Монголия и Кам

Второй ночлег в Чагрынской степи мы имели подле ничтожного городишки Сун-шань-чена, имевшего тем не менее два ряда крепостных глинобитных стен, помещавшихся одна внутри другой. Между наружной и внутренней стенами в полном смысле прозябало около 20 семейств пастухов, пасших купеческие стада баранов на прекрасных окрестных пастбищах. За двумя же стенами запрятался начальник "города" с гарнизоном в семь человек солдат, вооруженных кажется пистонными ружьями.

Сун-шань-чен расположен в открытой равнине, на 8820 футов (2 690 м) над морем; с северной и южной сторон его протекают небольшие, быстрые прозрачные речонки. Среди богатых трав кое-где залегают солончаки, на которые с жадностью устремились наши верблюды.

К северу от Сун-шань-чена горизонт замыкался невысокой плоской грядой, названной китайцами Лоу-ху-шань, простиравшейся от северо-запада на юго-восток. С юга горы значительно ниже нежели с севера, куда стремилось несколько ручьёв или речек, которые заботливыми китайцами тщательно отводились для наполнения глубоко вырытых бассейнов. По всему северному склону темнели леса ели, к которой более или менее часто примешивались: жимолость, боярышник, ива, таволга, золцтарник, курильский чай, смородина, малина и другие. Травы поблекли и склонили свои головки. Летом здесь китайцы собирают грибы, которые охотно употребляются ими в пищу. Препараторы, экскурсировавшие в ущелье, соседнем куаньгоученскому, добыли алашаньскую краснохвостку (Phoenicurus alashanicus), завирушку (Prunella strophiata) и шеврицу (Anthus maculatus); других птиц кроме отмеченных они наблюдали очень немного. По словам местных охотников в горах держатся кабарга, козуля, за которыми нередко промышляют волки.

Зимой в Лоу-ху-шане выпадает глубокий снег, долгое время не растаивающий в лесу и оврагах северного склона.

Со стороны Сун-шань-чена подъём на эти горы очень удобный, но спуск на север довольно крутой, хотя телеги свободно двигаются во всякое время года. С вершины Лоу-ху-шаня (перевал Гань-гоу-сянь-цзы в 9 090 футов -- 2 770 м над морем) открываются широкие виды: на юге в прозрачной атмосфере высится темная стена тэтунгских хребтов, над которыми простирались полоски голубого неба. На севере даль омрачалась желтовато-серой дымкой пыли, висевшей над широко расстилавшейся Алашаньской пустыней. Соседний окраинный хребет Ма-мо-шань и другие, разбросанные по окраине пустыни высоты и горки, представлялись в виде силуэтов.

Спускаясь с перевала по извилистому крутому ущелью, мы любовались попутно расположенным опрятным, красивым селеньицем Ту-да-дун, где наблюдались интересные пруды с запасом воды для орошения небольших горных полей. При выходе из ущелья мы свернули к востоку и, следуя вдоль окраины гор, достигли городка Куань-гоу-чена, где и разбили бивуак.

Город Куань-гоу-чень основан в третий год правления Сянь-фын, то-есть в 1853 году, и тогда же для него был выделен особый участок из уезда Хун-шуй. Официально как город, так и уезд называются Хун-шуй-фын-сянь, но у народа они больше известны под первым наименованием. Город процветал до четвертого года правления Тун-чжи, то-есть до 1865 года, когда магометане-повстанцы, руководимые Би-да-цаем и Ма-шэн-янем, разграбили и сожгли его, а жителей вырезали.

В течение нескольких затем лет он вновь отстроился и настолько густо заселился, что образовал предместье, но в седьмой год правления того же Тун-чжи, то-есть в 1868 году, новое дунганское нашествие не пощадило ни самого города ни его предместьев. В самое последнее восстание магометане очистили пригород, но город, окруженный высокой стеной, отстояли селяки, вооруженные солдатскими ружьями; большинство жителей, не доверяя больше этому несчастному городу, однако разъехалось.

В наше пребывание в пустующем городе и его предместье насчитывалось до 50 семейств, не считая администрации; все население, за исключением четырех мелочных торговцев, -- земледельческое; здесь сеют: ячмень, пшеницу, просо, горох, чечевицу, бобы, гречиху; в огородах кроме того прекрасно родятся овощи: картофель, капуста, лук, морковь, редька и тыква.

Уезд подчинен лянчжоускому дао-таю.

В 12 верстах к востоку-юго-востоку от Куань-гоу-чена расположен другой в таком же роде городок Юн-тай-чен.

Благодаря ясному небу я здесь, во вновь открытом городке (Куань-гоу-чене), произвел астрономическое определение географических координат. Этот пограничный пункт расположен под 87® 69' 45" северной широты и 103® 21' восточной долготы от Гринвича. Абсолютная же высота его простирается до 8 170 футов (2 490 м).

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

АЛА-ШАНЬ, ИЛИ ЮЖНАЯ МОНГОЛИЯ

Вступление.-- Попутные селения и городок Са-янь-цзии.-- Выход за Великую стену.-- Алашаньская пустыня -- пески Сырхэ.-- Встречные паломники.-- Приход в Дыи-юань-ин.-- Очерк Ала-шаня или Алаша: границы, население, нравы, привычки, управление, занятия, монастыри и храмы.-- Наше пребывание в Дын-юань-ине.-- Дальнейший путь к северу.-- Свидание с разыскивавшим экспедицию таранчей Абдулвагаповым.-- Характеристика поперечных горок.-- Пески Ямалык и колодец Хара-сухан.-- Осенний пролет птиц.

Южная часть пустыни Гоби заполнена сыпучими песками, средняя и северная -- множеством расчленённых и обособленных горных гряд, высот и холмов; наибольшей дикостью, безводьем и бесплодьем пустыня Гоби поражает в своей середине, между алашаньскими песками на юге и Гобийским или Монгольским Алтаем на севере; минимальная абсолютная высота Гоби, около 2 500 футов (750 м) отмечена в котловине Гойцзо, на ее восточном продолжении, а максимальная, в 7 270 футов (2 215 м), при пересечении одного из звеньев алтайской горной цепи -- Гурбан-сайхан.

19 сентября 1901 года мы оставили город Куань-гоу-чен и через два дня следования по большой колесной дороге прибыли в богатое верблюдами селение Бай-тунь-цзы, откуда начинается настоящая пустыня. В середине пройденного расстояния залегает восточная окраина даджинских гор, известных местным китайцам под названием хребта Мачан-шань. Последний прикрыт мощным слоем лёсса, из-под которого там и сям обнажаются всевозможные мелкозернистые песчаники.

Хребет Мачан-шань, находясь под влиянием сухого гобийского воздуха, выглядит темносерым, пустынным и производит крайне печальное впечатление, в особенности на безводных окраинах. По этим горам проходит историческое сооружение Китая -- Великая стена, являющаяся здесь впрочем в виде жалких развалин. От Куань-гоу-чена до начала равнинной пустыни местность круто падает, и водные источники, скрываются в землю прежде, нежели вновь обнаружат себя в местах встречи с другой покатостью, как, например, у селения Сы-эр-тань-пу. или в виде озера Янь-чы.

Укрепленное селение Сы-эр-тань-пу построено против вторжения тангутов во втором году правления Сянь-фын, то-есть в 1852 году; её цитадель несколько раз счастливо спасалась от рук восставших магометан. Ныне селение располагает 80 домами, сгруппированными на небольшом участке; в ближайших же окрестностях разбросанно проживают до 200 семейств того же земледельческого населения. Особенную прелесть селению придает сад местного старшины, небольшое озерко родниковых вод и гигантские тополи, издали манящие путника, утомленного пустынным зноем. Подле некоторых домов устроены углубления для сбережения дождевых летних вод, периодически приходящих из южных гор.

В этом селении имеется школа и учитель, занимающийся пока лишь с тремя мальчиками; остальные 12--15 учеников должны были прибыть через месяц, после уборки полей и огородов, -- китайцы вообще приучают своих детей к земледельческому труду с раннего возраста.

О приходе экспедиции в Бай-тунь-цзы и о снабжении её перевозочными средствами было заблаговременно сообщено чиновником, командированным сюда из городка Куань-гоу-чена; поэтому наш караван был здесь встречен большой толпой китайцев, собравшихся поглазеть на невиданных людей. Прежде всего в Бай-тунь-цзы бросается в глаза обилие верблюдов, воздух наполнен их запахом, отовсюду несутся голоса этих животных, на каждом шагу видны отпечатки их широких лап. Действительно, песчано-солончаковая равнина с сухим, теплым климатом и характерной пустынной растительностью представляет отличные условия для разведения этих вьючных животных. Все население Бай-тунь-цзы, в котором насчитывается до 150 домов, имеет верблюдов, бедные около 2--5, богатые -- до 100, и жители в большей или меньшей степени заняты прибыльной перевозкой тяжестей, направляемых в Синин, Нин-ся, Калган и другие города Китая. Главными предметами перевозки служат шерсть, верблюжья и баранья в передний путь и предметы необходимости в оседлом и кочевом хозяйстве -- в обратный. Уход за верблюдами китайцы изучили довольно обстоятельно, хотя некоторые из их приемов отличаются от монгольских; независимо от сего зажиточные китайцы имеют у себя в услужении монголов, которые большей частью и сопровождают караваны.

Помимо верблюдов местные китайцы успешно разводят ещё и баранов, кроме того держат понемногу коров и лошадей. Так как в Азии караванное, движение развивается преимущественно с осени, оканчиваясь весной, то в свободное летнее время, пользуясь соседством солёного озера Янь-чы, китайцы добывают в нем соль в размере 150 тыс. пудов ежегодно. Для взимания соляного налога или пошлины в Бай-тунь-цзы находится таможенный чиновник. Означенный солёный бассейн имеет в окружности около 15 верст и лежит почти на той же абсолютной высоте, на которой и прилежащее селение Бай-тунь-цзы -- 5 080 футов (1 550 м). Наиболее углубленная его часть занята горько-солёными водами, наиболее же возвышенная -- пышными солянками и другими травами, охотно поедаемыми верблюдами.

21 сентября обновленный караван оставил богатое верблюдами селение и, пересекши солончаки, длинной вереницей растянулся по северным высотам, сложенным из темнобуро-красного туфа кварцевого порфира. Ранним утром с озера Янь-чы снимались стая за стаей серые гуси и большие кроншнепы, с громким криком или свистом отлетавшие к югу. На полуденном скате высот мы переступили южную границу Ала-шаня, отмеченную двумя песчаниковыми обелисками, которые были испещрены монгольскими письменами, знаменующими: "В четвертое лето тридцатого числа, тридцать шестого года правления Дао-Гуана земельная граница Цин-вана, высочайше утвержденная" {В этом тексте какая-то неточность, так как Дао-гуан царствовал лишь 30 лет, с 1820 по 1850 г.}.

Общая картина местности до резиденции алаша-вана представляется следующей: восточная часть горизонта заполнена горами, западная же представляет море сыпучих песков, среди которых подобно островам выступают порядочные горы Ябарай и другие значительно меньшие, там и сям разбросанные по равнине. С Чагрынской степи в Дын-юань-ин ведут три дороги: первая, восточная, самая кружная, но и самая удобная, проходящая вдоль подножья алашаньских гор, среди китайско-монгольского земледельческого населения; вторая, западная, или даджинская, изученная H. M. Пржевальским, и третья, средняя, или куаньгоученская, кратчайшая и интересная по своей новизне; экспедиция остановилась на последней. Наш путь до соединения с путём H. M. Пржевальского, вблизи колодца Шангын-далай, проходит окраиной песков, пересекая широкие или узкие их языки, высунувшиеся в юго-восточном направлении ниже и выше Чжуи-вэя. С каждым днем маршрут экспедиции приближался к Алашаньскому хребту, который из-за пыльной мглы ни разу не показался нам в деталях. Приходилось ограничиваться ближайшими наблюдениями над яркожелтым мелким сыпучим песком, песчаными конкрециями, обточенными тем же песком, и незначительными обнажениями всё тех же мелко- или крупнозернистых мезозойских гобийских песчаников.

При ключе Сяо-шао-ба-шуй залегает песчаник светлорозово-зеленый, мелкозернистый, глинисто-слюдистый, довольно твердый (мезозойский); по левому обрывистому берегу сухого русла Ла-пай-цзин, в нижней, более мощной толще, -- песчаник светлосеро-лиловый, мелкозернистый, довольно рыхлый, а в верхней -- песчаник светлорозовато-бурый, крупнозернистый, довольно рыхлый, глинисто-известковистый, переходящий в мелкозернистый гобийский конгломерат.

Песчаные рукава, пересеченные нами, кажутся с вершин гобийских высот в виде широких блестящих лент, разложенных пышными складками на темносерой земной поверхности. Сырхэские барханные пески лежат на песчано-каменистом грунте, нередко прорезанном сухими галечными руслами, в большинстве случаев засыпанными тем же песком.

Преобладающее направление этих барханов -- северо-северо-восточное, обдувающих же их ветров -- или северо-восточное, или противоположное этому направлению, то-есть юго-западное, судя по крайней мере по сложному строению самих барханов. Иногда пески тянутся длинными змееобразными грядами, с резко выраженными гребнями, поднимающимися до 50--70 или даже до 100 футов (от 15 до 30 м). С вершин подобных барханов песчаное море представляется замечательно красивым: местами яркожелтые волны словно в настоящем море располагаются одна за другой в строгом порядке, местами, наоборот, несколько волн группируются вместе и поднимаются одна на другую, причём в конце концов образуются характерные бреши или воронкообразные углубления.

Третий по счету рукав сырхэских песков состоит из барханных гряд, значительно меньших размеров, более разрозненных, местами вытянутых в восточно-западном направлении, с округлыми плоскими гребнями и особенно рыхлыми северными склонами.

Подобно баданджарэнгским, сырхэские пески кажутся немыми, безжизненными, а порой, в особенности вначале, даже удручающими, пока глаз не привыкнет к однообразному желтому фону и скорее заметит в выемках или в воронкоообразных углублениях или деревцо саксаула, или другой какой-либо куст, свойственный пустыне, или даже небольшую площадку зелёного камыша, приятно гармонирующего с общей золцтисто-желтой окраской песков. Рядом с растительной жизнью -- кустарником или камышом -- нередко обнаруживается и животная: из маленьких едва заметных простым глазом норок осторожно высовываются мордочки остроголовых или плоскоголовых быстрых ящериц, -- вот выбежала одна, другая; обе повернули головки в вашу сторону, напряженно следя за вами и играя своими подвижными, извивающимися в кольца, хвостиками. По красивой, мелковолнистой песчаной поверхности в свою очередь наблюдаешь бесконечные узорчатые пути различных жуков; чаще других в это время попадались у дороги навозники, трудившиеся над тяжелыми комочками или катышками, в которых заключено будущее потомство. Из особенно интересных жуков, собранных экспедицией в песках, по исследованию известного русского энтомолога А. П. Семенова {А. П. Семенов-Тян-Шанский.}, оказались новые виды из рода Ahermes -- Ahermes kaznakowi и A. kozlowi.

Весь путь через пустыню до Дын-юань-ина мы прошли в 11 дней, в среднем делая в день около 30 вёрст.

В середине этой пустынной дороги, при наилучшем и большом колодце "Ихэ-худук", мы встретили порядочно кочевников, группировавшихся на протяжении нескольких вёрст по направлению к монастырю Цокто-куре. Последний был дважды разгромлен мятежниками-дунганами, но ныне, отстроенный и выбеленный, он вновь производил приятное впечатление; здесь отрадно зеленело несколько десятков тополевых подсадков. Среди монастырских построек удобно приютились фанзы местных торговцев китайцев и некоторых из зажиточных алашаньских монголов, проявляющих наибольшую склонность к окитаиванию. У встреченных нами кочевников алашаньцев имелись большие стада верблюдов и баранов, с которыми паслось немало и лошадей.

Водоносный горизонт в Алашаньской пустыне, судя по крайней мере по попутным колодцам, проходит на глубине 3 или 5 футов (90--150 см); y всех виденных нами колодцев вода с большей или меньшей примесью соли и горечи. В местности наименьшего поднятия над морем -- 4 220 футов (1 290 м) -- при урочище Тосун, имеется ряд солёных луж, на которых держалось много гусей, уток-крякв и чирят, турпанов и чибисов; неподалеку от перечисленных птиц, между зарослей дэрэсуна, ютились степные курицы (Otis tarda); в нашу орнитологическую коллекцию из этого урочища попали: интересный вид голубя (Streptopelia tranquebariea humilis), чеккан (Oenanthe deserti), завирушка Козлова (Prijnella kozlowi) и немногие другие. Сбор растений уже прекратился, наступал семенной сезон.

Утром 29 сентября мы вступили в восточное предместье Дын-юань-ина. Сам город, обнесенный стеной, имеющей по углам башни, отстоял в двух верстах от нашего лагеря, расположившегося иа том самом месте, где последний раз бивуакировал H. M. Пржевальский {"Четвертое путешествие", стр. 95--99.}.

Пользуясь ясным состоянием неба, я в первый же вечер произвел астрономическое наблюдение, результатом которого и дополнительных данных, добытых при колодце Улан-татал, получились географические координаты этого пункта: северная широта 38® 49' 59" и восточная долгота от Гринвича 105® 17' 0". Город Дын-юань-ин на новых картах перенесен к западу на несколько вёрст {Абсолютная высота Дын-юань-ина 4 970 футов (1 520 м).}.

До прихода монголов в Ала-шань, или "Алаша", как говорят местные коренные обитатели, известный под этим названием район, ограниченный на востоке и юге культурной полосой китайского населения, на западе кочевьями эцзинголских торгоутов, на севере землей монголов Халхи и, наконец, на севере-востоке кочевьями уротов, оставался незаселенным, хотя через него и были проложены дороги по всем направлениям.

В начале царствования второго богдохана царствующей ныне {Во время работы экспедиции (ред.).} в Китае династии в Илийском крае произошли среди олцтов беспорядки, и около тысячи семейств, во главе с одним тайчжи, вынуждены были бежать с Или в Алаша. Беглецы поселились, главным образом, в горах Ябарай, откуда производили лихие набеги за Ала-шаньский хребет, равно к северу и западу от своего главного стана. Нападая на оседлых китайцев, они в то же время не пропускали ни одного каравана монголов или торгоутов, направлявшихся в ту или другую сторону. Подобно могучему пауку, воинственный тайчжи опутал пески сетью разъездов и быстро посылал подкрепление в нужный район пустыни. Так длилось 20 лет, в течение которых пришельцы главной массой никогда не расставались с горами Ябарай. За этот промежуток времени китайские власти пытались если не усмирить совершенно, то хотя бы наказать дерзких олцтов, но попытки не увенчались успехом. Однако тайчжи и его ближайший советник, известный под кличкой "Ганцы-нюдутэй-лама", то-есть "Одноглазый лама", видели, что рано или поздно им придется поплатиться за разбой и, чтобы обеспечить себе в будущем спокойное владение занятыми землями, решили принести повинную богдохану.

В 37 году правления настоящей манчьжурской династии, то-есть в 1681 году нашей эры тайчжи и Одноглазый лама, в сопровождении более или менее влиятельных олцтов, отправились в Пекин, где были ласково приняты богдоханом Кан-си, современником Петра Великого. Олцты "чистосердечно" сознались во всех своих проступках, в грабежах и разбоях, объяснив все это крайней нуждой, заставившей их искать себе пропитание этим путем. Но убедившись, что жить таким преступным образом нехорошо, они явились просить устроить их законным порядком на незаселенных алашаньских местах. Повинная была принята, проступки прощены и кроме того богдохан командировал с тайчжи одного сановника, которому предписано было указать район олцтских кочевий. Указанные границы остаются в силе и до сего времени.

Тайчжи был награжден княжеским званием "бэйлэ" и штатом управления, соответствующим новому его положению. Монголы бросили грабежи в перешли к мирному занятию -- скотоводству. Богдо-хан избавил население "песчаной страны" от всяких повинностей и податей. Эти привилегии стали известны в окрестностях, и в хошун бэйлэ потянулись монголы отовсюду с имуществом, стадами и население стало быстро разрастаться. К концу жизни третьего бэйлэ алашаньский хошун насчитывал уже около 10 тыс. семейств, богатых стадами верблюдов, но зато располагавших сравнительно небольшим количеством остального скота, в особенности лошадей. Во всяком случае слава алашаньского хошуна, как очень богатого, скоро достигла и пекинского двора.

Во время управления хошуном четвертого бэйлэ в провинции Гань-су вспыхнуло дунганско-саларское восстание, и алашаньские монголы должны были по повелению богдохана принять деятельное участие в подавлении мятежа.

Алашаньский бэйлэ освободил Лань-чжоу-фу и преградил движение саларов на Куку-нор устройством крепости, известной под названием Бар-хото, развалины которой мы видели в передний путь экспедиции, по долине речки Цункугин-гол. Салары были не только задержаны, но и разбиты на-голову.

За этот подвиг алашаньский бэйлэ был пожалован княжеским титулом "цин-ван", и тогда же богдохан выдал за него одну из дочерей. Все вышеизложенное произошло в 47 году правления Цянь-Луна, четвертого богдохана маньчжурской династии.

Отправляя в Ала-шань свою дочь, богдохан подарил цин-вану, кроме приданого имуществом и людьми маньчжурами, ещё 10 тыс. лан серебра на устройство дворца в укреплении Дын-юань-ин и столько же для раздачи монгольскому населению. Таким образом китайскую принцессу сопровождал огромный поезд, в состав которого вошло 40 семейств маньчжуров, прежняя прислуга дочери богдохана и целая труппа актеров со всеми принадлежностями для театральных представлений. До этого же времени алашаньские бэйлэ не имели постоянных построек и жили в юртах, кочуя с места на место со своими стадами.

К прибытию принцессы укрепление Дын-юань-ин, что значит "Отдаленный ин-фан", было расширено: возвели новую городскую стену, внутри построили дворец со службами и театральным залом и прочее. Торговля нового городка быстро увеличивалась. Но зато, с тех пор как алашаваны начали жениться на принцессах крови, стали увеличиваться и расходы на содержание огромного числа прислуги маньчжуров и на прихоти и роскошь при дворе ванов. Население Алаша беднело и уменьшалось. Лучшего состояния и максимальной цифры в 10 тыс. семейств эта страна достигла при управлении ею четвертым бэйлэ. Ныне число алашаньцев сократилось до 8 тыс. человек, и, вероятно, сократится ещё больше, так как поборы с населения не уменьшаются, наоборот -- растут с каждым годом. В последнее время не только сами ваны, но и все их сыновья вступают в брак с китайскими принцессами, с которыми попрежнему приезжает в Дын-юань-ин многочисленная прислуга из маньчжур. Теперь, например, при дворе алаша-вана считается 200 семейств маньчжуров, живущих по-здешнему в роскоши на счет монгольского населения.

Для проживания в Пекине ван устроил себе подворье, которое по богатству и роскоши далеко превосходит дворец в Дын-юань-ине. Содержание подворья с обслуживающими его 300 маньчжуров, равно периодические поездки князя или его сыновей в Пекин стоят огромных денег, всеми правдами и неправдами собираемых с обедневшего населения. При поездке в Пекин ван, кроме большого количества серебра, берет под провоз себе и двора около тысячи верблюдов. Эти верблюды раздариваются или продаются, а вырученные деньги также расходуются. К возвращению из Пекина население Алаша вновь отправляет за ваном и его двором не менее тысячи верблюдов; даже из этого числа владельцы животных получают обратно не более половины, остальное, по образному выражению монголов, "съедает ван". Переводя на наши деньги, каждая поездка алаша-вана в Пекин обходится его подчиненным монголам в 100 тыс. рублей, что в связи с прочими расходами на содержание алашаньского двора равносильно скорому разорению страны.

Собственно олцтов в Алаша имеется теперь не более 4 тыс. человек, то-есть половины общего населения; другие же 4 тыс. составляются из пришельцев -- халхасцев, торгоутов, харчинцев и прочих монгольских народностей. В самом Дын-юань-ине население еще более смешанное: оно состоит из 200 семейств маньчжуров, почти стольких же семейств китайцев, 150 семейств монголов; кроме того человек 100 лам и около 70 кавалеристов, несущих службы при княжеском дворе.

Если путешественник захочет видеть в Восточном или Южном Алаша чистокровного монгола-олцта, в его платье и обстановке, то он едва ли удовлетворит свое желание. Алашаньцы этих частей сильно, окитаились: и мужчины и даже женщины носят китайское платье, в юртах завели китайскую обстановку, едят китайские кушанья из китайской посуды, поют китайские песни, а когда нужно, то и говорят по-китайски, хотя свой монгольский язык в большей или меньшей чистоте ещё сохраняют, за исключением настоящих китаистов, вводяших в разговорную речь не только отдельные слова, но даже и целые фразы. Особенно отражается китайская цивилизация на богатых и чиновных монголах, которые вместо юрт строят себе дома китайской архитектуры.