Введение
Для историка религий знаменательно
всякое
проявление священного: каждый ритуал, каждый миф, каждое
верование и каждый образ божества отражают опыт священного и потому несут в себе понятия
бытия,
смысла, истины.
Приведу свои же слова: «Трудно представить, как мог бы действовать человеческий разум
без убеждения, что в мире есть нечто бесспорно
настоящее;
и нельзя представить, как могло возникнуть
сознание, если бы человек не придавал
смысл
своим импульсам и переживаниям. Осознание же настоящего
и полного смысла мира тесно связано с открытием священного. Через опыт священного человеческий разум
постиг разницу между тем, что проявляется как настоящее, мощное, обильное и имеющее смысл, и тем, что
лишено этих качеств, т.е. существует в виде хаотического и зловещего потока явлений, возникающих и
исчезающих случайно и бессмысленно... Коротко говоря, «священное» входит в саму структуру сознания, а
не представляет некую стадию его истории... На самых архаических уровнях культуры
жить, как подобает
человеку,
— само по себе есть
религиозное действо,
потому что принятие пищи, половые отношения и труд
имеют сакраментальную ценность. Другими словами, быть — а еще вернее, стать —
человеком
означает
быть «религиозным» («La Nostalgie des Origines», 1969, p. 7 sq.).
Я рассматривал диалектику священного и его морфологию в прежних публикациях, от «Трактата по истории
религий» (1949)
*
' до небольшой работы, посвященной австралийским религиям (1973).
*
2
Замысел данного
труда подразумевает другой угол зрения. С одной стороны, я подверг разбору манифестации священного в
хронологическом порядке (тут важно не путать «эпоху» религиозной концепции с датой самого раннего
документа, ее удостоверяющего!); с другой стороны — и насколько это позволяют имеющиеся документы,
— я особо выделил переломные моменты, прежде всего, моменты
творческого
порядка, в разных
традициях. То есть я попытался дать обзор ключевых открытий в истории религиозных идей и верований.
Всякое
проявление священного важно для религиеведа; но не менее очевидно и то, что культ бога Ана,
например, или теогония и космогония, данные в «Энума элиш», или сага о Гильгамеше выявляют
религиозную креативность и оригинальность народов Месопотамии ярче, выпуклее, чем, скажем,
апотропейные [отворотные] ритуалы изгнания Ламашту или мифы о боге Нуску. Иногда весомость
религиозного творения обнаруживается его оценкой через века. Совсем немного известно об Элевсинских
мистериях и о ранних проявлениях орфизма; но то, что они завораживали лучшие умы Европы на протяже-
нии двадцати с лишним веков — это
религиозный факт,
в высшей степени значимый, и его последствия еще
в полной мере не осознаны.
Достарыңызбен бөлісу: |