Идеологемная составляющая концепта

Однако в отдельных случаях мы можем увидеть стоящую за тем или иным концептом систему интенциональных действий, направленных на его формирование или изменение. Это касается тех концептов, которые оказываются вовлеченными в сферу идеологии.

Идеология – одна из наиболее неоднозначно интерпретируемых категорий, используемых в современных гуманитарных науках. В данной работе для нас важны следующие характеристики идеологии:

1. Идеология – совокупность ценностных ориентаций, образующих системное целое.

2. Идеология ставит своей целью удовлетворение интересов определенных социальных групп и обслуживающих их общественных институтов.

3. Идеология ориентирует своего носителя на некие действия, направленные на изменение или сохранение существующего порядка вещей (ср. определение идеологии как «превращения идеи в социальный рычаг» [Bell 1960: 370]).

4. Идеологические ценности внедряются в сознание широкого круга носителей языка осознанно и целенаправленно.

5. Идеология активно использует в целях экспансии своих ценностей все доступные средства влияния на общественное сознание. Непременной характеристикой идеологического дискурса является суггестивность – воздействие на психику адресата, на его чувства, волю и разум, связанное со снижением сознательности, аналитичности и критичности при восприятии внушаемой информации [Желтухина 2003: 120].

6. Идеологические ценности реализуются в виде совокупности идеологизированных текстов, в свою очередь превращающихся в идеологические ценности.

7. Необходимым условием успешности идеологии (т.е. закрепления ее ценностей в концептосфере социума) является использование ею для пропаганды своих ценностей дискурсов наиболее влиятельных социальных институтов.

Подчеркнем, что мы далеки от широкого понимания термина, при котором идеология становится синонимом коллективного мировоззрения или картины мира (ср., например, идеология как «совокупность теорий, концепций, идей, моделей, образцов, критериев, ценностей и норм, определяющих облик жизни современного общества» [Янков 1987], «разделяемая членами социума имплицитная теория о том, какие объекты существуют в мире, каким образом мир функционирует, какова ценность тех или иных явлений и процессов» [Fowler 1996: 11]). Несомненно, идеология участвует в формировании картины мира социума. Степень значимости ее воздействия зависит от конкретных исторических условий, поэтому мы можем говорить о сильно или слабо идеологизированных картинах мира. Однако не существует такого социума, вся картина мира которого сводилась бы исключительно к идеологическим ценностям. Идеология – не столько форма познания действительности [Дейк 2000: 52-54], сколько способ интерпретации и реинтерпретации уже познанного. Единицы идеологического знания всегда вторичны по отношению к хронологически предшествующим им ценностям, основанным на опыте социума (историческом, повседневном, художественном и т.п.). Идеология эксплуатирует уже концептуализированные явления, частично изменяя структуру их ментальной репрезентации путем внесения новых ассоциаций или отсечения старых. Идеологически маркированный элемент может присутствовать в концепте, но он не охватывает всего концепта. Наряду с идеологически детерминированными ассоциациями концепт всегда содержит ассоциации, свободные от идеологического начала.

Для обозначения идеологически детерминированного элемента концепта мы будем использовать термин «идеологема». Идеологема – элемент концепта, создаваемый посредством целенаправленного воздействия определенных социальных институтов на носителей культуры, связанный с общей системой ценностей, провозглашаемых данными институтами, ориентирующий носителя концепта на совершение каких-либо социально значимых действий.

Итак, с точки зрения идеологической ангажированности в структуре концепта можно выделить:

1) нейтральную составляющую – совокупность ассоциаций, формирование которых протекало естественно, т.е. без целенаправленного воздействия какого-либо социального института;

2) идеологемную составляющую (идеологему), сложившуюся в результате интенциональных действий, направленных на формирование или изменение концепта.

Лингвистическое изучение идеологем осуществлялось в основном в работах, посвященных общественно-политической лексике и политическому дискурсу [Нойберт 1979, Купина 1995, Заварзина 1998, Шейгал 2000, Амиров 2002]. Однако идеологизация концептов не является прерогативой политики, идеологему не следует связывать лишь со сферой политического воздействия. Другие общественные институты также стремятся к созданию и распространению собственных идеологем. Прежде всего это касается сферы религиозного общения [см., например, об идеологемах даосизма: Торчинов 1993; об идеологемах религиозных сект: Филатов 1996]. Определению идеологемы соответствуют и ценности, порождаемые дискурсом коммерческой рекламы.

Идеологическое воздействие может быть направлено на обогащение концепта желательными данному социальному институту ассоциациями и на отторжение нежелательных. Особенно интенсивно целенаправленное воздействие на языковое сознание протекает в периоды крупных социальных катаклизмов: войн, революций и т.п. Так, властные институты эпохи Французской революции предпринимали серьезные усилия по изменению ассоциативной структуры ряда лингвокультурных концептов. «После падения монархии и особенно в период якобинской диктатуры табуируется целый ряд слов, связанных со старым режимом. Прежде всего это слова «король» (le roi) и «королева» (la reine), которые в ораторских речах и в журналистике заменяются «гениями» (les genies) или «мудрецами» (les sages), в шахматной терминологии название фигуры короля изменяется в «знамя» (le drapeau), как и сама игра, ввиду того, что название её les echecs имеет этимологический корень в персидском «шах» (король), переименовываются в «военную игру» (Jeu de guerre)» [Державин 1927: 36-37]. Одновременно с этим в России правительством Павла I принимались меры по искоренению слов, ассоциирующихся с Французской революцией: гражданин, Отечество, общество и т.п.

Периодически повторяющаяся ситуация политических выборов также сопряжена с интенсивным насыщением лингвокультурных концептов идеологемами. Целью предвыборной кампании любого политического субъекта является построение ассоциативных связей, во-первых, между важнейшими позитивными концептами данного общества и концептами своего кандидата или своей партии, например, Путин ↔ безопасность, Союз правых сил ↔ прогресс (так называемый, «белый пиар»), во-вторых, между негативными концептами и концептами своих соперников, например, коммунисты ↔ раскол общества и гражданская война, Лужков ↔ коррупция («черный пиар»). Тематический спектр концептов, подвергающихся идеологемному насыщению, предельно широк. Так, Е.В. Бакумова, анализируя предвыборные агитационные материалы политиков России и США, выделяет следующие группы ценностных апелляций, к которым прибегают политические деятели, чтобы получить максимально выгодную оценку по шкале «свой – чужой»:

- апелляции к общественно полезным человеческим качествам: порядочность, принципиальность, целеустремленность, духовность, вера, профессионализм, честь, человечность и т.п.

- апелляции к общечеловеческим ценностям: мир, законность, стабильность, культура, сотрудничество, прогресс, благосостояние, процветание, экология и т.п.

- апелляции к патерналистским или социоцентрическим ценностям: справедливость, народ, народовластие, большинство, равенство,единение, уверенность в завтрашнем дне и т.п.

- апелляции к державным или патриотическим ценностям: держава, патриотизм, Родина, могущество, национальные интересы, национальная безопасность и т.п.

- апелляции к либеральным ценностям: успех, свобода, равные возможности, независимость, гражданский долг, гражданское общество, демократия, собственность и т.п. [Бакумова 2004]. Не менее разнообразен будет и перечень негативных концептов, используемых для дискредитации противника.

Чем актуальнее концепт для лингвокультуры, тем активнее он эксплуатируется идеологией. Также как и фикциональная наполненность, идеологическая ангажированность может рассматриваться как частное проявление ценностной природы лингвокультурного концепта.

Идеологическая ассоциированность языковой единицы может надолго пережить породившую ее идеологию. Так, лексема Endlosung – ‘окончательное решение’, употреблявшаяся в нацистской Германии для обозначения массового уничтожения евреев (сокращенная форма выражения Endlosung der Judenfrage – ‘окончательное решение еврейского вопроса’), до сих пор негативно воспринимается носителями немецкого языка в любых контекстах [GTR]. Аналогичным образом в современной немецкой лингвокультуре избегается использование готического шрифта, который в эстетике Третьего рейха служил одним из символов «нордичности». И лексема, и шрифт сохраняют ассоциативную связь с лингвокультурным концептом «национал-социализм».

Социальные институты, порождающие идеологемы, могут последовательно придавать одной и той же языковой единице различную идеологическую ассоциированность и сначала отторгать эту единицу от концепта, а затем присоединять ее вновь. Примером являются изменения номинаций военнослужащих в РСФСР и СССР в 1917-1943 гг. При формировании Красной Армии наименования солдат и офицер были отвергнуты, как несущие нежелательную ассоциацию со «старым режимом». Их заменили лексемы красноармеец и командир. Данное переименование было выполнено в рамках целого комплекса аналогичных номинативных изменений, направленных на дифференциацию дореволюционого и постреволюционного (милиция вместо полиция, служащий вместо чиновник и т.п.). В годы Великой Отечественной войны номинации солдат и офицер были законодательно вновь введены в оборот, однако как элемент другой идеологемы. В этом случае изменение идеологического статуса вышеназванных лексем стало частью мероприятий, целью которых было построение ассоциации «советская армия → героическое военное прошлое России».

Формирование идеологемы связано с использованием механизмов пропаганды, манипуляции и принуждения. Основными способами идеологизации лингвокультурных концептов, т.е. изменения семантики и правил употребления языковых единиц, входящих в интра- или экстразону концептов являются:

1) стереотипизация путем постоянного повтора,

2) манипуляция словарным значением,

3) законодательная регламентация языкового узуса.

Рассмотрим каждый из названных способов подробнее.

Еще Й. Геббельс говорил, что «постоянное повторение является основным принципом всей пропаганды» [Цит. по: Кара-Мурза 2001: 201]. Стереотипизация путем постоянного повтора – наиболее распространенный в современном обществе способ построения идеологем. Он ориентирован на постепенное привыкание носителей культуры к новым языковым единицам, значениям или контекстам. Многократно растиражированные словосочетания и обороты внедряются в сознание вне зависимости от того, вызывает ли содержащийся в них смысл одобрение или порицание [Кара-Мурза 2001: 200-204; Желтухина 2003: 105]. Стереотипизация осуществляется либо в рамках большого количества изолированных текстов (газетных статей, религиозных проповедей, политических выступлений и т.п.), либо в одном и том же тексте, предназначенном для регулярного восприятия (лозунг, рекламный ролик). «Известно, что сила воздействия не обладающего содержательной новизной ритуального текста (заклинания, молитвы и пр.) при многократном повторении лишь увеличивается, поскольку в данном случае происходит активизация его магического смысла. Языковой формой существования стереотипов сознания являются клише и штампы» [Шейгал 2000: 289].

Примером подобной идеологемной трансформации концептов является активно осуществляемое в современном рекламном и масс-медиальном дискурсе внедрение позитивной ассоциации «спорт» в концепт «пиво».

Традиционно в сознании носителей русского языка концепты «спорт» и «алкоголь» занимали полярные позиции на шкале оценочности: спорт воспринимался как путь к здоровью и трудовому успеху, алкоголь (в том числе пиво) – как источник разрушения здоровья и благополучия. Противопоставление концептов эксплицировалось в текстах различных жанров: от официальной пропаганды (лозунги Пьянство и спорт несовместимы!; Кто в пьянстве досуг коротать горазд, тому работа успеха не даст. Кто спорту свой досуг отдает, у того работа на лад идет! [ОВиП]) до детской литературы и мультипликации:

В карнавальной картине мира осуществлялась оценочная перверсия: позитивное превращалось в негативное, негативное – в позитивное, но само противопоставление «алкоголь ↔ спорт» неизменно сохранялось (ср. Водка – сила, спорт – могила [ЖР]).

С середины 90-х годов ситуация меняется. Высокая позитивная оценочность концепта «спорт» в русской лингвокультуре обусловливает масштабную рекламную кампанию, направленную на уничтожение ментальной пропозиции «пиво несовместимо со спортом» и создание нового стереотипа «пиво – атрибут спорта». Данная идеологема внедряется в сознание постоянно повторяющимися в ходе трансляции спортивных мероприятий информационными вставками, сообщающими о спонсорских отношениях между миром спорта и производителями пива. При этом широко практикуется метонимическая замена по типу «продукт вместо производителя»: озвучивается не официальное название компании (например, ОАО «Пивоваренная компания Балтика»), а марка пива. Ср.: Пиво «Балтика» – генеральный спонсор чемпионата России по футболу; Пиво «Солодов» и телеканал «Спорт» представляют…. На создание позитивной ассоциации «пиво → спорт» направлены также рекламные слоганы. Ср.: Идеальный вечер – это: 1. Жена у подруги, 2. Лига чемпионов, 3. Любимый диван. Идеальное пиво – это: 1. Хмель 2. Солод 3. Вода (реклама пива «Holsten»). Внедряемая идеологема постепенно эволюционирует из пропозиции «пиво – атрибут спорта» в еще более выгодную для рекламодателей форму «потребление пива есть вид спорта». Для этого через дискурс масс-медиа в речевой узус вводятся такие выражения как пивной чемпионат, пивная Олимпиада, пивные виды спорта, пивная тяжелая атлетика и т.п. Ср.:

(2)

Первый чемпионат по пивным видам спорта пройдет в Москве в рамках 4-го Большого Московского фестиваля пива, который состоится в «Лужниках» с 13 по 21 июля 2002 года. […] в чемпионате примут участие команды пивоваренных заводов, известные артисты, журналисты и просто любители пива. Их ждут такие «спортивно-пивные» дисциплины, как «пивная эстафета» и «скоропитие», «пивной армреслинг» (борьба на руках, усложненная кружкой пива, которая будет выпиваться участниками перед каждой схваткой), «дартс» (в который нужно будет попадать после двух кружек пива), «пивная тяжелая атлетика» (соревнование для тех, кто больше раз сумеет поднять бочку с пивом), а также «пивное ориентирование» (участники которого должны как можно быстрее выпить по кружке пива в нескольких контрольных пунктах, разбросанных по всем площадкам фестиваля, и первыми вернуться к финишу) (Newsru.com, 11.07.2002).

С учетом того, что параллельно стереотипу «потребление пива – вид спорта» реклама активно создает другой стереотип «пиво – русский национальный напиток», в сознании потребителя должна образоваться суммарная ассоциация «потребление пива есть русский национальный вид спорта», существенно повышающая оценочную составляющую концепта «пиво» [о механизмах психологического воздействия рекламы пива см. также: Исполатова et al. 2004].

Манипуляция словарным значением – менее распространенный способ внедрения идеологемы в концепт, поскольку его широкое применение требует больших временных затрат и тотального институционального контроля над системой лингвистической кодификации. Данный метод воздействия состоит в том, что при составлении словарей в состав языковой дефиниции или словарной пометы включается информация идеологического характера. Субъективная идеологическая оценка таким образом выдается за ядерный элемент значения слова или устойчивого выражения, не подлежащий критическому осмыслению.

В практике отечественной лексикографии наиболее ярким примером подобного лексикографического манипулирования являются некоторые статьи вышедшего в 1935–1940 гг. «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова [СУш]. Анализу данного словаря как текстовой фиксации тоталитарного языка посвящена монографическая работа Н.А. Купиной [1995]. Исследователь отмечает, что материалы словаря обнаруживают прямое давление идеологии на лексическую семантику, экспансию значений мировоззренческого типа, искусственный примат сигнификативной функции, кодифицирующей язык как «фиксатор» идеалов классовой борьбы, социалистической революции, диктатуры пролетариата. Формирование идеологем осуществляется путем прямолинейной аксиологической поляризации лексики, развития антонимических и синонимических рядов, системно закрепляющих идеологические догмы, кодификации нетрадиционной для русского языка лексической сочетаемости, отражающей идеологические стандарты [Купина 1995: 7-15]. Ниже приведены тексты идеологически насыщенных статей троцкизм и троцкист из словаря Ушакова и аналогичные статьи из свободного от идеологического воздействия «Большого толкового словаря русского языка» под редакцией С.А. Кузнецова [БТС]:

• 
  троцкизм – ‘наиболее опасная агентура буржуазии в рабочем движении, разновидность меньшевизма, объединившая в борьбе против революционного пролетариата самые контрреволюционные и двурушнические элементы (по имени врага народа Л. Троцкого)’ [СУш],
  
• 
  троцкизм – ‘идейно-политическое леворадикальное течение в рабочем движении, возникшее в начале 20 века как разновидность меньшевизма в России. По имени его идеолога и лидера Троцкого (Л.Д. Бронштейна, 1879-1940)’ [БТС],
  
• 
  троцкист – ‘враг народа, сторонник троцкизма’ [СУш],
  
• 
  троцкист – ‘последователь троцкизма’ [БТС].
  

Законодательная регламентация языкового узуса в отличие от упоминавшихся выше способов идеологизации концептов основана не на манипуляции, а на директивной модальности. В данном случае власть не затрудняет себя постепенным внушением или маскировкой собственной воли под лингвистическую норму. Та или иная языковая единица открыто провозглашается одобряемой или идеологически чуждой. Приказ «Говори так, а не иначе» звучит эксплицитно, получает документальное оформление и подкрепляется обещанием репрессивных мер за неисполнение.

Законодательная регламентация языкового узуса – способ экстренного воздействия на концептосферу, прибегать к которому может лишь сильная политическая или религиозная власть. Чаще всего подобные меры направлены на табуирование языковых единиц, несущих нежелательные ассоциации, и отторжение их от лингвокультурного концепта. Так, во времена Третьего Рейха были сочтены «неарийскими» и устранены из немецкого языка многие названия блюд, имевшие французское происхождение, а также единица измерения частоты колебаний герц (Hertz), ассоциировавшаяся с еврейской фамилией [Grunberger 1971, Bostock 1998]. «В древнерусских епитимейниках неоднократно встречается правило, запрещающее говорить дождь идет, за это полагалось сто поклонов, так как в употреблении этого словосочетания усматривалось оживление языческих верований» [Брагина 1999: 53]. Египетским фараоном Эхнатоном в ходе религиозной реформы, провозглашающей монотеистический культ солнца, было запрещено употребление слов бог и боги, поскольку они ассоциировались с прежними религиями [Донини 1966]. В Австрии эпохи императора Франца I журналистам было официально запрещено использовать слово конституция [ЭК]. Удовлетворяя требования борцов за искоренение сексизма в языке, Департамент труда США и ряд других правительственных органов в середине 1990-х годов приняли новые стандарты наименования профессий, согласно которым слова, содержащие компонент man, запрещаются к использованию в официальных контекстах и заменяются единицами, свободными от указания на гендерную принадлежность человека. Например, вместо лексемы fireman было предписано употреблять firefighter, вместо policeman – police officer [AmH].

Особенно заметно официальное регламентирование концептосферы проявляется в сфере топонимики. Меняющиеся идеологические ценности находят отражение в наименованиях и переименованиях населенных пунктов. Рассмотрим изменения в интразоне лингвокультурного концепта «Санкт-Петербург». В названии Санкт-Петербург, данном городу при основании в 1703 г., фигурировали две идеологемы. Он был ассоциирован, во-первых, с концептом основателя города Петра I (город назван в честь Святого Петра, небесного покровителя императора), во-вторых, с концептом «немецкое» (название образовано по немецкой модели с использованием элемента бург), позитивная оценка которого активно внедрялась государственной властью той эпохи в сознание носителей русской лингвокультуры (ср. указы о ношении немецкого платья и т.п.). Оба названных концепта долгое время сохраняли статус идеологически одобряемых. Однако с началом Первой мировой войны концепт «немецкое» меняет оценочный знак на отрицательный. Возникает необходимость в изменении интразоны концепта «Санкт-Петербург». Актом от 18(31) августа 1914 г. название меняется на Петроград. Ассоциация «город → немецкое» таким образом устраняется, ассоциация же «город → император Петр I» сохраняется и даже усиливается: город стал называться уже не в честь святого, а по имени самого императора. В советское время связь с именем императора также становится нежелательной, и в 1924 г. город переименовывается в Ленинград, получая таким образом ассоциацию с одним из важнейших идеологических концептов эпохи – концептом «Ленин» [ТС, ГНМ]. В начале 1990-х гг. концепт «Ленин» получает отрицательную оценочность, и город вновь становится Санкт-Петербургом. При этом идеологической мотивацией названия становятся не ассоциации «Петр I» и «немецкое», а связь с концептом «историческое прошлое».

Наиболее частой причиной переименований географических объектов является стремление произвести этническую переориентацию концепта – ассоциировать название с языком своего народа, уничтожить в нем элемент этимологической чуждости. Так, в 1935 г. иранские власти переименовали город Аббадан в Абадан. Была устранена лишь одна буква, но название превратилось из арабского (от имени исламского святого Аббада) в иранское (от слова абад – ‘город’). Подчеркнем, что при подобных переименованиях определяющими являются не концепты сущностей, от имен которых происходят географические названия, а концепты языков и этносов. Идеологическим мотивом смены названия было не замещение концепта «святой Аббад» концептом «город», а вытеснение концепта «арабское» концептом «иранское».

Идеологическая регламентация ономастического пространства может быть обусловлена также стремлением ослабить концепт какого-либо события. Так, в 1775 г. указом Екатерины II река Яик была переименована в Урал. Причиной стал тот факт, что Яик протекал по местам, которые были главным очагом пугачевского восстания. Переименование было осуществлено «для совершенного забвения сего несчастного происшествия» [ТС]. После подавления восстания в Белоруссии в 1833 г. российскими властями было запрещено употребление слов Белоруссия и белоруский. Население предписывалось называть русским, а регион – Северо-западным краем.

К основным функциям регламентации языкового узуса относится не только табуирование идеологически чуждых единиц и замена их единицами, выгодными властному институту, но и защита идеологем от десемантизации. Известно, что слишком частотное употребление знака приводит к его «стиранию». Знак утрачивает свою ценностную ассоциированность и превращается в пустую форму. Особенно способствует десемантизации проникновение в экстразону идеологемы ассоциаций, не соответствующих ее высокому статусу в лингвокультуре. Поэтому на определенном этапе развития идеологемы задачей властных институтов становится регуляция ее коммуникативного употребления и отторжение профанирующих контекстов. Примером подобной регуляции служит одна из десяти ветхозаветных заповедей, направленная на защиту концепта «Бог»: Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя его напрасно (Исх. 20. 7). Чем более значимую роль играет идеологический компонент в лингвокультуре, тем большие усилия приходится принимать власти по предохранению своей символики от десемантизации. Так, участившееся использование изображений нацистской свастики на игрушках и других бытовых предметах заставило гитлеровской правительство принять закон «О защите национальных символов», который гласил: Символ может использоваться на предметах или с предметами только в том случае, если эти предметы имеют с символом непосредственную внутреннюю связь (например, значки или медали) … Использование символа в целях рекламы воспрещается при любых условиях [цит. по: Quinn 1998: 67]. Прокатившаяся после смерти В.И. Ленина волна несанкционированных переименований привела к появлению специального декрета «О воспрещении переименования именем В. И. Ульянова /Ленина/ городов, улиц, сооружений, учреждений без разрешения ЦИК Союза ССР». [Никитин 2003: 22-24] (о топонимической реализации концепта «Ленин» см. подробнее в главе 2).

1.6. Лингвокультурный метаконцепт и проблемы

вторичной концептуализации
Языковая личность, будучи аспектом целостной личности человека, обладает всеми структурными характеристиками личности, включая наличие особой ценностной системы. Можно говорить об аксиологии языковой личности как о совокупности всех элементов общей ценностной иерархии индивидуального или коллективного сознания, связанных с лингвистическими явлениями. Существует два типа подобных взаимосвязей:

1. 
   лингвистические единицы и категории являются средством имплицитного или эксплицитного воплощения культурных ценностей;
   
2. 
   лингвистические единицы и категории являются объектом оценивания.
   

Язык является одновременно сферой реализации культурных ценностей и одним из феноменов, подвергающихся ценностному осмыслению со стороны носителей культуры. Развитие, усложнение и специализация лингвокультурных концептов дают возможность противопоставить собственно концепты и метаконцепты (первичные и вторичные концепты). Метаконцепт – ментальная единица, возникшая в результате осмысления носителями языка продуктов предшествующей концептуализации, оформленных как семиотические образования (такие, как язык, текст, жанр, стиль, перевод, дискурс). Продуктами подобного осмысления становятся метаконцепты «язык», «текст», «жанр» и т.п.

Ориентируясь на выявление связей между языком и культурой, современная лингвистическая мысль уже сумела в большей или меньшей степени полно отразить содержание и функционирование многих тематических областей сознания среднего («наивного») члена языкового коллектива. Многие исследования затронули, например, наивную этику, наивную геометрию, наивную юриспруденцию и т.п.

Язык является одним из наиболее значимых компонентов культуры, его единицы ценностно маркированы и нуждаются в лингвоаксиологическом анализе. В наивном сознании носителя языка существуют ценностные установки по отношению к лингвистическим категориям. Наивная лингвистика, включающая фактуальные знания, рефлексируемые умения, ценностные ориентации и стереотипы среднего носителя языка относительно языковой системы и коммуникативного процесса, реализуется в особой лингвистической концептосфере. Как ни странно, лингвистическая концептосфера до сих пор практически избежала внимания ученых, ее элементы не вошли в существующие концептуарии русской культуры [Russian Mentality 1995; Степанов 1997]. Можно констатировать, что на основе большинства понятий лингвистической науки могут быть смоделированы определенные области наивного (т.е. сознания, т.е. коллективные лингвокультурные метаконцепты.

Так, метаконцепт «пунктуация» составляют усвоенные правила расстановки знаков препинания (понятийный элемент метаконцепта), ассоциации со школьными диктантами и экзаменами (образный элемент метаконцепта). В зависимости от социальной и возрастной принадлежности члены языкового коллектива могут относиться к пунктуации либо как к необходимому атрибуту образованности, либо как к хранящейся в памяти компьютера и потому не нуждающейся в запоминании информации (ценностный элемент метаконцепта). На уровне языковой системы данный метаконцепт получает реализацию в таких единицах как запятая – ‘препятствие затруднение’, до последней запятой – ‘до малейшей подробности, не упуская ничего’, в кавычках – ‘лишь по названию кем-либо или чем-либо’, точка – ‘кончено, хватит’ и т.п.

Незнание членами языкового коллектива лингвистического термина вовсе не означает отсутствие в коллективном сознании соответствующего концепта. Не зная термина политический дискурс, носители современной культуры знакомы с правилами построения данного институционализированного текста, осознают его функции, могут сформулировать свое к нему отношение. Системное исследование наивной лингвистики или метааксиологии языковой личности открывает широкие перспективы для изучения отношений человека к знаковой деятельности и позволяет по-новому взглянуть на закономерности речевого общения.

1) анализ существующего в коллективном сознании лингвокультурного метаконцепта данного вида дискурса;

2) рассмотрение дискурса как совокупности апелляций к определенным концептам;

3) сравнительный анализ дискурсивных категорий и соответствующих им лингвокультурных концептов.

Рассмотрим названные подходы подробнее.

1. Дискурс как метаконцепт. Как и всякий артефакт культуры, любая единица языка или речи может служить основой для образования в коллективном сознании лингвокультурного концепта. Это касается и дискурса. В сознании носителей языка существуют определенные представления о речевом поведении в различных ситуациях институционального и персонального общения. Носитель языка обладает информацией о целях общения в данной ситуации (например, реклама направлена на то, чтобы заставить адресата приобрести определенный товар; политики хотят, чтобы за них проголосовали), коммуникативном этикете (например, в научном исследовании следует избегать первого лица единственного числа), владеет определенным набором клишированных фраз (например, один из видов делового письма следует начинать фразой «В ответ на Ваш запрос от (дата) сообщаем, что…»). Все это формирует понятийную составляющую концепта. У членов социума есть также наглядно-ассоциативные представления об общении в той или иной ситуации (педагогическое общение – классная комната, учитель у доски; политическое общение – речь с трибуны; религиозное общение – храм, священник), что составляет образный элемент концепта. К различным видам институционального дискурса применимы высказывания, содержащие прямую или косвенную оценочность, что дает основание говорить о ценностном отношении к данным явлениям.

(1)	Политик не способен быть порядочным по самой сути своей работы. Например, он вынужден непрерывно врать. Если он будет говорить правду, он очень быстро потеряет работу, ибо правда, как правило, горька, а потому и никому (кроме профессионалов) не нужна. Поэтому человек, не умеющий или не любящий врать, публичным политиком никогда не станет - он обязательно проиграет тем, кто врет легко, эффектно и с удовольствием (Интервью с Б. Стругацким http://www.rusf.ru/).
(2)	Олифант из Географического общества? Безнадежный случай. Слишком сообразительный и врет, как политик (У. Гибсон, Б. Стерлинг «Машина различий», пер. с англ. М. Пчелинцева).
(3)	Теперь следите внимательно, ибо сейчас я буду делать именно то, чем регулярно занимаются политики, – вешать на уши лапшу... (К. Кноп «Где-то на белом свете...»).
(4)	Если ваш pебенок любит рассказывать всем сказки, из него получится политик или экономист (http://debri.ru/)

На основании существующих в их сознании метаконцептов носители языка строят собственные речевые действия и прогнозируют действия своих коммуникативных партнеров.

Источником формирования метаконцепта того или иного дискурса может быть собственный коммуникативный опыт или второисточник (учебное пособие, художественная литература, рассказы других лиц и т.д.). Герой романа Т.К.Бойла «Восток есть Восток», нелегальный иммигрант из Японии, скрывающийся от полиции, вынужден зайти в магазин, чтобы приобрести пищу:

В некоторых случаях к коммуникативному провалу может привести гипертрофированный ценностный элемент метаконцепта того или иного дискурса. Так, Е.В.Ковшикова, исследуя категорию коммуникативной точности на материале писем граждан во властные органы, отмечает в качестве одной из распространенных ошибок повышенную тональность общения. «Повышение тональности вызвано желанием поддержать престижное общение (…). В таких случаях нарушается основной принцип коммуникативности как психологического состояния – расчет на адекватную реакцию. Престижные цели вызывают к жизни языковые средства, нарушающие точность. Например: «бесконтрольное вмешательство в уже сформированный дизайн двора со стороны свободных предпринимателей и структур» (т.е. загромождение двора машинами)» [Ковшикова 1997: 16]. В подобных случаях авторы имеют четко сформированный метаконцепт делового дискурса. В его понятийный элемент входит информация о недопустимости употребления просторечного языка. Однако оценка этого дискурса как престижного ведет к тому, что завышенно ценностное отношение к средствам общения наносит ущерб достижению коммуникативной цели.

а) автохтонные концепты, т.е. концепты исторически формировавшиеся в пределах данного вида дискурса и регулярно в нем воспроизводимые (например, концепты «власть» и «политик» [см. Шейгал, 2000: 74-103] автохтонны для политического дискурса, «удаление с поля» – для спортивного, «проповедник» – для религиозного).

б) заимствованные концепты, т.е. концепты, являющиеся атрибутом другого дискурса и перенесенные в данный дискурс для выполнения каких-либо коммуникативных целей (например, сравнение политического противника с двоечником, использование спортивных концептов в рекламе и т.д.).

Автохтонные концепты могут быть:

а) уникальными, т.е. не свойственными никакому другому дискурсу (например, концепт «крещение» для религиозного дискурса).

б) общими, т.е. частично или полностью совпадающими в нескольких дискурсах (например, концепт «учитель» в педагогическом и религиозном дискурсах).

По способности к заимствованию концептов можно различать:

а) открытые дискурсы

б) закрытые дискурсы.

Наиболее открытыми являются тяготеющие к манипулятивности политический, рекламный и религиозный дискурсы.

Каждому дискурсу присущи определенные имплицитные категории [см. Карасик 1998]. Параллельно им в дискурсе существуют частично соответствующие им, обладающие большей эксплицитностью концепты. Сравнение этих двух явлений также может стать объектом лингвокультурного анализа, что мы продемонстрируем ниже на примере дискурсивной категории «время» и концепта «время».

Система членения временного континуума – одна из основных характеристик такого социокультурно маркированного продукта коммуникации как дискурс. При рассмотрении того или иного институционального дискурса необходимо помнить, что, хотя имплицитно представленное в нем членение времени не может рассматриваться в отрыве от существующего в данной культурной группе ценностного концепта «время», эти два явления (дискурсивное время и концепт «время») не всегда полностью совпадают. Дискурсивное время – один из инструментов, используемых для осуществления более или менее отдаленных коммуникативных задач, регулятор интенсивности текстопорождения и качества порождаемых текстов, концепт же «время» связан скорее с провозглашаемым в рамках данного института общественным идеалом. Обратимся к материалу основных видов массового институционального дискурса.

В политическом дискурсе концептивное время линейно и дискретно. Основной отметкой на шкале времени данного дискурса служит такое событие как выборы. Выборы являются важным элементом фигурирующего здесь концепта «время»: выборы любого уровня представлены в политическом дискурсе как поворотное событие, от результата которого зависит будущее адресатов политических текстов (на самом деле, результаты выборов влияют чаще не на бытие клиентов, а на судьбу агентов данного дискурса). Линейности времени в данном случае сопутствует потенциальная возможность как прогрессивного его движения (победа своей партии на выборах), так и регрессивного (победа соперников). Выборы также значимый фактор дискурсивного времени – по мере их приближения текстовый поток становится все более интенсивным, происходит ряд содержательных изменений в порождаемых текстах (например, повышается категоричность высказываний, более четкой становится тенденция к инвективности). После выборов интенсивность коммуникации падает, чтобы вновь вырасти при приближении новых выборов, т.е. дискурсивное время в политическом дискурсе циклично.

В рамках рекламного дискурса концептивное время также членится на два основных периода: до покупки рекламируемого товара или услуги – время проблем и упадка, после приобретения – время возрождения и процветания. Однако, в отличие от политического дискурса, рекламный ориентирован не на осуществление всем коллективом-адресатом глобального одномоментного поступка (голосования), а на бесконечную череду идентичных действий отдельных индивидов (покупки), поэтому дискурсивное время здесь недискретно, интенсивность воздействия постоянна. Единственный фактор членения дискурсивного времени рекламы связан с паразитарной природой рекламного дискурса: реклама стремится захватить именно те точки времени и пространства, в которых количество потенциальных реципиентов максимально. Отсюда – повышение объема телевизионных рекламных текстов в вечерние часы и праздничные дни.

Концепт «время» религиозного дискурса зависит от ценностей конкретной религии (например, для христианства – это линейное время с начальной и конечной точками). Преобладание ритуальности обусловливает регулярность повтора всех коммуникативных действий через фиксированные отрезки времени (например, намаз в мусульманстве – совершаемая пять раз в день молитва и чтение отрывков из Корана, воскресная месса в католицизме). Регулярная интенсификация общения происходит также во время религиозных праздников. Дискурсивное время в религиозном дискурсе циклично, но, в отличие от политического дискурса, начало и конец цикла ориентированы не на будущее событие, чреватое неопределенными результатами, – выборы, но на события, уже совершившиеся в прошлом (например, пасха – воскресение Иисуса, рамадан – месяц, в котором Коран был явлен Мухаммеду).

Для педагогического дискурса характерно двоякое ценностное отношение ко времени. С одной стороны, будучи направлен на социализацию индивида в конкретном обществе, педагогический дискурс во всем придерживается принятых в этом обществе идеологических установок, что не может не отразиться на формировании концепта «время». С другой стороны, вне зависимости от правящей идеологии, в педагогическом дискурсе имплицитно присутствует представление о времени как о линейном движении в направлении прогресса, поскольку сама идея образования основывается на возможности позитивного развития индивида во времени (обогащения знаниями, морального совершенствования и т.д.). Эта поступательная линейность отражается и в педагогическом дискурсивном времени: постепенно усложняется содержание общения (преподаваемый материал), вводятся новые жанры общения, требующие более высокой коммуникативной компетентности (например, уроки-дискуссии в старших классах школы).

Подобному анализу могут быть подвергнуты отношение к пространству, к агентам и клиентам дискурса, к языковым средствам и т.д.

Выводы

2. К основным характеристикам лингвокультурного концепта относятся комплексность бытования в языке, сознании и культуре, ментальная природа, ограниченность сознанием носителя, ценностность, условность и нечеткость, когнитивно-обобщающая направленность, полиапеллируемость, изменчивость, трехуровневое лингвистическое воплощение, включающее уровни системного потенциала, субъектного потенциала и текстовой реализации, методологическая открытость и поликлассифицируемость.

3. В рамках ценностного элемента лингвокультурного концепта целесообразно выделять аспекты оценочности и актуальности. Аспект оценочности находит выражение в наличии оценочного составляющей в денотате языковой единицы, являющейся именем концепта, в свойственных этой единице оценочных коннотациях, в сочетаемости этой единицы с оценочными эпитетами. Аспект актуальности реализуется в количестве языковых единиц, являющихся средствами апелляции к данному концепту, в частотности их употребления в реальной коммуникации, в числе отношений типа «стимул → реакция» и «реакция → стимул», в которые эти единицы вовлечены в ассоциативно-вербальной сети.

4. Одним из возможных подходов к изучению лингвокультурного концепта является построение его ассоциативной модели. В рамках данной модели функционирование концепта рассматривается как процесс непрерывной номинации и реноминации объектов, появления новых и утраты старых ассоциативных связей между языковыми единицами и номинируемыми объектами. Ассоциативная структура концепта включает четыре элемента:

• 
  интразону – совокупность входящих смысловых ассоциаций,
  
• 
  экстразону – совокупность исходящих смысловых ассоциаций,
  
• 
  квазиинтразону – совокупность входящих формальных ассоциаций,
  
• 
  квазиэкстразону – совокупность исходящих формальных ассоциаций.
  

• 
  пропорциональные концепты – концепты, у которых продолжают обогащаться как интразона, так и экстразона;
  
• 
  сформировавшиеся концепты – концепты, у которых завершилось формирование интразоны, но продолжает функционировать экстразона;
  
• 
  формирующиеся концепты – концепты, которые еще не обладают экстразоной, но уже имеют развитую интразону;
  
• 
  предельные концепты, т. е. концепты, интразона которых постоянно расширяется, а экстразона отсутствует по причине высокой степени абстрактности концептуализируемых понятий.
  
• 
  рудиментарные концепты – концепты, почти или полностью утратившие интразону и сохранившиеся лишь в составе отдельных единиц своей экстразоны.
  

7. С точки зрения идеологической ангажированности в структуре концепта можно выделить: а) нейтральную составляющую – совокупность ассоциаций, формирование которых протекало естественно, т.е. без целенаправленного воздействия какого-либо социального института; б) идеологемную составляющую (идеологему), сложившуюся в результате интенциональных действий, направленных на формирование или изменение концепта. Основными способами идеологизации лингвокультурных концептов являются стереотипизация путем постоянного повтора, манипуляция словарным значением, законодательная регламентация языкового узуса.

В процессе коммуникации концепты прецедентных феноменов могут выполнять следующие функции:

- экспрессивно-декоративную, т.е. служить средством украшения речи, придавать ей яркость,

- экономии речевых средств, т.е. способствовать лаконичному выражению мысли,

- парольно-идентифицирующую, т.е. давать коммуникантам возможность продемонстрировать друг другу общую групповую принадлежность,

- персуазивную, т.е. выступать в роли авторитета или антиавторитета,

- людическую, т.е. снижать напряженность общения путем обмена загадками-реминисценциями,

- эвфемистическую, т.е. выражать табуизированные или неприятные для коммуникативного партнера смыслы путем иносказания.

В сознании представлены две формы концептов прецедентных феноменов:

а) единичные прецедентные феномены,

б) прецедентные миры.

К единичным прецедентным феноменам относятся прецедентные личности (Наполеон, Гагарин, Цезарь), события (битва при Ватерлоо, Ночь длинных ножей, совет в Филях), артефакты (коробка из-под ксерокса, хрустальный башмачок), географические объекты (Париж, Китеж-град), животные (Буцефал, Белка и Стрелка).

Наиболее сложную структуру имеют концепты прецедентных личностей, которые и будут рассмотрены в следующем параграфе.