Тюменский государственный университет

Большой вклад в разработку вопроса о взаимоотношении языка и культуры, как известно, внес В. фон Гумбольдт (1767 – 1835), который по праву считается основоположником теоретического языкознания.. Применительно к языку Гумбольдт развивает идеи деятельности, деятельного начала в человеке, активности человеческого сознания, единства сознательного и бессознательного в процессе познания, которые нашли выражение в его лингвистической концепции. Характерный для романтиков повышенный интерес к каждой личности сочетается у Гумбольдта, так же как у других философов того времени, с признанием социальной природы человека, с идеей единства человеческой природы.

Проблема взаимосвязи языка и культуры имеет давнюю традицию и разрабатывается в нашей стране в различных направлениях. Этой проблемой занимаются лингвокультурология, этнолингвистика, лингвоперсонология и другие науки.

В последнее время возникла новая область – «межкультурная коммуникация», в которой теоретически обоснован новый взгляд на взаимодействие культуры и коммуникации. В подавляющем большинстве учебных источников (Грушевицкая, Попков, Садохин, Тер-Минасова, Gudykunst, Jandt, Samovar, Porter и др.) определение межкультурной коммуникации производится за счет сочетания ключевых составляющих - коммуникации и культуры, что верно в свете традиционного подхода. В настоящее время существует много подходов к определению понятия «межкультурная коммуникация». Наиболее полное определение межкультурной коммуникации, по нашему мнению, сформулировано И.И. Халеевой: «Межкультурная коммуникация есть совокупность специфических процессов взаимодействия людей, принадлежащих к разным культурам и языкам. Она происходит между партнерами по взаимодействию, которые не только принадлежат к разным культурам, но и при этом осознают тот факт, что каждый из них является «другим» и каждый воспринимает чужеродность партнера» [4: 34 – 36].

Коммуникационные и технологические преобразования в постиндустриальном обществе вовлекают как в непосредственное, так и в опосредованное общение большое количество людей различных профессий, возрастов и интересов. Соответственно, возрастает и значимость иностранных языков как средства коммуникации. Коммуникативная компетенция в условиях международной интеграции и глобализации включает способность к межкультурному взаимодействию; ее развитие - генеральная цель обучения.

В рамках социокультурного подхода к обучению иностранному языку под межкультурным общением понимается функционально обусловленное коммуникативное взаимодействие людей, которые выступают носителями разных культурных сообществ в силу осознания ими или другими людьми их принадлежности к разным сообществам. Речевые партнеры могут отличаться друг от друга различным мировидением, образом и стилем жизни, моделями речевого и неречевого общения. Обучающихся объединяет в этом случае их менталитет. Без учета этого не будет взаимопонимания, не будет и принятия чужого менталитета.

Коммуникативное пространство можно определить как сферу коммуникативного взаимодействия субъектов исторически сложившейся общности людей. Основными механизмами функционирования коммуникативного пространства являются язык и культура (обычаи, ритуалы, обряды, традиции). Если взять во внимание структуру коммуникативного пространства, то ее можно выделить субъекты коммуникативного пространства, средства коммуникации, факторы материальной и духовной культуры, а также социальные механизмы функционирования рассматриваемого феномена. Термин «коммуникативное пространство» еще мало разработан, и отсутствует методологическая база исследований в этой области. В последнее время слово «пространство» встречается в самых разнообразных сочетаниях: политическое пространство, пространство культуры, информационное пространство, географическое пространство, пространство города, коммуникативное пространство и т.д. Коммуникативное пространство является сферой сосуществования и взаимодействия элементов социального пространства, т.е. мы считаем, что коммуникативное пространство – это сфера коммуникативного взаимодействия субъектов социально-исторического процесса: наций, государств, социальных общностей, организаций, семьи.

В наше время понятие коммуникативного пространства чаще всего связывают со средствами массовой информации, возможностью передачи и получения последней. По Г.Г. Почепцову, коммуникативное пространство может быть представлено в виде карты, где есть места облегченного прохода коммуникации и места, где существуют точки сопротивления, куда коммуникация проникает с трудом. Такое описание, по нашему мнению, раскрывает скорее сущность информационного пространства, чем коммуникативного пространства, так как действительно существуют места, где по тем или иным причинам (отдаленность, отсутствие технических возможностей и др.), возникают трудности в прохождении той или иной социально значимой информации. Информационное пространство определяется как область действия СМИ, располагающих информационными ресурсами, обращенными к наличной потенциальной аудитории. Однако, к сожалению, до сих пор не существует единой точки зрения относительно этого понятия [3: 113].

Структура коммуникативного пространства этноса, изначально отличающаяся сложностью и многослойностью, состоит из следующих элементов: субъектов, факторов материальной и духовной культуры, средств коммуникации, а также социальных механизмов функционирования рассматриваемого феномена (конечном итоге эти элементы объединяются). Субъекты коммуникативного пространства этноса – это люди, относящиеся к одному этносу или, по крайней мере, идентифицирующие себя с ним, объединенные общим языком и культурой. К факторам материальной и духовной культуры принадлежат ценности, созданные многочисленными поколениями людей единого коммуникативного сообщества, воплотивших в ценностях культуры свое восприятие нравственного и духовного осмысления окружающего мира. Результаты своего творческого видения мира они выразили в обрядах, обычаях, ритуалах и традициях, предметах искусства и культуры. Формирование коммуникативного пространства этносов происходит при активном участии языка этноса, а также факторов материальной и духовной культуры, как специфического способа человеческого существования. Язык и культуру можно отнести к важнейшим средствам этнокультурной идентификации этноса.

Категория духа (Volksgeist) – одна из центральных в концепции Гумбольдта. «Только духовная сила народа является самым жизненным и самостоятельным началом, а язык зависит от нее». «Язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо тождественное [1: 68]. Язык связывает индивида со своим народом и со всем человечеством: «Язык принадлежит мне, ибо каким я его вызываю к жизни, таким он и становится для меня; а поскольку весь он прочно укоренился в речи наших современников, и в речи прошлых поколений – в той мере, в какой он непрерывно передавался от одного поколения к другому, – постольку сам же язык накладывает при этом ограничение. Но то, что в нем ограничивает и определяет меня пришло к нему от человеческой, интимно близкой мне природы, и потому чужеродное в языке чуждо только моей преходящей, индивидуальной, но не моей изначальной природе» [1: 83].

В гумбольдтианской концепции много внимания уделяется характеру взаимоотношений языка и умственной (духовной) деятельности народа, живой, неразрывной связи языка и интеллектуальности народа (мысли, мышления). По Гумбольдту, язык – спутник, свидетель, а иногда и единственный представитель духовного развития человечества. По языку можно узнать всякое состояние культуры. Интеллектуальная деятельность и язык едины и неотделимы друг от друга [1: 426].

Таким образом, связь человека с народом, расой и всем человеческим родом осуществляется в первую очередь с помощью языка. Язык по существу - «собственность всего человеческого рода», «именно в языке каждый индивид всего яснее ощущает себя простым придатком человеческого рода.… Подобно самому человеку, каждый язык есть постепенно развертывающаяся во времени бесконечность» [1: 171].

1. 
   Гумбольдт, В., фон. Язык и философия культуры [Текст] / В. Ф. Гумбольдт. – М.: Прогресс, 1985. – 448 c.
   
2. 
   Избранные труды по языкознанию [Текст] / В.ф. Гумбольдт, 2-изд. – М.: Прогресс, 2001. – 400 c.
   
3. 
   Карабулатова, И.С. Проблемы лингвоэкологии в современном ономастическом пространстве // Современная лингвистическая ситуация в международном пространстве: Материалы международной научно-практической конференции. – Тюмень: РИА «Омега-принт», 2010. – Т. 1. – 305 с.
   
4. 
   Почепцов, Г.Г. Информационные войны. [Текст] / Г.Г.Почепцов. – М.: «Рефл-бук», Киев: «Ваклер», 2000. – 576 с.
   
5. 
   Халеева, И.И. О гендерных подходах к теории обучения языкам и культурам [Текст] И.И. Халеева // Известия Российской академии образования. – 2000. №1. – 125 с.
   

Так, блестящее исследование Л. Шослер выявило практически нулевую роль падежной флективной формы в выражении синтаксической функции имени и понимания смысла предложения в целом. Оказалось, что именное склонение в старофранцузском языке не имеет никакой функциональной нагрузки, поскольку понимание синтаксической функции имени и смысла предложения в целом обеспечиваются семантическими, синтаксическими и контекстуальными средствами, а вовсе не падежной формой имени. Однако эти новые результаты исследования не повлияли на его общий вывод, который сделан в полном соответствии с традицией: двухпадежное именное склонение существовало во французском языке до начала XVI в., а его разрушение обусловлено фонетически, т.е. оглушением конечного –s [13].

Такое же противоречивое соединение традиционных взглядов и инновационных результатов исследований характерно и для последних работ. Например, уже в самом названии статьи Ж.-П. Шамбона [10] содержится намерение представить новый взгляд, основанный на данных последних исследований. Однако логически вытекающий из представленного материала вывод об отсутствии системы склонения в старопровансальском (староокситанском) языке в итоге заменяется определением грамматической категории падежа как факультативной (optionnelle).

В статье Р. Сорниколы [12] изучение старофранцузского и старопровансальского склонения служит материалом для осмысления и переосмысления теоретических принципов и методов диахронических исследований. Однако анализ работ по склонению завершается обычным выводом о многообразии теоретических взглядов и необходимости учитывать разные виды и факторы языковой эволюции.

Наше исследования показали отсутствие системы именного склонения уже в старофранцузском языке. Поскольку ни причины, ни этапы разрушения склонения, ни его прогрессивное движение по диалектам с запада на восток в течение XII – XV вв. никак не отражены в рукописях одних и тех же региональных письменных традиций (скрипт), то мы предположили, что двухпадежное склонение как действующая система перестало существовать уже в недрах вульгарной латыни, в период ее преобразования во французский язык, точно так же и примерно в то же время, что и в других областях Романии, т.е. до IX – X вв. [5].

Здесь сразу следует остановиться, поскольку всем известно, что склонение есть в румынском языке, некоторых франко-провансальских и ретороманских говорах. Однако это склонение является аналитическим, основанным на оппозиции аналитических элементов, прежде всего артикля, а само имя остается неизменным.

Так, в румынском языке прямые падежи (именительный и винительный) противопоставлены косвенным падежам (родительному и дательному) при помощи разных форм определенного и неопределенного артикля: ед.ч. м.р. N.-Acc. omul bun, un om bun: G.-D. omului bun, unui om bun; или указательного местоимения и определенного артикля: N.-Acc. omul cel bun : G.-D. omului celui bun.

Исследователи отмечают разные формы определенного артикля в говорах Вале (Valais): ед.ч. м.р. li = CS sg m: lo = CR sg m; Бань (Bagnes): перед согласной i = CS sg-pl m-f: o = CR sg m: a = CR sg f; перед гласной ø = sg m-f: iz pl m-f; притяжательных местоимений в говоре Морьенны (Maurienne): ед.ч. м.р. CS sg m moz, toz, soz, noroz, voroz, loejz : CR sg m mõn, tõn, sõn, nor // norn, vor // vorn, loej // lorn; указательных местоимений в говоре Эволен (Evolène): ед.ч. м.р. CS sg m chi: CR sg m ché [1: 39 – 41].

Латинское склонение является синтетическим, оно основано на противопоставлении флективных форм, и, в отличие от аналитического склонения, для выражения соответствующего падежного значения каждый член именной синтагмы имеет свою флексию:

N. ille homo bonus : Acc. illum hominem bonum.

Аналитическое склонение является романской инновацией и никак не может рассматриваться как продолжение латинского синтетического склонения, исчезнувшего во всех областях Романии в недрах вульгарной латыни до IX – X вв.

Французские скрипты как региональные письменные традиции, в силу известной консервативности письма, сохранили воспоминание и следы разрушенного вульгарно-латинского двухпадежного склонения, и по способу его отражения они делятся на две группы: в первой царит аналогия, во второй – этимология: в одних скриптах падежные формы восстанавливаются по единой парадигме по типу murs, в других сохраняются этимологические формы [4: 127 – 136; 5; 6].

Прямая ассоциация именно с латинским языком и латинским склонением ясно выражена в следующем высказывании англо-нормандского автора Жития Эдуарда Исповедника, датированном 1245 г. [15: 26]:

Si joe l’ordre des cases ne gart / Ne ne juigne part a sa part; / Certes nen dei estre reprise, / Ke nel puis faire en nule guise./ Qu’en latin est nominatif / Co frai romanz accusatif./ Un faus franceis sai d’Angleterre / Ke nen alai ailurs quere (Если я не сохраняю порядок употребления падежей / и не соединяю часть с ее частью / конечно, я не должен быть порицаем / за то, что не могу это делать никоим образом / то, что в латинском языке является именительным падежом / я сделаю романским винительным / я знаю неправильный французский язык из Англии / который ни в каком другом месте я не найду).

Из этого высказывания видно, что: 1) англо-нормандский автор сожалеет о своем плохом знании именно латинского склонения, а не французского, 2) своим плохим знанием латинского склонения он отличается от других, «настоящих» французов, знающих «правильный» французский язык и умеющих верно передавать по-французски формы латинского именительного падежа.

Таким образом, данное высказывание подтверждает наш вывод и об отсутствии (старо) французского склонения, и о разных скриптуральных нормах оформления имени при сохранении общности языкового узуса.

Традиция графической реконструкции латинского склонения в письменном узусе восходит к меровингскому периоду. Согласно исследованию А. Дарбуа де Жюбенвиля, меровингские хартии представляют или классическое латинское 6-падежное склонение, более или менее правильное, или новое вульгарно-латинское 2-падежное склонение со следами предшествующей 3-4-падежной системы [11].

Таким образом: 1) ориентация французских скрибов была всегда ретроспективной: меровингские скрибы восстанавливали исчезнувшее 4-6 -падежное склонение, старофранцузские скрибы восстанавливали исчезнувшее 2-падежное склонение; 2) латинские скрипты представляли 2 типа норм оформления имени, французские скрипты представляли также 2 типа норм, которые мы назвали этимологическим и аналогическим.

Аналогический тип оформления имени наиболее ярко выражен в пикардских скриптах, для которых характерно, с одной стороны, наличие относительно стабильных графических норм, а с другой, исключительный консерватизм и формализм скрибов, которые старались ни в чем не отступать от единожды установленных правил. Этимологический тип оформления имени наиболее ярко выражен в англо-нормандских скриптах, для которых характерна ориентация на архаичный узус. В рукописях других районов видно более или менее последовательное следование первому или второму типу оформления имени.

Принимая во внимание местонахождение двух крупнейших духовных центров средневековой Франции, оказавших исключительное влияние на формирование письменности – Сен-Дени (Иль-де-Франс) и Корби (Сомма) – мы предположили, что этимологический тип оформления имени связан с более ранней нормой Сен-Дени, а аналогический – с более поздней нормой Корби [подробнее см.: 5; 6].

Чтобы не спорить со сложившейся в истории французского языка традицией, можно было бы датировать исчезновение синтетического склонения началом старофранцузского периода, как это сделали, например, Э. Литре, В. Вененен, А. Доза, Ж. Шоран и др.

Однако скудный материал первых французских рукописных текстов IX – XI вв. не позволяет адекватно выявить и описать систему именного склонения, характеризующую французский язык на этом хронологическом этапе своей эволюции. Следовательно, нельзя объективно установить те изменения, которые отличают систему именного склонения IX – XI вв. от системы именного склонения XII – XIII вв. и которые позволяют утверждать, что разрушение двухпадежного именного склонения началось именно в IX, или Х или XI веке.

Между тем, можно предположить, что появление в рукописных текстах первых «ошибок в склонении» свидетельствует об уже начавшемся разрушении системы. С этой точки зрения, следует отнести начало разрушения двухпадежного именного склонения как действующей системы в предфранцузский (протофранцузский, вульгарно-латинский) период, поскольку первые «ошибки в склонении» зафиксированы уже в первых французских рукописных текстах, например, в «Житии Св. Леодегария» в рукописи конца X в. (Clermont-Ferrand 189):

Об отсутствии французского именного склонения свидетельствуют и первые описания французского языка: ни в одном из грамматических или орфографических трактатов французского языка XIII – XVI вв. нет ни одного свидетельства существования или разрушения французского именного склонения в течение старо- или среднефранцузского периодов, т.е.в течение XII – XV вв. (подробнее см.: 8).

1. 
   Бородина, M.A. Историческая морфология французского языка [Текст] / М.А. Бородина. – Ленинград: Просвещение, 1965. – 230 с.
   
2. 
   Скрелина, Л.М. Традиции и инновации в изучении истории французского языка [Текст] / Л.М. Скрелина. – Филологические науки. 1984. № 5. С. 42 – 50.
   
3. 
   Скрелина, Л.М. Новая идеология в изучении истории французского языка [Текст] / Л.М. Скрелина. – Филологические науки. 2002. №1. С.54 – 62.
   
4. 
   Скрелина, Л.М., Становая, Л.А. История французского языка [Текст] / Л.М. Скрелина, Л.А.Становая. – Изд. 2-е испр. и доп. – М.: Высшая школа, 2005. – 465 с.
   
5. 
   Становая, Л.А. Старофранцузская морфология и теория скрипты [Текст] / Л.А. Становая: Дисс. ... доктора филол. наук: 10.02.05. Т.1-2. - СПб., 1994 – 500 с.
   
6. 
   Становая, Л.А. Нормы оформления имени во французских скриптах IX-XIV вв. [Текст] / Л.А. Становая. – Вопросы общего и романского языкознания. Выпуск 2. – СПб.: РГПУ, 2001. С.9 – 20.
   
7. 
   Становая, Л.А. Материал и методы исследования в истории французского языка [Текст] / Л.А. Становая. – Вопросы общего и романского языкознания. Выпуск 3. – СПб.: РГПУ, 2002. – C.34 – 40.
   
8. 
   Становая, Л.А. Именное склонение в первых описаниях французского языка [Текст] / Л.А. Становая. – Романские языки в прошлом и настоящем. Сб. статей к 80-летию проф. Т.А. Репиной. – СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2007. – С.102 – 112.
   
9. 
   Buridant, Cl. Grammaire nouvelle de l’ancien français [Текст] / Сl. Buridant – Strasbourg: SEDES, 2000. – 800 p.
   
10. 
    Chambon, J.P. La déclinaison en ancien occitan, ou: comment s'en débarasser? Une réanalyse descriptive non orthodoxe de la flexion substantivale [Текст] / J.P. Chambon. – Revue de Linguistique Romane. 2003. № 67. Рр. 343 – 363.
    
11. 
    D'Arbois de Jubainville, H. De la déclinaison latine en Gaule à l'époque mérovingienne. Etude sur les origines de la langue française [Текст] / D'Arbois de Jubainville H. – P.: Dumoulin, 1872. – 165 p.
    
12. 
    Sornicola, R. Riflessionne sullo studio del cambiamento morfosintattico dalla prospettiva di un romanista: sincronia e diacronia rivisitate [Текст] / Sornicola R. – Revue de Linguistique Romane. 2007. № 71. Рр. 5 – 64.
    
13. 
    Schøsler, L. La déclinaison bicasuelle de l'ancien français. Son rôle dans la syntaxe de la phrase, les causes de sa disparition[Текст] / Schøsler L. – Odense: Univ. d'Odense, 1984. – 321 p.
    
14. 
    Stanovaïa, L. А. Principes de base d’une recherche en ancien français. [Текст] / Stanovaïa L.А. – Acta linguistica Petropolitana. Труды института лингвистических исследований. Т.1, часть 2. – СПб.: Наука, 2003. – С.104 – 128.
    
15. 
    Vising, J. Anglo-Norman Language and Literature [Текст] / J.Vising  – London: Oxford Univ. Press, 1923. – 111 p.
    

1. 
   С изменением фонетического состава.
   

2. 
   Упрощением сложных слов.
   

2. 
   Прибавление слов за счет диалектов и наречий.
   

Словообразование морфологическим путем в талышском языке очень плодотворно, особенно бытовой лексики и образованные таким путем лексические единицы возникают путем прибавления к отдельным корням слов приставок и окончаний.

В талышском языке большинство словообразующих приставок обладает широкими возможностями в создании новых слов. В словах, образованных с помощью приставок, значительное место занимают глаголы, образованные от глаголов, и, частично, прилагательные, образованные от существительных и прилагательных, а такжем наречия, образованные от глаголов.

Приставки pe, də, o, e, sə присоединяясь к глаголу, образуют новые семантические глаголы, например: pekırne (тянуть), pevarde (рвать), dəvarde (опередить), dəşe (входить), odoy (копать), okışte (гасить), enəme (нагибаться), səqıne (гнать).

В талышском языке приставка be выступает как приставка, которая образует глагол из другого глагола, а также прилагательное из существительного, например: beşe (выходить), beko (безработный), beşıt (безмолочный). Отметим, что приставка be иногда присоединяясь и к другим частям речи, образуя новое слово. Примером этого может быть слово «beton» (наружняя сторона), образовавшееся из наречия ton (сторона).

В талышском языке одной из словообразующих приставок является приставка – no. Прилагательные, образованные с помощью этой приставки из существительных и прилагательных с семантической стороны соответствуют прилагательным, образованных с помощью приставки – be, например: nomerd (подлый), norozi (недовольный), nohəx (несправедливый).

Приставка ənə, присоединяясь к глаголам, образует наречия, выражающие движение, например: ənəhit (бессоный), ənəhard (без еды).

В талышском языке часть слов, образующихся морфологическим путем, как мы отметили выше, образуется с участием суффиксов. Этих суффиксов больше, чем приставок и они занимают более активную позицию в образовании слов. Отметим также и то, что в талышском языке суффиксы, в основном, образуют названия. Они следующие:

- ə - lonə (гнездо), rüənə (жироподобный), vızzə (жужжание), ekizə (кашель);

- əti - merdəti (мужество), yoliəti (старшинство), nokəti (прислуживать);

- in – zıvonin (речистый), rıkin (сердитый), ovin (водянистый), tülin (измазанный);

- j // ıj // voj – boküj (бакинец), lankonıj (ленкоранский), divoj (сельчанин);

- li - moəli (мамочка), kinəli (дочка);

- von//əvon - moləvon (пастух крупного рогатого скота), osiovon (мельник);

- don - nımekdon (солонка), əğıldon (детство);

- m // ım - sem (третий день траура);

- ni - zınəni (вчерашний), ponəni (прошлогодний);

- nəni - şanqonəni (ночной), maştənəni (завтрашний);

- mand - ağılmand (умный), hınəmand (способный, храбрый);

- i - tolışi (по-талышски), zımısoni (арбуз), bevəci (зло);

- çə - lefçə (овражек), vəçə (козленок);

- lə - çülə (соломинка), sükilə (петущок);

- çi - dükonçi (магазинщик), izımçi (дровосек), zıvelçi (угольщик);

- lığ - şəylığ (подходящий), salığ (сотня), kinəlığ (падчерица);

- minci - iminci (первый), daminci (десятый), saminci (сотый);

- ədə - əvəsorədə (весной), pozədə (осенью);

- vand // əvandi - vəyəvand (хозяин свадьбы), ğoməvand (родственник);

Кроме указанных суффиксов в талышском языке имеются еще несколько суффиксов, обладающих более ограниченными словообразовательными возможностями – kor, -əyz, -kü, -ən, -mon, -xo, -nok, -n, -ok, -o, -nə, например: taməkor (жадный), ovəyz (поток), nünkü (неблагородный), hurdən (ребенок), jımon (жительство), ğarzxo (должник), bədxo (жестокий), ğozəbnok (гневный), dıven (жатва), şəkkok (скептик), asbo (конный), tarso (трусливый).

4. 
   Производные и непроизводные суффиксы
   

Что же касается приставок, образующих глаголы, то можно сказать, что по словообразовательным способностям они обладают широкими возможностями. Относительно других, способность к словообразованию суффикса -sə ограничена и поэтому он непроизводный суффикс. Приставка be, образующая, как глаголы, так и прилагательные, по своим словообразовательным способностям является производной.

В талышском языке непроизводных суффиксов также много, например: -von//əvon, -vand//əvand, -don, -çə, -ni, -m//ım, -mand, -ənə, -ədə, -nəm, -əyz, -o, -mon.

Учитывая особенности всех словообразующих суффиксов талышского языка по образованию различных частей речи, имеющих отношение к бытовой лексике, мы разделили их на три группы: 1) суффиксы, образующие имена существительные; 2) суффиксы, образующие глаголы; 3) суффиксы, образующие прилагательные.

Отметим, что этот суффикс иногда, присоединившись к другим частям речи, может образовывать слова и с уменьшительным смыслом. Б.В. Миллер, говоря об активности суффикса li, очень верно замечает: «Очень интересно, что этот суффикс, присоединившись к личному местоимению az (я) «azli», присоединившись к количественному числителю «i» (один) образует слово в субстантивном смысле «ili» (маленький один), даже присоединившись к количественному наречию «ənə»(столько) образует слово «ənəli» (немножечко).

Суффикс von//əvon, присоединившись к именам существительным, образует новые существительные, связанные с названием профессии, занятия, например: qələvon (пастух), oslovon (мельник), boğəvon (садовник), moləvon (пастух крупного рогатого скота). Суффикс von используется также в составе некоторых топонимов, принадлежащих талышскому языку, например: vılvon (цветник), qomişəvon (буйволинник). Касаясь этимологии этого суффикса, Б.В. Миллер показал, что в Авесте он существует в виде «pana», в среднеперсидском языке «pan», а в современном персидском языке – «ban».

Суффикс don, присоединяясь к существительным, образует имена существительные с новым смыслом, например: əğıldon (детство), qüqdon (матка у животных), cümindon (мочевой пузырь), darzəndon (подушечка для иголок).

Суффикс vand//əvand, присоединяясь к именам существительным, образует существительные, сообщающие о владении, иногда об определенном потомственном роде, например: vəyəvand (хозяин свадьбы), kinəvand (хозяин девочки), ğoməvand (хозяин родственника), mirzəvand (род мирзяли), lətifəvand (род лятифли).

Суффикс j//ıj/voj, присоединяясь к существительным, образует существительные, касающиеся принадлежности к определенному месту, например: masəllüj (масаллинский), vılvonij (вильванский), sığdastıj (сыгдашский), divoj (деревенский), orandıj (оранджский), züənıj (зувандский).

Суффикс çə, присоединяясь к существительным, образует существительные в основном, с уменьшительным значением, например: lefçə (овражек), tımonçə (рогожка), vəçə (козленок), poçə (голень).

Суффикс lə образует из существительного имя существительное и с семантической стороны отличается от уменьшительных существительных, образованных с помощью суффикса -çə, например: kütlə (щенок), sükolə (петушок), qüqlə (теленок), çülə (соломинка).

Суффикс I, присоединяясь, в основном, к прилагательным, а иногда и к существительным, образует новые составные существительные, например: çoki (доброта), bevəci (зло), hışki (засуха), dızi (воровство), zımsoni//zımıstoni (арбуз).

Суффикс m//ım, присоединяясь к числительным, образует сложные существительные, например: sem (третий день траура), haftım (седьмой день траура), çılım (сороковой день траура).

Суффикс mand, присоединяясь к существительным, образует сложные существительные, например: zümand (сильный), hınəmand (способный), dəvlətmand (государственный), ağılmand (умный).

Суффиксы ni//nəni, присоединяясь к прилагательным, образуют сложные прилагательные, например: zinəni (вчерашний), ımrüjnəni (сегодняшний), ponəni (прошлогодний), çoştənəni (полуденный), maştənəni (завтрашний).

Помимо этих суффиксов, в талышском языке с помощью суффиксов -əyz, -ən, -o, -jor, -nok, -xo образуется ряд существительных и прилагательных с различным смыслом, например: ovəyz (поток), hırdən (ребенок), asbo (конный), ğəzəbnok (разгневанный), ğarzxo (обязанный, должник).

Суффикс ə в талышском языке является производным, и образует существительные, в основном, из существительных, прилагательных и имитирующих слов, а также присоединяясь к глаголам, обладает способностью образовать имена существительные, например: ekırə (кашель), dancə (рубить, окрошка), sırə (смех). Встречаются и другие суффиксы – mon, -n, -əndə, которые образуют имена существительные из глаголов, например: jimon (житье), dıven (жатва), pərəndə (букашка).

4. 
   Суффиксы, образующие глаголы.
   

Суффикс pe-, присоединяясь к глаголу, образует глаголы, выражающие направление действия наверх, семантику, происходящую наверху, например: pelarze (содрогаться), pekarde (просыпаться), penışte (садиться), peşe (выходить), perəse (добраться), peküe (запихивать), penoy (подпирать), pebe (зацепиться), peçine (заговорить), pekırnı (тянуть).

Суффикс də-, присоединяясь к глаголу, образует глаголы, создающие в основном, семантику действия в направлении во внутрь, например: dənoy (вставлять), dəçıne (нагрузить), dəsüe (тереть), dəşe (входить), dəje (вонзить, воткнуть, болеть), dəvarde (пролезть, обогнать).

Суффикс o-, присоединяясь к глаголам, образует глаголы, выражающие направление и завершенность действия, например: okarde (открывать), okırne (тянуть), okışte (погасить), oqıne (уставать), odoy (копать), ovaşte (rükü ovaşte) – перейти (реку), obırne (отрезать), oqarde (вернуться), oğande (расстелить, развесить), onoy (ударить).

Суффикс e-, присоединяясь к глаголам, образует глаголы, выражающие действие по направлению вниз, происходящее внизу, например: ebarde (глотать), eğande (низвергнуть), ekarde (отливать, высыпать), etırne (сдирать, счищать), evaşte (бросить вниз), eqəte (сжимать, давить), eroxne (свешивать, спускать), enəme (наклониться), eküe (стряхнуть), esüe (мазать), esie (заблудиться), eşe (упасть).

В талышском языке с помощью приставок be и sə образуются глаголы с новым смыслом. Относительно указанных выше суффиксов, у этих приставок возможность словообразования несколько ограничена. Суффикс be присоединяясь к глаголам, придает действию семантику разобщения, изоляции и отдаления, например: bevarde (извлекать), beşe (bə so beşe) – выходить (во двор), beğande (koykü beğande) – прогнать. Суффикс sə присоединяясь к глаголам, образует глаголы с различным смыслом, например: sənoy (затопить), səğande (размножать), səkarde (kolo səkarde) – (класть шапку).

4. 
   Суффиксы, образующие наречия.
   

Суффикс ənə. Эта приставка образует из глаголов наречия образа действия, например: ənəhıt (бессонный), ənəhard (ənəhard mande) – без еды.

Суффикс kü//ikü, присоединяясь к существительному, образует наречие причины и цели, например: tarsikü (испуганно), sardikü (с холода), şoykü (от радости).

Суффикс ədə, присоединяясь к окончаниям наречий, образует наречия с новым смыслом, например: pozədə (осенью), əvəsorədə (весной), navədə (впереди), jintonədə (внизу).

Суффикс i, присоединяясь к названиям народов, образует адвербиальные наречия, например: tolışi (по-талышски), türki (по-турецки), farsi (на фарси), ürüsi (по-русски).

4. 
   Словообразование синтактическим путем
   

4. 
   Сложные существительные.
   

а) сложные существительные, образованные путем слияния двух существительных и содержащие в первом компоненте суффикс -ə, например: diməkükə (щека), müəxolə (коса волос), küməkijə (воробей), kəşəbin (подмышки), bümərişə (морковь), lefədim (верх одеяла). Большинство географических названий Ленкоран-Астаринского региона со сложным составом, принадлежащих талышскому языку, образовались этим методом, например: Şıxəkon (Шыхакяран), Vizəzəmin, Rüəkəno (Рудакянар), Şiyəkon (Шиякарян).

б) сложные существительные, образованные путем соединения двух имен существительных без помощи суффиксов, например: şonəmü (инструмент для чески шерсти), lüzədoy (боль в животе), avəviskə (гром), xəmənco (гумно), kübız (тур), sinəbad (передний ремень седла), sədoj (головная боль). В талышском языке некоторые сложные существительные, выражающие понятие принадлежности, перешли из азербайджанского языка путем буквального перевода (калька), например: mamüzoə (сын дяди по отцу), dayzoə (сын дяди по матери), xaləzoə (сын тети по матери).

в) сложные существительные, в первой части которых имеется суффикс -ə, во второй части – отглагольное существительное, например: pəsəbelə (блеяние), moləbürə (мычание), avəqürrə (гром небесный), büməlarzə (землетрясение).

г) существительные, имеющие в первой части имя прилагательное с суффиксом -ə (при соединении со словом на гласную -ə выпадает), а во второй части – сложные существительные, например: qijəpəni (пастушья сумка), siyokijə (дрозд), sıəsinə (снегирь), vəzəxüq (кабан), sardəpüş (желтый цветок).

д) сложные существительные, возникшие путем соединения имени существительного и глагола, например: pasnəsüt (головня).

е) сложные существительные, первая часть которых состоит из причастия прошедшего времени, а вторая - из имени существительного, например: zandəqo (корова), piəkəs (влюбленный), məsəkəs (быть услышанным).

ж) сложные существительные, состоящие из компонентов, имеющих независимый смысл, а также близких или противоположных по смыслу слов, например: bə şte-bolo (телосложение), kə-bə (домашняя утварь), çəş-bəv (глаза-брови), das-dim (руки-лицо), qəv-qüş (рот-нос), nün-nımek (хлеб-соль), das-po (руки-ноги), doğ-dəvo (лечебные средства), ləvə-rüə, düs-dışmen (друзья-враги).

з) сложные существительные, вторая часть которых самостоятельно не употребляется, например: mol-mələ, merd-münə, olət-molət, kitob-mitob, zıvon-mıvon.

4. 
   Сложные прилагательные.
   

а) сложные прилагательные, первая часть которых имя прилагательное (присоединяясь к словам на гласную, суффикс ə сохраняется), а вторая часть – сложное имя прилагательное, например: sipiriş (старейшина), tənıkədıl (мягкосердечный), dırozəmü (длинноволосый), siodim (виноватый), sioçəş (черноглазый).

б) сложные прилагательные, первая часть которых выражена именем существительным, а вторая часть – именем прилагательным, например: sədəsıvık (легкомысленный), sərdanq (турецкие солдаты из регулярной части).

в) сложные прилагательные, первая часть которых состоит из имени существительного, а вторая – из причастия, например: dıləsüt (беспокоящийся), ğırbə (оборвавшийся), ğırəkə (истребитель).

г) сложные прилагательные, образованные путем слияния двух имен существительных, между которыми находится соединительный союз bə, например: sığbəsə (несчастный), mıştbəsə (оплеухий), qıybəkül (свернутая шея).

д) сложные прилагательные, образованные в результате повтора двух прилагательных, например: çok-çok (хороший-хороший), reçin-reçin (красивый-красивый), dıroz-dıroz (длинный-длинный), bılınd-bılınd (высокий-высокий).

4. 
   Сложные глаголы.
   

4. 
   Сложные наречия.
   

а) сложные наречия, образованные повторением одного и того же слова, например: qədə-qədə (тихо-тихо), rə-rə (быстро-быстро), süte-süte (рядом), sıre-sıre (смеясь), tarse-tarse (боязливо), di-di (поздно), maştə-maştə (утром-утром).

б) сложные наречия, образованные повтором одного и того же слова с помощью соединительного суффикса «bə», например: dimbədim (лицом к лицу), dasbədas (рука об руку), rüjbərüj (день за днем), kəbəkə (дом за домом), vəbəvə (друг к другу).

в) сложные наречия, образованные с помощью антонимов, например: şəv-rüj (круглые сутки), rə-di (быстро-поздно), ımrü-maştə (сегодня-завтра), iyo-əyo (сюда-туда), vəşi-təşi (голодный без воды).

В талышском языке сложных числительных и местоимений сравнительно мало и сложные слова среди этих частей речи, в основном, образуются аналитическим путем, например: сложные числительные: i-di (один-два), penc-şəş (пять-шесть), da-ponzə (десять-пятнадцать), davı i (одиннадцать), vistı se (двадцать три), sıvi ço (тридцать четыре), сложные местоимения: ha ki (кто-либо), ha se (что-либо), fılonkəs (такой-то).

Таким образом, как показало проведенное нами исследование, прежде всего, заслуживают пристального внимания семантические и формальные изменения словообразующих и формообразующих аффиксов талышского языка, принимающих участие в образовании бытовой лексики. Изложенный материал представляет большой интерес не только с точки зрения изучения истории развития талышского языка, но и свидетельствует о необходимости детального, более углубленного анализа механизмов словообразования бытовой лексики.

1. 
   Миллер, Б.В. Талышский язык [Текст] / Б.В.Миллер. – М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1953. – 267 c.
   
2. 
   Оранский, И.М. Введение в иранскую филологию [Текст] /И.М.Оранский. – М.: Изд. вост. лит.1, I960. – 490 c.
   
3. 
   Пирейко, Д.А. Талышский язык [Текст] /Д.А. Пирейко // Языки народов СССР, Том 1. - М., 1966.
   
4. 
   Spiegel, F. Vergleichende Grammatik der Alt-Iranischen Sprachen [Text] / F. Spiegel. – Leipzig, Engelmann, 1882. – 575 p.