225
культурами:
Среди своих – почти чужая,
Среди чужих, конечно, не своя …
(«Карагашам») [1, с. 82].
В этом стихотворении проявляется и некая боль, и даже некое лукавство поэтессы,
которой, несомненно, была близка и родная, татарская, культура. Поэтесса переживает по
поводу того, что постепенно в прошлое уходят исконные родовые традиции. «Из
отлученных я» – с горечью произносит лирическая героиня, но «помню над колыбелью
материнский свет». В стихотворении происходит преодоление границы между узко
родовым и духовно-человеческим планами, произведение заканчивается принятием себя и
своих близких как данность:
Среди кого – чужой он,
Среди кого – он свой,
мне не понять,
Когда слияньем душ родных рожден он,
Как высшая на свете благодать.
(«Карагашам») [1, с. 83].
Трагическое изживание своей чуждости миру родной культуры разрешается
катарсисом.
В одном из лучших стихотворений поэтессы «Молитва» самоидентификация «я»
осуществляется через осознание причастности к религиозным традициям и верованиям
своего народа.
«Бисмилләәһир-рахмәәнир-рахиим...»
С этой магией фразы туманной
Засыпают в блаженном обмане, -
Только б верить, что кем-то храним
[1, с. 16].
В стихотворении рефреном звучит первая
строка мусульманских молитв
«Бисмилләәһир-рахмәәнир-рахиим...» («Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!»)
.
Хотя
лирической героине чужда сакральность этой фразы: она названа «туманной»,
таинство для нее имеет сослагательное наклонение, но через повтор этой строки на
протяжении всего стихотворения передается интуитивное осознание единства с
мусульманскими корнями.
Р. Сарчин, анализируя стихотворение «Молитва»,
отмечает такую особенность
произведения, как совмещение личного плана с общим.
«По ночам и слепым и глухим, //
Когда хвори меня обступали, // Мама зыбку качала в печали: // «Бисмилла иррахман
иррахим…». Молитвенный зачин отделяет и в то же время сопрягает «личное» с «общим»,
идущим из «глуби веков». Конечный же стих «Бисмилла иррахман иррахим!..»
«закольцовывает» всё стихотворение в единое «вневременное» пространство, приобщая
человека к вечности, космосу, к Богу» [2].
Национальное самосознание лирической героини не становится предметом ее
душевных
терзаний, однако невозможность передать религиозные представления,
невозможность понять смысл сокровенных слов молитвы заставляет ее испытывать чувство
«вненаходимости».
У Розы Кожевниковой есть стихотворение, которое названо «Попытка молитвы».
226
Название тоже говорит о многом, а также финальные строки:
В растерянной душе – всемирный хаос,
Твоим пронзенным светом, мой Аллах! [1, с. 51].
Лирическая героиня, с одной стороны, ощущает свое слияние с мирозданием, с
другой – страх перед силами Всевышнего:
Как прирученный, раненый зверек,
Пугливо, робко льнуть к твоим ладоням [1, с. 51].
Она ощущает таинственную силу, исходящую от Аллаха, но объяснить это словами,
понять разумом не может:
Перед тобою – каясь,
Но в чем, в каких проступках и грехах?.. [1, с. 51].
Лирическая героиня энергетически связана с землей предков и космосом, поэтому
она не чувствует своей оторванности от Аллаха, хотя не знает слов молитвы.
Важное место в лирике Розы Кожевниковой занимает тема родовой памяти. Свою
причастность к роду поэтесса передает в стихотворениях, в которых воссоздаются картины,
связанные с жизнью родного села, матери, отца.
Образ малой родины никогда не уходит из стихотворений Кожевниковой
(«Астраханский цикл»).
Вспоминая историю гибели родного
села в Астраханской губернии, она пишет
«Аллахом позабытый уголок» [1, с. 80], т.к. село оказалось в зоне строительства
Астраханского газоперерабатывающего завода. И вновь воспоминание о молитве. Молитва
связывает человека с предками, с родом, поэтому пророчески звучат слова поэтессы о
стонах «отравленной травы». Это, конечно же, и
стоны людей, «от языка родного
отлученных».
У поэтессы есть целый цикл стихотворений «В песках за Аксараем», в котором она
мысленно обращается к своим предкам, к родной станции («Дельта, Дельта!..», «Травят
серою кладбище» и др.). В этих произведениях звучит глубокая боль по поводу той
экологической катастрофы, которая случилась на родной земле поэтессы: «ядовитая вонь /
По древнейшим степям Аксарая…» [1, с. 82]. Роза Кожевникова связывает реальную
экологическую проблему с нравственной, так как уходит в небытие целое поколение:
Старики?
Ну что там, в самом деле!
Оттрудились
и свое отжили.
Дети их
корней здесь не пустили [1, с. 81].
Как видно из приведенных примеров, для поэтессы важно сказать в произведениях
о связи поколений, через воссоздание картин родной стороны она обеспечивает передачу
информации от одного поколения к другому, это становится формой естественного диалога
с Большим временем (по М. Бахтину).
Рассматривая лирику Розы Кожевниковой, мы
находим значимый для многих
русскоязычных поэтов способ самоопределения и идентификации лирического субъекта по
отношению к родной для себя этнокультурной традиции через воссоздание картин земли
предков, а также передачу особого состояния молитвы.