Н. Г. Чернышевского Кафедра литературы Романы Н. Г. Чернышевского «Что делать?» и Н. С. Лескова «Некуда»: опыт сопоставительного анализа Курсовая

Балашовский филиал Саратовского государственного

университета им. Н. Г. Чернышевского

Кафедра литературы

Курсовая работа по литературе студентки 232 группы филологического факультета

Бабкиной Юлии Алексеевны

Научный руководитель:

доцент, кандидат филологических наук Кудинова Е.П.

Балашов 2007

«Я знаю, что такое нигилизм, но никак не доберусь способа отделить настоящих нигилистов от шальных шавок, окричавших себя нигилистами. Теперь это в Петербурге стало каким-то неопределенным понятием…»

Н.С. Лесков

«Многое мною написанное мне действительно неприятно, но лжи там нет нигде, - я всегда и везде был прям и искренен…»

Н.С. Лесков

1. 
   Введение
   

Отечественная литература всегда гордилась народною славой и печалилась народными бедами. Она познавала настоящее и стремилась заглянуть в будущее, постоянно открывая новые пласты русской жизни и быта, новые черты национального характера, восхищаясь душевной красотой и нравственной силой русского человека, его совестливостью, обостренным чувством долга перед Родиной, одухотворенностью, поэтичностью натуры. Литература воспитывала чистоту помыслов, благородство, достоинство, учила ненавидеть любые формы тирании, духовного и физического рабства, клеймила безнравственность.

Период под названием «шестидесятые годы XΙX» века сыграл важную роль в истории России и ее духовной культуре.

После поражения в Крымской войне (1853-1856) со всей остротой и неумолимостью встал вопрос о немедленной ликвидации крепостного права. Настала пора больших дел. Народ требовал воли и земли.

Манифест 19 февраля 1861 года «Об освобождении крестьян» лишь усугубил положение. Крестьянская реформа оказалась обманом народа, так как лучшая и большая часть земли оказалась у помещиков. В общественном движении вступили в бескомпромиссную борьбу две исторические силы-революционная демократия и либерализм. На смену революционерам из дворян пришли революционные разночинцы. Разночинная молодежь, вынашивала планы общественных преобразований, задумывалась над новыми формами труда, искала новые взаимоотношения между людьми в обществе и семье.

Согласно официальным данным, в период революционной ситуации 60-х гг. почти все губернии царской России были охвачены стихийными крестьянскими волнениями, которые удавалось подавлять нередко лишь с помощью крупных контингентов военной силы.

В центре внимания русской литературы и публицистики — судьба крестьянства, борьба с крепостническими пережитками. 60-е годы были эпохой зарождения новых жанров в литературе.

В обществе появляется новое «разрушительное» направление обшественно-политической, естественнонаучной и философской мысли – нигилизм (от лат. nigil-ничто). Нигилизм начался с самого решительного отрицания, какое только можно себе представить, с отказа от любого действия, которое не является чисто эгоистическим. Сам термин «нигилизм» был впервые употреблен И.С. Тургеневым в романе «Отцы и дети», главный герой которого Евгений Базаров воплотил в себе законченный тип нигилиста.

Так сложилось, что «Отцы и дети» стали главным источником наших представлений о разночинной революционной молодежи второй половины XΙX века. Однако в рамках отечественной классики существовали и иные, не совсем сходные с тургеневской, трактовки нигилизма.

Представители радикально-демократического лагеря в литературе приложили много сил, чтобы сделать образ революционера привлекательным.

«Что делать?» - вот коренной вопрос эпохи, поставленный жизнью.

Н.Г. Чернышевский был убежден в том, что Россия стоит накануне великих общественных перемен. Он задумывается о возможности своего вклада в общественный прогресс и считает себя достойным быть «одним из тех, которым суждено внести славянский элемент в умственный, поэтому и нравственный и практический мир, или просто двинуть вперед человечество по дороге несколько новой». В своей душе он находит «семена, которые если разовьются, то могут несколько двинуть вперед человечество в деле воззрения на жизнь».

В застенках Петропавловской крепости работает писатель над своим романом, чтобы обобщить жизненный опыт нового поколения людей-созидателей (не только нигилистов!), прославить революцию и революционеров.

Писатель запечатлел эпохальные сдвиги в жизни русского общества, в мироощущении и социальной психологии людей на крутых поворотах истории.

Начались споры о преимуществах революции или реформы, которые разделили представителей русской социальной философии на революционеров-демократов и сторонников либерально-демократического направления. Вспоминая об этом времени, Н. С. Лесков говорил о “великом расколе” не только в обществе, но и в литературе, в результате которого образовались две партии: нетерпеливцы, объединенные “Современником”, и постепеновцы, которые сгруппировались вокруг “Отечественных записок”.

В определении цели социального движения в России - достижение идеального общества - были едины представители всех направлений общественно-политической мысли. Расхождения и споры возникли по поводу средств к достижению этой цели: революция или реформа? Отсутствием единства и полемической заостренностью проблемы выбора характеризуется идейное противостояние русской общественности.

Н.С. Лесков, начиная с 1861 года, в своих художественных и публицистических сочинениях развивает оригинальную концепцию развития общества и человека, стремясь убедить российскую общественность в необходимости следования идеалу гармонии и признания приоритета духовного над материальным.

Отдавая дань уважения образу революционера, Лесков не принял идеи революционного пути развития России. Ответ на вопрос, принять или не принять революцию, для Лескова был совсем не прост, так как революция мыслилась его современниками как путь к добру. Остро переживающий все несовершенство государственного и общественного устройства, Лесков выражает беспокойство политическими, экономическими и духовными проблемами общества.

- рассмотреть понимание Лесковым закономерностей, противоречий, перспектив и специфики исторического развития России;  

- исследовать социально-политические взгляды писателя;

- рассмотреть его отношение к нигилистам и нигилизму.

Чернышев­ский обращается к жанру социально-философского ро­мана, ставит в нем проблемы социализма и рево­люции, которые привлекали внимание его как мыслителя и общественного деятеля. Однако у автора «Что делать?» обнаруживается художественно-эстетический синтез по­литики, науки и поэзии, сплав «поэзии мысли» с «поэзией сердца». В произведе­нии этот принцип осуществлен в повествовании о личной судьбе героини, ее «жизни сердца», и художест­венном исследовании процесса социализации ее созна­ния, «жизни мысли» всех «новых людей», развивающихся синхронно.

В романе Чернышевского научно-социологическая мысль сама по себе становится структурно-художествен­ным фактором, организующим жанр романа и его сю­жетно-композиционные связи. Научная мысль входит в художественную систему произведения так естественно и закономерно, что мы можем говорить об особом типе художественного мышления писателя, при котором ак­тивность анализирующего и синтезирующего факторов, определяющих сюжетно-композиционные связи и систему образов, не скрыта от читателя, а, наоборот, служит источником эстетических переживаний.

Новаторски сочетаются обличительное и утверждающее начала, образные и научно-логические способы обобщения жизни, писатель исследовал ведущие тенденции в жизни передовой части русского общества, духовное становление мыслящего разночинца, овладев­шего идеями социализма, демократии и революции. Ори­гинальный тип художественного мышления писателя, предусматривающий творческий анализ идеологического мироощущения героев, их социальных и революционно-практических деяний, воплощаются в идейно-художественной концепции романа. В ней - сквозная, проходящая через все произве­дение история формирования молодого поколения стро­ителей новой жизни, включающая социальные, этико-философские и нравственно-психологические аспекты.

В по­вествование о жизни Веры Павловны естественно вписаны рассказы о Дмитрии Лопухове и Александре Кирсанове, Кате Полозовой и Насте Крюковой, Рахметове и спасенной им молодой вдове, «даме в трауре» и «мужчине лет тридцати». Становление личности новой женщины вобра­ло в себя не только любовно-интимные переживания героини, но и процесс приобщения ее к великому делу перестройки социальных, семейно-юридических и мораль­но-этических отношений.

Таким образом, художественная оригинальность и мо­нолитность жанровой структуры романа «Что делать?» достигается единством трех слагаемых: описания интим­но-семейной жизни нового поколения молодежи, станов­ления их социалистической идеологии и, наконец, прак­тических революционных шагов к осуществлению личных и общественных идеалов. Однако и сейчас порой встречаются еще противопоставления друг другу этих состав­ных, попытки вывести за пределы сюжета утопические картины социалистического будущего или эпизоды с Рах­метовым и «дамой в трауре».

Для жанрового структурного единства немаловажно проявление авторской позиции, когда в роман вводится образ автора-повествователя. Все встречи героини с дру­гими персонажами (в том числе с Рахметовым и «дамой в трауре») взаимосвязаны и входят в сквозной событий­ный сюжет, в котором личное, семейно-психологическое и идеологическое находятся в нерасторжимом художе­ственном единстве.

«Сны» Веры Павловны представляют необычно смелую художественную интерпретацию событийного сюжета в узловых, переломных этапах личной и духовной жизни героини. В первых двух сновидениях завершен сюжет о взаимоотношениях Веры Павловны с «пошлыми людь­ми» из старого мира и прослежен переход ее в «общество .чистых людей», в третьем психологически обоснован сю­жет о втором замужестве, а в четвертом раскрыт в це­лостном, конкретизированном виде духовный, социально-философский мир героини.

«Сны» цементируют и жанровую монолитность романа. В одном случае, это художественно-символические кар­тины, утверждающие типологическое единство и взаимо­связь личного освобождения героини и освобождения во­обще всех девушек из «подвала» («Первый сон Верочки»), женской эмансипации и социального обновления всего человечества («Четвертый сон Веры Павловны»); в дру­гом — ретроспективное и предельно спрессованное изло­жение событий, повлиявших на мировосприятие и психологию героини и предопределивших новые сюжетные повороты. Именно благодаря «Второму сну Веры Пав­ловны» читатель узнает о спорах в лопуховском кружке по поводу естественнонаучных трудов немецкого химика Либиха, о философских дискуссиях по поводу реальных и фантастических желаний людей, законов исторического прогресса и гражданской войны в Америке. В домашнем молодежном «университете», усвоив мысль о том, что «жизнь имеет главным своим элементом труд», Вера Павловна приняла решение организовать трудовое това­рищество нового типа.

Обе разновидности художественно убедительны и ори­гинальны потому, что здесь психологически мотивировано поведение людей, находящихся в состоянии сна (отра­жение реальных событий, разговоров и впечатлений в фантастических гротескных образах или наслаивающихся, друг на друга картинах, причудливо смещающих вре­менные и пространственные границы реальных первоис­точников). Естественным в комплексе сновидений героини выглядит символический образ «невесты своих женихов», впервые возникший как смелая художественная аллегория революции в разговоре Лопухова с Верочкой во время кадрили (IV раздел первой главы), и ее младшей се­стры — «Светлой красавицы», олицетворяющей Любовь-Равноправность («Третий сон Веры Павловны» и первая часть «Четвертого сна»). Примечательно, что как раз в этих вершинных сюжетных звеньях особенно наглядно проявилось жанровое структурное единство романа, вза­имосвязь личного и идеологического, любви и революци­онной деятельности. И здесь же художественно обосно­ваны временные смещения настоящего и будущего, пред­определившие творческую совместимость в романе исто­рии и утопии, революционного трагизма и идиллии, ре­ализма и романтики.

Таким образом, повествование о первом и втором замужестве Веры Павловны, о любви и счастье молодой женщины идет синхронно с историей ее духовного раз­вития. Сюжетные повороты в истории взаимоотношений Веры Павловны, Лопухова и Кирсанова имеют внутреннее обоснование в новых морально-этических воззрениях ге­роев (так называемой теории разумного эгоизма), по которым одинокого счастья нет, счастье одного человека зависит от счастья других, от общего благосостояния общества.

Урок человечности, нравственной стойкости и верности социальным идеалам дает героине Рахметов — центральный персонаж романа, появившийся в разделе «Особен­ный человек» (третья глава).

Естественно, что общение с миром «особенных людей» привело Веру Павловну к убеждению святости граждан­ского подвига. «Забудь, что я тебе говорила, Саша, слушай ее!» — взволнованно шепчет она мужу, потря­сенная судьбой «дамы в трауре» и ее пламенными призывами:

Мой милый, смелее

Вверяйся ты року!
Так формировалась книга Чернышевского о любви, социализме и революции, в которой человеческие судьбы осмысливались в свете нового философско-этического кодекса. Таким образом, во «Что делать?» любовно-интимный сюжет перерастает в сюжетный вариант идеологического новообращения ге­роини, а затем, с введением в повествование «особенного человека» Рахметова и «дамы в трауре»,— в сюжет, приоткрывающий их потаенную, революционно-практиче­скую деятельность.

Очевидной становится типологическая дифференци­ация «новых людей» на обыкновенных и особенных, что предусматривает разные возможности участия в обще­ственном прогрессе, начиная с мирного, просветительско­го, идеологического развития рядовой личности, доступ­ного большинству («путь к этому легок и заманчив: развитие, развитие»), и кончая суровыми условиями борь­бы авангардной части борцов.

Появление двух типов положительных героев романа имеет свои философские обоснования. Особенно часто в этой связи упоминается о влиянии философско-антропологических представлений Чернышевского в' трактовке «необыкновенных людей» как деятелей «особой породы», имеющих право на такое обособление вследствие при­рожденных свойств индивидуальной «натуры». Вли­яние антропологизма на художественный метод автора «Что делать?» несомненно, но нет нужды его преувели­чивать.

Некоторые критики, ссылаясь на антропологизм, тенденциозно отмечают в образе Рахметова даже «двой­ственность», «прямолинейность», «схематизм» и другие «недостатки» и отступления от реализма. Во многом это объясняется игнорированием связей романа с революци­онной действительностью 60-х годов, с одной стороны, и недооценкой художественно-логических возможностей воссоздания облика интеллектуального деятеля — с дру­гой. В конечном счете обстоятельства жизни, социальное бытие, а не биологически заданные свойства человеческой натуры определяют поведение и мораль «новых лю­дей» — и особенных и обыкновенных.

Дальновидность Чернышевского состоит в том, что, чутко уловив в жизни два аспекта общественной деятель­ности: легальной, «просветительской», и «подземной», ре­волюционной, он перевел их на уровень художественной типологии. Однако романист не противопоставлял «осо­бенных» людей «обыкновенным», руководителей револю­ционного подполья рядовым деятелям освободительного движения, а наметил диалектическую взаимосвязь между ними.

В сферу деятельности «обыкновенных людей» Черны­шевский включил легальную просветительскую работу в воскресных школах (преподавание Кирсанова и Мерцалова в коллективе работниц швейной мастерской), сре­ди передовой части студенчества (Лопухов мог часами вести беседы со студентами), на заводских предприятиях (занятия Лопухова в заводской конторе как один из путей «влияния на народ целого завода»), на научном поприще. С именем Кирсанова связана история столкновения вра­ча-разночинца с «тузами» петербургской частной прак­тики — в эпизоде лечения Кати Полозовой. Читатели узнают о научной деятельности Александра Матвеевича: его опыты над искусственным производством белковины приветствует Лопухов как «полный переворот всего во­проса о пище, всей жизни человечества».

Несмотря на то что Чернышевский не имел возмож­ности рассказать подробно о тех сторонах жизни, в ко­торых Рахметов был «главным действующим лицом», ему все-таки удалось воссоздать морально-психологический облик революционера, познакомить с его социальными, идеологическими, нравственно-этическими представлени­ями. Разумеется, все это достигается особыми путями художественного обобщения, в котором исчезают исто­рически конкретные имена и события, а иносказание служит средством воссоздания таинственной, скрытой от глаз «просвещенных людей» «подземной» деятельности Рахметова.

Художественное воздействие на читателя осу­ществлялось разными путями, среди них: вмешательство рассказчика в повествование (раздел XXXI «Беседа с проницательным читателем и изгнание его» и др.), мно­гозначное использование художественного (событийного) времени допускают возможность представить два вари­анта деятельности Рахметова в период с 1859 по 1861 год (за границей и в русских условиях), символическое срав­нение героя с бурлацким вожаком Никитушкой Ломовым.

Помимо этого, в роман введены намеренно гротескные, на первый взгляд неправдоподобные эпизоды из жизни Рах­метова: знаменитая «проба» и «романическая история» со спасенной молодой вдовой (отказ автора от любовной интриги в изображении профессионального революционе­ра); в своем изложении повествователь мог неожиданно перейти от полулегендарного высокого стиля рассказов и слухов о господине «очень редкой породы», «цвете лучших людей», «соль соли земли» к житейски-бытовой сценке беседы теперь «хитрого», «милого», «веселого че­ловека» с Верой Павловной (раздел XXX третьей главы).

В «рахметовских» частях романа впервые представ­лены новые сюжетные ситуации, которые станут ведущими в структуре последующих произведений 60—80-х годов о профессиональных революционерах: композиционный принцип «хождения в народ», жизнь политического де­ятеля в эмиграции.

В «пространственную» сферу романа входят Петербург и Москва, поволжские города и центральные области России, Вена и Мюнхен, Швейцария и Франция, Англия и Североамериканские штаты. Такова и география рево­люционных контактов шестидесятников Чернышевского, которые вовлечены в орбиту всемирной истории. Место действия из традиционных для русской литературы бель­этажей и подвалов переносится в обновленную трудом человека местность, в «дом, который великолепнее дворцов».

Историко-временные ориентиры романа заметно вы­деляются в сценах, относящихся к прошлому: жизнь «прошлого» мира Сторешниковых и Розальских, прояв­ления умственного кругозора «проницательного читателя» и «просвещенного мужа»; в разделах, где намечены ростки будущего в настоящем: процесс духовного новообращения героини, деятельность трудовых ассоциаций, революционная практика «особенных людей» — и, наконец, в не­посредственном переносе действия в будущее: «Перемена декораций»; «Четвертый сон Веры Павловны». Диалек­тическая взаимосвязь трех временных категорий, опре­деляя динамику и направление сюжетного действия, опи­рается на эстетическое кредо автора «Эстетических от­ношений искусства к действительности», который включал в понятие действительности «не только настоящее, но и прошедшее и будущее, насколько оно приготовляется настоящим». Эта связь будущего с настоящим и выражает оригинальность реалистического метода создателя «Что делать?», художественно ассимилирующего традиционные романтико-утопические представления в более усложнен­ном реалистическом ключе

Судьбу человечества прогнозировали веками: от биб­лейских пророчеств о «конце мира» до трудов социалис­тов-утопистов, начиная с Т. Мора и Т. Кампанеллы и кончая Р. Оуэном, Ш. Фурье и К. Сен-Симоном. Рах­метов внимательно знакомится с апокалипсическими про­рочествами Даниила и Иоанна в трактовке Ньютона. Портрет Р. Оуэна висит в комнате Лопухова. Автор «Что делать?» принципиально противопоставляет библейской мрачной судьбе человечества светлую мечту своих героев о торжестве социалистических идеалов.

В «Четвертом сне Веры Павловны» Чернышевский сумел нарисовать панораму преобразованной трудом и разумом человека природы, рассказать о торжестве ос­вобожденного труда, гармонии человеческих отношений, идеале всесторонне развитой личности. Но он трезво сознавал, что социалистическая мечта героини его рома­на — дело далекого будущего, хотя подступы к ее осу­ществлению он довольно четко связывал с революцией. Перемена общественных «декораций», прогнозируемая ав­тором в последней главе, должна, по Чернышевскому, привести к крупным демократическим преобразованиям в стране. Однако и она знаменует лишь начало длитель­ного пути, освещение которого не входило в замысел романиста. О том, что на пути к светлому будущему могут возникнуть свои сложности и затруднения, свидетель­ствуют предостережения самого же Чернышевского, когда он, уже находясь в сибирской ссылке, в рассказе «Кормило Кормчему» представит читателю трагическую историю изобретения Пожирателя Книг, попавшего в руки «гяуров». Однако, допуская возможность трагического варианта судьбы человечества, при условии, если «чертежи Эвергета» попадут к угнетателям, Чернышевский все-таки остается оптимистом: «Сильный оружием вскоре разо­рится».

В изображении общества будущего перед автором «Что делать?» вставали и чисто творческие сложности, так как, будучи теоретиком-экономистом, он знал, что «тех­нические подробности никогда не определяются предше­ствующею теориею, они даются практикою...» (IV, 741). Но знал и другой закон, закон эстетики, по которому «искусство выражает идею не отвлеченными понятиями, а живым индивидуальным фактом» (II, 82). Поэтому писатель так смело шел на «регламентацию подроб­ностей».

Как последовательный революционер, Чернышевский в романе "Что делать?" ориентировался (и ориентировал читателя) на оптимальную возможность. Даже в том случае, считал он, если достаточно массового крестьянского движения не возникнет, деятельность "чисто народного меньшинства" - революционной демократии - исторически будет не бесплодной, потому что именно она толкает правительственных реформаторов на осуществление и углубление реформ.

Первый роман Чернышевского принадлежит к числу тех произведений русской литературы, которые оказали особенно глубокое и длительное влияние на умы современников. Это вынуждена была констатировать даже реакционная критика. Катков писал в 1879 г. в статье, специально посвященной роману Чернышевского: "Автор "Что делать?" в своем роде пророк. Многое, что представлялось ему как греза, совершилось воочию: новые люди разошлись или сами собою, или разосланы на казенный счет по градам и весям, тщатся на практике осуществить уроки учителя, далеко превзойдя его надежды <...> Этот тип разросся страшно, и Маниловы нигилизма составляют теперь главную часть нашей интеллигенции. Куда ни посмотришь, везде Лопуховы, Кирсановы и Веры Павловны".

Эти наблюдения свидетельствуют, что принципы организации трудовых ассоциа­ций стали уже доступными лучшей части разночинной интелли­генции 60-х годов XIX века. Социалистический идеал в миросо­зерцании шестидесятников (пусть даже в утопическом вариан­те!)— это реальность, а не фантастика. Гипотетический подсчет прибылей, которые получает каждая швея от мастерской, и вы­год от совместной жизни и общего хозяйства —- это операция «реальных», «живых» людей, знающих, что делать, во имя чего жить. Метод мысленного эксперимента уже отстранен от авто­ра, он вошел в мироощущение, стал реальной приметой интеллектуальных достижений «новых людей».

После реалистического опи­сания швейной мастерской Веры Павловны, энергичную работу по улучшению жизни нуждающихся женщин провел кружок Марии Васильевны Трубниковой. В 1869 году было основано «Общество дешевых квартир и дру­гих пособий нуждающимся жителям» Петербурга. «Общество» сначала снимало для своих клиентов квартиры в разных частях города, но затем на деньги, вырученные от лотереи, был куплен дом, в который перевели всех бедняков. Тогда же «Общество» получило возможность приступить к выполнению заветного же­лания своего — устройства школы для детей и швейной мастер­ской, где жильцы могли бы получать и выполнять работы и ку­да также могли бы приходить посторонние швеи и выполнять собственную работу на предоставляемых им бесплатно швейных машинах.

В мастерской особенно энергично работала Н. В. Стасова, стараниями которой был вскоре получен большой заказ от ин­тендантства, надолго обеспечивший ее работой. В школе препо­давание велось сначала членами «Общества», а затем пригла­шенными для этой цели учительницами.

В воспоминаниях об этой деятельности женских организаций утверждается, что кружок М. В. Трубниковой, начав свою об­щественную деятельность с филантропии, затем «эволюционизировал, отражая влияние других, часто более радикальных кругов, например кружка Чернышевского (общества «Земля и воля»), с которым лично Мария Васильевна была непосредст­венно связана через своих друзей, братьев Николая и Александ­ра Серно-Соловьевичей, и к которым ее влекли собственные демократические и антимонархические тенденции».

Интересно вспомнить еще одну попытку кружка М. В. Труб­никовой создать «Общество женского труда». Эти сведения расширяют наши представления об эпохе 60-х годов и лишний раз свидетельствуют о больших трудностях, стоявших перед энтузиастами женского движения. «Общество» было задумано с широкими планами. Оно должно иметь право заводить раз­личные мастерские: швейные, переплетные, конторы для пере­водов и изданий детских и научных книг.

В правительственных сферах отнеслись подозрительно к ини­циативе передовых женщин, было предъявлено требование, чтобы правление непременно состояло из лиц, проверенных и рекомендованных правительством. Государственные «просве­щенные мужи» оказались верными себе...

Однако «Обществу» все-таки удалось организовать женскую артель, или общество переводчиц-издательниц (начало 1873 го­да), в которое входило 36 человек (М.В.Трубникова, Н.В.Ста­сова, А. Н. Энгельгардт, Н. А. Белозерская, М. А. Менжинская, А. Н. Философова, В. В. Ивашева, Е. А. Штакеншнейдер). Брошюровка и переплет издаваемых обществом книг осуществ­лялись женской переплетной артелью, основанной В. И. Иностранцевой. Иллюстрации и гравюры изготовляли тоже женщины.

Таким образом, расска­з о трудовой деятельности Веры Павловны породил действительные жизненные факты.

Описание революционно-просве­тительской работы Лопухова, Кирсанова и Мерцалова дало основу организации воскресных школ для взрослых, организованных «землевольцами».