова 1998:127 и далее).

Опираясь на изложенное, продемонстрируем функционирование предикатов общественного (социального) состояния в карачаево-балкарском языке.

На уровне поверхностно-синтаксического фрейма прототипически противопоставленные по определенному параметру ситуации, отражающие названное состояние, реализуются в структурно-синтаксической модели Ол байды (жарлыды) “Он богатый (бедный)”. В речи прототипы объективируются в ряде синтаксических конструкций: Ол жарлылыкъда (байлыкъда) жашайды “Он живет в бедности (достатке)”; Аны ахчасы барды (жокъду) “Он имеет деньги (не имеет денег)”; Анда ахча барды (жокъду) “У него есть деньги (нет денег)”.

На уровне поверхностно-семантического фрейма указанные построения распространяются за счет различных квалификативных характеристик, или интенсификаторов: Ол чексиз байды (Ф.) “Он безмерно богат”; Ол бек жарлыды (М.Т.) “Он очень бедный” и др.

В тематический фрейм включаются ассоциативные единицы, относящиеся к означенной сценарной структуре. Эти единицы передают атрибуты (показатели) богатства и бедности. Здесь мы ограничимся указанием на некоторые из этих тем: ахча “деньги”, накъут-налмас “драгоценности”, юй-журт “различного рода постройки” и т.п.

Повествовательные фреймы передают различного рода контексты, характеризующие имущественное состояние персонажа. Например: Ма къыш жетди, юйде уа не отун жокъ, не къатыкъ жокъ, сабийлени юслери да жаланнгач (Ф.) “Вот пришла зима, в доме же нет дров, нет и пищи, дети тоже разуты”.

Конечно, указанные типы фреймов не передают всю гамму значений предикатов общественного состояния. Поэтому у А.А.Камаловой функционирование предикатов рассматривается вслед за семантической их характеристикой, что способствует устранению этого недочета.

В некотором смысле фреймовая семантика перекликается с формально-семантическим анализом предложения. Однако фреймы содержат относительно богатую информацию и фоновые знания. Таким образом, фрейм является одним из ключевых понятий когнитологии, его посредством описываются ситуации, разворачивающиеся в пространстве и во времени.

В современном языкознании когнитивный подход применяется при анализе различных лингвистических явлений относительно как грамматики, так и лексики. На базе когнитивности проводится анализ частей речи (Кубрякова 1997; Имамутдинова 1999), разных классов слов, например, абстрактных имен (Чернейко 1997), рассматриваются некоторые аспекты лексической и фразеологической системы (Бабушкин 1996; Телия 1996) и словообразования (Кильдибекова и др. 1998), создаются функционально-когнитивные словари (Убийко 1998; Кильдибекова, Гафарова 1998). Не остаются без внимания в когнитологии и проблемы синтаксических единиц, в частности предложения. При этом признается, что в него гораздо больший вклад вносится контекстом и общими фоновыми знаниями, нежели чисто композиционными принципами, отмечаемыми в традиционной грамматике (Лангаккер 1992).

Небезынтересны в рассматриваемом аспекте и функционально-семантические категории. Так, например, категория времени, которой присуща сложная структура, зиждется на когнитивной деятельности человека по размещению событий на временной шкале. Данная категория связана с другими семантическими категориями. Для времени характерно то, что оно обладает текучестью, движется, меняется. Движение времени человек в первую очередь связывает с событиями, происходящими на его памяти, и ситуациями, в которые сам попадает. Иначе говоря, время фиксируется лицом посредством социально значимых событий: къыркъарда “во время стрижки овец”, окъууну кезиуюнде “во время учебы”, республикабыз къуралгъанда “тогда, когда образовалась наша республика”.

Известно, что грамматическим центром поля темпоральности в языке признается “система временных форм изъявительного наклонения действительного залога” (Бондарко 1990:42). Однако эти формы не фиксируют конкретное время и характеризуют процесс, действие относительно неопределенного прошлого и будущего или же настоящего, которое также не имеет определенных границ (быстро меняется), т.е. грамматические формы времени, передаваемые личными глаголами, имеют несколько абстрагированное значение. В пользу этого говорит и то, что они порой взаимозаменяемы. Так, например, при описании давно минувших событий говорящий вместо глаголов прошедшего времени с определенной легкостью может использовать глаголы настоящего времени.

В карачаево-балкарском языке, как и в других языках, наблюдаются некоторые существенные различия в функционировании временных форм глагола. Употребление настоящего времени характерно в основном для диалога, когда совпадают “точка отсчета” и момент речи. Для будущего времени важно то, что оно имеет нацеленность на перспективу. Об этом говорят не только чисто грамматические формы, но и сочетания неличных форм глаголов на =ргъа с лексемами типа керек, тийишли, борчлу, сюеме и др. Примеры: Мен анда иги окъургъа керекме (тийишлиме, борчлума) “Я там должен хорошо учиться”; Мен билим алыргъа сюеме (М.Т.) “Я хочу получить знания”. Наиболее частотным, объемным следует признать прошедшее время, поскольку оно служит для передачи опыта, накопленного не только индивидом, но и социумом в целом. Индивидуальная и другие виды памяти в значительной степени способствуют его реализации в языке.

Для репрезентации фиксированного времени языком используется целый специализированный пласт лексики с темпоральным значением. В структуре предложения лексемы с указанным значением являются прежде всего семантическими (темпоральными) конкретизаторами. Выполняют также атрибутивную и предикативную функции. Имеют различные формы выражения - имена, наречия, словосочетания, фразеологические единицы и пр. Фиксированное время получает свою реализацию посредством обозначения времени хронологического как по календарю (год, месяц, число, день недели), так и по часам (час, минута, секунда). Оно обладает циклической парадигмой, подтверждающей наряду с повторением тех или иных отрезков времени и их оппозитивность (противопоставленность). Целесообразно, на наш взгляд, обратить внимание на повторяемость годов двенадцатилетнего животного цикла летоисчисления, времен года, частей суток. Противопоставленность передается антонимически: жай - къыш “лето - зима”, кече - кюн “ночь - день”.

Отрезки времени различаются своей протяженностью. В зависимости от этого они передают различное по своему объему время и способствуют его восприятию в виде точки на шкале, а также в виде некоторого отрезка, имеющего определенные границы: танг аласында “рано утром”, эрттенликден ингирге дери “с утра до вечера”, сау ай “целый месяц”.

Таким образом, говорящий в зависимости от своего мировосприятия, социального опыта и целеустановки использует всю гамму когнитивных моделей относительно темпоральных отношений, имеющих в своей основе различные реалии, которые находят свое отражение и в семантической структуре предложения. В результате использования указанных моделей темпоральности (процессуальных, календарно-хронологических, событийных, линейных, циклических, точечных, объемных) в языке “создается сложная мозаика временных отношений, которая передает реинтерпретацию событий говорящим, устанавливающим точки отсчета, ретроспективы и перспективы событий различной степени глубины по отношению к точке отсчета” (Гафарова, Кильдибекова 1998:35).

Анализ частей речи с когнитивной точки зрения дает возможность по-новому истолковать их общекатегориальное значение. Так, например, в лингвистике традиционно признается, что прилагательное обозначает непроцессуальный, статический признак (отдельное качество, свойство) предметов. Однако рассмотрение прилагательного без учета принципов восприятия мира в процессе его познания, вне связи с соотношением языка и мышления не представляется возможным. Это объясняется тем, что в языке имеется значительное количество адъективов, значение которых определяется посредством целого события, ситуации.

Если учесть связь прилагательных с экстралингвистической реальностью, то выделяются денотативно-ориентированные прилагательные, обозначающие отдельные признаки предметов. К ним относятся прилагательные цвета (акъ “белый”, къара “черный”), размера (уллу “большой”, гитче “маленький”), веса (ауур “тяжелый”, женгил “легкий”), вкуса (татлы “сладкий”, тузлу “соленый”) и др. В основе их выделения лежат различные перцепции лица. Прилагательные имеют и событийный тип значения, выражая при этом целую ситуацию и тем самым характеризуя предмет или лицо. Адъективные лексемы с указанным типом значения ориентированы на обозначение действия, состояния, отношения и других семантических компонентов, связанных с тем или иным событием. Примеры: адепли жаш “воспитанный (ведущий себя тактично, учтиво) парень” (поведение человека), агуман адам “растерянный человек” (состояние лица, вызванное внешними причинами), тюненеги иш “событие, происходившее вчера” (темпоратив) и пр.

Легко заметить переход прилагательных из одной функциональной сферы в другую, что не всегда удается обнаружить в словарях. Так, слово ауур “тяжелый” в зависимости от контекста, восприятия может передавать различные значения: вес предмета, состояние окружающей среды и лица, его свойства и т.п. Ср. примеры: Эшекни жюгю ауурду (Ф.) “Поклажа у осла тяжелая”; Аны жашауу ауурду (М.Т.) “Его жизнь тяжелая”; Бу ауур адамды (З.) “Это грузный человек”; Асият бусагъатда ауурду (М.Ш.) “Асият сейчас беременная”; Сен да бек ауурса (К.ж.) “Ты тоже очень пьян”; Мени сагъышларым ауурдула (И.Г.) “Мои мысли тяжелые” и пр. Эти и другие особенности прилагательных в полной мере реализуются в структуре предложения. Семантическая классификация его основывается на классификации прилагательного и других частей речи, выступающих в качестве предикатных лексем.

Изложенное в этом разделе позволяет прийти к выводу о том, что когнитивный подход применим к описанию всех уровней языка. Он в значительной степени расширил границы семантического описания. В смысловом плане весьма существенны не только отношения языковых единиц друг к другу, но и отношение их к внеязыковой действительности, а также к носителям языка. Такая интерпретация семантики дает возможность рассмотреть предложение не только как единицу синтаксической системы и как функциональную единицу, но и как когнитивную, т.е. как многоплановую синтаксическую единицу.