Некоторые вопросы в связи с событиями 11 сентября

Некоторые вопросы в связи с событиями 11 сентября

Нападение террористов на Всемирный торговый центр и Пентагон во вторник 11 сентября выдвинуло на первый план проблемы взаимоотноше­ний между Западом и мусульманским миром. В связи с террористическими акциями возник ряд сложных и неоднозначных вопросов. Являются ли эти акции результатом политического курса США по отношению к исламскому миру и если так, то стал бы его пересмотр наиболее эффективным спосо­бом защиты Запада от террористических атак в будущем? Среди негатив­ных действий США следует отметить поддержку ими репрессивного курса Израиля по отношению к палестинцам, периодические бомбежки Ирака, /длительное военное присутствие США в Саудовской Аравии и в Персид­ском заливе, авиаудары по Судану и Афганистану в августе 1998 года и по­следующие санкции ООН против Афганистана в октябре 1999 и в декабре 2000 года. В связи с реакцией Соединенных Штатов на нападение, когда они немедля объявили Усаму бен Ладена главным подозреваемым, возника­ет вопрос, а не выбраны ли он и по ассоциации с ним «Талибан» в Афгани­стане в качестве козлов отпущения, чтобы правительство США могло ука­зать американцам на конкретного врага.

Однако из нашей книги становится, в частности, очевидным следую­щий факт: мусульманский мир не испытывает недостатка в людях, разделя­ющих антипатию Усамы бен Ладена к США и способных организовать тща­тельно продуманные террористические акты. И тогда, если исходить из предположения, что Усама бен Ладен лишь один из многих, кто мог бы спланировать нападения, по какому пути двигаться дальше? Какой у нас есть выбор? Не получится ли так, - чего опасаются многие на Западе, - что военные действия, предпринятые США в октябре 2001 года против «Талиба­на» и предполагаемых лагерей подготовки террористов в Афганистане, по­родят новое поколение террористов, готовых принести себя в жертву об­щему делу. Не обернутся ли события таким образом, что сколько бы ни уничтожила армия США сторонников «Талибана» и сподвижников бен Ла­дена, найдутся тысячи желающих занять их место? Не участятся ли нападе­ния террористов на западные объекты? Или же они будут иметь место в лю­бом случае до тех пор, например, пока США сохраняют военное присутствие в Саудовской Аравии? Если бы США и их союзники использо­вали территорию Пакистана для полномасштабного вторжения в Афганис­тан, не привело ли бы это к такой радикализации населения Пакистана, что в результате военного переворота на смену существующему режиму Перве-за Мушаррафа пришли бы радикальные исламисты, имеющие доступ к па­кистанскому ядерному арсеналу? Могли бы США предотвратить такой ис­ход? Могли бы они в случае своего военного присутствия в Пакистане защитить существующий режим от попытки переворота? Нашлись бы у них средства, чтобы помочь Пакистану ослабить влияние радикальных партий в пределах страны? Насколько это было бы трудно, учитывая, что значи­тельная доля военных и сотрудников разведслужб Пакистана вполне может благожелательно относиться к «Талибану» и Усаме бен Ладену? Насколько легко удалось бы США проникнуть в «Аль-Каиду» - организацию бен Ладе­на? В какой мере Усама бен Ладен является главным организатором, а в ка­кой - вдохновителем, символом противостояния внешней политике США? Если, как утверждают многие, «Аль-Каида» весьма разветвленное и расплыв­чатое образование, объединяющее людей с определенным мировоззрени­ем, действующих достаточно независимо друг от друга, могут ли США об­наружить местонахождение тех подразделений организации, где планируются будущие террористические акции? И если их вычислить и вы­вести из строя, не появятся ли новые, для того чтобы осуществить такие же или сходные акции?

Есть и другие, стратегически более важные проблемы. Если междуна­родное сообщество придет к выводу, что единственный способ обеспечить долговременную безопасность планеты - это перестать мыслить категори­ями крестового похода и вступить в более конструктивный диалог с му­сульманским миром, то какова цель такого диалога? Склонить на свою сто­рону умеренных в исламских странах или изолировать экстремистов? Следует ли мировому сообществу возлагать на отдельные правительства обязанность разобраться с террористами на своей территории? В конце концов, исламисты есть и в Европе, а не только в мусульманских странах. Обладают ли исламисты, живущие в Европе и Северной Америке, больши­ми возможностями по осуществлению террористических нападений на западные объекты, чем те, кого готовят в предполагаемых лагерях в Афга­нистане? Если бы США вместо использования Пакистана как базы для втор­жения в Афганистан рекомендовали Пакистану выявлять и преследовать экстремистов по закону внутри страны, как восприняли бы это пакистан­цы? Аналогично, если бы США применили тот же принцип доказательства, когда требовали выдачи бен Ладена, какой им пришлось бы представить для процедуры экстрадиции в любой другой точке мира, признала бы об­щественность Пакистана и Афганистана, что свершилось правосудие, и со­гласилась бы с предпринимаемыми действиями? Если бы в то же самое время США убедили Израиль отказаться от своей политики по отношению к поселенцам и от репрессивных мер по отношению к палестинскому насе­лению, удалось бы тем самым склонить на свою сторону людей, придержи­вающихся умеренных взглядов в мусульманском мире? Если бы США пре­кратили все агрессивные военные действия против исламского мира, смягчило бы это отношение к США? Если бы США признали, что им следу­ет применять те же критерии, рассматривая возможность вторжения в му­сульманское государство, как и в случае подобных действий против евро­пейского государства, то сказалось бы это на том, как воспринимает исламский мир Соединенные Штаты? Или же США своими военными дей­ствиями в Афганистане и открытым пренебрежением к чужим убеждениям до такой степени настроили против себя мусульман, что американцы еще долгое время будут объектом их жгучей ненависти? Представляет ли собой военная акция против Афганистана наиболее эффективное средство борь­бы с терроризмом? Могли бы США серьезно рассматривать вопрос о втор­жении, например, в Великобританию, если бы у них возникли подозрения, что нападение на Всемирный торговый центр и Пентагон было организо­вано оттуда? Или же они положились бы на британское правительство, предоставив ему предпринять действия в рамках законодательства страны для того, чтобы привлечь к суду подозреваемых? Могут ли США оправдать свой отход от этого принципа в случае с «Талибаном»? Каковы их крите­рии? Каковы особые качества режима «Талибан» с точки зрения США, если они считают себя вправе пренебречь обычными принципами международ­ных отношений между одним правящим режимом и другим?

В этой книге мы пытаемся проанализировать многие поставленные вы­ше вопросы и неизбежно возникающие дилеммы. Но начинать надо, безус­ловно, с самого Афганистана. Именно на эту страну США совершили напа­дение, начав военные действия в октябре 2001 года, несмотря на то что ни один афганец не был назван в качестве подозреваемого в террористичес­кой атаке на Всемирный торговый центр и Пентагон. К тому же США уже не впервые бомбят эту совершенно обнищавшую и разоренную войной страну; прежний президент США Билл Клинтон обрушил на Афганистан крылатые ракеты в августе 1998 года - опять-таки из-за подозрений, что Усама бен Ладен причастен к разрушению посольств США в Найроби и Дар-эс-Саламе. Именно поэтому нам необходимо начать с Афганистана, если мы намерены разобраться в этих очень важных и трудных вопросах, по­ставленных выше. Нужно попытаться понять ход событий внутри этой страны с трагической историей, уяснить, почему радикальные исламские силы приобрели такую силу и такое влияние, почему конкретная группа под названием «Талибан» захватила в конце концом власть, как этх> принесло к определенным событиям, результатом которых шала нынешняя война. Разобраться и движении «Талибан» и понять Афганистан в целом - «от че­му посвящена эта книга.

Книга, которую вы держите в руках, посвящена отношениям между Западом и мусульманским ми­ром, между различными движениями в исламе и вну­три Афганистана, а также реакции афганцев на оше­ломляющие события, происходящие в этой стране, начиная с переворота 1978 года и последующего вторжения советских войск. Это попытка разобрать­ся в картине, которая делается все более сложной по мере того, как углубляешься в ее различные аспекты. Движение «Талибан» - лишь одно из проявлений по­следствий афганского конфликта, но оно заставляет обратить внимание на хитросплетение фаеторов, охватывающих взаимоотношения ислама и христи­анства, процессов внутри ислама как религии и как основы политической идеологии, международной политики с позиции силы и международной эконо­мики. С каждой попыткой прояснить ситуацию воз­никает все больше вопросов, и не так-то легко поды­скать определение движению «Талибан».

Когда талибы захватили Кабул в конце сентября 1996 года и - будь то преднамеренно, случайно или как акт мести, не связанный напрямую с «Талибаном», - повесили на городской площади экс-президента Наджибуллу и его брата, они явили миру простой и четкий образ. В результа­те их последующих заявлений, отказа женщинам в праве на образование и работу, предъявления к женщинам и мужчинам жестких требований носить только дозволенную одежду и драматичных по своим последствиям военных побед, на поверхность всплыли все стереотипные негативные суждения об исламе, которые сказываются как на международных, так и на расовых отно­шениях в Европе.

Из-за пристального внимания к этим вопросам средств массовой ин­формации, из-за карательных мер, к которым прибегали талибы по отно­шению к населению Кабула, международное сообщество не могло не отре­агировать и не занять определенную позицию. Однако как средства массовой информации, так и международные организации четко осознава­ли популярность «Талибана» во многих захваченных им областях, при всем том, что в Кабуле это было далеко не так. В силу этого было невозможно бе­зоговорочно осудить режим и пойти на разрыв отношений. Необходимо было найти способ вступить в диалог с надеждой договориться о полити­ческих методах, более согласующихся с международными нормами.

Эта книга - одна из многих попыток способствовать такому процессу. Автор стремился добиться, насколько это возможно в рамках данного изда­ния, объективного истолкования существующей ситуации. Поэтому в кни­ге рассмотрены убеждения талибов и то, как их мировоззрение проявляет­ся в различных районах Афганистана и в различных слоях населения. Кроме того, автором со значительной долей достоверности изложены различные факторы, как культурные, так и религиозные, которые, по всей видимости, повлияли на формирование и осуществление политики «Тали­бана». Для этого необходимо более широко охарактеризовать геополити­ческую картину и роль Афганистана в мировой экономике, учитывая этни­ческое, религиозное и языковое разнообразие страны и характер ее территории. Все это сказывается на образе действия талибов.

Их действия вызвали самую разную реакцию не только на Западе, но и среди соседей Афганистана, причем в каждом соседнем государстве в пове­стку дня входят весьма противоречивые вопросы. Их круг охватывает весь­ма существенные интересы, связанные с ролью Афганистана как основно­го производителя опия, с его непосредственным участием в переработке героина и огромной ролью в контрабанде наркотиков, а также с потенци­альным транзитом газа и нефти из Средней Азии.

Не менее важно рассмотреть основные проблемы, которые породило движение «Талибан». Как, например, реагировать мировому сообществу на нарушения прав человека, к примеру лишение женщин права на образование и работу, или рассмотрение таких вопросов, как международное при­знание? Как сравнивать такого рода нарушения с крайними формами фи­зического насилия, совершенного многими правительствами, которые по­лучили международное признание? Следует ли занять более жесткую позицию по отношению к физическому насилию во всем мире? Как реаги­ровать гуманитарным организациям на нарушения прав человека?

На какие нормы следует ссылаться, стремясь вступить в диалог и пере­говоры с движением «Талибан»? Приемлема ли в данном случае Декларация прав человека, принятая ООН, или, как утверждают талибы, она основана лишь на западной системе ценностей? Следует ли принять ту точку зрения, что радикальные движения могут быть показателем состояния общества и нужно уважать их принципы как проявление массового мировоззрения, или же следует при выработке позиции для переговоров ориентироваться на взгляды групп населения с умеренными и либеральными взглядами? Следует ли учитывать мнение мусульманских ученых богословов о том, что согласуется и не согласуется с Кораном и изречениями пророка Мухамме­да в хадисах¹? Следует ли принимать во взгляде на положение женщин точ­ку зрения мусульманских ученых и богословов, чтобы понять, каковы могут быть разумные нормы? Или же следует опираться на взгляды и ценности жителей сельских районов Афганистана, как мужчин, так и женщин? И как при этом учесть все взгляды и ценности, столь различные в каждой дерев­не, провинции и этнической группе?

Даже если определить соответствующие ориентиры, мы все равно будем иметь дело с движением, в которое входят люди с широким спектром взглядов и установок. Некоторые из них могут положительно реагировать на переговоры, если проявлена достаточная осторожность при обсуждении проблем, а другие могут продемонстрировать нежелание о чем-либо до­говариваться вообще. Сталкиваясь с этими неизбежными расхождениями внутри организации, мировому сообществу зачастую не удается разобрать­ся: а есть ли вообще положительная реакция «Талибана» на переговоры по вопросам соблюдения прав человека. Нередко складывается впечатление, что на каждый явный шаг вперед приходится негативный инцидент, серьез­но ухудшающий международные отношения. Эта проблема, безусловно, относится не только к Афганистану, но разобраться с ней необходимо.
¹ Хадис (араб, «рассказы», «речения») - предание о словах и деяниях пророка Мухаммеда, за­трагивающее различные религиозно-правовые стороны жизни мусульманской общины.
Вопрос о том, как международное сообщество должно реагировать на нарушение прав человека в конфликтной ситуации, весьма сложен. Во вре­мя советской оккупации с 1979 по 1989 год было принято осуждать нару­шение прав оккупантами, поскольку их считали неспровоцированным аг­рессором, и закрывать глаза на нарушения со стороны моджахедов, которых средства массовой информации представляли как героев и бор­цов за свободу. Когда советские войска ушли, а моджахеды продолжали нарушать права человека (хотя и в меньшем масштабе, за исключением одного-двух более заметных случаев), то эти факты относили к неизбеж­ным следствиям сильного раскола общества в результате гражданской вой­ны. И лишь когда талибы захватили Кабул и объявили себя правительством Афганистана на том основании, что контролируют две трети территории страны, вопрос о том, должны ли они придерживаться международных норм, стал основным. Когда же они до этого захватили Герат, другой либе­ральный и культурный центр, это вызвало в мире лишь кратковременное беспокойство.

Необходимо было вступить в диалог с «Талибаном» по целому ряду во­просов. И прежде всего с точки зрения договоренностей было необходимо получить полномочия на осуществление деятельности гуманитарных орга­низаций на подконтрольных «Талибану» территориях, а также доступ ко всем слоям населения и во все регионы страны, включая те, которые кон­тролировала оппозиция. Но гостеприимство, оказанное «Талибаном» Усаме бен Ладену после авиаударов США в августе 1998 года, вызвало гораздо больший резонанс на мировой арене и ожесточенные дебаты в мире отно­сительно того, каково должно быть сочетание принудительных мер и кон­структивного диалога при решении этого вопроса. «Талибан» по-исламски отреагировал на требования США о выдаче Усамы бен Ладена в связи с об­винениями в причастности к терактам в посольствах США в Найроби и Дар-эс-Саламе. В сочетании со статусом героя, который бен Ладен получил в результате последовавших бомбардировок, это привело к тому, что дейст­вия, предпринятые международным сообществом и особенно США, были расценены как конфронтация по отношению к мусульманскому миру. Оче­видно, что авиаудары и последовавшие за этим санкции ООН по отноше­нию к «Талибану» с целью добиться выдачи бен Ладена привели к укрепле­нию позиций сторонников жесткой политики внутри «Талибана» и к радикализации политической обстановки в соседнем Пакистане, укрепив там исламские партии. Многие, однако, утверждают, что такая политика конфронтации и обличения оказалась несостоятельной, лишь ухудшив по­ложение, и что следовало придерживаться линии на более конструктивный диалог с талибами. В данной книге мы пытаемся предоставить дополни­тельные данные для обсуждения этой дилеммы, хотя и не можем предло­жить готовые решения. Надеемся, что наш голос тоже прозвучит в давнем споре о взаимодействии мусульманского мира и Запада.

Книга открывается описанием места действия: географических осо­бенностей Афганистана, этнического, религиозного и языкового многооб­разия, характера экономики, сложности культуры и истории. Затем, в главе третьей, мы переходим к рассмотрению движения моджахедов и его влия­ния в правительственных кругах и за их пределами. Это чрезвычайно важ­но для понимания «Талибана» и отношений между ним и гуманитарными организациями.

В главе четвертой охарактеризованы истоки «Талибана» и причины по­пулярности движения, а также драматические события, которые привели к захвату «Талибаном» Кабула и к последующим попыткам подчинить север­ный Афганистан. В ней дана оценка влияния этого движения на различные группы населения, находящиеся под их властью, и рассматриваются причи­ны существенных различий между разными областями страны.

В главах с пятой по седьмую предпринята попытка определить то, что я называю кредо талибов, их убеждения. Изучив многие заявления лидеров движения и проанализировав их действия, я пришел к заключению, что у них есть четкий набор постулатов, но нет теоретика, излагающего систему взглядов, которой бы руководствовалось движение в поисках решений. По всей видимости, нет того, что можно было бы назвать идеологией. По не­скольким причинам существует только некое кредо и неистовая привер­женность ему.

В главе пятой изложена суть этого кредо, как его определяет «Талибан» в своих публичных заявлениях. В главе шестой рассматриваются другие ра­дикальные движения, которые приобрели особую значимость в исламском мире, а именно: «Братья-мусульмане», ваххабиты в Саудовской Аравии, Ли­вия Каддафи и иранская революция; это позволяет более четко определить особенности радикальных исламских движений как присутствующие, так и отсутствующие в «Талибане». Глава седьмая возвращает нас в восемнадцатое столетие на Индийский субконтинент, что позволяет проследить за эво­люцией ислама в этом регионе и особенно в пределах Афганистана и по­размыслить о возможном влиянии на «Талибан». В этой главе рассматрива­ется преобладающая тема в дискуссиях наблюдателей: насколько талибы в своих убеждениях опираются на традиции и обычаи пуштунских племен и насколько на каноны господствующей религии в Афганистане, на идеоло­гии исламских партий в среде моджахедов и на ведущих теоретиков на субконтиненте, особенно на чрезвычайно консервативного Лбдул Ала Мау-дуди.

В главе восьмой рассматривается, наверное, самый сложный для пере­говоров с «Талибаном» вопрос о различии прав мужчин и женщин, опреде­ляемый политикой «Талибана». При любой попытке рассмотреть этот во­прос необходимо разобраться в том, что можно считать обычной практикой в Афганистане. А это нелегко. Ситуация неоднократно менялась с течением времени и по-разному складывалась в разных частях страны; конфликт усложнил ее еще больше.

Нам также нужно понять положение женщин-мусульманок в рамках нормам, относящихся к разным районам мусульманского мира и включаю­щих широкий спектр от либерализма до крайнего исламизма. Нам необхо­димо узнать, насколько интерпретация талибами установлений шариата, Корана и хадисов согласуется с превалирующим истолкованием мусуль­манских ученых богословов, хотя мы не подвергаем сомнению право тали­бов иметь собственную точку зрения. Не менее важно уточнить суть харак­терных для Запада взглядов по вопросу о социальном неравноправии полов, если мы хотим участвовать в прагматическом обсуждении проблем. Для этого в главе приводятся пункты Декларации прав человека, связанные с вопросами половой принадлежности, и показано, насколько они отража­ют системы ценностей, принятые как на Западе, так и в исламском мире.

В главе девятой это позволяет нам обратиться к диалогу с гуманитар­ными организациями. В ней рассматриваются влияние «Талибана» на их ра­боту, характер диалога между ними и проблемы, вызванные как этим диа­логом, так и нарушениями прав человека, прерывающими дискуссии. Здесь говорится о реакции организаций на происходящие события и об их по­пытках определить подходящие ориентиры для диалога.

В главе десятой речь идет о взаимоотношениях «Талибана» и междуна­родного сообщества, под которым подразумевается дипломатическое со­общество Совета Безопасности ООН, Европейское сообщество и отдельные правительства, рассматривающие вопрос о дипломатическом признании. В ней мы представляем заявления ООН, Европейского Союза и конкретных правительств, исследуем поставленные вопросы и увязываем их с рассмот­рением вопросов о правах человека в масштабах планеты. Здесь также вы­двинуты предположения относительно трудностей психологического пла­на в отношениях между христианством и исламом, возникших еще во времена крестовых походов, и разбирается предвзятое мнение, которое не­редко высказывают обе стороны и которое накладывает отпечаток на их взаимоотношения.

Глубоко изучив сравниваемые системы ценностей, мы обращаемся к миру современной политики, с тем чтобы разобраться с глобальными и ре­гиональными интересами, влияющими на отношение «Талибана» к окружа­ющему миру. В главе одиннадцатой говорится о явной поддержке движения определенными слоями в Пакистане, тогда как в главе двенадцатой речь идет о более крупном регионе, особенно о факторах, вынудивших Россию, Иран, Таджикистан и Индию занять антиталибскую позицию, а Туркмени­стан - позицию наблюдателя. Это приводит к рассмотрению истории с газо- и нефтепроводами и отношения «Талибана» к торговле героином, контрабанде и терроризму.

В главе тринадцатой кратко освещены давние связи Усамы бен Ладена с Афганистаном и «Талибаном». В заключительной главе подчеркивается более общая значимость движения «Талибан» и его конфликта с США, свя­занная в том числе с существующими вариантами отношений между Запа­дом и радикальным исламом после 11 сентября.

«В такой стране, как Афганистан, где понятие на­ции¹ появилось совсем недавно, где государство счи­тают чем-то внешним по отношению к обществу и где преданность людей направлена в первую оче­редь на свою общину, единственное, общее у всех афганцев - ислам» (Roy, 1986; 30).

2. Характеристика Афганистана

Экономика Афганистана почти исключительно основана на натуральном хозяйстве. Военный конфликт с Советским Союзом привел к запустению или разрушению многих ирригационных систем, без которых невозможно возде­лывание на основной территории страны пшеницы и ячменя. Оказываемая в последние годы помощь Афганистану во многом направлена на восстановле­ние этих систем. После вывода советских войск люди возвращались в свои де­ревни. Процессу восстановления также способствовали средства и техничес­кая помощь, предоставленные гуманитарными организациями. До сильной засухи, начавшейся в 2000 году, положение в сельском хозяйстве постепенно выправлялось, по крайней мере, на юге и западе страны. Между тем в некото­рых северных районах ситуация постоянно ухудшалось. Долины рек в цент­ральном и северо-восточном Афганистане едва могли прокормить людей, и там не раз случался голод, принимавший огромные масштабы.

Гораздо лучше обстояли дела в окрестностях Джелалабада, где плодо­родная земля могла давать большой урожай самых разных овощей и фрук­тов. К тому же до наложенного «Талибаном» запрета на производство опи­ума, вступившего в силу в 2001 году, здесь, как известно, активно культивировали мак. Город, расположенный по обеим сторонам основного торгового пути, служил центром хорошо организованной контрабандной сети. Второй основной район по выращиванию мака - Гильменд - давал четвертую часть всех мировых поставок опиума.

Во время военного конфликта в Афганистане начался бурный рост крупных городских центров, поскольку часть населения решила перебрать­ся в большие и малые города в надежде выжить. Субсидии, выделявшиеся Советским Союзом, позволяли городской экономике держаться на плаву до 1992 года, но происшедшие с тех пор события привели к ее неуклонному падению. Семьи начали постепенно распродавать накопленное за всю жизнь имущество, и многие столкнулись с нищетой. Городская экономика всегда во многом зависела от небольших мастерских и уличной торговли и сильно пострадала от нестабильности.

Народ Афганистана отличается этническим, религиозным и языковым многообразием. Юг страны населяет преобладающая этническая группа, пуштуны, в центральном Афганистане - хазареи. На пакистанской стороне границы, в северо-западной приграничной провинции живет не меньше пуштунов, чем на афганской стороне. У пуштунов свой язык пушту, существенно отличающийся от дари - диалекта языка фарси, на котором говорят в других районах страны.

На севере страны существуют три основные этнические группы, свя­занные с другими группами того же происхождения в Средней Азии. Так, небольшая группа туркмен в провинции Бадхыз связана с Туркменистаном, гораздо более крупная группа узбеков в северо-центральном регионе с центром в Мазар-и-Шарифе - с Узбекистаном, а таджики северо-восточно­го Афганистана - с Таджикистаном. Узбеки и туркмены относятся к тюрк­ским народам, и в последнее время Турция проявляет к ним особый инте­рес в связи со своими пантюркистскими устремлениями в Средней Азии. Есть еще одна этническая группа, белуджи, она обитает в юго-восточном районе Афганистана и является частью более крупной группы в пригра­ничных районах Пакистана и Ирана.

Ислам суннитского толка - преобладающая религия, но есть два важ­ных шиитских меньшинства: хазареи центрального Афганистана, которым история отвела незначительную роль в политике и экономике, и исмаили-ты северо-восточного Афганистана. Восемьдесят процентов населения со­ставляют сунниты и двадцать процентов - шииты¹ (Roy, 1986; 30).

В культурном отношении страна весьма неоднородна. Ее населяют пле­мена с чрезвычайно консервативным укладом, где четко определенны прави­ла поведения, охватывающие отношения внутри семьи и за пределами пле­мени. Консенсусная система принятия решений, характерная для Афганистана, особенно ярко представлена в пуштунских областях. Местные структуры, так называемые джирга, существующие в пуштунской зоне, игра­ют основную роль в поддержании социальной структуры. Шура, имеющие место в других районах Афганистана, являются гораздо менее влиятельными.

Шиитско-хазарейское население центрального Афганистана также можно охарактеризовать как консервативное, но здесь кодексы поведения менее строги, чем на юге у пуштунов. К тому же это сообщество является весьма иерархическим и индивидуалистическим. Нередко женщинам при­ходится самостоятельно воспитывать детей в системе, где преобладает ско­рее нуклеарная², нежели патриархальная семья. Сходным образом отмеча­лось, что на северо-западе, вокруг Герата, население до войны было чрезвычайно мобильным, поскольку нуклеарные семьи переезжали с места на место в поисках работы. В Мазар-и-Шарифе население еще более урба-
¹ Суннизм и шиизм - два основных течения в исламе.

² Нуклеарная семья - семья, состоящая только из родителей и детей.
низировано, и можно считать, что у него больше общих черт с жителями больших западных городов, чем с крайне традиционным югом страны. Од­нако сельские области вокруг Мазар-и-Шарифа не менее консервативны, чем пуштунская зона, хотя они не отличаются той сплоченностью, которая существует у пуштунов. Поэтому такая область легче распадается на враж­дующие группы с разными идеологическими пристрастиями.

Столица страны Кабул прошла многие стадии: увлекалась современны­ми идеями, вернулась к ультратрадиционализму, испытала влияние либера­лизма в 60-е годы, впитала внешние проявления социализма по-советски, видела, как ее волнами покидает либеральная интеллигенция, опасаясь чи­сток, и как пришли к власти сначала Народно-демократическая партия Афганистана (НДПА) в 1978 году, потом правительство моджахедов в 1992-1996 годах и совсем недавно правительство талибов. В результате большого притока населения в города во времена советско-афганского конфликта столица сейчас по своему составу оказалась более сельским, чем городским образованием.

Нелегко определить, с каким регионом у Афганистана больше общего: со Средней Азией, Индийским субконтинентом или Ближним Востоком. Племенная культура пуштунов имеет много сходных черт с культурой Ара­вийского полуострова, но в то же время в ней присутствует система затвор­ничества женщин, столь характерная для мусульманского общества Южной Азии. Картина становится еще более загадочной из-за влияния конфликта, последовавшего за вторжением советских войск, на различные культурные слои Афганистана. Конфликт затронул всех, но кто-то, безусловно, постра­дал больше, а кто-то меньше. Свыше шести миллионов людей бежало от войны - в основном в Иран и Пакистан, но многие и в Европу, Северную Америку и Индию. Произошло значительное смещение пластов населения внутри страны, одни пережидали войну в горных пещерах, другие искали убежища в городах. В изгнании люди столкнулись с чуждыми для них куль­турами, но в то же время это усилило их защитную реакцию на внешнее влияние. Так, женщины, оказавшись в изгнании, стали более оседлые по сравнению с обычной ситуацией в Афганистане. Афганистан скорее следу­ет считать страной, необыкновенно сложной, пребывающей в течение всей своей истории в состоянии постоянных перемен, нежели страной, попав­шей в разрывы и искажения времени.

Исторически Афганистан неразрывно связан с Ираном и Средней Ази­ей в силу своего расположения вдоль древнего торгового пути между Евро­пой и Китаем, и судьбы Индийского субконтинента периодически смыка­лись с судьбами Афганистана. И все же он всегда держался несколько в стороне от своих соседей, население пряталось в отдаленных долинах, вся­чески отстаивая свою независимость, хотя в какой-то мере и зависело от торговли, которой занимался внешний мир. Географическое положение страны сделало ее идеальным центром для контрабанды, поскольку всегда эффективно патрулировать границы было невозможно. Здесь и привечали, и отпугивали посторонних, принимали их со всем радушием и вежливос­тью в соответствии с правилами гостеприимства и прибегали к этим же правилам, чтобы держать их на расстоянии. До войны было принято щед­ро угощать государственных чиновников, явившихся с визитом в сельские районы, и держать гостей буквально взаперти, чтобы свести к минимуму информацию, которую они могут получить в целях налогообложения. По­дозрения - дело обычное, да и слухами земля полнится.

Первые упоминания о территории, которая сейчас известна как Афга­нистан, встречаются в зороастрийских манускриптах, написанных во вре­мя правления Кира II (530 г. до н. а), распространившего зороастризм по всей империи Ахеменидов. Дарий I (550-486 гг. до н. э.) расширил импе­рию, которая в период расцвета простиралась от Северной Африки до ре­ки Инд и включала всю прибрежную зону, находящуюся сейчас в Пакиста­не, до юга Афганистана. В Герате, Балхе, Газне (Газни) и вдоль реки Кабул от Кабула до Пешавара были созданы сатрапии, или провинции, находившие­ся в вассальной зависимости от правителя Ахеменида. Известно, что Да­рий I постоянно сталкивался с трудностями, пытаясь подчинить небольшие афганские племенные государства, и был вынужден держать крупные гар­низоны в этом регионе (Dupree, 1980; 274). Несмотря на это, бактриане из Балха сражались с армией Ахеменидов, когда в их империю вторгся Алек­сандр Македонский.

Александр вошел на территорию нынешнего Афганистана в 330 году до нашей эры после разрушения Персеполиса и убийства Дария III его тремя сатрапами. Он построил город около Герата и продолжал строить города по мере своего продвижения, невзирая на отчаянное сопротивление племен­ных вождей. Он прошел маршем на юг от Герата до Белуджистана и затем на восток вдоль рек Гильменд и Аргандаб к Газне. Отсюда он отправился со сво­ими войсками на север к слиянию рек Гхорбанд и Панджгур в 50 километ­рах к северу от нынешнего Кабула. Несмотря на сильный холодный ветер, его армия весной 329 года до нашей эры перешла Гиндукуш. Затем она быс­тро дошла до реки Оке (Амударья) около современного Кундуза и атаковала силы сопротивления, заставив их покинуть свою базу у Балха, который и сейчас существует к западу от Мазар-и-Шарифа. После этого войска Алек­сандра пересекли Оке и захватили Мараканду (Самарканд).

Два года спустя, после тяжело доставшихся военных побед в Средней Азии, остаток войск двинулся на юг через Бамиан и долину Гхорбанда и до­шел до западной границы современного Пакистана. Встретив сопротивле­ние, Александр был вынужден отказаться от своих имперских амбиций и начать длительное отступление до Вавилона, где в 323 году до нашей эры он и скончался, а его империя распалась на части, которыми еще два века правили в той или иной форме его греческие колонисты.

В первом и втором веках нашей эры шло энергичное освоение знаме­нитого Шелкового пути между Римской империей и Китаем. Балх служил важным промежуточным пунктом, и был еще один путь через Бамиан, Баг­рам и Джелалабад в Индию. Китай экспортировал шелк-сырец, а Индия по­ставляла хлопчатобумажную ткань, пряности, слоновую кость и полудраго­ценные камни. Средняя Азия, включая Афганистан, экспортировала рубины, лазурит, серебро и бирюзу. Необходимую стабильность обеспечи­вала Кушанская династия, правившая на землях от долины в низовьях Инда до иранской границы и от китайского Шанхая до Каспийского и Аральско­го морей. Но от этой стабильности ничего не осталось после того, как рас­падавшуюся на части Кушанскую империю захватила зороастрийская дина­стия Сасанидов, правившая с 224 по 651 год. Под ее властью находились современные Ирак, Иран, Афганистан и южная часть Средней Азии.

Власть Сасанидов в Кушанской империи никогда не была крепкой, и гуннам-эфталитам, проникшим из Средней Азии во второй половине V ве­ка, не стоило труда завоевать многочисленные княжества, на которые она раскололась. Империя Эфталитов простиралась от китайского Шанхая до Ирана и от Средней Азии до Пенджаба, но и ей также не удалось установить сильную власть. Ее, в свою очередь, покорили Сасаниды и западные тюрки в середине VI века. Их вассалы уступили власть арабским завоевателям, ко­торые продвигали идеи ислама во второй четверти VII века, дойдя до Кан­дагара в 699-700 годах. Тем не менее территория Афганистана снова рас­палась на части, и династия Хинду-Шахи с центром в Кабуле стала править большей частью восточного Афганистана в качестве вассалов омеиядских халифов, обосновавшихся в Дамаске вплоть до IX-X веков.

К концу X столетия в Афганистан вторглось тюркское войско с севера. Они основали династию Газневидов, которая правила с 977 по 1186 год, за­воевав северо-западную Индию и Пенджаб и захватив одновременно боль­шую часть Ирана, включая Исфахан. В этот период значительно возросли темпы обращения в ислам индусов северо-западной Индии. Столица импе­рии Газни была культурным центром. Империя пришла в упадок после кон­чины ее главного создателя Ямина Махмуда в 1030 году.

Однако Чингисхан (1162-1227) разрушил не только зачатки той циви­лизации, но и другие цивилизации, пройдя огнем и мечом по огромной территории от родной Монголии до Каспия на западе. И этот регион сно­ва распался после учиненного им опустошения.

Единая власть была установлена лишь при Тимуре¹ (1336-1405), прави­теле тюрко-монгольского происхождения, чья империя простиралась от Турции до Индии. Его преемники покровительствовали искусствам. До сих пор в Самарканде и Герате сохранились древние сооружения, включая Пят­ничную мечеть, мавзолей Гаухар Шад и минареты. Период Тимуридов, как называют правление Тимура и его преемников, длился до 1506 года. К кон­цу этого правления, когда Герат был столицей империи, процветали поэзия и искусство миниатюры.

После распада династии Тимуридов Афганистан поделили между со­бой империи Моголов и Сефевидов. Первый Великий Могол, Бабур, был потомком как Тимура, так и Чингисхана. Вытесненный из Ферганской до­лины в Средней Азии узбеками, он двинулся на юг и в 1504 году захватил Кабул. Отсюда он и его преемники завоевали большую часть Индии, пока эта империя, создавшая прекраснейшие архитектурные памятники, в их числе и знаменитый Тадж-Махал, не стала приходить в упадок в начале XVIII века.

Империей Великих Моголов, Персией и западным Афганистаном с 1501 по 1732 год правила иранская династия Сефевидов. Две империи бо­ролись за обладание Кандагаром, который переходил из рук в руки. К тому же им приходилось сражаться с узбеками с севера, которых из Герата вы­теснили Сефевиды, а из Бадахшана моголы. В конце концов в 1648 году мо­голы отказались от своих попыток удержать северный Афганистан. Им к тому же приходилось справляться с восстаниями пуштунских племен, про­должавшимися с 1658 по 1675 год. С такими же восстаниями имели дело и Сефевиды в Кандагаре (1711) и в Герате (1717).

В 1719 году новый афганский правитель Кандагара Мир Махмуд вос­пользовался слабостью империи Сефевидов и двинулся походом на пер­сидские города Керман, Йезд и Исфахан, которые и завоевал к 1772 году. Его двоюродный брат Ашраф, пришедший к власти в 1725 году, нанес пора­жение османской армии в 1727 году, и турецкий султан признал его как персидского шаха. Тем не менее Ашраф продолжал признавать султана но­минальным главой мусульманского мира.

¹ Тимур Ленг - «Железный хромец»; в Европе его называли Тамерланом.

Сефевидам при Надир-шахе удалось вернуть власть, нанеся военное поражение Ашрафу в 1729 году. Во время этого короткого периода экспан­сии, направленной на Афганистан, ни Мир Махмуду, ни Ашрафу не удава­лось в достаточной мере управлять Афганистаном за пределами Кандагара, да и той власти, которая у них была, постоянно грозила опасность. Сефеви­ды двинулись на Герат и Кандагар в 1732 году и на Лахор и Дели в 1739-м. В ответ на щедрые подношения правитель Сефевидов Надир-шах, разре­шив Великим Моголам удерживать Дели, вернулся на запад, захватил Са­марканд, Бухару и Хиву в Средней Азии и обосновался в Мешхеде.

После убийства Надир-шаха, происшедшего несколько лет спустя, при­шло время другого афганского правителя, Ахмед-шаха Дуррани. После из­брания вождем племени абдали в 1747 году он двинулся из Кандагара на Газну, Кабул и Пешавар, а потом попытался захватить и Дели. Натолкнув­шись на сопротивление превосходящих сил моголов, он был вынужден отойти к Кандагару. В 1748 году он предпринял новую попытку захвата, в результате которой и был достигнут компромисс: правитель моголов усту­пил ему территории к западу от реки Инд. Затем Ахмед-шах обратил свой взор на Герат и Мешхед и, присоединив к своим владениям эти города, вер­нулся на северо-запад, чтобы завоевать туркменскую, узбекскую, хазарей-скую и таджикскую области современного северного Афганистана. Затем он взял Кашмир.

К концу жизни у Ахмед-шаха возникало все больше проблем, когда он всеми силами старался сохранить свои владения. После восстания сикхов в Пенджабе в 1767 году он окончательно потерял власть над этой террито­рий. На севере возникла угроза захвата завоеванных территорий со сторо­ны Бухарского эмира, и эта опасность исчезла только тогда, когда обе сто­роны договорились считать Амударыо границей, разделяющей их сферы влияния. В связи с этим правитель Бухарского эмирата преподнес Ахмед-шаху символический дар в виде одеяния, которое, по преданию, носил про­рок Мухаммед, а Ахмед-шах построил в Кандагаре мечеть, чтобы дар хра­нился именно там. Два века спустя в Кандагаре это одеяние держал перед собравшейся толпой лидер «Талибана» мулла Омар.

Ахмед-шах умер в 1772 году, а его сын и преемник Тимур-шах перенес столицу в Кабул, ощутив нарастающую напряженность в отношениях с ме­стными пуштунами в Кандагаре. За следующие пять лет он утратил власть над Кашмиром и Синдом на востоке, Балхом на севере и Хорасаном и Сис-таном на западе. А с 1784 года у него появился новый противник - узбеки с их Мангытской династией во главе и со столицей в Бухаре. Династия Ман-гытов правила до 1921 года.

Со смертью Тимур-шаха в 1793 году начался долгий период разобщен­ности, росло противостояние Российской и Британской империй, стре­мившихся помешать друг другу заполучить контроль над этой территори­ей, включая ханства Средней Азии. В регион устремился нескончаемый поток офицеров русской и британской разведок, их целью было создание альянсов и исследование маршрутов, которыми могли бы воспользоваться наступающие армии. Первой преуспела Англия, заключив в 1809 году дого­вор о взаимной безопасности против России и Франции между Шах-Шуд-жем, сыном Тимур-шаха, и британской делегацией.

В 1837 году английский генерал-губернатор лорд Окленд направил деле­гацию к тогдашнему правителю в Кабуле Дост Мухаммеду, рекомендуя ему ус­тановить мир с правителем сикхов Ранджитом Сингхом, который в 1819 году захватил Пешавар, северный Пенджаб и Кашмир, что вынудило Дост Му­хаммеда пойти на вооруженный конфликт с сикхами, и возобновить согла­шение о взаимной безопасности, подписанное в 1809 году. Пока англий­ская делегация вела переговоры в Кабуле, персидская армия с помощью откомандированных русских офицеров предприняла осаду Герата. Россия также послала делегата для переговоров с Дост Мухаммедом. Хотя афган­ский правитель не заключил соглашения ни с Англией, ни с Россией, а оса­да Герата не удалась, российское присутствие дало возможность сторонни­кам жесткого курса в британско-индийском правительстве убедить общественность, что Англия должна приложить все усилия во имя того, чтобы Афганистану не грозило ни политическое влияние, ни прямое воен­ное вторжение России.

В 1838 году лорд Окленд заявил, что на афганскую территорию будут направлены силы вторжения, чтобы вернуть к власти Шах-Шуджу, свергнуто­го вскоре после подписания в 1809 году договора о взаимной безопасности. В следующем году объединенные англо-индийские войска вошли в Афганис­тан с юга и захватили Кандагар, Газну и Кабул. Полагая, что их оккупация -это надолго, они привезли туда не только жен и детей, но и колониальный стиль жизни, сложившийся у них в Индии, однако не прошло и двух лет, как народное недовольство переросло в вооруженное восстание. Поскольку об­становка стремительно ухудшалась, англичане согласились подписать дого­вор, предусматривающий возвращение к власти в Кабуле Дост Мухаммеда. Они поторопились и не стали ждать, когда им будет предоставлено обещан­ное афганцами сопровождение, чтобы благополучно вывести их из Афгани­стана. Лишь один человек добрался до Джелалабада и рассказал о случившем­ся. Остальные погибли в горах от холода либо были пленены или убиты повстанцами. В августе следующего года Англия провела карательную операцию, которая привела к многочисленным жертвам и разрушениям. В знак возмездия англичане уничтожили несколько памятников культуры, среди них древнейший базар в Кабуле. Но и они вскоре покинули Афганистан.

После ухода англичан Дост Мухаммед захватил Мазар-и-Шариф, Кундуз, Бадахшан и Кандагар и оккупировал на какое-то время Пешавар. В мае 1863 го­да, за месяц до смерти, он добавил к своим владениям Герат. Его преемником стал сын Шерали-хан, правивший с коротким перерывом до 1879 года, но и тут не обошлось без серьезных попыток со стороны братьев свергнуть его.

В течение этого времени Россия, обеспокоенная интервенцией Англии в Афганистане, приступила к аннексии среднеазиатских ханств и вклю­чению их в свою сферу влияния. Когда в 1869 году эмир Бухарский принял статус вассала, Россия уже уверенно чувствовала себя на северном берегу Амударьи. Согласно англо-русскому договору 1872 года, Англия и Россия автоматически признавали Амударыо северной границей Афганистана. В 1873 году Россия под давлением Англии согласилась на создание коридо­ра, чтобы отделить Россию от Британской Индии в северо-восточном Аф­ганистане. Таким образом, в Вахане Афганистан оказался лицом к лицу с Китаем среди Гималайских высот.

Планомерное продвижение русской армии по Средней Азии вызывало все большее беспокойство у афганского лидера правителя Шерали, и он ре­шил заручиться поддержкой Англии, чтобы та оказала содействие, если бу­дет нарушена северная граница. Но он отверг просьбу Англии создать в Ка­буле миссию, состоящую из европейцев, мотивируя это тем, что Россия потребует того же. Осуществляя наступление на среднеазиатские ханства Хивы и Мерва в 1878 году, Россия в ответ на оккупацию Англией Кветты в 1876 году отправила в Кабул русскую миссию, невзирая на протесты Шера-ли-хана. Англия потребовала, чтобы ей также разрешили создать свою мис­сию в Кабуле. Шерали, пребывавший в трауре по поводу кончины своего сына, медлил с ответом. Тем не менее английская миссия была послана, но, когда ей преградили путь в Кабул, Англия ответила тем, что отправила в Аф­ганистан силы вторжения.

Шерали отправился на северный берег Амударьи и обратился за разре­шением прибыть в Санкт-Петербург, чтобы просить поддержки у царя, но получил отказ. Даже не успев отбыть в Кабул, он внезапно скончался в Бал-хе в феврале 1879 года. Его сын и преемник Якуб-хан был не в том положе­нии, чтобы противиться требованиям англичан, и в мае 1879 года был вы­нужден подписать Гандамакский договор, предоставляющий Англии право контролировать внешнюю политику Афганистана и иметь свою миссию в Кабуле.

Первый представитель прибыл в июле 1879 года и был убит в сентябре. Тогда британские войска вошли в Кабул, а эмир отрекся от престола. Анг­лийский командующий генерал Роберте успешно правил в Кабуле до июля 1880 года, когда Абдуррахман-хан, племянник Шерали, двенадцать лет про­ведший в изгнании в Самарканде и Ташкенте, переправился через Амуда-рью и собрал достаточное количество последователей в северном Афгани­стане, чтобы провозгласить себя эмиром Афганистана.

Англичане признали его претензии на престол и покинули Кабул в августе 1880 года, к чему их подтолкнуло поражение английских войск у Майванда близ Кабула в конце июля. Генерал Роберте собрал большую ар­мию в Кабуле и двинулся на Кандагар, чтобы переломить ситуацию. Несмо­тря на одержанный успех, англичане не задержались в стране. Новое пра­вительство либералов, пришедшее к власти в Англии при Гладстоне в апреле 1880 года и, в отличие от своих предшественников, менее заинтере­сованное во вмешательстве Англии в дела Афганистана, приняло решение вывести английские войска из страны.

Тем не менее английское правительство все же оказывало военную и финансовую помощь Абдуррахману, который с самого начала сталкивался с внутренней оппозицией своему режиму. В то время, когда его власть в ос­новном распространялась лишь на Кабул, он решил подчинить себе всю территорию между русской, британской и персидской сферами влияния. Он добился этого к 1896 году, проникнув даже в такие отдаленные области, как Хазараджат. Он также расправился со своими противниками среди пу­штунских племен на юге, переселив их на земли к северу от Гиндукуша. Там они представляли и до сих пор представляют пуштунскую группу среди туркменских, узбекских, хазарейских и таджикских поселений - это и поз­волило «Талибану» впоследствии закрепиться на севере.

Несмотря на свои связи с английским правительством и допуская в ка­кой-то мере западное влияние в своей стране, Абдуррахман всячески ста­рался, чтобы это никак не сказалось на положении религиозных руководи­телей: улемов и мулл¹. При этом он позаботился и о том, чтобы они не имели существенного веса в правительстве.

Продолжающиеся трения между Россией и Англией в конце концов привели к заключению соглашений в 1891 и 1895-1896 годах, устанавлива­ющих современные северные границы Афганистана. Линия Дуранда, о ко-
¹ Алым (мн. - Улемы) - мусульманские ученые-богословы и правоведы в странах Ближнего и Среднего Востока. Мулла - мусульманский священнослужитель.
торой договорились в 1893 году, определяла границу между Афганистаном и Британской Индией, фактически поделив пуштунское население на две части.

Абдуррахман умер в 1901 году, и его преемником стал старший сын Ха-бибулла. Если Абдуррахман осуществлял довольно жесткий контроль за де­ятельностью религиозных вождей, то Хабибулла позволил им использовать свою власть на уровне государства и оказывать существенное влияние на политику. В то же время он допустил появление в стране зачатков реформ, проявившихся в издании Махмудом Тарзи выходившей раз в два месяца га­зеты «Сирадж аль-Акбар». В ней жестко критиковали как европейский им­периализм, так и сопротивление переменам со стороны религиозных лиде­ров, опровергая постулат, что мусульманскому миру нечему учиться у Запада. Хабибулла был особенно известен тем, что ему удавалось держать на расстоянии и Англию и Россию и энергично отстаивать независимость и нейтралитет Афганистана даже во время Первой мировой войны. Его уби­ли в 1919 году, и его место занял сын Аманулла.

Через несколько месяцев после прихода к власти Аманулла объявил войну Англии, стремясь извлечь пользу из сообщений о ее послевоенной слабости. Хотя ей удалось переломить ситуацию после первоначального поражения, Англия не жаждала продолжать военные действия и согласи­лась, подписав в 1919 году договор в Равалпинди, по которому Афганистан получил право самостоятельно проводить внешнюю политику. Сразу после заключения этого договора вновь сформированное афганское правитель­ство установило контакт с Советским Союзом, обменявшись миссиями, и подписало в мае 1921 года договор о дружбе. С целью установления дипло­матических отношений были посланы миссии в Европу и США. Так закон­чились попытки Англии подчинить эту страну. Тот факт, что Англии не уда­лось колонизировать Афганистан, остается предметом необычайной гордости афганцев, свидетельствующим о непобедимости их страны.

В англо-афганском договоре, заключенном в 1921 году, также не удалось решить щекотливый вопрос о юрисдикции в отношении пуштунских племен с британско-индийской стороны линии Дуранда. Афганистан хотел высту­пить в качестве сюзерена, но Англия воспротивилась этому, опасаясь, что пу­штуны могут подстрекать к мятежу в Британской Индии и тем самым еще бо­лее подорвать ослабевающее влияние англичан на Индийском субконтиненте.

В Советском Союзе тоже происходили волнения в Средней Азии, где повстанцам помогали добровольцы из Афганистана и Индии. Несмотря на это, СССР предоставил Аманулле военные самолеты и оказал содействие в установлении телефонной связи между главными городами страны.

Внутри страны Аманулле приходилось подавлять вооруженные вы­ступления пуштунских племен против начатых им реформ и предприня­тых программ модернизации. Он был обеспокоен тем, что ему представля­лось отсталостью Афганистана по сравнению с Западом, и он понимал, что единственный способ сделать Афганистан сильным в религиозном и культурном отношении - это довести реформы до конца. В 1928 году Ама-нулла в течение семи месяцев путешествовал по Европе, породив слухи, что он отходит от ислама. Когда по возвращении он попытался ввести за­падный стиль в одежде и совместное обучение мальчиков и девочек, это вызвало еще большее недовольство. Не послушавшись совета, что сначала надо создать сильную армию, а потом проводить программу реформ, он не смог противостоять вооруженному натиску повстанцев и скрылся в из­гнании.

Аманулла был низложен таджиком Хабибуллой II, возглавлявшим на­ступление повстанцев. Девять месяцев спустя его сверг пуштун Мухаммед Надир-хан, бывший командующий армией Амануллы, сильно критико­вавший попытки Амануллы произвести коренные перемены в Афганистане. У него вызывал беспокойство не только тот факт, что Аманулла не учиты­вал необходимость подкрепить свои реформы достаточно сильной арми­ей; он также был убежден, что любую программу реформ необходимо осу­ществлять с большой осторожностью, учитывая ультраконсерватизм сельского населения. В сентябре 1930 года совет племенных и религиоз­ных вождей, Лойя Джирга', созванный Надир-ханом, провозгласил его королем и постановил, что преимущественную силу отныне будет иметь ханифитский² свод законов суннитского шариата. Однако Конституция 1931 года внесла путаницу, допустив одновременное использование рели­гиозных и светских законов. Наиболее суровые наказания, предписанные установлениями шариата, такие, как отсечение руки за воровство, тем не менее становились с течением времени все более редким событием.

Надир-хан был убит в 1933 году, и на престол вступил его девятнадца­тилетний сын Захир-шах, который, хотя и правил в течение сорока лет, в основном следовал указаниям своих дядей. Афганистан оставался нейт-

основателя юридической школы (ханифитской мазги), которая признает Коран целиком как источник права, допуская при этом широкое применение обычного права.

ральным во время Второй мировой войны, несмотря на тесные связи с Гер­манией, Италией и Японией в предшествующие годы.

В первые послевоенные годы прошли одни из первых переговоров о независимости Индии, основанные на разделении Индии и Пакистана. Аф­ганское правительство воспользовалось предоставленной переговорами возможностью и выступило за то, чтобы областям пуштунских племен в Се веро-Западной Пограничной провинции, имевшим с 1901 года статус о: раниченной автономии по отношению к Британской Индии, была npt доставлена независимость. Эти доводы не подействовали, и в 1947 год^ образовался Пакистан с вошедшими в него племенными территориями. В скором времени Пакистану пришлось прибегнуть к оружию для подавле­ния мятежей племен, и в 1949 году Пакистан нанес авиаудары по террито­риям сепаратистов. В ответ на это афганское правительство отказалось от всех соглашений, определявших границу Афганистана с Британской Инди­ей, и поддержало инициативу о создании «пуштунистанской» ассамблеи с пакистанской стороны линии Дуранда. Пакистан ответил топливной блока­дой Афганистана. Правительство Кабула мгновенно подписало бартерное соглашение с Советским Союзом в июле 1950 года, по которому последний брался поставлять нефтепродукты и другие важные товары широкого по­требления в обмен на афганскую шерсть и хлопок-сырец. Совегский Союз также согласился обеспечить свободный транзит афганских товаров по своей территории и приступил к разработке нефтяных месторождений в северном Афганистане.

Афганистан все больше рассчитывал на Советский Союз как на торго­вого партнера и источник финансирования. В 1955 году последовал заем в размере 100 миллионов долларов, а через год была получена первая боль­шая партия оружия после нескольких неудачных попыток афганского пра­вительства получить оружие из США. Советский Союз также помог усовер­шенствовать аэродромы рядом с Мазар-и-Шарифом, в Шинданде на западе и Баграме к северу от Кабула. Роль США была гораздо скромнее, они участ­вовали в двух крупных проектах по строительству плотин в бассейне реки Гильменд и основной магистрали, которая смыкалась с другой дорогой, по­строенной Советским Союзом, впервые сводя воедино основные города Афганистана.

Процесс установления дружественных отношений с СССР и США уско­рился в 1953-1963 годах, когда премьер-министром страны был Мухаммед Дауд-хан. Он также возобновил реформы, сошедшие на нет после сверже­ния Амануллы в 1929 году. В 1959 году Дауд и старшие члены правительст­ва появились на публике со своими женами и дочерьми, на которых не было чадры. Неизбежные акции протеста со стороны религиозных лидеров были подавлены с помощью армии, ставшей более сильной с помощью СССР, и постепенно женщины начали пополнять ряды трудящихся в горо­дах. Когда в Кандагаре использовали армию, чтобы обеспечить сбор нало­гов, мятежники избрали мишенью школы для девочек, женские бани и ки­нотеатр как символы неприемлемой ими модернизации.

Афганистан попал в еще большую зависимость от Советского Союза после разрыва дипломатических отношений между Пакистаном и Афгани­станом в 19б1 году из-за вопроса о Пуштунистане, в результате чего была закрыта граница и приостановлена транзитная торговля через Пакистан. Граница была открыта лишь в 1963 году, когда с отставкой Дауда стал воз­можен компромисс с Пакистаном.

Сразу после отставки Дауда король Захир-шах дал новый толчок про­цессу конституционной реформы, начатому Даудом. Был создан Консульта­тивный совет по разработке Конституции, куда вошли две женщины. Среди наиболее важных положений Конституции 1964 года было юридическое равенство женщин и мужчин. Конституция также установила приоритет светской законодательной системы над законами шариата, тем самым от­меняя Конституцию 1931 года. Она тем не менее объявляла «ислам священ­ной религией Афганистана» и предусматривала обращение к ханифитским установлениям лишь в крайнем случае, когда не подходил ни один.из суще­ствующих светских законов. Помимо этого, оговаривалось создание изби­раемого парламента вместе с 28 советами провинций. Ряд мест в парламен­те отводился женщинам, некоторых из них должен был назначать король. В первом парламенте, избранном в 1965 году, было четыре женщины из ста шести членов парламента.

В конце 60-х годов в обществе стали нарастать разногласия; со всей страны в столицу приезжали молодые люди, чтобы воспользоваться предо­ставленными новой Конституцией возможностями получить образование, особенно в Кабульском университете, и обнаружили, что система по-преж­нему во многом ориентирована на элиту. Радикальные движения находили благодатную почву в студенческой среде в Кабуле. Некоторые выступали за ускорение процесса реформ и рупором своих идей избрали Народно-де­мократическую партию Афганистана (НДПА). Другие же громко протесто­вали против уже происшедших перемен и боролись за возвращение к ис­ламским ценностям.

Исламистские партии, как их тогда называли, взялись за создание по­литического движения, которое будет способствовать созданию исламско­го государства, основанного на законах шариата. В их ряды с готовностью вступали сыновья таджиков и узбеков, бежавших в Северный Афганистан от религиозного преследования, учиненного советским правительством по всей Средней Азии в 20-30-х годах.

В последующие годы волнения нарастали, а социалистическая и исла­мистские партии набирали силу. Стихийное бедствие, трехлетний голод с 1969 по 1972 год, стали своего рода проверкой эффективности и сплочен­ности правительства, которое не выдержало такого испытания. В результа­те в июле 1973 года Захир-шаха сверг двоюродный брат и бывший пре­мьер-министр Дауд.

Дауд опирался на армию и умеренное крыло расколовшейся НДПА. Не­сколько членов НДПА вошли в состав Центрального Комитета Дауда. Дауд стал осуществлять дальнейшие реформы, включая земельную, но при этом не забывал об осторожности, чтобы избежать отрицательной реакции кон­сервативного сельского населения. Вскоре возникли трения, и несколько членов НДПА были выведены из правительства. Тогда Дауд решительно вы­ступил против всех своих возможных оппонентов, вынудив исламские пар­тии бежать в Пакистан. В то же время он стремился сократить свою зависи­мость от Советского Союза, все чаще делая попытки к примирению с Западом и укрепляя связи с Ираном.

17 апреля 1978 года Дауд был низложен и убит во время военного пе­реворота, организованного НДПА при поддержке СССР. Крайний радика­лизм нового правительства и преследование несогласных заставили огром­ное количество специалистов уехать в Пакистан, Европу и США. В сельской местности, не учитывая реакцию на попытки Амануллы в прошлом ввести быстрые преобразования, НДПА немедленно приняла меры, чтобы устано­вить верхний предел на размер земельных участков, сократить задолжен­ность села, ограничить размер выкупа за невесту и установить минималь­ный возраст для вступления в брак. Партия также приступила к ликвидации всеобщей неграмотности в рамках программы светского образования для девочек и мальчиков, женщин и мужчин, молодежи и стариков.

Как и при Аманулле, никто не попытался продумать постепенный про­цесс реформ, который бы одобрили низы. Предпринятые меры не учиты­вали всех сложностей землевладения и взаимоотношений в сельской мест­ности, а программа ликвидации неграмотности осуществлялась без учета требования раздельного обучения полов. Людей оскорбляло привлечение учителей-мужчин из городов к обучению женщин и девочек и сам учебный материал, который, казалось, скорее связан с социалистической утопией, чем с реалиями сельского Афганистана. Стариков же обижало, что их в принудительном порядке обучают люди намного моложе их.

Принуждение, к которому прибегала НДПА, желая увидеть плоды ре­форм, и жестокое пренебрежение социальными и религиозными принци­пами, привели к массовому недовольству со стороны сельского населения, включая те группы, в чьих интересах действовала НДПА, как она сама счи­тала. Гнев населения нашел выход в объединяющем призыве к джихаду¹. По провинциям прокатилась волна мятежей против режима, и их с большой жестокостью подавляли вызванные правительственные войска. Началось массовое дезертирство из армии.

Интересно отметить, что первые восстания произошли именно в тех областях, где не было племенного деления, включая шиитскую зону цент­рального Афганистана. Пуштунские племена в большей мере были склон­ны доверять правительству НДПА, поскольку оно в основном состояло из пуштунов. И лишь после вторжения Советского Союза племена присоеди­нились к силам сопротивления en masse². Более того, исламисты, выходцы с севера, не испытывали иллюзий насчет целей НДПА, столкнувшись с ни­ми в Кабульском университете. Тем более, что «Джамиат» обладал необхо­димым сочетанием организационной силы и уважения к традициям, позво­лявшим рассчитывать на массовую поддержку. Первоначальное сопротивление было в какой-то мере восстанием той группы афганского общества, которая была «вынесена за скобки» правящими пуштунами в пра­вительстве, опиравшимися на племена. Одновременно это было и выступ­ление образованной молодежи, которая отнимала власть у старой аристо­кратии, создавала новый альянс с улемами и устанавливала связи с вождями племен, не относящимися к аристократии. Новое руководство сопротивле­ния ратовало за возвращение к шариату как основному своду законов.

Советский Союз воспользовавшись тем, что НДПА захватила власть, еще глубже проник в Афганистан на экономическом, политическом и воен­ном уровнях. В декабре 1978 года было подписано соглашение, уполномо­чившее кабульское правительство в случае необходимости обращаться к Москве за прямой военной поддержкой. Кремль не устраивал разворот со­бытий в Афганистане, но ему ничего не оставалось, как поддерживать НДПА. После свержения шаха Ирана исламистским правительством Моск­ва была крайне обеспокоена тем, что исламисты в Афганистане могут вос­пользоваться любым возможным проявлением двойственного отношения Ирана к режиму НДПА. Борьба за власть среди руководителей НДПА приве­ла к свержению и затем убийству президента Нурмухаммада Тараки в сен­тябре 1979 года, на смену которому пришел президент Хафизулла Амин. Однако Амин проявил независимость, не подчинившись указаниям Моск­вы, и это заставило Советы задуматься о соблюдении своих интересов в Аф­ганистане в будущем.

Высказывалось много мнений о том, почему Советский Союз вторгся в Афганистан в конце декабря 1979 года, но все указывает на то, что главным фактором была исторически сложившаяся боязнь Москвы оказаться осаж­денной с юга. Признаки того, что США могут оказать содействие силам ис­ламского сопротивления, и опасения, что они могут пожелать установить там свое военное присутствие, если позволят обстоятельства, в сочетании со все большим сближением между Вашингтоном и Пекином вызвали в Кремле панику. Советское вторжение привело к смерти президента Амина. Его сменил относительно более умеренный член НДПА Бабрак Кармаль, прибывший из Москвы вскоре после вторжения.

Советские войска оставались в Афганистане до 15 февраля 1989 года. Решение о выводе войск, принятое в 1986 году и оформленное письменно в Женевских конвенциях от 14 апреля 1988 года, было в одинаковой мере вызвано внутренними факторами в Советском Союзе и военным пораже­нием. Советская экономика испытывала серьезные затруднения и не могла себе позволить широкомасштабную войну на чужой территории. К тому же негодование и разочарование возвращавшихся с войны ветеранов вызыва­ло в стране волну протестов. Немаловажную роль сыграли и внутренние пе­ремены в Политбюро. Михаил Горбачев, пришедший к власти в 1985 году, не. разделял воинственных настроений своих предшественников и посте­пенно смог обеспечить себе поддержку в вопросе об окончании советско­го военного вмешательства. В конечном счете процессы, которые привели к решению о выводе войск, вызвали в 1991 году распад самого Советского Союза. В апреле 1992 года в Афганистане к власти пришло правительство моджахедов.
¹ Джихад - 1) усердие, рвение во имя Бога; 2) священная война против неверных.

² Целиком, единодушно (фр.).