Министерство высшего и среднего специального образования республики

174 
8. Gurvich I. Chekhov's Prose (Man and Reality). - M.: Higher school, 2013. - 85 p. 
9. Dobin E. Chekhov's detail as the core of composition // Questions of Literature. -2005. - No. 8. 
-194 p. 
10. Zagidullina M. Honestly about Chekhov // Banner. - M., 2003. - No. 4. - 234 p. 
 
Залялиева Д.И.
К(П)ФУ, аспирантка 
 научный руководитель – доц. Махинина Н.Г.
 
МОТИВ ИГРЫ В ПОВЕСТИ Т. КРЮКОВОЙ «ЧУДЕСА
НЕ ПОНАРОШКУ» 
Для современной детской литературы характерной чертой становится учет 
психологии ребенка, специфики его восприятия мира. Писатели ориентируются не на 
абстрактного читателя как объект воспитательного воздействия, а на его конкретные 
интересы и предпочтения, уровень развития мышления и воображения. Это определяет и 
особенности функционирования игры в произведениях для детей. Одной из детских 
писательниц, творчество которой может быть исследовано в данном плане, является Тамара 
Крюкова.
В сказочной повести Т. Крюковой «Чудеса не понарошку» с самого начала задаются 
игровые отношения с читателем. Писательница вводит элементы метатекста: прозаическое 
и стихотворное предисловия. Они проблематизируют восприятие основного текста 
произведения, ориентируя читателя на поиск ответа о возрастной отнесенности сказки. 
Прозаическое предисловие завершается так: «Итак, вперед в Шутландию! Надеюсь, вам 
понравится это путешествие. И может быть, вы поможете мне наконец-то найти ответ на 
трудный вопрос: для какого возраста эта книга?» Стихотворное предисловие представляет 
собой диалог воображаемого читателя и автора, который призывает задействовать 
фантазию, позволяющую самому сотворить чудо, создать сказочный мир: 
«Как мне попасть в тот край? 
– Я дам тебе один совет. 
Послушай и решай. 
Дорога в сказку далека, 
Длиною в целый шаг. 
Шагни – и знай наверняка, 
Ты – чародей и маг» [1]. 
Герой сказки, мальчик Митя изначально предстает именно таким, способным своей 
фантазией преобразить самые обычные явления. Так, пятно света от фонаря превращается 
в его воображении в фонарного зайчика, и мальчиком тут же моделируется забавная встреча 
этого зайчика с солнечным собратом.
В этом качестве, умении отдаваться игре своей фантазии мальчик изначально 
противопоставляется взрослым. Уже в начале сказки это проявляется в его стремлении 
видеть смысл в ставших затертыми выражениях. Так, слова мамы, что завтра будет 
«сумасшедший день», заставляют его с интересом думать о том, как день будет сходить с 
ума. Знаком противопоставления взрослого и детского миров является и разная скорость 
течения времени: погруженные в повседневную рутину взрослые упускают время, которое 

175 
для них проходит слишком быстро. А скучающий от недостатка внимания ребенок, 
наоборот, ощущает время застывшим. 
Встреча с волшебником Авосей, которая становится завязкой сказочного пути героя 
в иную страну, таким образом, может быть интерпретирована и как плод фантазии Мити. 
Характерно, что Авося приглашает мальчика как чемпиона фантазеров в страну 
Великоигранию, на севере которой находится Игрландия, а на юге – Шутландия, и все это 
располагается в области Фант-Азии. Как видим, перечисленные топонимы связаны с 
игровым началом и по звучанию, и по смыслу. 
Таким образом, Авося становится своего рода вторым «Я» героя. Его оживлённые 
споры с Митей обозначают собственные размышления мальчика о мире взрослых как 
ненастоящем, лишенном главного: «– Разве взрослые понимают, что такое настоящая 
жизнь? Настоящая жизнь бывает только в Фант-Азии,…» [1].
Тема познания ребенком жизни в игре разворачивается на сюжетном уровне как 
описание приключений героев в мире Фант-Азии. По сути, ничего особенно чудесного 
здесь герои не встречают, попадая сначала на пустырь-поле, затем в подземелье, 
напоминающее склад ненужных вещей. 
Появляющиеся в этом мире столб с указательными стрелками «куда-то» и «где-
нибудь», сапоги-скороходы и многое др., то есть все то, что традиционно маркирует 
чудесное в сказке, возникает, скорее, в результате веры играющего ребёнка в реальность 
игры.
Таким образом, Т. Крюкова выстраивает путь героя в иную страну и обратно, как 
путь познания в игре. Оправдывая спор читателей о возрастном назначении сказки, 
Крюкова раскрывает суть такого познания и как характерной для ребенка игры с языком.
В повести возникают самые разнообразные формы языковой игры. Так, название 
«скатерть-самобранка», непонятное для современного ребенка, расшифровывается через 
знакомые ему понятия «сама» и «браниться». Это определяет и специфический характер 
функционирования образа.
Одной из часто встречающихся форм становится придание прямого значения 
фразеологизмам и метафорам. Так, выражения «дойти до ручки» и «потерянный человек» 
получают предметное воплощение: Митя действительно видит перед собой висящую 
дверную ручку, а сорока, встретившая заблудившегося мальчика в лесу, называет его 
человеком потерянным. 
Формами игры становится и персонификация понятий. Категории «здравый смысл» 
и «факты» предстают в образах старичка и карапузов. Детская дразнилка о жадине-
говядине воплощается в образе жадной коровы. И в данном случае писательница тоже 
подчеркивает особость мировосприятия ребёнка, которому свойственно определенным 
способом осваивать абстрактные, непонятные для него слова.
Герой не только познает законы бытования языка, но и сам творит его, занимаясь 
характерным для детей словотворчеством, давая названия увиденным предметам и 
явлениям: «морожено-торто-мясо-брод», «какнадовая роща» и т.д.
Таким образом, Крюкова в современном ключе интерпретирует традиционный путь 
сказочного героя в иной мир как познание, осуществляемое через игру, которая 
разворачивается в повести на разных уровнях.

жүктеу/скачать 7.64 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: