Мотивация и личность

Другой характеристикой катастрофического поведения является его антифункциональность, нецеленаправленность; другими словами, оно скорее экспрессивно, нежели функционально. Следовательно, такое поведение нельзя назвать невротическим, для его обозначения стоило бы использовать другие термины. Можно назвать его катастрофическим, можно дезорганизованным, можно попытаться найти какое-то иное название. Однако вы можете предпочесть иную точку зрения на эту проблему, например, ту, что предлагает в своей работе Кли (233).

Еще одним примером такого рода экспрессии, в корне отличной от невротического преодоления, является глубокое чувство безнадежности или уныния, характерное для людей и обезьян (304), вынужденных жить в условиях хронической депривации, обреченных на бесконечные разочарования. В какой-то момент эти люди (и обезьяны) просто перестают сопротивляться обстоятельствам, однажды они понимают, что борьба бессмысленна. Им не на что надеяться, а значит, не за что бороться. Вполне возможно, что апатия шизофреника объясняется этим же чувством безнадежности, а следовательно, ее следует интерпретировать не как форму преодоления, а как отказ от преодоления. Мне кажется, что апатия как симптом кардинально отличается от буйного поведения кататонического шизофреника или бредовых идей параноидного пациента. Буйство и бред очевидно функциональны; это реакции, направленные на преодоление, они свидетельствуют о том, что организм сопротивляется болезни, что он не утратил надежды. В теории это может означать, что прогноз при кататонических и параноидных формах будет более благоприятным, чем при простой форме шизофрении, и практика подтверждает это предположение.

Так же дифференцированно следует подходить к интерпретации суицидальных попыток, к анализу поведения смертельно больных людей и к анализу отношения пациента к болезни. В этих ситуациях отказ от преодоления также значительно снижает вероятность благоприятного исхода.

Дифференциация поведения на функциональное и экспрессивное может оказаться особенно полезной в сфере психосоматической медицины. Именно этой области знания наивный детерминизм Фрейда нанес наибольший вред. Ошибка Фрейда заключалась в том, что он предполагал за поведением обязательную взаимосвязь с "бессознательной мотивацией". Обнаруженный им феномен так называемых ошибочных действий он интерпретировал исключительно с точки зрения бессознательных мотивов, словно не замечая существования иных детерминант поведения. Он обвинял в антидетерминизме любого, кто только предполагал возможность существования иных источников забывания, оговорок и описок. Многие психоаналитики и по сей день склонны объяснять поведение человека исключительно действием бессознательных мотивов. Следует признать, что при анализе неврозов предвзятость психоаналитиков не так вопиюща, поскольку практически все невротические симптомы действительно имеют под собой бессознательную мотивацию (разумеется, наряду с другими детерминантами).

Однако в психосоматической медицине такой подход породил страшную неразбериху. Очень многие соматические реакции не несут в себе никакой функции, очевидной цели, они не имеют под собой никакой мотивации ѕ ни бессознательной, ни осознанной. Такие симптомы как повышенное кровяное давление, запор, желудочная язва и т.п., скорее всего, являются эпифеноменами, побочными продуктами сложной цепи физических и соматических процессов. Ни один язвенник не стремился заработать язву, не нуждался в ней; его болезнь не несет ему прямой выгоды. (Я пока оставляю в стороне вопрос о вторичной выгоде.) А вот в чем он действительно нуждался, так это в том, чтобы скрыть от окружающих свою пассивность или подавить свою агрессию или соответствовать неким идеалам. Эти цели могут быть достигнуты только ценой соматического здоровья, но эта цена всегда неожиданна для человека, он не предвидит ее. Другими словами, психосоматические симптомы не приносят человеку той (первичной) выгоды, какую приносят невротические симптомы.

Блестящий пример тому ѕ исследование Данбер (114), доказавшее, что существует особый тип людей, склад личности которых увеличивает риск травмы. Эти люди настолько беспечны, настолько неосмотрительны, что поскальзываются, запинаются и падают на ровном месте, получая при этом различного рода переломы и вывихи. Они не ставят перед собой задачи сломать руку или ногу, эти переломы ѕ не цель этих людей, а рок, довлеющий над ними.

Впрочем, некоторые исследователи допускают гипотетическую возможность того, что соматические симптомы приносят человеку определенную выгоду, но я бы сказал, что эти симптомы правильнее было бы отнести к разряду конверсионных или невротических симптомов. Если же соматический симптом возникает в результате некоего невротического процесса, как непредвиденная соматическая расплата за него, он требует иного названия; его имеет смысл назвать, например, физионевротическим или экспрессивно-соматическим. Не стоит смешивать побочные продукты невротического процесса с самим процессом.

Прежде чем закончить обсуждение этой темы, считаю нужным упомянуть о наиболее выразительном классе симптомов. Это симптомы, которые отражают генерализованные, организмические состояния человека, такие как депрессия, хорошее здоровье, активность, апатия и т.п. Если человек подавлен, то он подавлен весь, целиком. И совершенно очевидно, что запор в данном случае является не функциональным, а экспрессивным симптомом (хотя у некоторых пациентов даже запор может стать целенаправленным поведенческим актом, например, ребенок настойчиво отказывается испражняться, демонстрируя тем самым бессознательную враждебность по отношению к назойливым приставаниям матери). То же самое можно сказать об утрате аппетита и о мутизме, нередко сопровождающих апатию, о хорошем мышечном тонусе здорового человека, о нервозности неуверенного в себе человека.

Возможность двоякой интерпретации психосоматических расстройств прекрасно продемонстрирована в работе Сонтага (433). Автор исследовал пациентов с кожными заболеваниями. Он рассказывает о пациентке, страдавшей сильной угревой сыпью. Манифестация и троекратные повторные возникновения этого симптома по времени совпадали с эпизодами тяжелого эмоционального стресса и конфликта, связанного с сексуальными проблемами. В каждом из трех эпизодов угри как нарочно появлялись на лице и теле женщины накануне сексуального контакта. Вполне возможно, что женщина бессознательно желала оказаться неприглядной для того, чтобы избежать сексуального контакта; возможно также, что она таким образом наказывала себя за свои прошлые прегрешения. Другими словами, сыпь могла выступать как функциональный, невротический симптом, симптом, несущий определенную выгоду пациентке. Но убедительных аргументов в пользу такой интерпретации у нас нет; да и сам Сонтаг допускает, что вся эта история вполне может быть цепью случайных совпадений.

Можно также предположить, что угревая сыпь была выражением генерализованного организмического нарушения, вызванного конфликтом, стрессом, тревогой, что в ее появлении был элемент экспрессии. Нужно сказать, что работа Сонтага весьма необычна, и ее необычность состоит именно в том, что автор чутко уловил ту основополагающую дилемму, которая обязательно встает перед исследователем при анализе такого рода случаев; Сонтаг допускает возможность альтернативной интерпретации симптома ѕ рассмотрения его и как функционального, и как экспрессивного. Большинство же авторов, не располагая даже тем количеством данных, которыми располагал Сонтаг, не утруждают себя рассмотрением альтернатив и либо смело объявляют симптом невротическим, либо с не меньшей решительностью заявляют, что в нем нет ничего невротического.

Очень часто мы склонны видеть потаенный смысл в том, что на самом деле не больше, чем простое совпадение. Для лучшего понимания того, почему симптомы требуют особой осторожности при интерпретации, хочу в качестве примера привести один случай, о котором я где-то читал. Пациент, женатый мужчина, завел интрижку на стороне, в связи с чем испытывал мучительные угрызения совести. Мало того, каждый раз после сексуальной близости с любовницей у него на теле высыпала сыпь. Судя по настроению, которое царит ныне в медицинских кругах, можно предположить, что очень многие врачи сочли бы эту сыпь невротическим симптомом, они заявили бы, что мужчина таким образом наказывает себя. Однако внимательный осмотр пациента показал возможность менее замысловатого объяснения. Оказалось, что кровать его любовницы кишела клопами!
µСВОБОДНЫЕ АССОЦИАЦИИ КАК САМОВЫРАЖЕНИЕ§

Дифференциация поведения на два класса поможет нам лучше понять процесс свободных ассоциаций. Если вы следом за мной придете к выводу, что свободные ассоциации ѕ по сути своей экспрессивный феномен, вы поймете, в чем причина действенности этого метода.

Если задуматься, то вся эта глыба психоанализа, огромное количество теорий, созданных на его основе, и методик, рожденных им, держится на единственной процедуре ѕ на методе свободных ассоциаций. В связи с этим кажется просто невероятным, что эта процедура так плохо изучена. Исследований по этой проблеме практически не проводится, она так и не стала предметом серьезного научного обсуждения. Мы знаем, что свободные ассоциации приводят к катарсису и инсайту, но до сих пор можем лишь гадать, отчего так происходит.

Для начала обратимся к проективным тестам, таким как тест Роршаха, поскольку они являют собой наглядный и всем известный образец экспрессии. Образы, о которых сообщает пациент в процессе тестирования, не имеют целью решить какую-то проблему, они просто отражают его взгляд на мир. Поскольку экспериментальная ситуация почти не структурирована, и потому мы можем быть уверены в том, что образы, сообщаемые пациентом, почти всецело детерминированы структурой его характера и почти совсем не детерминированы требованиями внешней ситуации. Отсюда мы можем заключить, что имеем дело с актом экспрессии, а не преодоления. Именно поэтому, на основании содержания этих образов, мы вправе делать выводы о характере пациента.

Мне кажется, что метод свободных ассоциаций несет в себе тот же смысл и может быть использован в тех же целях, что и тест Роршаха. Метод свободных ассоциаций, так же как тест Роршаха, наилучшим образом работает в неструктурированной ситуации. Если мы согласимся, что в основе свободы свободного ассоциирования лежит отказ от диктата внешней реальности, реальности, которая требует от человека подчинения сиюминутной конкретике, законам физического, а не психического мира, то мы поймем, почему проблема адаптации с такой обязательностью навязывает индивидууму целеполагание. Проблема адаптации активизирует и делает насущными те возможности организма, которые помогают ему преодолеть требования насущного. Насущное становится организационным принципом, в соответствии с которым разнообразные возможности организма актуализируются именно в той последовательности, которая единственно возможна и необходима для решения этой внешней задачи.

Говоря о структурированной ситуации, мы имеем в виду ситуацию, логика которой предопределяет и направляет реакции организма. Совсем другое дело ѕ неструктурированная ситуация. В неструктурированной ситуации внешняя реальность не столь важна, не столь значима для организма. Она не предъявляет к организму ясно выраженных требований, не указывает ему на единственно возможный, единственно "правильный" ответ. Именно в этом смысле неструктурирован тест Роршаха, все реакции организма в данном случае равновозможны и одинаково верны. Проблема, встающая перед испытуемым, разглядывающим пятна Роршаха, прямо противоположна проблеме студента, всматривающегося в чертеж, сопровождающий геометрическую задачу; ситуация, в которой оказался студент, настолько жестко структурирована, что в ней возможен лишь один-единственный, правильный ответ, который никак не связан с мыслями, чувствами и надеждами человека.

Все вышесказанное с полным правом можно повторить и относительно метода свободных ассоциаций, быть может, даже с большей убедительностью, так как здесь пациенту не предлагается никакого стимульного материала. Перед ним не поставлено никакой конкретной задачи, никакой конкретной цели, наоборот, он должен избегать любого целеполага-ния. Только тогда, когда пациент в конце концов научается ассоциировать легко и свободно, когда он сможет "выдать" те образы, мысли, воспоминания, которые проносятся в его сознании, не подвергая их цензуре, не пытаясь связать логически, только тогда они перестают быть ответом на внешний стимул и становятся отражением его характера, и чем меньше проступает в его ответах внешняя реальность, тем выше экспрессия, представленная в них. Совершенный испытуемый излучает эти ассоциации из самой сердцевины личности, из ее ядра, в котором заключена его сущность.

Все ассоциации индивидуума будут детерминированы только его потребностями, фрустрациями и установками, то есть его личностной структурой. То же самое можно сказать и о сновидениях: их также следует считать выражением характерологической структуры индивидуума, так как внешняя реальность не оказывает практически никакого влияния на содержание сновидений. Тики, нервозность, оговорки, ошибки, забывание, хотя и функциональны по своей природе, тоже содержат экспрессивный компонент.

Значение свободных ассоциаций состоит в том, что они обнажают суть человека. Ориентация на достижение, на разрешение проблемы, на преодоление ѕ все это лишь поведенческие феномены, феномены, связанные с адаптацией личности, детерминированные требованиями внешней реальности, тогда как структура личности в большей степени детерминирована законами психической реальности, нежели законами логики или физической среды. Фрейдовское Эго, именно оно непосредственно связано с реальностью и поэтому, чтобы успешно взаимодействовать с ней, должно подчиняться ее законам.

Для того, чтобы добраться до сердцевины личности, для того, чтобы проникнуть в суть человека, нужно ослабить, если не исключить полностью, детерминирующее воздействие реальности и законов логики. Именно для этого психоаналитику и его пациенту нужны тихая комната, кушетка и благожелательная атмосфера; устремляясь именно к этой цели они пытаются освободиться от всех запретов и обязательств, которые возложила на них культура. Только тогда, когда пациент научается выражать свою сущность словами, когда слова теряют свое функциональное значение, только тогда мы можем наблюдать все благотворные эффекты метода свободных ассоциаций.

Отдельная проблема теоретического плана встает перед нами, когда мы приступаем к изучению преднамеренных или сознательных актов экспрессии. Давно замечено, что такие акты могут выполнять функцию своего рода обратной связи, вызывая изменения в характерологической структуре человека. Довольно часто, работая со специально отобранными для этого людьми, я обнаруживал, что если регулярно просить человека изобразить какое-то качество или эмоцию (храбрость, нежность, гнев и т.д.), то в конце концов человеку все легче проявлять эти качества в реальных ситуациях, ему все легче на самом деле быть храбрым, нежным или сердитым. Как правило, испытуемые, отбираемые для подобных терапевтических экспериментов, ѕ это люди, в личности которых исследователь почувствовал те или иные подавленные тенденции. В таких случаях сознательная экспрессия способна изменить человека.

И последнее, что я хочу сказать по этому поводу. Я убежден, что высшей формой выражения своеобразия личности является искусство. Любая научная теория, любое открытие, любое изобретение в большей мере детерминировано требованиями внешней ситуации, нежели уникальной природой ее автора. Не родись Менделеев, кто-нибудь другой обязательно составил бы периодическую таблицу химических элементов. Но полотна Сезанна могли выйти только из-под кисти Сезанна. Только художник незаменим.

САМОАКТУАЛИЗИРОВАННЫЕ ЛЮДИ:ИССЛЕДОВАНИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ

Исследование, о котором пойдет речь в этой главе, во многом необычно. Оно не планировалось так, как обычно планируются научные исследования, оно не было продиктовано каким-то социальным заказом, я провел его из чистого любопытства, желая разрешить те нравственные, этические и научные проблемы, которые волновали меня в ту пору. Мне хотелось открыть нечто новое для себя, я вовсе не думал удивить мир или доказать что-то своим недругам.

Однако совершенно неожиданно для меня результаты этого исследования оказались столь впечатляющими, содержали в себе столько информации, что я считаю необходимым рассказать о нем, даже несмотря на все его методологические изъяны.

Есть еще одно соображение, которое заставляет меня вынести на суд общественности результаты этого сугубо приватного исследования. Мне думается, что проблема психологического здоровья настолько актуальна сейчас, что любые предположения, любые гипотезы, любые данные, даже самые спорные, могут иметь огромную эвристическую ценность. В принципе, такого рода исследования очень сложны, сложны именно потому, что исследователю в этой области особенно сложно избежать влияния своих собственных взглядов, предубеждений и заблуждений. Но если и дальше ждать абсолютно точных, надежных, достоверных данных, то мы рискуем никогда не сдвинуться с мертвой точки. Я убежден, что нам не остается ничего другого, как безбоязненно шагнуть в неизвестность, в полную темноту и на ощупь брести в ней, избирая то одно, то другое направление, пока в конце концов впереди не забрезжит свет. У нас есть только один выбор ѕ либо тащиться, либо бездействовать, отказаться от исследования проблемы. Убедив себя подобными аргументами, я выношу на суд читателя результаты своего исследования, питая надежду, что они прольют некоторый свет на поставленную проблему, и приношу все необходимые извинения тем, кто озабочен в первую очередь проблемами валидно-сти, надежности или репрезентативности.

Я отбирал испытуемых из числа своих знакомых и друзей, а также из общественных деятелей и исторических персонажей. Кроме того, я провел скрининговое исследование на трех тысячах студентов колледжа, но только один из них стал моим испытуемым, и еще десяток студентов или около того я отнес к разряду потенциальных испытуемых ("растущие личности").

Исходя из этого, я вынужден был заключить, что самоактуализация в том виде, в каком она обнаруживается у людей старшего возраста, для молодых, развивающихся людей в нашем обществе, практически невозможна.

В соответствии с этим заключением, я несколько упростил задачу и совместно с Е. Раскиным и Д. Фридманом начал искать среди студентов колледжа относительно здоровых людей. Мы определили для себя, что отберем 1% студентов этого колледжа, отличающихся особым здоровьем. Через два года мы были вынуждены прервать наше исследование, но, даже не будучи завершенным, оно позволило нам получить большое количество данных, ценных для клинической практики.

Мне бы хотелось привести в качестве примера идеального испытуемого какого-нибудь героя литературного произведения, но мне так и не удалось найти среди них героя нашего времени и нашей культуры (и этот факт сам по себе наводит на размышления).

Исходное клиническое определение самоактуализированной личности, на базе которого мы отбирали испытуемых, состояло из позитивного и негативного критериев. В качестве негативного критерия мы избрали отсутствие неврозов, психозов, психопатических черт характера, а также выраженных невротических или психопатических тенденций. Каждый случай психосоматического заболевания исследовался нами отдельно ѕ подробно и тщательно. Всегда, когда это было возможно, мы использовали тест Роршаха, но очень скоро поняли, что он больше подходит для выявления скрытой психопатологии, чем для диагностики здоровья. В качестве позитивного критерия мы приняли наличие признаков самоактуализации ѕ этот набор симптомов до сих пор точно не определен. В самом общем виде мы определяли самоактуализированного человека как индивидуума, сумевшего реализовать свои таланты, способности, потенции. Самоактуализированный человек постоянно находится в процессе самовоплощения, глядя на него, хочется вспомнить призыв Ницше: "Так стань же тем, кем можешь стать!". Эти люди развивают или развили потенции, заложенные в их природе (148, 160, 347, 398), и идиосинкратические, и общевидовые потенции.

Позитивный критерий предполагает не только удовлетворенность базовых потребностей (в безопасности, принадлежности, любви, уважении и самоуважении), но и удовлетворение потребностей когнитивного уровня ѕ потребности в познании и понимании, а иногда и способность человека подчиниться им. Другими словами, все отобранные нами испытуемые не только были уверенными в себе, добрыми, благожелательными, уважаемыми людьми, они обладали глубоко личными философскими, религиозными и аксиологическими убеждениями. Мы пока не знаем, является ли базовое удовлетворение достаточным условием самоактуализации, или оно не более чем ее необходимая предпосылка.

В целом технику отбора, использованную нами, можно определить при помощи математического термина итерация, то есть многократное повторение одной и той же операции. Предварительно мы опробовали эту технику при исследовании таких личностных синдромов, как самооценка и тревожность (см. Приложение В). В ходе беседы с испытуемыми мы спрашивали их, как они понимают самоактуализацию, и таким образом собрали множество субъективных, житейских определений исследуемого нами синдрома. Затем мы сопоставили эти определения и вывели более точное, но все же еще не научное определение, при этом мы попытались избавиться от всех логических и фактических несоответствий, которыми грешат житейские определения (это предварительное исследование мы называем лексикографической стадией исследования).

На основе уточненного житейского определения мы отобрали первые две группы испытуемых, соответственно с высоким и низким показателями самоактуализации. Мы всесторонне обследовали этих людей, и на основе результатов нашего клинического исследования уточнили первоначальное определение самоактуализации, получив, таким образом, клиническое определение синдрома. Опираясь на новое определение, мы произвели повторный отбор испытуемых, получив новую группу высокоактуализированных людей, в которую вошли несколько человек, первоначально отвергнутых нами. Эту группу мы вновь обследовали с помощью клинических методов, присовокупив к ним несколько экспериментальных методов, и это позволило нам еще тоньше определить искомое понятие, модифицировать, уточнить и расширить его сугубо клиническое определение. На основе этого нового определения еще раз была отобрана группа испытуемых, и вся процедура повторилась вновь. Таким образом, первоначально расплывчатое, ненаучное, народное понимание самоактуализации становилось все более и более четким, все более операциональным, а следовательно, и более научным.

Разумеется, процесс коррекции определения не был столь гладким, как это может показаться на первый взгляд. Нам постоянно приходилось вносить те или иные поправки, вызванные соображениями как теоретического, так и практического характера. Так, например, мы довольно скоро обнаружили, что житейское определение самоактуализации предъявляет чрезмерно высокие, слишком нереалистичные требования к человеку. Поэтому мы перестали сгоряча отвергать испытуемых, которых хотя бы с небольшой натяжкой можно было отнести к разряду самоактулизированных личностей, у которых обнаруживались лишь отдельные, незначительные изъяны и недостатки, или, говоря другими словами, мы поняли, что совершенство не может быть критерием самоактуализации, так как совершенных людей, по-видимому, просто не существует.

Другая проблема заключалась в том, что далеко не во всех случаях нам удавалось получить необходимую для клинического исследования полную и всеобъемлющую информацию о человеке. Некоторые из испытуемых, узнав о цели исследования, приходили в замешательство, смущались, становились скованными или же поднимали нас на смех и отказывались участвовать в эксперименте. Учтя этот негативный опыт, мы стали обследовать своих испытуемых, особенно пожилых людей, косвенными методами, а честно говоря ѕ методами полупартизанскими. Только молодых людей мы изучали непосредственно.

Поскольку нашими испытуемыми были конкретные живые люди, имена которых мы не вправе называть, то мы не смогли соблюсти два требования из тех, что обычно предъявляются к научному исследованию, а именно: воспроизводимость исследования и доступность данных, на основе которых делаются заключения. Эти изъяны отчасти скомпенсированы тем фактом, что в число наших "испытуемых" попали много широко известных людей и исторических личностей, кроме того, мы провели дополнительное исследование на молодых людях и детях, и эти данные могут быть обнародованы.