Национальная академия наук украины украинская академия наук

В спектре жизненных форм фауны цикадовых богато представлена группа хортобионтов (72,7 %), большая часть из которых трофически связана со злаками. Из них Laodelphax striatella (Fallen, 1826), Cicadella viridis (Linnaeus, 1758) и Macrosteles laevis (Ribaut, 1927) являются вредителями культурных злаков, а Dicranotropis hamata (Boheman, 1847) – переносчиком различных вирусов. Часть хортобионтов способна также обитать на растениях других экологических форм – деревьях, кустарниках, кустарничках. В частности, к группе хортотамнобионтов отнесен Gargara genistae (Fabricius, 1775) – олифаг бобовых; к хамехортобионтам – Ophiola russeola (Fallen, 1826); дендротамнохортобионтам – Lepyronia coleoptrata (Linnaeus, 1758), Aphrophora alni (Fallen, 1805).

Из всего многообразия цикадовых два вида относятся к дендробионтам мелколиственных пород (монофаг осины Populicerus populi (Linnaeus, 1761) и олигофаг березовых Oncopsis flavicollis (Linnaeus, 1761)), и два – к дендротамнобионтам (Hesium domino (Reuter, 1880), Cixius nervosus (Linnaeus, 1758)).

Проведенный зоогеографический анализ позволил установить, что в сложении фауны цикадовых обследованных экосистем значительна роль палеарктической группы (60,6 %), среди которой преобладают виды с транспалеарктическим (39,4 %) и западнопалеарктическим (15,2 %) распространением. Мультирегиональная, голарктическая и гиадийская группы в сумме составляют 33,3 %.

УДК 595.771:502.63(476)

КРОВОСОСУЩИЕ КОМАРЫ (DIPTERA: CULICIDAE)

Т. В. Волкова

mosquito (DIPTERA: CULICIDAE)

T. V. Volkova

На территории Минской области промышленно развитой и подвергнутой значительной антропогенной трансформации, имеющиеся заказники, как правило, совмещают функции охранной и рекреационной зон, что обуславливает изменения в видовом составе и численности кровососущих комаров. Это может привести к возрастанию численности эпидемически опасных видов и снижению комфортности зон отдыха.

Исследования проводились в 2003–2005 гг. на территории Прилукского заказника (Минская область), который относится к рекреационной функциональной зоне, где установлен режим охраны и использования рекреационных ресурсов. Подекадные учеты численности комаров осуществлялись в ландшафтах, наиболее характерных для территории Беларуси: ольшаниках, сосняках, дубравах и на пойменных лугах.

Кровососущие комары сем. Culicidae представлены в сборах 12 видами из трех родов, среди которых наиболее богатым видовым разнообразием характеризуется род Aedes – 10 видов; к родам Anopheles и Culex принадлежит по одному виду. В количественном отношении отмеченные виды представлены в нападающем на человека комплексе не равномерно.

Средняя численность комаров составляла 11,3 экз./учет, из них на долю 7 доминирующих и субдоминантных (по шкале Скуфьина, 1949) видов приходилось 95 %, остальные 5 видов отмечены в единичных экземплярах. К редким видам комплекса относились Aedes vexans Meigen, 1830, Ae. punctor Kirby, 1837, Ae. excrucians Walker, 1856. К единично встречающимся – Ae. intrudent Dyar, 1906, Ae. cyprius Ludlow, 1920. В группе доминантов показатели численности трех видов – Ae. dorsalis Meigen, 1830, Ae. communis De Geer, 1776, Ae. cinereus Meigen, 1818 – были близки, их индексы доминирования составили соответственно 20,9, 29,6, и 18,8 %. Четвертый доминантный вид – An. maculipenis Meigen, 1818 – занимает по величине этого показателя (8,9 %) промежуточное положение между доминантными и субдоминантными видами, к которым относятся Ae. cantans Meigen, 1818 (7,9 %), Ae. cataphylla Dyar, 1916 (4,8 %) и Culex pipiens pipiens Linnaeus, 1758 (4,0 %).

Среди исследованных биотопов фаунистические комплексы комаров наиболее полно представлены в ольшаниках. В сборах из этого биотопа отмечены 12 видов при средней численности нападения 13,8 экз./учет. Наиболее многочисленны в сборах в ольшаниках Ae. communis (49,7 %), Ae. cataphylla (20,2 %) и Ae. cinereus (8,5 %). Высокая средняя численность комаров зарегистрирована на части пойменных лугов, поросшей кустарниками, где нападало в среднем 16 экз./учет, однако видовой состав в этом биотопе наиболее беден – всего 7 видов. Среди них преобладали по численности Ae. cinereus (35,6 %), Ae. dorsalis (20,6 %), Ae. cataphylla (11,7 %), Ae. cantans (10,6 %), A. maculipenis (13,9 %). В пойменной дубраве выявлено 9 видов комаров, активность нападения которых в среднем составляла 11,1 экз./учет. В группу доминантов входили Ae. communis (41,9 %), Ae. dorsalis (19,8 %), Ae. cinereus (12,5 %), A. maculipenis (10,3 %). Наиболее низкими показателями средней численности (4,0 экз./учет) и видового разнообразия характеризуются фаунистические комплексы комаров в сосняках. Среди 7 видов, отмеченных в этих лесах, преобладали по численности Ae. communis (28,3 %), Ae. dorsalis (26,7 %), Ae. cantans (18,3 %), Ae. cinereus (11,7 %).

Таким образом, фаунистические комплексы кровососущих комаров на исследованных территориях наиболее разнообразны и многочисленны в ольшаниках и дубравах. На пойменных лугах наряду со значительной общей численностью комаров зарегистрированы высокие показатели численности An. maculipenis. Вышеназванные биотопы можно рассматривать как неблагополучные в эпидемическом отношении и требующие контроля при планировании противомалярийных мероприятий службой санэпиднадзора.

УДК 595.768.23:581.524

АДАПТИВНОСТЬ ГАЛЛОБРАЗОВАНИЯ

С. В. Воловник

ADAPTIBILITY OF GALLING

S. V. Volovnik

Долгоносики подсемейства Cleoninae редко рассматриваются в качестве галлообразователей. Однако вызываемые ими повреждения вполне соответствуют тому, что принято называть галлами: новообразование затрагивает лишь часть органа растения, и он сохраняет способность к функционированию. Между тем, участие клеонин в галлообразовании представляет как общебиологический, так и прикладной интерес, поскольку многие из них при этом поражают растения–сорняки.

На территории степной зоны Украины и Горного Крыма автором обнаружены галлы шести видов долгоносиков–клеонин: Chromoderus fasciatus (Muller, 1776) на корнях мари белой (Chenopodium album L.; Chenopodiaceae); Ch. declivis (Olivier, 1807) на корнях солянки (Salsola tragus L.; Chenopodiaceae); Leucomigus candidatus (Pallas, 1771) на корнях полыни (Artemisia santonica L.; Compositae); Cyphocleonus achates (Fahraeus, 1842) на корнях василька раскидистого (Centaurea diffusa Lam.; Compositae); Cleonis pigrа (Scopoli, 1763) на корневой шейке чертополоха (Carduus hamulosus Ehrh.), осота (Cirsium ukrainicum Bess.) или основной части корня васильков (Centaurea diffusa, C. odessana Prod.) и чертополоха (Carduus hamulosus Ehrh.; Compositae); Lixus brevipes Ch. Brisout, 1866 – на стеблях ушанки волжской (Otites wolgensis (Hornem.) Grossh.; Caryophyllaceae).

Способность к образованию галлов позволяет клеонинам играть особую роль в зооценозах, поскольку эти галлы могут служить не только клеонинам. Например, после окукливания жуков полость галла C. diffusa нередко заселяется муравьями Lasius alienus (Forst.).

Насколько адаптивно для клеонин галлобразование? В отличие от подавляющего большинства остальных представителей подсемейства, личинкам клеонин–галлобразова­телей нет необходимости в ходе питания тратить энергию на прокладывание тоннеля (подчас довольно длинного) в растительных тканях. Очевидно, что образование галлов позволяет сравнительно крупному жуку завершить развитие в корне или стебле небольшого диаметра. Так, ширина тела жука Ch. declivis – до 4,2 мм, корня S. tragus – до 2 мм, диаметр галла 4–9 мм. Если бы не галлообразование, названные насекомые могли бы использовать в пищу корневую систему, лишь объедая ее снаружи, то есть обитая открыто в почве, что явно менее адаптивно.

Галлообразование пространственно разобщает виды, обитающие совместно, снижает конкуренцию между ними. Так, в корнях солянки S. tragus, заселенных личинками Ch. declivis, иногда поселяются также и личинки долгоносика Ulobaris loricata Bohemann, 1841 (подсемейство Ceuthorrhynchinae). В этом случае на корне развивается галл, явственно отличающийся от типичного галла Ch. declivis по форме и внутреннему строению. В его сердцевинной части есть полость, где живет личинка Ch. declivis, а со всех сторон ее окружает рыхлая ткань, где живут личинки U. loricata. В таком галле благополучно завершают развитие как личинка Сh. declivis, так и 20–25 (до 100!) личинок U. loricata. Аналогичным образом личинки C. achates и бабочки Agapeta zoegana Linnaeus, 1758 мирно сосуществуют в одном галле: оба вида зимуют на стадии личинки и, к тому же, питаются анатомически различными частями галла.

Несколько иная ситуация у клеонин C. achates и C. pigra. Оба вида образуют галлы в проводящих тканях сердцевины корня васильков. Это разобщает их с другими 11 видами фитофагов, которые кормятся на иных участках корней этих же растений. С другой стороны, хотя виды C. pigra и C. achates симпатричны, близки таксономически, экологически и у них есть общее кормовое растение (C. diffusa), личинки этих жуков никогда не встречаются не только в одном корне, но и в одном конкретном местообитании. Если на каком-либо участке C. diffusa заселен С. pigra, то здесь на особях этого же растения наверняка не будут обнаружены личинки C. achates (и наоборот). Каков механизм этого взаимоисключения, сказать трудно. Однако его адаптивность очевидна: 1) снижается конкуренция за общий пищевой ресурс, 2) меньше шансов быть пораженными общими врагами, 3) повышается выживаемость в зимний период. У C. achates в галле зимует личинка, C. pigra к зиме завершает преимагинальное развитие, и взрослый жук покидает растение; если бы в нем еще оставалась личинка C. achates, она бы скорее всего погибала осенью–зимой в галле с прогрызенными жуком C. pigra стенками.

В стеблях развиваются многие десятки видов клеонин. Однако стеблевые галлы, насколько известно, образуют лишь виды, обитающие в аридном климате: например, Eugeniodecus spp., Lixus kraatzi Capiomont et Leprieur, 1874, Lixus rubicundus Zoubkoff, 1833 – в Средней Азии. Не исключено, что в этом случае галл – адаптация преимагинальных стадий с их нежными покровами к развитию в условиях высокой температуры и сухости воздуха.
Известно, что вообще число видов–галлобразователей выше в засушливых регионах.

Примечательно, что некоторые пустынные виды клеонин, развиваясь снаружи на корне или погруженном в песок участке стебля, строят прилегающий к растению футляр из песчинок, скрепленных застывшими личиночными выделениями (Temnorrhinus hololeucus Pallas, 1781 и Trichocleonus leucophillus Fіscher-Waldheim, 1821). Очевидно, что футляр защищает от потерь влаги не только личинку, но в определенной степени и растение: на одной солянке Salsola leptoclada Gandog. может быть целая гроздь из 5–6 футляров, длиной 4–5 см каждый. Футляр – структура, отчасти аналогичная галлу. Аналогичный футляр строит личинка Pachycerus cordiger Germ. на корнях Heliotropium europaeum L.

Как указано выше, личинки C. achates в корневых галлах зимуют. Если личинка была уничтожена паразитом Zavipio terrefactor (Vill.) (Braconidae), то внутри галла зимует паразит. Вполне вероятно, что утолщенные стенки галлов помогают пережить низкие температуры.

Обитание в галлах, в том числе и подземных, возможно, в какой-то степени ограждает клеонин и от врагов. Во всяком случае, стенка галла представляется дополнительной защитой от них. Ни разу в заселенном личинками галле не обнаруживались многочисленные в почве и травянистом ярусе муравьи. Хотя они нередко хищничают на клеонинах, не образующих галлы. Так, приходилось наблюдать, как особи Lasius alienus (Forst) проникают в стебель татарника (Onopordum acanthium L.) и поедают живущих в сердцевине личинок и куколок Lixus cardui Ol. Аналогичным образом муравьи прогрызали корзинки бодяков (Cirsium) и поедали обитающих там личинок Rhinocyllus conicus (Frolich, 1792).

Впрочем, если галл и обеспечивает защиту от хищников, то, безусловно, лишь от некоторых. В галлах на корнях василька Centaurea diffusa обнаруживались личинки щелкуна Selatosomus latus (F.) (Elateridae) и чернотелки Opatrum sabulosum (Tenebrionidae), которые прогрызли стенки галлов и поедали живущих внутри личинок и куколок жука C. achates.
Куколки этого вида, а также Cleonis pigra, поражаются в галлах грибками.

Внутри галлов обнаруживают клеонин и паразиты, причем их воздействие может быть довольно существенным. Так, до 80 % личинок C. pigra бывает заражено наездником–браконидом Bracon discoides Wesm.; в некоторых популяциях C. pigra и C. achates зараженность ихневмонидами иногда достигает 45 %. К тому же, галл существенно ограничивает возможности личинки в перемещении. Однако все это, видимо, перекрывается экологическими выгодами, которые обеспечивает галлообразование.

ЗООЛОГІЧНА НОМЕНКЛАТУРА

Г. М. Воскобойник*, О. М. Піндрус**

ZOOLOGICAL NOMECLATURE

G. N. Voskobojnik*, A. N. Pindrus**

Латинські наукові назви тварин та їх груп різного рангу виконують перш за все номінативну функцію, маючи однозначно вказувати таксономічну належність об’єкта.

Разом із тим, положення, що «назва – це просто умовний символ або шифр, котрий дає можливість посилатись на той чи інший таксон» (Джеффри, 1980), видається хибним, помилковим, оскільки хоч і не всі, але чимало назв несуть певні відомості про об’єкт. Тим самим вони приймають на себе, крім основної номінативної, ще й додаткову, інформативну функцію. Насамперед це стосується тих, які відображають особливості самого об’єкта, та назви, утворені за іншими принципами, наприклад, на честь видатних осіб чи міфологічних персонажів можуть містити якісь цікаві, корисні відомості. На жаль, через відсутність знання навіть основ латини вони лишаються для більшості закодованими і, отже, недоступними.

Володіння ж не самим лише знанням назви, а ще й розумінням її змісту у будь-якому випадку може ефективно сприяти кращому запам’ятовуванню і взагалі більш свідомому до неї ставленню, слушному використанню. Відповідно до цього номенклатуру слід сприймати не як абстракцію (умовне позначення певного таксона взагалі), а підходити до неї з намаганням, принаймні спробою, зрозуміти її значення. Завдяки цьому істотно зростатиме її інформативність, а ще більшою мірою збагачуватиметься сам користувач. У цій ситуації суттєву допомогу біологам можуть надати фахівці з класичної філології, особливо при цілеспрямованій співпраці.

Усвідомлення цих положень прийшло в процесі лінгвістичної роботи з аналізу епонімії, етимології, семантики, тобто змістовності назв денних метеликів України. Поданий матеріал являє собою спробу привернути увагу до цього напрямку, показати в загальних рисах його можливості та допомогти визначитися відносно доцільності подальшої роботи.

Назви тварин узагалі й даної групи зокрема можна поділити на дві великі категорії: характеристичні (які відбивають певні особливості виду) та нехарактеристичні (що не пов’язані з жодною ознакою – назви на честь вчених, історичних осіб, міфологічних персонажів). В аналогічному значенні використовуються терміни відповідно інформативні та індиферентні (Горностаев, Забинкова, Каден, 1974). Втім, і останні інколи можуть асоціативно відображати деяку особливість, приймаючи таким чином характеристичну функцію. Відомий приклад – напівмікроскопічні рачки–циклопи, що мають лише одне око, як і їх епонім – міфологічні велетні. Разом із тим, деякі назви важко зрозуміти та тлумачити, а, отже, й віднести до однієї з цих двох груп, через що вони об’єднані в умовну третю групу – невизначені.

Загалом назви денних метеликів України розподілено на кільканадцять семантико-етимологічних груп. Ті з них, що належать до характеристичних, можуть стосуватись ознак різної природи, насамперед зовнішніх (розмір, будова, забарвлення тощо), які тут згадуються лише принагідно в міру їх можливого інтересу для екології. Основним же предметом роботи, відповідно до тематики заходу, є назви суто екологічні за змістом. Вони складають 35 з розглянутих 342 лексичних одиниць, тобто 10 %. Це переважно видові назви, оскільки відображені ними риси звичайно досить тонкі та споріднені види за ними різняться. Для денних метеликів України вони стосуються трьох аспектів екології: поведінки, місцеперебування (біотопу) та живлення (кормова рослина гусені).

Про особливості поведінки говорити можна лише досить умовно, оскільки покладені в основу відповідних назв риси надто загальні, а деякі з них можуть стосуватись ледь не всіх видів цієї групи, як Hyponephele (гр. – підхмарниця), та hyperantus (гр. – понадквітник). Дещо конкретніші дві інші назви цієї групи: Ochlodes (гр. – неспокійний, метушливий) та Neptis (гр. – стриманий), що відображають особливості їх польоту. Такому загальному характеру рис поведінки всупереч зазначеній вище видовій специфічності екологічних особливостей принаймні частково відповідає те, що з чотирьох поведінкових назв три є родовими і лише одна видова.

Назви за місцевістю маються на увазі не власні географічні (хоча деяку екологічну інформацію можуть нести і вони), а такі, що походять від суто екологічних, хоча б і досить загальних понять, як ліс, поле, болото тощо. Сюди належать видові епітети (тобто друге слово біномена) Pamphilida silvicola та Thymelicus sylvestris – обидва з однаковим значенням лісовий від латинського silva = sylva (відпов. римське і середньовічне) – ліс; Neptis rivularis (лат. rivus – струмок, поточок) – струмковий, Hipparchia fagi (лат. fagus – бук) – бучний, бучинний. А також родова назва Pontia (гр. pontos – море) – морський, приморський та підродова Agrodiaetus (гр. agros – поле, рілля, diaita – уклад, спосіб життя, місцеперебування), тобто мешканець полів.

Найбільш загальною формою позначення середовища помешкання в латинській номенклатурі є кінцева морфема –cola (від лат. colo – мешкати, жити, населяти). З її допомогою утворена ще одна з розглянутих назв метеликів, підвидова Melitaea (Mellicta) aurelia petricola (гр. petra – скеля), тобто скельна, така що живе серед скель. Але автор (Некрутенко, 1985) вказує як типове місцезнаходження підвиду Ай-Петринську яйлу у Криму і отже назву слід скоріше вважати географічною, утвореною від назви гори.

Особливо багато серед екологічних назв фітонімів, тобто утворених від назв рослин, в першу чергу тих, що є кормовими для гусені; їх налічується 21, з котрих 20 видові. Найбільше їх в родині Pieridae (українська назва – білани): brassicae (лат.) (укр. – капусниця), napi (лат.) – бруквениця, rapae (лат.) – ріпниця, rhamni (гр.) – крушинниця, crataegi (лат. глід) – глідівниця, cardamines (гр.) – кардам, кресс, bryoniae (гр.) – переступінь.

Цікавий розподіл назв цієї групи за родинами, що вже сам по собі може бути певною їх узагальненою характеристикою. Так, жодної з них нема в родині Satyridae, для котрих кормовими рослинами є злаки – не надто показні і досить важкі у визначенні. Небагато їх і в родині Nymphalidae – 3 на 44 види, але тут причина зовсім інша. Майже всі її представники – дуже яскраві, різноманітно забарвлені метелики, і тому саме ця ознака, яка в першу чергу впадає в око, переважно і покладалась в основу їх назв. Найбільша ж кількість назв цієї групи припадає на одини Pieridae (білани – 7 на 21 вид, тобто третина), Lycaenidae (синявці – 6 видових і єдина родова на 60 видів) та Hesperiidae (товстоголовки – 4 на 23 види). Метелики цих родин переважно не такі яскраві та показні, а, з іншого боку, різняться за кормовими рослинами гусені, так що це стає визначальною їх рисою.

Але фітоніми не завжди позначають кормову рослину. У деяких випадках, коли рослина–епонім не належить до кормових, це ймовірно пояснюється випадковим відловом метелика на одній з багатьох відвідуваних ним квіток, або знаходженням гусені, яка поза часом живлення може перебувати не на кормовій рослині, а на більш сприятливій за мікрокліматичними або захисними властивостями. Другий випадок стосується єдиного, вищенаведеного прикладу fagi, що є позначенням типу рослинності (бучина), де мешкає вид, оскільки сам бук не використовується як кормовий.

Нарешті, похідна від рослини назва може означати колір, забарвлення метелика. Прикладами слугують видові епітети в назвах Colias crocea – шафранна, яскраво-жовта, від назви рослини шафран, крокус, у якої такого кольору квітки, у той час як до живлення гусені ця рослина відношення не має; Leptidea sinapis – гірчична, також відповідає жовто-зеленому забарвленню на крилах, а гірчицею не живляться.

Принагідно слід сказати, що назви за кольором, хоча не відносяться до власне екологічних, досить часто можуть нести екологічний зміст, зважаючи на значення забарвлення в пристосуванні до певних аспектів середовища. Відповідно до функції, розрізняють забарвлення захисне, або криптичне, застережне, або апосематичне, відлякуюче (Георгиевский, 1985), чим перелік, зокрема і для метеликів, далеко не вичерпується. Варто хоча б зазначити принципово різну роль, а відповідно до цього і характер забарвлення у багатьох видів верхньої (приваблююче іншу стать – яскраве) і нижньої (приховуюче – бліде, тьмяне) сторін крил. Аналогічно до забарвлення, тісно пов’язані з особливостями екології виду і риси будови, а отже назви, що її відображають, також становлять інтерес у цьому плані.

Узагалі, при більш широкому підході, розуміння змісту назви буде корисним у будь-якому випадку, незалежно від її походження, способу утворення. Отже, значення винесеного на обговорення питання далеко не обмежується розглянутими прикладами. Як перша спроба воно має на меті лише привернути увагу до цього напрямку і перевірити його потрібність.

УДК 595.782:719

ФАУНА ОГНЕВОК (LEPIDOPTERA: PYRALIDAE) ГОРОДА СУМЫ

А. В. Говорун

Сумской государственный педагогический университет им. А. С. Макаренка,
г. Сумы, Украина, Е-mail: S-Govorun@yandex.ru

Ключевые слова: огневки, Pyralidae, фауна, Сумы, Украина

FAUNA OF pyralid moths (LEPIDOPTERA: PYRALIDAE) OF SUMY

A. V. Govorun

Makerenko Sumy State Pedagogical University, Sumy, Ukraine,
Е-mail: S-Govorun@yandex.ru

Key words: Pyralidae, fauna, Sumy, Ukraine

Семейство огневок принадлежит к одной из наиболее многочисленных групп чешуекрылых в наземных биоценозах. В 2002–2005 гг. нами проведены исследования по фауне огневок г. Сумы. Сборы бабочек проведены ночью на свет лампы ДРЛ–250 в жилом массиве и на агробиостанции Сумского государственного педагогического университета, а также днем в различных биотопах города. Всего собрано более 560 экземпляров огневок, относящихся к 44 видам из восьми подсемейств – Galleriinae, Pyralinae, Phycitinae, Scopariinae, Crambinae, Nymphulinae, Evergestinae, Pyraustinae. Это около 20 % видового состава огневок северо-востока Украины (по нашим наблюдениям, более 200 видов), что в целом характеризует однообразие и бедность урбанизированных ландшафтов.

На свет лампы в двух точках сбора прилетел 41 вид огневок:

5 массовых: Crambus pascuella Linnaeus, 1758, Agriphila tristella Denis & Schiffermüller, 1775, Margaritia sticticalis Linnaeus, 1761, Nomophila noctuella Denis & Schiffermüller, 1775, Eurrhypara hortulata Linnaeus, 1758 (в отдельные ночи отмечалось до 50 экз.);

16 обычных: Pyralis farinalis Linnaeus, 1758, Hypsopygia costalis Fabricius, 1775, Endotricha flammealis Denis & Schiffermüller, 1775, Salebriopsis albicilla Herrich-Schäffer, 1849, Oncocera semirubella Scopoli, 1763, Nephopterix angustella Hübner, 1796, Assara terebrella Zincken, 1818, Homoeosoma sinuella Fabricius, 1794, Homoeosoma nebullela Denis & Schiffermüller, 1775, Calamotropha paludella Hübner, 1824, Crambus lathoniella Zincken, 1817, Agriphila straminella Denis & Schiffermüller, 1775, Catoptria verella Zincken, 1817, Pediasia luteella Denis & Schiffermüller, 1775, Pleuroptya ruralis Scopoli, 1763, Diasemia reticularis Linnaeus, 1761;

20 редких (зарегистрированы единичные экземпляры за все время наблюдений): Aphomia sociella Linnaeus,1758, Elegia similella Zincken, 1818, Ortholepis betulae Goeze, 1778, Selagia argyrella Denis & Schiffermüller, 1775, Phycita roborella Denis & Schiffermüller, 1775, Conobathra tumidan Denis & Schiffermüller, 1775, Acrobasis obtusella Hübner, 1796, Euzophera cinerosella Zeller, 1839, Anerastia lotella Hübner, 1813, Agriphila inquinatella Denis & Schiffermüller, 1775, Pediasia contaminella Hübner, 1796, Platytes alpinella Hübner, 1813, Elophila nymphaeata Linnaeus, 1758, Udea prunalis Denis & Schiffermüller, 1775, Ecpyrrhorrhoe rubiginalis Hübner, 1796, Haematia despicata Scopoli, 1763, Sitochroa verticalis Linnaeus, 1758, Perinephela lancealis Denis & Schiffermüller, 1775, Phlyctaenia coronata Hufnagel, 1767, Psammotis pulveralis Hübner, 1796.

В лесопосадках и парках в черте Сум и на участках с рудеральной растительностью сборы проведены кошением. Всего отмечено 11 видов, из которых 3 являлись массовыми (Crambus pascuella, Margaritia sticticalis, Nomophila noctuella), 6 – обычными (Pyrausta despicata, Calamotropha paludella, Pleuroptya ruralis, Pediasia luteella, Anerastia lotella, Sitochroa verticalis) и 2 – редкими (Paratalanta pandalis Hübner, 1825, Pyrausta purpuralis Linnaeus, 1758).

В целом наблюдается обеднение фауны огневок по сравнению с природными биотопами. Параллельно с наблюдением за огневками города были проведены исследования на учебной базе Сумского педагогического университета в с. Вакаловщина (20 км от г. Сумы), где выявлены 114 видов бабочек этого семейства (Говорун, 2003).

Интересна сезонная динамика лета огневок. Первые огневки начинают прилетать на свет в конце мая (N. angustella, C. paludella). В то же время в парках C. pascuella появляются в середине мая, а в начале следующего месяца в парках обычны уже 3 вида – C. рaludella, P. ruralis, S. verticalis. Резкий рост видового разнообразия приходится на первую декаду июня (7–10 видов за ночь). Далее количество видов и количество прилетевших особей держится на одном уровне с тенденцией к постепенному снижению. Лет плавно спадает с середины июля. В конце августа достигается спад фауны до 1–2 видов за ночь. Лет огневок продолжается до середины октября, но в сентябре–октябре он становится спорадическим и наблюдается лишь в периоды теплых ночей.

Синантропный вид Plodia interpunctella Hübner, 1813 наблюдается спорадично круглый год, в жилых помещениях.

Аналогичные исследования, проведенные в г. Донецк в 1997 году, выявили большее видовое разнообразие – 54 вида (Пак, Ярошенко, 2001); можно ожидать увеличение видового списка при проведении исследований в дальнейшем, хотя видовое разнообразие пиралид города в целом значительно беднее соседних с городом природных биотопов.

УДК 595.789:574.472

ОСОБЛИВОСТІ ТРОФІЧНИХ ЗВ’ЯЗКІВ ІМАГО LYCAENIDAE АНТРОПОГЕННО ПОРУШЕНИХ ПЛАКОРНИХ ТРАВ’ЯНИХ БІОГЕОЦЕНОЗІВ СТЕПОВОГО ПРИДНІПРОВ’Я

К. К. Голобородько

Дніпропетровський національний університет, м. Дніпропетровськ, Україна

Ключові слова: Lycaenidae, консорция, бюджет времени, питание

PECULIARITIES OF LYCAENIDAE IMAGO TROPHIC RELATIONS

K. K. Goloborod’ko

Для детального вивчення антропогенного впливу на консортивні зв’язки Lycaenidae ми провели серію досліджень в умовах Дніпропетровської агломерації. Модельна площа знаходиться у м. Дніпропетровську, на схилі південної експозиції балки Зустрічної. Роботи проводились на ділянці цілинного степу, з одного боку оточеного штучними насадженнями акації білої та дуба звичайного, а з іншого – залізничною колією.

Модельну екосистему складають різнотравно-кострицево-ковилові асоціації з домінуванням вузьколистих щільнодернинних злаків (Festuca, Koeleria) із домішками ксерофільного різнотрав’я (в основному Salvia nutans та Medicago romanica) та значного відсотка рудеральної рослинності. Усього тут зареєстровано 9 видів Lycaenidae – учасників мероконсорцій суцвіть S. nutans, що в 1,6 раза менше, ніж у екосистемах за межами агломерації.

Слід зауважити, що із складу консорції вийшли переважно ксерофільні стенобіонтні види (Tomares nogelii dobrogensis, Thersamonia thersamon, Pseudophilotes bavius, Plebejus pylaon), і навпаки, залишились еврибіонтні види Lycaenidae.

Такі учасники мероконсорції як Thersamonolycaena dispar rutila та Celastrina argiolus навіть збільшили дольову участь з 2 до 7 % та з 11 до 21 % відповідно. З наведених прикладів можна зробити висновок про загальне видове різноманіття Lycaenidae ділянок, що порівнюються.

Зміни трофічної складової мероконсорцій S. nutans у першу чергу спостерігались на рівні показників бюджетів часу, що витрачаються в середньому на один акт живлення.

Показники бюджету часу трофічного зв’язку для всіх зареєстрованих видів збільшились. Це відбулось за рахунок зменшення кількості видів Lycaenidae, а отже й конкуренція за ресурси живлення стала менш напруженою всередині родини. Імовірно, що саме така ситуація й відбилась на показниках часу.

Цікавою обставиною стало те, що, незалежно від зміни бюджетів часу, достовірних відмінностей показників ваги імаго обох статей не встановлено. Розбіжності довжини хоботків імаго двох пробних площ також не достовірні.

ТРОФОМОРФИ МІСЦЬ ВИПЛОДУ

В. В. Горбань, Н. В. Воронова, В. В. Недужа

TROPHOMORPHS THE BIOTOPES

V. V. Gorban, N. V. Noronova, V. V. Neduzhaya

Личинки Ae. vexans Mg., 1830 відносяться до планктобентосу. Користуючись системою життєвих форм М. П. Акімова (1950, 1955), отримані дані ми звели до трофоморф і трофограм місць виплоду Ae. vexans. Аналіз фауни показав, що в них переважають види–детритофаги. Фітофагів нами не було зареєстровано, а зоофагів представлено мисливцями та засадниками.

Найменше видове різноманіття зареєстровано у тимчасовій водоймі. Серед її мешканців 67 % – детритофаги (фільтрувальники та седиментатори) та 33 % – зоофаги–мисливці.

У періодично існуючій водоймі зареєстровано 13 видів гідробіонтів, 62 % складали детритофаги (фільтрувальники та седиментатори – 36 % та 21 % відповідно) та 23 % зоофаги (мисливці та засадники).

У літоралі постійної водойми зареєстровано найбільше видове різноманіття гідробіонтів, детритофаги та зоофаги складали 70 % та 30 % відповідно.

У всіх біотопах розвитку зустрічались два види фільтрувальників: Diacyclops bisetosus Rehberg, 1880, Daphnia pulex Leydig, 1860, один вид–седиментатор – Vorticella sp. Личинки Ae. vexans нами умовно віднесено до фільтрувальників, але вони здатні й зіскрібати перифітон.

Зі збільшенням часу існування водойм – місць виплоду Ae. vexans спостерігається пряма залежність у збагаченні фауни та ускладненні екологічної структури біоценозу. Детритофаги (І ланка) складають 61–70 % видів від загальної кількості. Тому основним харчовим елементом у цих екосистемах можна вважати детрит різного (алохтонного або автохтонного) походження. Зоофаги періодично існуючої водойми та літоралі постійної водойми були не дуже численними та відносились до ІІ ланки за розмірами, а у тимчасовій водоймі зоофагів було на порядок менше, але за розмірами вони належали до ІІI ланки. Незважаючи на деякі відмінності, загальна схема структури біотопів розвитку личинок Ae. vexans принципово однотипна.

УДК 574.42+591.531.12

РОЛЬ КСИЛОФАГОВ

Д. А. Демидко

D. A. Demidko

За время существования науки о лесе накоплен огромный массив данных о ксилофагах и их роли в лесных сообществах, нарушенных какими-либо катастрофическими факторами. В то же время исследования их роли в неповрежденных лесах гораздо менее многочисленны; этому вопросу и посвящена данная статья. Теоретическая важность подобных работ очевидна. С практической же точки зрения подобные данные могут и должны лечь в основу критериев, позволяющих отделить участки леса, потерявшие устойчивость, от участков, сохранивших ее.

Материал собран на территории Алтайского государственного природного заповедника (южная оконечность оз. Телецкое). Также данные дополнены сборами на постоянном пункте учета, заложенном на хр. Тонгош. С точки зрения лесорастительного районирования, прителецкая тайга расположена в пределах подпровинции Северный Алтай, а Тонгош – подпровинции Юго-Восточный Алтай, но кедровники от высоты 1500–1600 м над уровнем моря находятся в сходных условиях и подчиняются одинаковым закономерностям (Леса Горного Алтая, 1965), что дало возможность рассмотреть их вместе.

Всего в перечет включено 885 деревьев кедра Pinus sibirica Du Tour из 6 пунктов учета. Четыре из них находятся в пределах субальпийского подпояса горно-лесного пояса, два – на верхней границе леса. По габитусу деревьев наблюдается переход от криволесья и «кулис» на границе вида к правильной древовидной форме, характерной для субальпийских кедровников.

Исследования видового состава ксилофагов кедра прителецкой тайги на данный момент не завершены. Наиболее характерными видами, участвующими в формировании комплекса стволовых вредителей, являются Melanophila acuminata De Geer, 1774 (Buprestidae), Acmaeops septentrionis Thomson, 1866, Monochamus sutor Linnaeus, 1758 (Cerambycidae), Hylurgops glabratus Zetterstedt, 1828, Xylechinus pilosus Ratzeburg, 1837 и Pityogenes conjunctus Reitter, 1887 (Scolytidae). В целом видовой состав можно считать довольно типичным для данного региона.

По активности ксилофагов резко выделяются древостои, расположенные на верхней границе леса. В зоне криволесья следы деятельности стволовых вредителей отмечались спорадически. С обдирами связаны поселения короеда Pityogenes conjunctus в зоне «кулис», где им заселено или отработано 4,2 % всех деревьев кедра. В Сибири этот вид типичен для высокогорий (от 1500 м над уровнем моря и выше), экологически приурочен к кедру (заселяет подрост, а также ветви, область тонкой и переходной коры более крупных деревьев). Нападать он способен только на ослабленные деревья (Гречкин, 1962; Черепанов, 1965).

В пределах субальпийского подпояса ксилофагами заселено или отработано 6,8 % стоящих на корню деревьев кедра. Взаимодействие популяций ксилофагов с древостоем может проходить по двум сценариям.

Согласно первому из них, заселяются в первую очередь деревья подчиненных ярусов. Первопричиной ослабления является конкуренция со стороны более крупных деревьев. Ксилофаги в таких случаях способны отработать до трети жердняка и крупного подроста в насаждении. Но присутствие погибших деревьев с высохшим уже лубом и без следов их поселения позволяет говорить, что отмирание, по крайней мере, в некоторых случаях, происходит без их участия. На деревья главного яруса приходится менее 10 % от общего числа стволов, заселенных ксилофагами. Эти деревья заселяются по местному типу.

Второй сценарий диаметрально противоположен. Около 80 % деревьев, подвергшихся нападению ксилофагов, входит в состав главного яруса. Как и в предыдущем случае, заселение проходит преимущественно по местному типу (по сухобочинам, обдирам, вдоль трещин). Заселение по общему типу деревьев, остающихся на корню, встречается редко. Насаждения, в которых реализуется этот сценарий, характеризуются интенсивным отмиранием деревьев основного полога, что создает благоприятную почву для их атак ксилофагами.

Первый сценарий развивается в насаждениях с полнотой не ниже 0,5, в которых деревья главного яруса, в целом, находятся в хорошем состоянии. При этих условиях наблюдается очень сильное угнетение ими подроста и жердняка, которые в результате становятся мишенями атак ксилофагов. Второй же свойственен изреженным насаждениям с ослабленными деревьями главного яруса, которые и поражаются в первую очередь. Более же мелкие особи, в условиях ослабленной конкуренции со стороны крупных деревьев, вполне устойчивы к ксилофагам.

В ненарушенных субальпийских кедровниках ксилофаги используют в качестве субстрата для поселения угнетенный тонкомер, сломленные сучья и побеги, отмирающие нижние ветви, вываленные и погибшие на корню деревья, а также небольшие участки живых стволов, пострадавшие от различных механических воздействий. В последнем случае зона поселения ограничивается поврежденной частью ствола. Ее расширения, ведущего к скорой гибели дерева, свойственного в определенных условиях отдельным видам ксилофагов, в данном случае не происходит.

Таким образом, в насаждении роль комплекса ксилофагов сводится к уничтожению ослабленных кедров. Они либо элиминируют гибнущие деревья, заселяя их по общему или комлевому типам, либо заселяют по местному или вершинному типам поврежденные другими факторами, ослабляя их далее и способствуя проникновению в древесину патогенных грибов. По мнению Г. В. Линдемана (1986), такой тип взаимоотношений складывается между популяциями ксилофагов и здоровыми древостоями. Неспособность ксилофагов формировать повышенно-плотные популяции заключается, видимо, в неблагоприятных для них климатических условиях субальпийского подпояса (Яновский, 1993).

На основании имеющихся данных можно сделать вывод о незначительной роли ксилофагов в качестве самостоятельного фактора сукцессии субальпийских кедровников Алтая в сравнении с возбудителями гнилей или конкуренцией (Демидко, 2005). Их роль заключается в ускорении отмирания уже ослабленных деревьев. По мере перехода от типичных субальпийских лесов через «кулисы» к криволесью на верхней границе леса эта роль снижается вплоть до почти полного исчезновения влияния ксилофагов на сукцессионные процессы.

УДК 595.768.23:591.53.063(470.40/.43)

ТАМНОБИОНТНЫЕ ДОЛГОНОСИКООБРАЗНЫЕ ЖУКИ (COLEOPTERA: CURCULIONOIDEA) СЕВЕРА ЛЕСОСТЕПИ

И. Н. Дмитриева

BUSH-GRAZING WEEVILS (COLEOPTERA: CURCULIONOIDEA)

I. N. Dmitrieva

В комплексных эколого-фаунистических исследованиях важная роль принадлежит выявлению трофических связей организмов в биогеоценозах. Знание особенностей трофики изучаемых объектов позволяет точнее определить их роль в функционировании экосистемы, выявить конкурентные связи с другими таксонами гильдии и особенности разделения трофических ниш (Джиллер, 1988). С позиций системного анализа это дает возможность проследить направления потоков веществ и энергии. Хорошими модельными объектами для исследования одноступенчатых трофических связей служат насекомые–фитофаги, характеризующиеся высокой численностью, видовым богатством, относительно узким спектром кормовых растений (Lawton, McNeill, 1979; Strong et al., 1984).

Облигатные трофические связи многих насекомых–фитофагов к настоящему времени выявлены. Однако при полевых сборах исследователь часто сталкивается с фактами питания насекомых нехарактерными для них растениями, то есть растениями не тех семейств или жизненных форм, на которых развиваются личинки. Очевидно, что трофический спектр на стадии имаго может быть шире, чем на стадии личинки, но в типичном случае расширение кормового спектра происходит за счет близкородственных видов растений (Smreczynski, 1965, 1966, 1972). Наблюдаемое питание на других видах растений (Луговая, 1970, 1972; Иоаннисиани, 1972 и др.) часто трактуется как случайное, пробное и не учитывается в дальнейших исследованиях консорций. С другой стороны, такие наблюдения могут быть достаточно многочисленными (Шалапенок, Ромашов, 1960; Шустер, 1971; Дмитриева, 2005).

Нами предпринята попытка возможно более полной регистрации всех фактов питания насекомых на растениях. В качестве модельной группы выбраны долгоносикообразные жуки (Coleoptera: Curculionoidea), эволюция которых шла в сторону узкой пищевой специализации (Исаев, 1994). Изучены консортивные связи жуков с растениями кустарникового яруса в связи с большими возможностями дифференцированного количественного сбора. Материал собран в 2004 г. на территории национального парка «Смольный» (Республика Мордовия) методом кошения утяжеленным энтомологическим сачком по основным породам кустарников.

Ниже приведен список тамнобионтов из надсемейства Curculionoidea, сгруппированных по породам кустарников, на которых они обнаружены. Для каждого вида жуков на каждой породе приведены в числителе дроби значения встречаемости (доля укосов, в которых вид присутствует, от общего числа укосов по данной породе), в знаменателе дроби – значения средней плотности на 100 взмахов сачком. По данным показателям можно сделать предварительные выводы о характере пребывания жуков на растениях (случайное, закономерное или локально агрегированное). Порядок расположения видов соответствует убыванию их встречаемости и относительного обилия. Сведения о характерных трофических связях жуков можно почерпнуть из многочисленных источников литературы (Исаев, 1994; Иоаннисиани, 1972; Алеевская, 1975; Арзанов, 1990; Луговая, 1970, 1972; Солодовникова, 1975 и др.).

Ива трехтычинковая – Salix triandra Linnaeus, 1753. Melanapion minimum (Herbst, 1793) – 0,56 / 4,11; Tachyerges decoratus (Germar, 1821) – 0,33 / 2,22; Protapion fulvipes (Fourcroy, 1785) – 0,33 / 2,22; Tachyerges salicis (Linnaeus, 1758) – 0,22 / 1,11; Protapion varipes (Germar, 1817) 0,22 / 0,67; Isochnus flagellum (Ericson, 1902) – 0,11 / 2,22; Taenapion urticarium (Herbst, 1784) – 0,11 / 0,78; Protapion trifolii (Linnaeus, 1768) – 0,11 / 0,78; Anthonomus humeralis (Panzer, 1795) – 0,11 / 0,56; Apoderus coryli (Linnaeus, 1758) – 0,11 / 0,56; Cyanapion alcyoneum (Germar, 1817) – 0,11 / 0,56; Dorytomus salicinus (Gyllenhal, 1827) – 0,11 / 0,56; Nanophyes marmoratus (Goeze, 1777) – 0,11 / 0,56; Phyllobius maculicornis (Germar, 1824) – 0,11 / 0,56; Protapion apricans (Herbst, 1797) – 0,11 / 0,56; Tychius stephensi Schoencherr, 1836 – 0,11 / 0,56; Catapion seniculus (Kirby, 1808) – 0,11 / 0,11; Curculio salicivorus Paykull, 1792 – 0,11 / 0,11; Eutrichapion facetum (Gyllenhal, 1839) – 0,11 / 0,11.

Ива корзиночная – Salix viminalis Linnaeus, 1753. Phyllobius contemptus Steven, 1829 – 0,16 / 1,67; Nanophyes marmoratus – 0,16 / 1,17; Melanapion minimum – 0,16 / 1,00; Hylobitelus transversovittatus (Goeze, 1777) – 0,16 / 0,83; Isochnopterapion loti (Kirby, 1808) – 0,16 / 0,83; Phyllobius oblongus Linnaeus, 1758 – 0,16 / 0,83; Phyllobius pomaceus Gyllenhal, 1834 – 0,16 / 0,83; Polydrusus pterygomalis Boheman, 1840 – 0,16 / 0,83; Sitona suturalis Stephens, 1831 – 0,16 / 0,83; Smicronix coecus Reich, 1797 – 0,16 / 0,83; Tachyerges stigma (Germar, 1821) – 0,16 / 0,83; Zacladus geranii (Paykull, 1800) – 0,16 / 0,83; Protapion varipes – 0,16 / 0,50.

Ива козья – Salix caprea Linnaeus, 1753. Melanapion minimum – 0,80 / 11,00; Protapion fulvipes – 0,80 / 8,00; Curculio salicivorus – 0,40 / 3,00; Protapion trifolii – 0,40 / 3,00; Tachyerges salicis – 0,40 / 3,00; Temnocerus caeruleus (Fabricius, 1798) – 0,20 / 1,00.

Ива мирзинолистная – Salix myrsinifolia Linnaeus, 1753. Cyanapion spencei (Kirby, 1817) – 1,00 / 5,00; Melanapion minimum – 1,00 / 5,00.

Ива пятитычинковая – Salix pentandra Linnaeus, 1753. Notaris scirpi Fabricius, 1792 – 1,00 / 5,00; Phyllobius oblongus – 1,00 / 5,00.

Лещина обыкновенная – Corylus avellana Linnaeus, 1753. Protapion fulvipes – 1,00 / 36,44; Eutrichapion ervi (Kirby, 1808) – 0,11 / 0,78; Curculio nucum Linnaeus, 1758 – 0,11 / 0,56; Phyllobius argentatus (Linnaeus, 1758) – 0,11 / 0,56; Polydrusus cervinus (Linnaeus, 1758) – 0,11 / 0,56; Acalles echinatus (Bonsdorff, 1785) – 0,11 / 0,11; Eutrichapion viciae (Paykull, 1800) – 0,11 / 0,11.

Малина обыкновенная – Rubus idaeus Linnaeus, 1753. Protapion fulvipes – 0,71 / 53,71; Eutrichapion viciae – 0,43 / 3,57; Strophosoma capitatum (De Geer, 1775) – 0,28 / 9,28; Phyllobius contemptus – 0,14 / 2,14; Eusomus ovulum Germar, 1824 – 0,14 / 1,86; Eutrichapion ervi – 0,14 / 1,43; Phyllobius pomaceus – 0,14 / 1,00; Tanymecus palliatus (Fabricius, 1793) – 0,14 / 1,00; Anthonomus rubi (Herbst, 1795) – 0,14 / 0,88; Betulapion simile (Kirby, 1808) – 0,14 / 0,71; Brachonyx pineti (Paykull, 1792) – 0,14 / 0,71; Brachysomus echinatus – 0,14 / 0,71; Cyanapion gyllenhali (Kirby, 1808) – 0,14 / 0,71; Isochnopterapion loti – 0,14 / 0,71; Otiorhynchus ovatus (Linnaeus, 1758) – 0,14 / 0,71; Oxystoma craccae (Linnaeus, 1767) – 0,14 / 0,71; Polydrusus pterygomalis – 0,14 / 0,71; Protapion apricans – 0,14 / 0,71; Protapion trifolii – 0,14 / 0,71; Tychius picirostris (Fabricius, 1787) – 0,14 / 0,71.

Шиповник коричный – Rosa majalis Herrmann, 1777. Protapion fulvipes – 0,40 / 14,20; Otiorhynchus ovatus – 0,40 / 4,20; Phyllobius contemptus – 0,40 / 3,40; Eutrichapion facetum – 0,20 / 2,60; Sitona lineatus (Linnaeus, 1758) – 0,20 / 1,40; Taenapion urticarium – 0,20 / 1,40; Liophloeus tessulatus (Műller, 1776) – 0,20 / 1,00; Perapion curtirostre (Germar, 1817) – 0,20 / 1,00.

Ракитник русский – Chamaecytisus ruthenicus Fisch. ex Woloszcz, 1792. Sitona striatellus Gyllenhal, 1834 – 1,00 / 12,14; Strophosoma capitatum – 0,57 / 4,00; Exapion elongatulum (Desbrochers, 1891) – 0,57 / 2,43; Polydrusus confluens Stephens, 1831 – 0,57 / 2,28; Exapion corniculatum (Germar, 1817) – 0,43 / 2,57; Otiorhynchus ovatus – 0,43 / 2,00; Eutrichapion viciae – 1,71 / 1,43; Protapion fulvipes – 1,71 / 1,43; Pseudostenapion simum (Germar, 1817) – 1,71 / 1,00; Polydrusus cervinus – 0,14 / 0,71; Sitona macularius (Marsham, 1802) – 0,14 / 0,57; Glocianus molleri (Thomson, 1868) – 0,14 / 0,43; Protapion apricans – 0,14 / 0,43; Pseudoperapion brevirostre (Herbst, 1797) – 0,14 / 0,43; Sitona sulcifrons (Thunberg, 1798) – 0,14 / 0,28.

Карагана желтая – Caragana arborescens Linnaeus, 1753. Protapion trifolii – 1,00 / 5,00.

Бересклет бородавчатый – Euonymus verrucosa Scopoli, 1763. Protapion fulvipes – 1,00 / 6,28; Strophosoma capitatum – 0,28 / 1,43; Oxystoma craccae – 0,14 / 2,86; Oxystoma pomonae (Fabricius, 1798) – 0,14 / 1,00; Anthonomus phyllocola (Herbst, 1795) – 0,14 / 1,00; Phyllobius contemptus – 0,14 / 0,71.

Бузина кистевидная – Sambucus racemosa Linnaeus, 1753. Protapion fulvipes – 1,00 / 21,50; Anthonomus pomorum (Linnaeus, 1758) – 0,50 / 2,50; Eutrichapion viciae – 0,50 / 2,50; Oxystoma craccae – 0,50 / 2,50.

Жимолость лесная – Lonicera xylosteum Linnaeus, 1753. Orchestes lonicerae Herbst, 1795 – 0,75 / 26,00; Rhamphus oxyacanthae Marsham, 1802 – 0,25 / 3,25; Strophosoma capitatum – 0,25 / 2,50; Byctiscus betulae (Linnaeus, 1758) – 0,25 / 2,50.

Калина обыкновенная – Viburnum opulus Linnaeus, 1753. Melanapion minimum – 1,00 / 25,00.

Несомненно, ряд приведенных трофических связей носит случайный характер. Несмотря на это, подобная информация может быть использована при анализе животного населения смешанных и сосновых лесов севера Лесостепи Приволжской возвышенности. Приведенные данные расширяют трофические спектры ряда видов (Protapion, Eutrichapion, Oxystoma и др.), считавшихся облигатными хортобионтами.

Автор выражает искреннюю признательность Л. В. Егорову (Чебоксары) и Б. А. Коротяеву (ЗИН РАН, Санкт-Петербург) за консультации и проверку правильности определения материала.

УДК 595.799:502.752

ФАУНА И ЭКОЛОГИЯ ПЧЕЛ И ШМЕЛЕЙ

Е. Н. Дугина

FAUNA AND ECOLOGY OF BEES AND BUMBLEBEES

E. N. Dugina

Особенностью ботанических садов является большое число видов растений (среди которых много интродуцированных) на очень малой территории и высокое разнообразие микробиотопов. Ботанический сад Сумского государственного педагогического университета им. А. С. Макаренко – объект природно-заповедного фонда области, который имеет статус ботанического сада местного значения. В нем на площади 4,76 га произрастает более 1100 видов растений, треть из которых представляют местную флору, а 160 видов относятся к редким и исчезающим. Большая коллекция растений, дающих нектар и пыльцу, а также наличие подходящих мест гнездования (газоны, старые деревья, полые стебли травянистых растений) благоприятны для существования здесь многих видов перепончатокрылых надсемейства Apoidea. Исследованиями 2000, 2002–2005 гг. выявлено 66 видов пчел и шмелей, относящихся к 6 семействам и 26 родам, на цветах 50 видов растений. Далее приводятся результаты этих исследований.

Семейство Halictidae

Halictus sajoi Blüthgen – 26.08.04, Linum flavum. H. malachurus (Kirby) – 8.05.05, Pulsatilla nigricans, 1♀; 7.07.05, Gypsophila paniculata, 1♀, Potentilla sp., 1♀. H. maculatus Smith – 26.06.05, Dianthus sp., 2♀♀; 7.07.05, Sedum acre, 1♂; 8.09.04, Leucanthemum vulgare, 1♀. H. simplex Blüthgen – 26.06.05, Linum flavum, 1♀. Evyleus calceatus (Scopoli) – 7.07.05, Malope trifida, 1♀; 7.10.04, Aster Novae-Angliae, 5♂♂. E. damascenum (Perez) – 16.06.05, Heracleum sp., 1♀. E. linearis (Schenck) – 15.04.05, Ficaria verna, 3♀♀. E. marginatus (Brulle) – 2.05.05, ♀♀ фуражировали норки на клумбе; 11.05.05, Pulsatilla nigricans, 8♀♀, Taraxacum officinale, 5♀♀. E. morio (Fabricius) – 8.05.05, Taraxacum officinale, 1♀; 20.05.05, Ajuga genevensis, 2♀♀; 30.07.05, Campanula carpatica, 9♂♂. E. pauxillus (Schenck) – 16.06.05, Anthemis tinctoria, 5♀♀; 26.06.05, Anthemis tinctoria, 4♀♀. E. politus (Schenck) – 15.04.04, Ficaria verna, 8♀♀, Gagea minima, 5♀♀; 8.05.05, Taraxacum officinale, 2♀♀; 7.07.05, Malope trifida, 2♀♀; 8.10.04, Aster Novae-Angliae, 12♂♂. E. pygmaeus (Schenck) – 7.07.05, Gypsophila paniculata, 2♀♀. E. setulosus (Strand) – 16.06.05, Anthemis tinctoria, 5♀♀. Lasioglossum morbillosus Kriechbaumer – 25.08.04, Campanula carpatica, 1♂. Rophites quinquespinosus Spinola – 7.07.05, Ballota nigra, 1♂. Seladonia subaurata (Rossi) – 7.07.05, Anthemis tinctoria, 2♀♀, Gypsophila paniculata, 1♀; 30.07.05, Stenactis annua, 1♀. S. tumulorum (Linnaeus) – 25.05.05, Ajuga genevensis, 2♀♀. Systropha curvicornis (Scopoli) – 7.07.05, Convolvulus arvense, 1♂.

Семейство Megachilidae

Семейство Colletidae

Семейство Melittidae

Семейство Andrenidae

Семейство Apidae

БИОРАЗНООБРАЗИЕ И ЭКОЛОГИЯ

В. Г. Дядичко

BIODIVERSITY AND ECOLOGY OF AQUATIC

V. G. Dyadichko

Специальные исследования водных плотоядных жуков юга Правобережной Украины и, в частности, Одесской области до сих пор практически не проводились. Поэтому имеющиеся в литературе данные по этому вопросу весьма скудны. Нам известны только работы Е. А. Куликовского (1897), Д. В. Знойко (1929), В. В. Полищука (1974), А. В. Гонтаренко и В. Г. Дядичко (2003).

Материалом для настоящего сообщения послужили около 40 000 экземпляров различных Hydradephaga из семейств Haliplidae, Noteridae, Dytiscidae и Gyrinidae, собранные автором в 2000–2005 гг. в бассейнах рек Большого Куяльника, Тилигула, Савранки и Днестра.

Долины рек являются интразональными биотопами, по которым идет распространение видов, несвойственных данной местности.

Население русловых стаций пересыхающих рек Большого Куяльника и Тилигула составляют 47 видов водяных плотоядных жуков. Чаще других здесь встречаются Peltodytes caesus (Duftschmidt, 1805), Haliplus ruficollis (Degeer, 1774), Noterus crassicornis (Müller, 1776), N. clavicornis (Degeer, 1774), Hygrotus inaequalis (Fabricius, 1777), Hydrovatus cuspidatus (Kunze, 1818), Hyphydrus ovatus (Linnaeus, 1761), Laccophilus minutus (Linnaeus, 1758), L. variegatus (Germar, 1812), Agabus labiatus (Brahm, 1790), Dytiscus dimidiatus Bergstresser, 1778, Graphoderes cinereus (Linnaeus, 1758) и G. austriacus (Sturm, 1834).

Реофилы и обитатели родников составляют 17,0 % и представлены 6 видами: Haliplus lineaticollis Marsham, 1802, H. heydeni Wehnke, 1875, H. fluviatilis Aube, 1836, Laccophilus hyalinus (Degeer, 1774), Ilybius fenestratus (Fabricius, 1781), Hydaticus grammicus Germar, 1830. Эти виды живут как в спокойных местах у берега, так и на стрежени; в жаркое лето, когда река превращается в цепь луж и течение в ней прекращается, они исчезают.

Потамофилы представлены 17 видами, что составляет 36,2 %: P. caesus, Haliplus ruficollis, H. furcatus Seidlitz, 1887, H. fulvus (Fabricius, 1801), N. crassicornis, Hydroporus angustatus Sturm, 1835, Graptodytes bilineatus (Sturm, 1835), Bidessus nasutus Sharp, 1887, H. cuspidatus, H. ovatus, Agabus undulatus (Schrank, 1776), A. labiatus, Rhantus notatus (Fabricius, 1781), D. dimidiatus, G. cinereus, G. austriacus, Cybister lateralimarginalis (Degeer, 1774). Лимнофилы представлены 21 видом и составляют 46,8 %: Haliplus variegatus Sturm, 1834, N. clavicornis, Hydroporus planus (Fabricius, 1781), Coelambus impressopunctatus (Schaller, 1783), C. parallelogrammus (Ahrens, 1812), H. inaequalis, Hydroglyphus geminus (Fabricius, 1792), L. minutus, L. variegatus, Copelatus ruficollis (Schaller, 1783), Agabus bipustulatus (Linnaeus, 1767), Ilybius obscurus (Marsham, 1802), Il. similis Thomson, 1854, Rhantus pulverosus (Stephens, 1828), Colymbetes fuscus (Linnaeus, 1758), Hydaticus transversalis (Pontoppidan, 1763), H. seminiger (Degeer, 1774), Acylius sulcatus (Linnaeus, 1758), A. canaliculatus (Nicolai, 1822), Gyrinus natator Linnaeus, 1758, G. substriatus Stephens, 1827.

По мере прогрева воды, падения ее уровня и связанного с этим снижения скорости течения увеличивается разнообразие сначала потамофильных, а затем и стагнофильных форм;

Фауна малой непересыхающей реки Савранки насчитывает 29 видов Hydradephaga и отличается крайним своеобразием. Типичными обитателями русловых стаций этой реки являются Haliplus immaculatus Gerhardt, 1877, H. ruficollis, H. heydeni, H. fluviatilis, N. crassicornis, Hygrotus versicolor (Schaller, 1783), H. inaequalis, L. hyalinus, Il. fenestratus, Platambus maculatus (Linnaeus, 1758), G. cinereus, G. austriacus, Orectochilus villosus (Müller, 1776). Многие из них очень редки или вовсе отсутствуют в других водоемах Одесской области.

Реофилы разнообразны и многочисленны, представлены 8 видами (27,6 %): H. heydeni, H. fluviatilis, H. immaculatus, H. versicolor, L. hyalinus, Il. fenestratus, P. maculatus, O. villosus. Потамофилы находят для себя подходящие условия в заводях реки, на границе стоячей и проточной воды и представлены 10 видами (34,5 %). Стагнофилы и более-менее эврибионтные формы развиваются в самых мелких местах заливов, где течение полностью отсутствует. Это 11 видов жуков, что составляет 37,9 %.

В фауне Савранки много стенобионтных реофильных видов, которые легко могут исчезнуть при трансформации их местообитаний. В связи с этим необходимо принять меры по охране данной экосистемы, не допускать увеличения уровня антропогенной нагрузки.

Русловые стации Днестра отличаются бедным видовым составом, что связано, по-видимому, с мутностью днестровской воды, так как в значительно более прозрачном Южном Буге население Hydradephaga весьма разнообразно. Всего здесь обнаружено 23 вида водяных плотоядных жуков. Чаще других здесь встречаются P. caesus, H. ruficollis, N. crassicornis, N. clavicornis, L. minutus, C. lateralimarginalis.

Реофилы представлены одним видом – H. fluviatilis, что составляет 4,3 %. Потамофилы представлены 11 видами, что составляет 47,8 % (H. fulvus, Rhantus latitans Sharp, 1882, G. сinereus и др.). Лимнофилы представлены практически эврибионтными видами, такими как N. clavicornis, H. inaequalis, G. natator и другие – всего 10 видов, 43,5 %.

Фауна водных Adephaga разливов рек насчитывает 54 вида. Столь богатый видовой состав объясняется чрезвычайно большим разнообразием условий обитания жуков на затапливаемой рекой территории. Различные участки разливов (иногда удаленные друг от друга всего на несколько метров) могут отличаться проточностью, температурой, глубиной, характером грунта и растительности, значением рН и т.д., в результате чего виды с самыми разными требованиями к среде обитания могут найти здесь подходящие условия для существования и развития. Только здесь встречаются очень редкие Graphoderes zonatus (Hoppe, 1795) и Hydroporus palustris (Linnaeus, 1761).

Реофилы представлены одним видом – H. heydeni, что составляет 1,9 %. Этот вид поселяется в тех местах разливов, где имеется течение. Наиболее разнообразны в разливах потамофилы – 26 видов (48,1 %), а также лимнофилы – 27 видов (50,0 %), причем наряду с практически эврибионтными формами встречаются и олиготопные стагнофилы – Haliplus fulvicollis Ericson, 1837, C. parallelogrammus и др.

Заселение разливов начинается сразу после их образования (обычно уже в конце февраля). Первыми в них поселяются реофильные и эвритопные формы, позже (обычно во второй половине марта) появляются потамофилы, большинство которых принадлежит к весенней фенологической группе, максимум их развития приходится на апрель. В дальнейшем (по мере прогрева воды, ее обмеления и уменьшения проточности) происходит закономерное уменьшение доли потамофилов, а стагнофильная группа достигает наибольшего развития, что наблюдается обычно в мае.

Пойменные лужи и озера образуются после высыхания разливов в низких местах берега или путем просачивания речной воды через почву в расположенные рядом низменности. В первом случае их фауна формируется из населения разливов и меняется лишь через

Пойменные водоемы очень разнообразны по времени существования, площади зеркала, глубине, температуре, характеру грунта и растительности, солености и рН, что обуславливает богатое и разнообразное население водных плотоядных жуков (56 видов), среди которых немало стенобионтов (H. lineaticollis, H. fulvicollis, Hydroporus pubescens (Gyllenhal, 1808), Coelambus confluens (Fabricius, 1787), C. parallelogrammus, Dytiscus circumcinctus Ahrens, 1811). Из них H. pubescens и D. circumcinctus в Одесской области не встречаются в других стациях.

Перевыпас скота оказывает крайне негативное воздействие на состояние пойменных экосистем и их обитателей, в том числе и на водных плотоядных жуков. Так, в пойме р. Большой Куяльник в черте с. Долинское Ананьевского р-на Одесской области видовой состав Hydradephaga резко обеднен по сравнению с таковым на участках, удаленных от села. В сообществе жуков наблюдалось повышение доли эврибионтных видов, сокращение количества потамофилов и исчезновение реофильных и стенобионтных видов.

УДК 591.5:595.796(571.17)

МУРАВЬИ (HYMENOPTERA: FORMICIDAE)

Н. И. Еремеева, С. В. Блинова

ANTS (HYMENOPTERA: FORMICIDAE)

N. I. Eremeeva, S. V. Blinova

Изучение мирмекокомплексов проводили в крупном индустриальном центре – г. Кемерово, на территории которого сосредоточены предприятия энергетической, химической, топливной промышленности. Для проведения исследования на территории города были выбраны два лесных участка: березовый и сосновый леса. Березовый лес расположен в 10 км от промышленной зоны города в юго-восточном, а сосновый лес – в 5 км в восточном направлении. Оба местообитания являются «экологическими окнами», под которыми понимаются участки с сохранившимися элементами естественной растительности в пределах урбанизированной территории. Выбросы предприятий промышленной зоны распространяются на эти леса в слабой степени, так как в городе преобладающими являются ветры южной четверти горизонта. В качестве контроля использовали усредненные данные, полученные в аналогичных лесах, расположенных на удалении не менее 30 км от черты города против розы ветров. Сбор и количественный учет гнезд муравьев и математическая обработка производились стандартными методами.

В результате проведенных исследований установлено, что в городских лесах обитает 15 видов муравьев, в то время как в контрольных – 22 вида (табл.). При этом в березовых лесах обнаружено 14 видов (6 – в городе, 14 – в контроле), а в сосновых – 19 видов (13 и 14 видов, соответственно). Изменение фауны муравьев в городских сосновых и березовых лесах идет в одинаковой степени. Коэффициент фаунистического сходства лесов разных типов в городе и контроле составляет менее 50 % и достоверно не отличается. Изменение видового состава муравьев в городских березовых лесах происходит за счет исчезновения части видов, а в сосновых идет замена одних видов другими, в основном за счет замены муравьев рода Lasius на виды родов Formica и Myrmica.

Плотность гнезд муравьев в березовых лесах за городом возрастает, а в сосновых лесах снижается (см. табл.). Наибольшие изменения обнаружены в сосновых лесах, так как для них получен наименьший коэффициент сходства по плотности гнезд. Городские леса отличаются наибольшей степенью монодоминантности комплексов муравьев, так как для них получен наименьший индекс разнообразия населения. Доминируют по плотности гнезд в городских лесах виды, являющиеся массовыми на всей территории Кузнецкой котловины, где расположен г. Кемерово. Это L. platythorax, L. niger, M. rubra. Наиболее многочисленны гнезда муравьев рода Lasius. На них приходится 71,2 % гнезд в березовом и 69,5 % гнезд – в сосновом лесу, в то время как в загородных лесах – 33,1 % и 17,8 %, соответственно. Наиболее часто в лесных урбанизированных ценозах встречаются гнезда муравьев L. platythorax, которые и определяют степень монодоминантности мирмекокомплексов. Напротив, численность гнезд L. flavus в городских березовых лесах снижается, а в сосновых они не обнаружены.

В контрольных лесах преобладают муравьи рода Formica, особенно представители подрода Formica (s. str.). Отмечено увеличение не только числа видов этого рода, но и плотности их гнезд. В наибольшей степени изменяется представительство рода Formica в березовых лесах, где количество видов возрастает с 1 до 8, а плотность гнезд – с 2 гнезд/га до 94,4 гнезда/га по сравнению с городом (отличия достоверны при p < 0,05). В городском сосновом лесу обнаружены четыре вида рода Formica, а в контроле – 5 видов. При этом плотность гнезд возросла с 16,0 до 88,8 гнезд/га (отличия достоверны при p < 0,05).

Таблица. Изменеие видового состава и плотности гнезд муравьев (гнезд/га)