Научно-методический журнал №4 (11) 2009 Основан в 2005 году Выходит 4 раза в год Учредитель и издатель

Особенности проявления дополнительных следов выстрела из данного автомата не исследовались, что негативно сказывается на возможностях установления дистанции близкого выстрела как при осмотре места происшествия, так и при производстве судебно-баллистических исследований.

Данное обстоятельство потребовало провести соответствующие экспериментальные исследования.

Экспериментальная стрельба производилась из трех автоматов 9А-91 с малоизношенными каналами стволов, патронами СП-5 (9х39) в мишени размером 30х30 см из белой бязи малой и средней степени изношенности на дистанциях от 0 см (упор) до 200 см. Использовались патроны одного завода-изготовителя и одного года выпуска.

Результаты экспериментов позволили установить следующие закономерности.

При выстрелах с дистанций до 2 см, в результате механического действия пороховых газов и предпульного столба воздуха, образуется крестообразно-лоскутный разрыв с направлением распространения его элементов в горизонтальной и вертикальной плоскостях. Размер линейных разрывов при выстрелах в упор от 20 мм до 105 мм на дистанциях 1—2 см до 30 мм. На дистанциях от 3 см до 5 см механическое действие предпульного столба воздуха и пороховых газов падает и они формируют линейный разрыв длиной от 2 мм до 5 мм. На дистанциях свыше 7 см механическое действие предпульного столба воздуха и пороховых газов отсутствует. Повреждение формируется пулей.

Механическое действие зерен пороха, как правило, не наблюдается.

Термическое действие пороховых газов и зерен пороха наблюдается на дистанциях до 5 см в виде локальных слабовыраженных участков опаления поверхностного слоя нитей утка и основы желтовато-коричневого цвета, преимущественно в зоне краев повреждения.

Поясок обтирания диаметром до 9,5 мм начинает просматриваться с дистанций от 10 см. На дистанциях до 10 см он маскирован копотью выстрела.

Копоть выстрела с разной степенью интенсивности отмечается на дистанциях от 0 см (упор) до 45 см. В отдельных случаях копоть крайне слабой интенсивности может наблюдаться и на дистанции до 50 см.

На дистанциях от 0 см до 15 см копоть отлагается в виде двух зон — центральной и периферийной. Периферийная зона значительно меньшей интенсивности. Отложение копоти в центральной зоне при стрельбе с дистанции от 3 до 8—9 см интенсивное черного цвета, в периферийной — темно-серого цвета островкового характера. При этом просматриваются отложения копоти в виде колец, радиальных лучей или их фрагментов.

На дистанциях от 10—12 см отложение копоти в центральной зоне интенсивное темно-серого цвета, в периферийной зоне серого цвета, облачного и островкового характера, границы между зонами начинают размываться, свыше 15 см границы между зонами не определяются. На дистанциях 15—20 см отложение серого и светло-серого цвета облачного характера, 25—35 см отложение слабовыраженное, светло-серого цвета, облачного характера. На дистанциях свыше 35 см и до 45 см отложение крайне слабой интенсивности, на дистанциях от 45 см до 50 см отложение копоти крайне слабой интенсивности может проявляться в отдельных случаях.

Единичные зерна пороха начинают просматриваться уже при выстрелах в упор. На дистанциях от 1 см до 5 см, включительно, количество зерен пороха незначительное, располагаются, в основном, в центральной зоне отложения копоти. Количество зерен пороха несколько возрастает на дистанциях от 7 см и до 30 см, распределение их относительно равномерное. С дистанции 30 см количество зерен пороха начинает уменьшаться, и на дистанциях свыше 70 см наблюдаются единичные зерна пороха.

В целом следует отметить, что количество зерен пороха значительно меньше количества зерен пороха при стрельбе с таких же дистанций из 9,0 мм оружия патронами 9х18 и 9х19. Видимо, это связано с тем, что при стрельбе из автомата используются патроны с тяжелой пулей с дозвуковой скоростью.

Выявление с помощью ДКМ гомогенного отложения ионов меди возможно на дистанциях до 50 см. При этом на дистанциях до 20 см наблюдается две зоны отложения — центральная и периферийная. Отложение в периферийной зоне значительно меньшей интенсивности, чем в центральной.

При выстрелах в упор гомогенное отложение в центральной зоне диаметром до 40 мм, с дистанции 3 см — диаметром до 70 мм, от 5 см до 7 см — диаметром до 80 мм, 10 см — диаметром до 60 мм, 15 см — диаметром до 55 мм. На дистанциях от 20 см до 50 см гомогенное отложение на центральную и периферийную зону не разделяется. Гомогенное отложение на дистанции 20 см диаметром до 170 мм, 25 см — до 180 мм. Свыше 25 см границы гомогенного отложения размыты и не определяются.

Мелкоочаговые и точечные отложения ионов меди наблюдались при выстрелах со всех исследуемых дистанций.

При выстрелах с дистанций до 1—2 см точечные и мелкоочаговые отложения в основном наблюдаются в зоне диаметром до 70 мм, с дистанций от 3 см до 5 см — в зоне диаметром до 100 мм, 7 см — в зоне диаметром до 140 мм, 10 см — в зоне диаметром до 150 мм, 15 см — в зоне диаметром до 150170 мм. Плотность мелкоочаговых и точечных отложений на данных дистанциях увеличивается к краям повреждения.

При стрельбе с дистанций свыше 15 см мелкоочаговые и точечные отложения распределены относительно равномерно. На дистанциях 20—35 см отложения распределяются в зоне диаметром до 220 мм. На дистанциях свыше 40 см отложения распределяются по площади всей мишени (300х300 мм). На дистанциях свыше 70 см точечные отложения преобладают над мелкоочаговыми.

Наибольшее количество мелкоочаговых и точечных отложений ионов меди наблюдается на дистанциях от 7 см до 45 см. На дистанциях от 50 и до 150 см количество мелкоочаговых и точечных отложений незначительно.

При выстрелах с дистанций свыше 150 до 200 см наблюдаются единичные мелкоочаговые и точечные отложения ионов меди, распределенные относительно равномерно.

Проведенные нами эксперименты позволили установить следующие предельные дистанции проявления дополнительных следов выстрела на белой бязи при стрельбе из 9,0 мм автомата 9А-91:

При производстве обыска следователь постоянно находится в состоянии морального напряжения, готовности к отражению противоправных, порой совершенно нелогичных действий обыскиваемых лиц.

Одним из основных тактических правил производства обыска является внезапность его проведения. Законодатель предоставил следователю право проводить это следственное действие в исключительных (не терпящих отлагательства) случаях без получения судебного решения с последующим уведомлением судьи и прокурора о проведенном обыске в суточный срок. По утверждению Р. Р. Рахматуллина, наибольшая результативность обыска достигается при проведении его в первые сутки после совершения преступления (88,2 %). Обыски, проведенные спустя 10 дней, гораздо менее результативны (48 %) [1].

При производстве обыска в конфликтной ситуации необходимо соблюдать и другие тактические правила — корректность поведения обыскивающих, планомерность производства обыска и использование научно-технических средств. Если обыск хорошо спланирован, проведен последовательно, с наименьшими затратами времени, он вызывает меньше оснований для оказания противодействия, чем обыск не продуманный, а потому не лишенный ошибок и промахов. Применение технических средств также способствует более быстрому обнаружению тайников. Уже сама быстрота осуществления следственного действия идет на пользу бесконфликтных взаимоотношений. Применение технических средств во многих случаях способствует и предотвращению ненужного уничтожения или повреждения имущества. Нужно учитывать, что неоправданное причинение вреда имуществу обыскиваемых неминуемо приводит к возникновению либо усилению уже имеющегося конфликта.

Большое значение имеет вопрос и о выборе понятых. К их подбору следует подходить с осторожностью, чтобы в их числе не оказались заинтересованные лица. В качестве понятых целесообразно приглашать лиц, незнакомых с обыскиваемыми, а еще лучше — незнакомых между собой. Нежелательно подбирать понятых из числа соседей обыскиваемого, особенно в случаях, когда нет информации о характере их взаимоотношений. Известны случаи, когда соседи, находясь в хороших отношениях с обыскиваемыми, оказывали противодействие следственно-оперативной группе или в дальнейшем давали ложные показания об обстоятельствах, связанных с проведением обыска [2].

В каждом конкретном случае следователь должен решить вопрос: проводить ли обыск в присутствии лица, в помещении которого он проводится, или без него, в присутствии кого-либо из совершеннолетних членов его семьи. Необходимо учитывать, что если при обыске в присутствии обыскиваемого будут обнаружены искомые предметы, изобличающие его в совершении преступления, то это может привести к даче им правдивых показаний. И, напротив, если обыск, произведенный в присутствии обыскиваемого, окажется безрезультатным, то это укрепит его установку на отрицание своей причастности к расследуемому преступлению [3].

Обыск в помещении необходимо начинать с личного обыска лиц, у которых он проводится. Проводить личный обыск нужно сразу же после проникновения в помещение, поскольку конфликтующие могут совершить нападение на обыскивающих, используя при этом имеющееся при них оружие. На практике личный обыск часто проводится в два этапа: первый этап сводится к прощупыванию одежды с целью отыскания оружия, после чего (на втором этапе) субъект обыскивается уже более тщательно. Все находящиеся в помещении лица должны находиться под пристальным наблюдением специально выделенного для этого участника следственно-оперативной группы, готового в любой момент пресечь попытки сокрытия отдельных предметов, уничтожения доказательств, нападения на членов СОГ и т. д.

Перед началом поисковых действий следователь обязан предложить обыскиваемому выдать искомые предметы. В некоторых случаях, в надежде на прекращение обыска, лицо действительно выдает эти предметы. В подобных ситуациях не стоит отказываться от продолжения следственного действия, так как следователь не всегда знает точное наименование и количество искомого. Кроме того, в помещении могут находиться предметы, изъятые из гражданского оборота.

Если по одному уголовному делу необходимо провести несколько обысков у разных лиц либо у одного лица на разных объектах (в квартире, на даче, в гараже и т. д.), для их производства формируется необходимое количество следственно-оперативных групп. В целях предупреждения сговора между обыскиваемыми лицами, лишения их возможности связаться с близкими и организовать сопротивление СОГ, проводить групповые обыски нужно внезапно и одновременно на всех объектах. Одним из эффективных тактических приемов, используемых при производстве групповых обысков, является сообщение следователем обыскиваемому об обнаружении искомых предметов у его соучастников.

В случаях, если следователю известно местонахождение разыскиваемых предметов, но из тактических соображений необходимо скрыть источник своей осведомленности, следователь подходит к известному ему месту путем последовательного и систематического проведения поисков на других объектах. При этом можно использовать научно-технические средства, создав видимость, что именно они указали местонахождение отыскиваемых предметов. В таких случаях особенно важно обращать внимание обыскиваемых и понятых на демаскирующие признаки тайников, по которым, якобы, и было обнаружено искомое.

Для предотвращения конфликтов нужно применять дополнительные меры по фиксации отдельных действий следователя. Те из них, которые наиболее значительно затрагивают интересы граждан, необходимо мотивировать в протоколе следственного действия и фиксировать на фото-, видеопленку. Например, если следователь вспарывал обивку мягкой мебели, ему следует указать, чем это было вызвано, а также мотивировать невозможность извлечения искомого каким-либо другим способом, наносящим меньший ущерб имуществу. Обязательно отражаются и мотивируются в протоколе принудительные меры, примененные к самим обыскиваемым или их близким. Факты противодействия, как и меры, принятые следователем для его преодоления, также должны фиксироваться в протоколе следственного действия и с помощью видеозаписи. Подобная фиксация даст возможность уже в процессе обыска оказать определенное психологическое воздействие на противодействующих лиц, а также в дальнейшем не позволит им превратно истолковать действия следователя.
Нередко в случае обнаружения искомых предметов обыскиваемые заявляют о том, что эти предметы им не принадлежат (например, оставлены случайными знакомыми), либо о том, что указанные предметы подброшены им членами СОГ. Для предупреждения подобных ситуаций перед началом производства поисковых действий рекомендуется спросить обыскиваемого о наличии в помещении чужого имущества. В процессе же самого обыска необходимо следить за тем, чтобы понятые не только постоянно сопровождали каждого обыскивающего, но и внимательно следили за их действиями, чтобы в случае необходимости могли подтвердить место обнаружения искомого. Кроме того, в некоторых случаях понятых целесообразно привлекать и к непосредственному извлечению искомых предметов из тайников или других мест сокрытия. Моменты обнаружения данных предметов необходимо фиксировать на фото-, видеокамеру.

Иногда успех проведения обыска обеспечивается с помощью таких тактических приемов, как создание преувеличенного представления об объеме доказательств; словесная разведка. В некоторых случаях членам СОГ удается спровоцировать ситуацию, когда обыскиваемый или члены его семьи в ходе обыска пытаются перепрятать искомые объекты.

Я. В. Краснощеков рекомендует в качестве тактического приема использование повторных обысков, следующих один за другим (в течение одного-двух часов). Повторный обыск в этом случае проводится по постановлению следователя. В промежутке между первоначальным и повторным обыском за домом (квартирой) устанавливается наблюдение. В таких случаях преступники зачастую выносят искомое из дома, перепрятывают его в другом месте либо, успокаиваясь, вообще перестают его прятать. Неожиданный повторный обыск может застать их врасплох. В случаях вывоза имущества из обыскиваемого помещения его новое местонахождение можно будет легко установить [4].

Поскольку обыск чаще всего проводится в конфликтной обстановке, предметы, обнаруженные при проведении этого следственного действия, более тщательно желательно осматривать не на месте обыска, а в кабинете следователя, что обеспечит более качественный осмотр изъятого.

В этой связи действующий уголовный процесс России вряд ли можно отнести к диалектически выдержанному процессу. Возьмем, например, такие диалектические противоположности, как цель и средства. С позиции диалектики цель всегда отлична от средств, и стирать, затушевывать различие между ними нельзя, не следует. Статья 6 УПК РФ «Назначение уголовного судопроизводства» претендует на цель уголовного процесса. Но ведь статья 6 УПК РФ — это принцип уголовного судопроизводства, т. е. средство, как и другие уголовно-процессуальные принципы. В юридической литературе отмечено: «В настоящей статье в принцип уголовного судопроизводства возведено назначение самой уго-ловно-процессуальной деятельности, т. е. цели» [2]. Выходит, что средство (принцип процесса) отождествляется с целью уголовного процесса (судопроизводства), т. е. принцип (средство) стал самоцелью. Но, как отмечено, цель должна всегда выходить за пределы средств. Это значит, что цель уголовного процесса должна быть выражена в тексте закона в отдельной статье, не входящей в главу «Принципы уголовного судопроизводства». Но в том-то и дело, что концептуальная сущность действующего УПК РФ состязательная, все в нем осостязательствовано, все подчинено и служит состязательности; осостязательствованы, соответственно, и все принципы уголовного судопроизводства. При ближайшем рассмотрении и статья 6 УПК РФ «Назначение уголовного судопроизводства» выражает состязательную суть всего УПК РФ — состязательную деятельность сторон: обвинения (защита прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений — п. 1 ч. 1 ст. 6 УПК РФ) и защиты (защита личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод — п. 2 ч. 1 ст. 6 УПК РФ). И равенство сторон в состязательном процессе: «Уголовное преследование… в той же мере отвечает назначению уголовного судопроизводства, что и отказ от уголовного преследования…» (ч. 2 ст. 6 УПК РФ).

Словом, состязательность, состязательная форма процесса в УПК РФ самодостаточна, самоценна и выступает самоцелью, что может быть выражено формулой: «состязание для состязания»; в состязании побеждает более сильная сторона, соответственно, объективная истина, как цель уголовного процесса, при таком подходе оказывается излишней, поскольку все решается процедурой состязания сторон и ее исходом. Однако подлинная цель должна непременно выходить за пределы принципов процесса (т. е. средств), за пределы процессуальной формы, за пределы состязательности; принципы процесса не должны быть «сами по себе», но должны служить достижению определенной цели. И такой важной социально значимой целью должно быть: полное раскрытие преступлений, установление объективной истины по уголовным делам, неотвратимость ответственности виновных (в отличие от предоставления узаконенного шанса действительно виновному уходить от заслуженной ответственности, используя состязательно-выигрышную процедуру процесса). Иначе выходит, что уголовный процесс обесцелен, по сути, «замкнут на себя» («состязание для состязания»).

Но не прагматическую выгоду той или другой стороне (в зависимости от выигрыша — проигрыша состязательного поединка) призван нести по своей исконной природе уголовный процесс, но — большую социальную пользу государству, обществу путем бескомпромиссной борьбы с преступностью (достоверное раскрытие преступлений). Уголовный процесс не должен сводиться к взаимному противоборству процессуальных сторон, выяснению «силы», «победителя» в правовом споре, кто из них юридически сильнее, искуснее, ловчее, убедительнее, удачливей, приняв при этом за основу правило: «кто сильнее, тот и прав», поскольку тогда получаем выяснение «силы», а не истины. Но вопрос «силы» — это не вопрос истины. С принятием нового УПК РФ фактически произошла «подмена понятия» не раскрыть преступление, а «выиграть процесс». Однако отказ от объективной истины недопустим уголовным процессом, иначе он утрачивает свою самостоятельность, процессуальную независимость, свою объективность и становится слепым орудием, игрушкой в юридически опытных руках «сильной» стороны.

В действующем УПК РФ нет важной социально значимой цели, а все сводится к состязательно-выигрышной процессуальной форме; форма оказывается самоценной в концепции состязательного процесса; форма противопоставляется объективной истине, достоверному раскрытию преступлений, является приоритетной. Как пишет И. Б. Михайловская: «Приоритет защиты личности от необоснованного осуждения (осуждение невиновного считается более опасным для общества, чем оставление безнаказанным виновного — Г. П.), а также самоценность процессуальной формы (т. е. требования соблюдать нормы уголовно-процессуального закона) выступают ограничителем средств и способов раскрытия преступления и осуждения лица, виновного в его совершении» [3].

Здесь процессуальная форма противопоставляется, на наш взгляд, подлинной цели — достоверному раскрытию преступлений, установлению объективной истины по уголовным делам; процессуальная форма оказывается самодостаточной. Тем самым отбрасывается, не приемлется цель, которая бы выходила за пределы, границы процессуальной формы. В результате в состязательном уголовном процессе мы имеем не объективную истину, а «истину формы», «формальную юридическую истину», процессуальную, «состязательно-выигрышную истину». Однако, в соответствии с требованиями диалектики, нельзя идеализировать процессуальную форму и, тем самым, отрывать ее от реального содержания.

Верно заметил В. В. Лунеев: «Процедура важна, но она не может быть выше искомой истины по делу» [4]. Объективная истина (в отличие от формальной юридической истины) являет собой диалектическое единство формы и реального содержания.

Не следует в уголовном судопроизводстве уходить в сторону от естественного диалектического процесса познания объективной истины, т. е. движения от незнания к знанию, от вероятности к достоверности, от версии к истине путем всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств уголовного дела, заменяя его «выигрышем дела в свою пользу».

Говоря о действующем состязательном УПК РФ, М. Т. Аширбекова утверждает, что публичность характеризует сущность уголовного судопроизводства, что «принцип публичности занимает основополагающее место в системе принципов уголовного судопроизводства» [5]. С таким утверждением применительно к новому УПК РФ трудно согласиться; нельзя выдавать желаемое за действительное. Ведь принцип публичности означает, прежде всего, обязанность должностных лиц, ведущих уголовный процесс, быстро и полно раскрывать преступление, исследовать обстоятельства дела всесторонне, полно и объективно, достигать, доказывать объективную истину. Но, как известно, таких задач, таких обязательств ни перед органами предварительного расследования, ни перед судом законодатель в либеральном УПК РФ не ставит, а сводит суть дела к состязанию формально равноправных сторон в интересах юридического выигрыша процесса в свою пользу. Поэтому сложно обнаружить принцип публичности в рамках состязательного УПК РФ. На наш взгляд, вовсе не случайно принцип публичности не закреплен в действующем уголовном процессе, он уступил свое место диспозитивности, состязательности. Это точно подметил А. С. Александров: «Сейчас публичность утратила значение формообразующей идеи, каковую она имела для следственного процесса. Вместо этого аналогичное значение для состязательного уголовного процесса теперь имеет диспозитивность. Она определяет способ развития состязательного процесса. Под диспозитивностью надо понимать свободу сторон распоряжаться своими правами» [6].

По мнению В. А. Азарова: «Искусственная либерализация уголовно-процессуального законодательства резко ослабила позиции государства в области противодействия преступности. Задача борьбы с преступностью была объявлена вульгарной идеей. Взамен УПК РФ предлагает совершенно «размытые», аморфные задачи, дезориентирующие органы уголовного судопроизводства» [7].

Как представляется, в основе гносеологии состязательного УПК РФ лежит релятивизм (в отличие от диалектики), идея об относительности всякого знания, отрицание абсолютного, непризнание, безразличие к объективной истине, отсюда — только плюрализм мнений, истин, оценок (у каждого своя «истина»). Кстати, на той же позиции стояли и софисты в Древней Греции («учителя мудрости»), полагавшие, что никаких объективных знаний нет, есть только «мнения». Всякое мнение в равной мере истинно и ложно: о каждой вещи можно высказать одновременно разные и, более того, противоречащие одно другому суждения, причем они будут одинаково убедительны [8].

Софисты указывали на тщетность любого разграничения противоположностей (истины и лжи, добра и зла и т. д.) [9]. Они выдвигали на первый план индивидуальное, специфическое и особенное, забывая при этом общее (всеобщее), объявляли общее (всеобщее) фикцией. Это относится и к объективной истине, к общей цели (например, уголовного процесса). Софисты учили овладевать риторическим искусством, техникой словесной эквилибристики, искусством убеждать, искусством аргументации, направленным лишь на победу в споре и ни на что иное. Обучали отыскивать различные точки зрения, с которых можно рассматривать вещи, учили находить основания (доводы) для безнравственных и противоправных действий как для нравственных и правовых [10].

Как известно, против релятивизма, индивидуализма и субъективизма софистов решительно выступил Сократ. В своем диалектическом учении он отстаивал объективное, общее (всеобщее), объективную истину. В частности, и для нашего времени, применительно к необходимости не только «выигрышных» целей сторон, но и общей цели уголовного процесса, актуален диалектический подход Сократа. По Сократу, не только каждое отдельное действие должно руководиться известной целью, но, кроме того, должна существовать единая общая и высшая цель, которой подчиняются все частные цели и которая представляет собой безусловное высшее благо. Эта мысль резко отделяет учение Сократа от крайнего релятивизма софистов [11].

Не может быть по-настоящему эффективным уголовный процесс, игнорирующий диалектику, не отвечающий диалектическим закономерностям. Как видим, диалектика как научная теория, требующая четкого выражения в законе определенной общей цели уголовного процесса и не допустимости отождествления ее со средствами (принципами процесса) и частными целями сторон, непосредственно выходит на практику, имеет важное практическое значение.