Нестор Махно

Окаянные
Страшна, страшна должна была быть месть Махно! Когда
он понял, что его в очередной раз предали, обманули, в оче-
редной раз использовали; что ни единое слово дружествен-
ных заверений не было искренним, а всякое выражение
сочувствия обернулось иезуитством, что им просто играли,
задуривая его, как малоумного, несбыточными обещани-
ями, – какое же опустошительное отчаяние должно было
овладеть им! Какая тупая, неутолимая боль должна была
поселиться в сердце, недавно еще исполненном надежд,
какую клокочущую злобу должен был ощутить он в сво-
их жилах! Опять в нем не хотели признать равного себе,
опять выпихивали в нелюди, объявляли охоту на него, как
на дикого зверя…
Опять вне закона, опять – «бандит»! Что ж, за все теперь
должны были заплатить красные: за предательство, за по-
гибших товарищей, за опаскуженное ложью и пытками
1
Сразу после объявления вне закона махновцев обвинили, напри-
мер, в грабеже Симферополя, хотя непосредственно в город корпус
Каретникова даже не входил. Последующие фантазии неисчислимы.
Обратим внимание на тонкую фальшивку А. И. Корка. В своей работе
«Взятие перекопско-юшуньских позиций…» командарм—6 говорит о
потерях своей армии в ходе операции. Они на удивление невелики –
650 убитых и 4500 раненых (еще одно косвенное свидетельство в поль-
зу того, что расстрелянных после окончания операции в Красной ар-
мии было больше, чем убитых во время боев). Примечательно, что в
графе «потери» против отдельно вычлененного «корпуса Каретникова»
значится лживая отметка: «не выяснены» (35, 452). Хотя Август Ивано-
вич прекрасно знал, как обстояли дела в действительности…
534
Пусть кормители Системы недовольны – но их заставит
повиноваться страх, и закрома Системы никогда не пре-
будут пустыми. Тех, кто не подчиняется, Система ломает.
Тем, кто склоняет голову и служит, – дает надежды на рост,
на достижение чинов и славы. Сила Системы не только в
терроре, под нож которого с механической неотвратимо-
стью попадает всякий несогласный, но и в положительно
формулируемых ценностях. Прежде всего Система (в об-
мен на «излишества» свободы) дает ощущение защищен-
ности и стабильности. Она формулирует Большой Смысл
и встраивает его в человеческие души, избавляя своих чер-
норабочих от мучительной обязанности отыскивать смысл
бытия своего, и дарует им ощущение причастности к вели-
чественным процессам преображения мира, невиданного
доселе созидания нового. В этом огромная притягатель-
ная сила большевизма, колоссальное его преимущество
перед махновщиной, которая с 1920 года проявляла себя
исключительно как разрушительная сила. И хотя расчет
Махно на индивидуальное достоинство солдат революции
оказался не совсем уж пустым, хотя в феврале 1921 года
– когда было, впрочем, слишком поздно – действитель-
но восстала одна из буденновских частей, омерзившись
ролью, которая была ей навязана Системой, Система ока-
залась сильнее.
С момента разрыва соглашения, заключенного между
Повстанческой армией и Совнаркомом Украины, на терри-
тории махновского района систематически проводились
мероприятия, которые мы обязаны хотя бы перечислить,
если хотим понять, какой жуткой силы железная лапа на-
кладывалась на деревню.
2 декабря 1920 года приказом № 1 начальник тылового
отдела 4-й армии Гронштейн в бывшем «вольном районе»
устанавливал следующий режим:
559

где уже звучал мотив Saint Louis Blues и вот-вот должны
были появиться на свет те, кого этот мотивчик сделает
звездами сцены новой Америки. «Целых два года без кар-
ты и компаса он пробирался сквозь страну, в которой уже
не было места для индейца, туда, где еще недавно была
свобода, – в апачские горы» (73, 343). Последний свобод-
ный индеец Соединенных Штатов принес своим сопле-
менникам то, чего не могли им дать все вместе взятые
предатели-следопыты, поклонившиеся силе белого чело-
века. Ибо это нельзя купить. Может быть, этим нельзя даже
и поделиться. Может быть, это можно только взрастить в
себе и носить внутри, как молчание, в тайной надежде, что
другие все же поймут драгоценное значение этой тишины
– стойкость несмирившегося борца…
Махно был обречен, как индеец. Поначалу он надеялся
– ведь предательство большевиков было столь очевидным,
столь явственной была неправда их, что, разбив несколько
красных дивизий, он вызовет восстание в Красной армии
и поставит большевиков на колени. Он не понял, что вре-
мя революционного романтизма кончилось. Очень надол-
го. Что время взрывов миновало, наступает время покоя.
Махновцы могли зарубить Пархоменко и в придачу еще
Котовского, Фрунзе, Раковского – но это ничего не изме-
нило бы. Против них работал механизм – Система. Они
смутно чувствовали это и, как могли, мешали ее работе
– убивали служащих Системы, рвали провода связи Си-
стемы, разрушали ее железные дороги, – но этим могли
только чуть-чуть засорить механизм, но не остановить его
ход. Сила Системы – в ее установке на слабость человека и
в открывающейся в связи с этим возможностью манипули-
ровать огромными массами людей. Пусть полки Системы
нерасторопны – но за свой паек они приговорены к пол-
ному послушанию.
558
дело революции, за волю народа, превращенную в боль-
шевистскую девку, за надругательство над памятью тех,
кто пал за дело народа, – и за «бандита» тоже.
1
Бандит – так бандит. Холодно и ясно встретил Махно
декабрь 1920 года. И пока ему не сбили дыхание тяжелыми
ударами в январе 1921-го, Махно успел нанести несколь-
ко хирургически точных ударов красноармейским частям,
действуя с такой маневренностью, какой не демонстриро-
вала ни одна армия времен Гражданской войны.
Когда Наполеон говорил, что высшим проявлением сво-
его военного гения он считал не Маренго и не Аустерлиц,
не Йену и не Ваграм, а операции против русских, прус-
ских и австрийских войск в 1813 году – когда он, фехтуя
пятнадцатью тысячами солдат, разбивал в три, в пять раз
превосходящие его силы, – он имел в виду открывшееся
ему искусство парадокса, войны вопреки правилам, но-
вую степень свободы маневра, которой союзные армии
так ничего и не смогли противопоставить, пока просто-
напросто не вошли в Париж, столицу его империи, чем
и принудили его сложить оружие. Махно в декабре 1920
года тоже, пожалуй, продемонстрировал лучшие образцы
своего военного искусства. Сравнение его с Наполеоном
более чем условно, тем более условно, что корсиканец ведь
действительно возомнил себя императором французов и
вне этой роли уже не чувствовал воли к сопротивлению
– почему и сдался, когда пала его столица. Махно же был
повстанцем – у него могло ничего не остаться, кроме сте-
пи и неба, он мог спать в тачанке или на голой земле – и
продолжать сопротивляться.
Его можно было только уничтожить…
Пока красноармейские штабы получали и сочувствен-
но перечитывали в целом лживые рапорты о разгроме
махновщины от командиров частей, принявших участие в
операциях 26–29 ноября, Махно собрал уцелевшие силы
535

и нанес первый удар: 3 декабря махновцы налетели на
370-й полк 42-й дивизии и разоружили его. В тот же день
была буквально освежевана кавбригада красных киргизов,
собравшаяся для выступления против повстанцев в селе
Комарь. Греческое село Комарь было одним из становых
махновских сел, поэтому о появлении там бригады буро-
лицых азиатов батька, конечно, узнал сразу же. Видимо,
то, что против него выслали каких-то совсем неведомых,
чужих людей, которые способны много напакостить в де-
ревне именно в силу своей полной непричастности к ней,
побудило Махно в отношении гостей повести себя круто:
бригада была не разоружена, как обычно, а практически
полностью уничтожена.
Красные киргизы заканчивали построение на улице се-
ла, когда оно было накрыто артогнем из-за горных увалов,
окружающих село, после чего на улицу, заперев ее с двух
сторон, влетели тачанки с пулеметами и в упор начали
расстреливать заметавшихся всадников. Еще не замолк-
ли пулеметы, как из-за тачанок грянула конница и пошла
рубить согнанных в кучу смертельным огнем киргизов,
которые были так ошарашены, что уже не могли сопро-
тивляться: «Киргизы в панике не произвели ни одного
выстрела, ни один из командиров не пытался установить
хоть какой-нибудь боевой порядок, чтобы дать отпор; и ко-
мандир, и джигиты бросились врассыпную к реке» (12, 187).
Этим участь их была предрешена: махновцы сгоняли бегу-
щих в кучки и рубили без пощады. Меньше чем за полчаса
кавбригада перестала существовать. Лишь человек сто убе-
жали в степь и дотемна хоронились там по-звериному…
В тот же день мог попасть Махно под горячую руку еще и
батальон стрелков, двигавшийся по направлению к Кома-
рю, но батальонная разведка как-то прознала про то, что
делается, и вовремя донесла, что махновцев слишком мно-
го, тысячи четыре, так что прямой был резон скомандовать
536
ков убитых бледнолицых были последним словом старого
вождя. Он чувствовал, что перед смертью должен сказать
его, и сказать достаточно убедительно: мы не сломлены.
Мы грозны. Мы воины.
Его понял молодой вождь, Херонимо. Для белых он на-
всегда останется дикарем, так и не понявшим, какую вы-
году можно извлечь из послушания, так и не взявшим в
толк, какую чудную податливость сообщает миру доллар, с
помощью которого так просто извлекаются из мира вещи,
прежде добываемые ценою опасностей и усилий…
У Херонимо было меньше полусотни воинов – а против
него действовала пятитысячная американская армия,
несколько мексиканских полков и сотни индейцев-
следопытов, прельщенных благами, которые сулили им
новые властители Америки. Апачи Херонимо не могли
отвоевать себе древнюю родину. В последнем «рейде» их
было всего одиннадцать человек, пронесшихся, подобно
шальной пуле, по Нью-Мексико и Аризоне. Они пытались
обрести не землю, а чувство. Очень редкое, очень дорогое
– достоинство.
Те, что сохранили его, погибли, так и не смирившись
с неволей. Но, погибнув, оставили последующим поколе-
ниям завет, который давал им надежду прожить жизнь
с высоко поднятой головой: мы не были сломлены. Из
несломленных – ныне и прежде – вяжется столп истории
народа, на который потом уже навешиваются политика,
курсы валют, дворцовые интриги и будуарные скандалы
фельдмаршалов и министров.
Из тридцати восьми мятежных апачей, которых в конце
концов выловил генерал Миллз, чтобы, заточив в товар-
ный вагон, перегнать на пожизненное заключение в кре-
пость в далекой, влажной, апельсиновой Флориде, шесте-
рым удалось бежать еще до погрузки, одному – по дороге,
за тысячи километров от родной степи, у города Сент-Луис,
557

Вот смысл всей окаянщины, этого бесчувственного со-
противления, этой тупой жестокости. Нет необходимости
вновь перечислять причины, поддерживавшие в стране
неугасимый огонь крестьянской войны и до, и после про-
возглашения нэпа. Не только в размере наделов земли и
норме подлежащего сдаче хлеба дело. Мятежники чувство-
вали, что за всеми деревенскими мероприятиями больше-
виков стоит нечто большее, чем просто государственное
обирание трудящегося на земле человека. Его лишают до-
стоинства. Его лишают права самому решать свою судьбу.
Чем глубже вдохнул человек воздуха революции, тем ост-
рее он чувствовал унижение. Сильные не могли смириться
с этим. Они знали, что достоинством можно и поступиться,
но тогда жизнь утратит полноту и цвет, неистовую, кипу-
чую силу свою и обернется скукой, канцелярией, неволей.
Вот почему после нэпа не улеглась повсеместно и благо-
дарно крестьянская война: мятежные духом знали, чув-
ствовали, что нэп – это тоже кусок, брошенный псам, по-
дачка, временное разрешение дышать одной ноздрей. А
еще оставались настоящие мужики, которым этого было
мало. Разрешение крестьянам жить Ленин дал в марте, а
мятежники на Украине, на Тамбовщине и в Сибири реза-
лись до конца лета. Потому что в борьбе есть один закон:
пригни голову – поставят на колени.
Не совсем привычные параллели безнадежным битвам
русских и украинских крестьян отыщутся в Новом Све-
те. В 1876 году, когда, казалось, выгорела, выдохлась, за-
кончилась навсегда индейская война в Соединенных Шта-
тах, а индейцы были окончательно усмирены и согнаны
со своих земель, восьмидесятилетний вождь запертых в
мексиканскую резервацию апачей Нана вдрут совершает
побег с горсткой своих людей и пускается в трехмесяч-
ный головокружительный рейд по юго-западным штатам
США. Несколько сот угнанных коней и несколько десят-
556
ретираду. И когда на следующий день к батальону стали
пробиваться распущенные пленные 370-го полка и уцелев-
шие киргизы, выяснилось, что действительно: махновцы
хорошо вооружены, есть табак, сахар, спирт, патронов мно-
го, настроение превосходное…
Почему-то дня четыре, со 2 декабря, когда был «накрыт»
и разгромлен крымский корпус, до шестого, когда стало
ясно, что ничего не кончилось, что никакой «решающей»
победы не одержано, что опять надо вести войну – войну
без фронта, без правил, войну неизвестно с кем и неиз-
вестно как, – красными частями владела какая-то апатия.
Не было плана. Не было общей идеи.
3 декабря на Фрунзе, вернувшегося из командировки
в Москву, была возложена новая задача: учитывая опыт
борьбы с басмачеством, возглавить разгром политическо-
го бандитизма на Украине. Он должен был сформулиро-
вать концепцию: как? Как ликвидировать, если три года
не ликвидируется? Надо сказать, что Фрунзе выдвинул, с
чисто военной точки зрения, ряд ценных идей, хотя самой
должностью, в чем мы убедимся еще, тяготился.
Но чтобы эти идеи воплотить – насадить в жизненно-
важных центрах махновщины сильные гарнизоны, пере-
резать маршруты Повстанческой армии бронепоездами,
организовать постоянное преследование ее крупными си-
лами кавалерии, – нужно было время. А пока из Крыма пе-
ребрасывались части Второй Конной, пока от Мариуполя –
несмотря на приказание Фрунзе действовать «вдвое быст-
рее» – двигались части 3-го конного корпуса Каширина –
Махно взял обратно Гуляй-Поле, словно в насмешку над
всеми победами Красной армии. После этого 6 декабря Со-
вет труда и обороны в Москве принял (а Ленин подписал)
постановление, объявляющее искоренение бандитизма
первоочередной государственной задачей, а для Совет-
ской Украины – «вопросом жизни и смерти». Партия, как
537

это было принято, на решение этой очередной чрезвы-
чайной задачи выделяла лучших работников. На этот раз
в их числе вновь оказались неизменные В. Затонский, С.
Косиор, Д. Мануильский, X. Раковский и «приданные» –
председатель ВЧК Дзержинский, который, впрочем, ничем
особенно себя не проявил, и два талантливых военачальни-
ка, Р. Эйдеман и К. Авксентьевский, которые очень помогли
Фрунзе, когда у него сдали нервы в охоте на Махно.
Но пока делались назначения и тянулась прочая бюро-
кратия, Махно ударил еще раз. После встречи с ошметками
крымского корпуса он двинул свою армию на юг, в Бердян-
ский уезд, на соединение с отрядами Удовиченко. Батько
Удовиченко, бывший корпусной махновский командир,
занимался формированием отрядов Повстанческой армии
на юге, у Азовского моря, и, кажется, позже всех узнал о
разрыве соглашения с красными, ибо, как мы говорили
уже, еще 27 ноября проводил митинг совместно с ком-
мунистами. Партийцы города Бердянска, зная о разрыве
соглашения с махновцами и бродящем поблизости их от-
ряде, перешли на осадное положение: днем работали в
учреждениях, а ночью вооружались, собирались вместе и
ждали налета.
11 декабря в Новоспасовку, родное село Куриленко и
Удовиченко, пришел Махно. На всякий случай бердянские
коммунисты провели мобилизацию и подсчет сил: насчи-
тали 300 членов партии, к ним надежных – отряд продар-
мейцев и красноармейцев Чека и ненадежных – местный
батальон и червонную сотню уездвоенкомата, охарактери-
зованных, как «полумахновский элемент» (22, 84). В Бер-
дянск Махно, по всей логике вещей, лезть не надо было:
за ним шли красные, в надежде прижать к морю и разда-
вить, – а Бердянск был не просто на берегу, но на берегу
плоской, вдающейся в море косы: здесь кончалась иду-
щая от Полог железнодорожная ветка, здесь обрывались
538
дитизм как политическое оружие рождается от отчаяния,
от немоты. Когда нет возможности объясниться словами.
Когда никто объяснений не слушает и не ждет, не счита-
ет тебя за человека. Вот тогда, чтобы все-таки быть услы-
шанным, отверженному приходится обращаться к другому
языку – языку ненависти.
После прохода Махно в уездах по нескольку недель не
могла возобновиться советская работа: люди были кто
убит, кто до смерти напуган, бумаги сожжены, печати по-
хищены (11).
Это бешенство, пляска юрода, не знающего больше ни
человеческих чувств, ни свойственной человеку усталости.
После того как измочаленный погонями конный корпус
Нестеровича сняли с преследования банды, Махно про-
держался еще месяц, до середины марта, прежде чем был
вынужден раздробить армию на мельчайшие отрядики и
в очередной раз распустить.
Сохранилось описание махновских отрядов, вторгшихся
в пределы России: «8000 человек, причем из всей группы
вооруженных винтовками человек 300, а остальные воору-
жены саблями, наганами и бомбами, имеют 55 пулеметов
и одно орудие, но снарядов и патронов очень мало» (11, 4).
Наверняка восемь тысяч образовалось лишь на краткий
миг сведения счетов с ненавистной властью. Бей, пока
пришел батька Махно! Ушел – беги до хаты.
Какая бы ни держалась власть в государстве, эту беспо-
щадную, дикую, все разрушающую на своем пути орду, по
всей логике власти, следовало, прежде всего, уничтожить.
В этом была правда большевиков. Но и смрадными, рас-
кровавленными устами окаянного юрода тоже высказыва-
лась правда, и из дрожащих, покрытых коростой губ рвался
наружу надтреснутый, полный ненависти вопль:
– Не замайте, дайте жить по-своему, дайте дышать!
555

ся. Но и не сострадает. Его смех – скорее имитация челове-
ческой веселости, юрод глумится, а не веселится, хохочет,
но не радуется. Он вне радости, вне всего человеческого.
С тех пор как Махно и повстанцы были в последний раз
объявлены вне закона – а значит, оказались изверженны-
ми из человеческого стана, достойными только смерти
и посмертного поношения, – все, что творили они, было
сплошное юродство и окаянщина. И взятие Бердянска, и
митинги, проводимые Махно, и раздача добра из разбитых
складов, под визг тальяночки – когда преследователи были
на расстоянии двухчасового перехода, и бессмысленное
уничтожение большевистских работников, которых под
свист и улюлюканье выволакивали на майдан и, смеясь, ру-
бали шашками, и вечное оборотничество, представление
то примаковцами, то буденновцами, красное знамя, с кото-
рым, свернув черное, входили в село с каким-то мрачным
восторгом вопя:
– Буденновцы мы! Всех коммунистов на сход! Митинг
будет!
Залетев впервые в Россию, на юг Курской губернии в
конце января 1921 года, махновцы в Корочанском уез-
де похитили всю литературу из Центропечати, перебили
грампластинки, как могли, испортили библиотеку и му-
зей, растворили и дали разворовать продсклады. В слободе
Белой убили 8 милиционеров, жену начальника милиции
изнасиловали, выпустили из-под замка пять цыган, аре-
стованных за кражу…
Во всем этом нет никакого видимого смысла. Так не
ведет себя армия, так ведет себя банда, окаянный сброд.
Да.
А на что еще, кроме бандитизма, сопротивления отча-
янного и озверелого мог рассчитывать большевистский
режим, затыкая миллионам людей, трудящихся на земле,
глотку окриком или – в кость – солдатским сапогом?! Бан-
554
три разбитые грунтовые дороги, «проходимые только для
махновцев». Тупиком был Бердянск, настоящей ловушкой,
откуда могли б и не вывернуться партизаны, случись им
сунуться туда. Стратегически Махно был уже окружен –
причем двойным кольцом – войсками 4-й армии. Если
рассуждать логически, то после соединения с Удовиченко
он должен был бы попытаться найти зазор в цепи обсту-
павших его частей, чтобы прорваться из окружения, а не
возиться с тридцатитысячным уездным городком, дрожа-
щим от ужаса.
Но в тот момент Махно, видимо, нужнее был ужас. В
полночь 11 декабря Бердянск получил лаконичное уве-
домление из Новоспасовки: «Иду на вы». Эта телеграфная
пародия на Святослава опровергала все доводы рассудка и
правила тактики. Махно решил взять Бердянск просто так.
Из своеволия. Чтобы позлить и подразнить врагов. Он и
телеграмму-то прислал нарочно – чтобы был страх. Чтобы
знали: ежели батька Махно чего захочет – он это сделает
всему вопреки…
Бердянские коммунисты, следовательно, о намерениях
повстанцев были оповещены. Они могли бы, вероятно, по-
прятаться – но это было бы слишком унизительно. Они
решили сопротивляться – тем более что они рассчитывали
на помощь. По опыту они знали, что нападения Махно на-
до ждать на рассвете. Следовательно, задача – продержать-
ся несколько часов, до того, как подоспеют избавители.
Но помощь не пришла. Вероятно, командарму—4 Лазаре-
вичу не хотелось ломать медленный поступательный ход
руководимой им операции, сулившей, как казалось, вер-
ный успех. Что, в свете этого успеха, означала небольшая
отсрочка и – увы – неизбежная гибель нескольких товари-
щей? Стратегически выгодно было бы, чтобы Махно как
можно глубже вонзил зубы в Бердянск…
539

Но бердянские коммунисты этих соображений не знали.
Они рассчитывали на подмогу. Они пытались построить
баррикаду, сделали семь опорных пунктов в самых креп-
ких домах, натаскав туда оружия…
В шесть утра, словно по расписанию, махновцы – еще по
зимней темноте, – с трех сторон ворвались в город. Обна-
ружив два опорных пункта на Итальянской улице – в зда-
нии почты и в здании Чека, – они открыли огонь и вскоре
выгнали защитников из убежищ, заставив беспорядочно
отступать. В девять утра отряд бердянцев, окруженный в
предместье Лески, расстреляв патроны, был порубан до по-
следнего человека. Взошедшее солнце осветило 82 трупа.
Налет на Бердянск был чисто террористической акцией,
в точном значении слова: он должен был внушить страх.
Речь шла только о страхе, который, как ком в горле, дол-
жен был будить на утренней заре всех коммунистов от
Луганска до Елисаветграда.
Показательно, кстати, что лишь те из оборонявшихся,
кто нашел в себе силы противостоять страху, уцелели: ма-
ленький отряд в 12 человек до часу дня отстреливался в
здании земотдела. Лишь когда махновцы подкатили за-
хваченные в городе пушки и ударили по зданию с двух
сторон, защитники прекратили стрельбу и залегли на полу.
Но махновцам так и не удалось добраться до них – едва они
сунулись на первый этаж, как с лестницы второго грянул
залп и партизаны «ушли с проклятиями». Тем временем
стало смеркаться, и осаждавшие дом махновцы вынужде-
ны были присоединиться к остальным, чтобы покинуть
город. В четыре часа дня Бердянск, получивший как по-
следнюю память о батьке Махно восемьдесят покойников,
был оставлен повстанцами, чтобы из мутных сумерек по-
слать на север весть о случившемся дерзостном преступ-
лении и предуведомить – теперь уже не спасителей, но,
возможно, мстителей: он здесь, не дайте уйти…
540
полотна, видно, что среди двух с половиной десятков по-
встанцев лишь у двух-трех есть ремни, на которых висят
сабли. У одного имеется, похоже, что-то огнестрельное.
Остальные – с голыми руками. Это обстоятельство мы тоже
должны учесть, чтобы понять, какая армия сопротивля-
лась красным…
Меж тем, проанализировав итоги более чем месячных
боев с Махно, М. Фрунзе решил, что недостаточно «пере-
давать» его от одной части – другой. Одновременно долж-
но осуществляться постоянное преследование достаточно
сильным отрядом. Для этой цели был сформирован лету-
чий конный корпус под командованием В. С. Нестеровича,
который, начиная с 15 января, непрерывно преследовал
Махно на протяжении 24 дней. Каждый день имея с ним
стычки, но ни разу не накрыв его.
Сколько можно было выдерживать такое напряжение?
Непонятно. Все сущее устает. Есть предел человеческим
силам, тем более что существует неуловимая грань, за ко-
торой начинается психогенная усталость, подавленность,
страх… А махновцы дрались! Я не случайно в самом на-
чале главы применил к ним определение – «юродивые».
Юродивый только мог это выдержать, ибо юродивый –
это психологически особенный тип: без судьбы, без быта,
без семьи, без собственно-личного, который в обмен на
все эти атрибуты человеческой жизни и тепла получает
сверхчеловеческую выносливость, невосприимчивость к
лишениям, какое-то насмешливое презрение к своей судь-
бе. Но «юродивый», по-русски, всегда блаженный, добрый,
Христа ради безумный человек. Для махновцев двадцать
первого года надо бы подыскать другое определение. Они
не юродивые – они юроды. Безумные, но оставленные Бо-
гом без пути, во мраке. Омраченные. Окаянные.
Юрод спит на снегу в одной холщовой рубашке – и не
простужается. Или вообще не спит. Не ест. Ничего не боит-
553

шаг: к командиру бронепоезда был послан верховой с удо-
стоверением взводного командира 42-й дивизии. Предъ-
явив документ, махновец подвел командира бронепоезда
к амбразуре и, указав на приближающихся к полотну мах-
новцев, сказал:
– Это наша 14-я дивизия. А там, – повел он рукой в сторо-
ну, где уже видны были разъезды Первой конной,– махнов-
цы. Начдив просит пропустить нас через полотно, потому
как кони вымотаны и в атаке нам не устоять. А за переез-
дом мы обождем подхода червонных казаков… (18, 107).
Командир бронепоезда, видно, совершенно простодуш-
нейшим был человеком, если поверил взводному 42-й ди-
визии – которой и в помине не было поблизости, – отра-
портовавшемуся к тому же представителем совсем другой,
пархоменковской части. Добро, если бронепоезд, пропу-
стив махновцев через железную дорогу, не открыл огонь
по своим…
Оказавшись на Левобережье, махновцы тронулись не
в свои родные места, чего от них, безусловно, ждали, а
дальше на северо-восток, через «свои» уезды Полтавской
губернии – где пополнились вооружением и людьми – в
Харьковскую.
Под Харьковом Махно отпустил Аршинова – нелегалом
пробраться за границу и во что бы то ни стало написать
историю махновского движения. Простившись с учителем,
он двинулся дальше, достигнув южных областей России.
Показательно, что и в этих местах, где имя Махно разве
что слышали, ядро Повстанческой армии быстро облипало
народом, – в России тоже ситуация была взрывная: ан-
тоновщина бушевала вовсю, в Сибири как раз взялось и
пошло гореть, как по сухой тайге. К Махно, как к Антоно-
ву, крестьяне являлись с голыми руками в надежде, что
оружие добудут в бою. На одной из сохранившихся фо-
тографий махновцев, стоящих вдоль железнодорожного
552
А Махно, вскрыв большевикам жилы в Бердянске, дви-
нулся прямо на север, откуда шли на него красные, дал
своим сутки отдохнуть в станице Новоспасовке, а на сле-
дующий день смело принял бой с многократно превосхо-
дящими его силами.
Махно прекрасно знал свое положение и опасность, ко-
торая ему угрожает. У него было тысяч пять партизан, в то
время как в операции против него было прямо вовлечено
2/3 всех сил, участвовавших в разгроме Врангеля, – около
60 тысяч человек.
2
Но Бердянск ему был необходим – что-
бы ввести в непонимание красное командование и про-
демонстрировать простым красноармейцам неистовую
мощь своего боевого юродства. И то и другое ему удалось.
Лазаревич ждал прорыва Махно на запад или на восток,
где кольцо окружения было неплотно еще примкнуто к мо-
рю, а он ударил в лоб, на север, вырываясь на оперативный
простор, к непочатым партизанским резервам…
Как всегда, для прорыва было тщательно выбрано сла-
бое место – фронт ненавистной махновцам 42-й дивизии,
измотанной сплошными переходами. Весь день махновцы
«отдыхали» в Новоспасовке, водя за нос разведку. Разведка
докладывала, что партизаны ведут себя пассивно и ника-
ких действий не предпринимают. Под покровом наступив-
шей ночи Махно незаметно двинул армию на север, к селу
Андреевка, к самым позициям 42-й дивизии, оставив в ста-
нице лишь арьергард, который красным командованием
упрямо принимался за ядро повстанческих сил.
Утром 14 декабря В. С. Лазаревич отдал частям приказ
атаковать Новоспасовку. Сводная дивизия курсантов пове-
ла атаку на несуществующего противника. Больше того: в
2
В действительности больше. Даже если строго следовать призна-
ваемой советскими исследователями статистике и считать 2 /з от 133
тысяч красноармейцев Южфронта, получится 88 тысяч человек.
541

пять утра, когда махновцы уже бросились на позиции 42-й
дивизии, командир ее получил от командования армии
приказ срочно поддержать курсантов, которые атакуют
станицу! Правда, с ходу прорваться махновцам не удалось.
Атаки и контратаки кавалерии, пробные «выпады» Махно
продолжались весь день. Кольцо окружения сжималось. К
наступлению темноты махновцы заняли глухую оборону
в Андреевке: печальная судьба крымского корпуса внят-
но замаячила перед остатками армии. В это время, пере-
группировавшись, курсанты ударили на Андреевку с юга.
Завязавшийся таким образом бой красные приняли за по-
пытку нового партизанского прорыва – на юг. Думая, что у
него появилось время перегруппировать силы на северной
околице села, комдив—42 приказывает снять с фронта из-
мученную боем бригаду и заменить ее свежей. Мгновенно
оповещенные об этом махновцы в самый момент смены
частей на позициях и неизбежной при этом неразберихи
обрушили на них удар всех своих сил и, разбив обе бри-
гады, вырвались из кольца – на север. Вырвались, когда,
казалось, никакой надежды у них уже нет, когда они окру-
жены окончательно, Но красные еще не знали Махно так,
как знал его Слащев, упустивший Повстанческую армию
из окружения под Уманью. Им еще предстояло узнать, что
такое – партизанская война…
Неудача боя возле Андреевки, когда «при счастливейших
обстоятельствах представился великолепный случай раз
навсегда покончить с популярнейшим вождем украинских
бандитов» (48, 114), казалась столь неправдоподобной, что
стала предметом расследования военного трибунала. В са-
мом деле – силами трех дивизий при поддержке мощной
кавалерии, бронемашин, легкой и тяжелой артиллерии,
не раздавить «бандитов»? Это же нонсенс – или преда-
тельство? Трибунал предательства не обнаружил, но кон-
статировал глубокое безразличие и апатию, с которыми
542
до этой своей речи он в статье «Новые задачи Красной
Армии» тоже агитировал, что «архибандит» Махно (стиль!)
«не представляет собой сколько нибудь серьезной опасно-
сти» (12, 191). С военной точки зрения гибель Пархоменко
была вещь не только обычная, но даже и глупая, ибо, отда-
вая приказ окружить и уничтожить банду, комдив должен
был бы знать, что она находится в непосредственной от
него близости…
Весть о гибели Пархоменко, однако, быстро облетела
штабы красноармейских частей. Вслед Махно пущен был
сводный отряд Котовского, сформированный по приказу
В. Примакова, имени которого, как паролю, и поверил Пар-
хоменко. Тем не менее 7 января махновцы достигли-таки
Днепра возле города Канева (почти на двести километров
к северо-западу от мест своих обычных переправ) и, набро-
сав на лед досок и соломы, чтоб не разъезжались копыта
коней, ночью перешли на левый берег.
Махно, как всегда, казался попавшим в отчаяннейшее
положение, но действовал он, по-видимому, совершенно
расчетливо. Красные могли сколько угодно ликовать, что
оттеснили его на север, к Полтаве, и не пустили в родной
Александровский уезд. Но Махно под Полтаву стремился
не случайно: здесь в лесах Константиноградского уезда
действовал его вербовщик и хранитель полевых магазинов
Иванюк, а Махно было нужно оружие после опустошитель-
ных боев на правом берегу. Но до Иванюка тоже еще нужно
было добраться: кавалерия Котовского шла от Махно с от-
рывом в несколько часов, а навстречу ему подтягивались
превосходные и совершенно свежие силы. Но Махно опять
не дал себя уничтожить.
Возле села Песчаное махновцам предстояло пересечь
линию железной дороги, охраняемую бронепоездом. Ко-
товцы висели буквально на хвосте. В этой совершенно от-
чаянной ситуации партизаны пустились на дерзостный
551

садки и посему была принята за своих. Меж тем это была
махновская разведка с Марченко во главе. Марченко не
знал, кто именно перед ним, но беспощадным оком бы-
валого партизана определил – начальство. По начальству
после Крыма у него были свои соображения.
– Вы кто такие? – крикнул Пархоменко, когда кавалери-
сты подскакали ближе.
– Мы от Примака, – последовал ответ. – А вы кто?
– А я Пархоменко, – ответил Пархоменко.
Такой удачи Марченко не ждал. Махновцы порубали
всех, оставив в живых только кучера, который на забрыз-
ганной кровью тачанке добрался до своих, чтобы расска-
зать о гибели комдива.
Убийство Пархоменко стало последним подвигом
старого партизана Алексея Марченко. Через несколько
дней он сам был убит в каком-то бою – нераскаявшимся и
неоплаканным пал в землю, как все обреченные, чтобы
весною взрасти бурьяном, будыльем, травой забвения.
А на поминках Пархоменко, состоявшихся в Екатерино-
славе 15 января, был устроен торжественный митинг, на
котором опять присягали и клялись отомстить. Клим
Ворошилов попытался смерть товарища представить в
надрывно-патетических тонах: «Товарищ Пархоменко,
как всегда, был впереди своей части и на этот раз выехал
вперед, даже без всякой личной охраны, но здесь была
устроена засада и т. Пархоменко с товарищами наскочили
случайно на небольшую кавалерийскую группу Махно и
были ею окружены. Товарищи погибли геройски, бандиты
расправились с ними самым зверским, самым позорным
образом…» (12, 196).
Ворошилов, говоря по совести, человеком военным так
и не стал, хоть и не расставался с гимнастеркой и порту-
пеей до конца жизни, а как был, так и остался мелким
партийным агитатором. Характерно, что ровно за месяц
550
действующие войсковые части исполняют возложенные
на них поручения, и сделал вывод, что «подавляющий пе-
ревес в людском составе и технических средствах не обу-
словливает победы вообще и победы над партизанами в
особенности» (48, 114).
Поистине удивительна эта повсеместно подмечаемая в
красноармейских частях «усталость и апатия» и поисти-
не неправдоподобная, какая-то юродская двужильность,
которую обнаружили в тех же боях махновцы.
Можно выстроить любопытную хронологию:
Днем 11 декабря: встреча отрядов Махно и Удовиченко
в Новоспасовке. Отдых полночи.
На рассвете 12-го – марш и налет на Бердянск. Вечер –
марш, ночевка в Новоспасовке.
13 декабря: день – отдых. Ночной переход в Андреевку
и подготовка к бою.
14 декабря: с раннего утра до вечера – бой и прорыв из
окружения. Ночной отрыв.
15 декабря: дневка, отдых. Ночью – марш в направлении
Гуляй-Поля.
16 декабря: в 2 часа ночи махновцы сталкиваются под
Федоровкой с частями Второй Конной и северной группой
Р. Эйдемана, которые и должны были, по замыслу, блокиро-
вать прорыв Махно на север. Может быть, В. Лазаревич не
верил в такую возможность и выставил заслон, просто под-
чиняясь закодам тактики. Но Эйдеман оказался на высоте,
а его части – по существу единственными, сохранившими
хладнокровие и способность к маневру. Бой продолжался
до наступления темноты, махновцы потеряли несколько
сот убитыми, бросили черное знамя, но все-таки удержать
их, загнать в лабиринт подходящих частей Эйдеману не
удалось. Он не отлипал от них до 17-го, последний раз
крепко прижав возле Туркеновки – и все-таки упустил!
543

Утром 18-го, на марше – пролет через Гуляй-Поле, заня-
тое частями 125-й бригады 42-й дивизии и обозом Богучар-
ской бригады. Обоз сожгли, пехоту разоружили, прихватив
желающих с собой.
Механик связи Василий Белоусов, который, как нарочно,
каждый раз заступал на дежурство, чтобы стать свидете-
лем очередных драматических событий, так описывает
этот эпизод: «Ночью я подбадривал себя, чтоб не уснуть,
каждые 10–15 минут делая проверку связи. Утром делаем
проверку – связи нет. Надсмотрщики выскочили искать
повреждение. Оказалось, что порезаны все провода связи.
Тут же послышался орудийный выстрел и затрещали во-
круг села пулеметы. 372-й полк, переутомленный походом,
к такому внезапному нападению не был готов. Махновцы
выгоняли из квартир красноармейцев и вместе с обозом
богучарской бригады погнали в сторону немецкой коло-
нии. Несколько тысяч лаптей с богучарского обоза облили
керосином и запалили. Махновцы грелись вокруг костра,
пленные красноармейцы стояли кучей, понурив головы.
Подъехала тачанка. Махно поднялся на костылях (был в
ногу раненный) и начал свою речь, что мы воюем не про-
тив власти советов, а против коммунизма и коммунистов.
Объявил выдавать своих командиров и комиссаров. Крас-
ноармейцы стоят, понурив головы. Махно опять объявил
выдавать коммунистов – „а то всех расстреляю“. Красноар-
мейцы молчат. Тогда Махно объявил: „Кто желает в мою
армию – отходите в эту сторону, а кто хочет домой или в
свою часть – отходите туда“ (показал костылем). Красно-
армейцы стоят, не шевелятся.
– Что, просить я вас буду? – сердито закричал Махно.
Начали расходиться. Кто пошел к Махно, кто куда. Боль-
шинство красноармейцев пришли в свою часть и так и не
выдали ни командиров, ни коммунистов» (8).
544
ка. Те из партизан, кто имел возможность, переоделись
– как это и положено в час смертного исхода – в чистое
нательное белье…
Новый год Махно встретил в бою с червонными казака-
ми В. Примакова. Бой кипел всю ночь – и опять махновцам
сподобилось вывернуться: однако теперь у них уже не оста-
валось времени даже для кратковременного отдыха. Весь
день 1 января 1921 года повстанцы, немилосердно рекви-
зируя лошадей, пытались оторваться от преследования.
Второго января у деревни Сабодаш они приняли бой с 8-
й кавдивизией Первого корпуса червонного казачества.
Участники боя вспоминали, что махновцы действовали «с
четкостью, свойственной частям регулярной армии» (18,
102). Бой продолжался до темноты и, вероятно, так и закон-
чился бы ничем, если бы во время последней атаки крас-
ных казаков махновцы не применили свой излюбленный
прием: разыграв отступление перед лавой красной кава-
лерии, вывели ее прямо на смертоносные «пулеметные
тачанки». Но сколько тачанок оставалось у них? Сколько
пулеметов? Эх, если бы столько, сколько было использова-
но в бою с конным корпусом генерала Барбовича в Крыму!
Если бы хоть полстолька…
Червонные казаки, однако, угомонились. У Махно уже не
было силы бить насмерть. Откуда сила бралась отбивать
удары и увертываться? В ночь на третье января, в темноте,
махновцы незамеченными прошли мимо 17-й кавдиви-
зии Г. Котовского. Утром пошел легкий снег – слабая на-
дежда, что заметет следы и отряд хотя бы короткое время
сможет двигаться в неизвестном для преследователей на-
правлении. Но путь к Днепру преградила 14-я кавдивизия
Александра Пархоменко.
Утром Пархоменко со своим штабом выехал на реко-
гносцировку у деревни Бузовка. Вскоре показалась группа
всадников, которая не торопясь двигалась вдоль лесопо-
549

мандование опасалось, что Махно устремится дальше на
запад, чтобы присоединить к своим отрядам «всех мест-
ных бандитов», не понимая, что местные, петлюровского
толка атаманы, как раз и не присоединятся к нему. Махно
знал это по собственному опыту: как и в 1919 году, здесь,
в Киевской губернии, его армия обречена растаять без
пополнений. Теперь, когда он избежал удара собранной
против него левобережной группы войск, ему нужно было
срочно вернуться обратно на восток. 28 декабря Махно воз-
ле Помощной попытался вывернуться (что было принято
за попытку прорыва на запад), но неудачно.
Намерения Махно разгадал, надо сказать, не Фрунзе, а
командарм—4 Лазаревич, который четко понял, что ни-
какая Умань батьке даром не нужна и что при первой же
возможности он будет прорываться назад, на левый берег.
«Не исключена возможность возвращения махновских ша-
ек на левый берег Днепра в свои прежние районы – преде-
лы Александровской губернии, – осторожно подсказывал
он. – Кроме того, при своем поспешном отходе на правый
берег Днепра много махновцев оставалось и рассеялось по
населенным пунктам Александровской губернии…» (78,
оп. 3, д. 441, л. 2).
С ночи 28 декабря целую неделю продолжались беспре-
рывные бои махновцев с превосходящими силами красной
кавалерии. Впервые не удавалось им всерьез оторваться,
красных было слишком много, они шли сзади, пытались
перекрыть дорогу спереди, облипали со всех сторон… Мах-
но бросил под Елисаветградом все орудия, почти все та-
чанки, пересадив своих хлопцев в седла для скорости хода.
Спасло его только превосходное знание местности и со-
чувствие крестьян, благодаря которому удавалось все же
менять усталых лошадей на свежих. Но до самой новогод-
ней ночи ему не удавалось оторваться от преследователей
и отделаться от мысли, что на этот раз ему все же крыш-
548
Прошла неделя с тех пор, как Махно ввязался в непрекра-
щающиеся бои. Как люди, то есть существа, подверженные
закономерностям природы, они должны были устать. Они
должны были бы, по идее, искать укрытия, отдыха. Тем не
менее в ночь с 18 на 19 декабря, казалось бы, окончательно
выдохшиеся махновцы совершают одну из самых фанта-
стических операций, в буквальном смысле слова перене-
сясь из одной географической точки в другую к полному
отчаянию преследователей.
Декабрь 1920 года на Украине был не по мере жестоким,
а в ночь на 19-е еще грянула вьюга, крутя вместе с сухим
снегом тучи черной пыли. В эту ночь, «когда в двух шагах
люди не могли различить человека от лошади, именно в
эту ночь Махно делает беспримерный 80-верстный пере-
ход, – писал один из красных командиров, – и как коршун
налетает на штаб Петроградской бригады» (4, 42).
Застигнутый на хуторе Левуцком штаб бригады петро-
градских курсантов, стоявший отдельно от основных сил,
был почти поголовно уничтожен. К нападению петроград-
цы совершенно не были готовы. Вода в кожухах пулеметов
замерзла. Отстреляться не смогли. Тех, кто пытался сопро-
тивляться, махновцы, не церемонясь, вышибали из хат
гранатами. По рассказу Ивана Александровича Мишина,
который и подумать не мог о таком повороте событий,
сидя в своем стогу у Сиваша, один из штабных, адъютант,
уцелел, спрятавшись в конуре, только был слегка покусан
собакой. Другой штабист, накинув на плечи зипунишко,
кинулся к подводчикам – украинским крестьянам, кото-
рые перевозили командиров на тачанках, – и сел за стол
вместе с ними. Подводчики не выдали его, хотя махновцы
заходили и оглядывали хату.
Семь курсантов из роты охраны, забравшихся в печку,
махновцы взяли в плен. Их посадили на подводу, повезли
545

куда-то. Крестьянин-украинец, сидевший на козлах, после
некоторого молчания обернулся и спросил:
– Бачили батьку Махно, чи ни?
– Ни, – ответили перепуганные курсанты.
– Ну, може побачите, – беззлобно сказал подводчик (53).
Курсантам, однако, увидеть Махно не довелось: откуда-
то опять взялась кавалерия неуемного Мате Залки, и мах-
новцам пришлось бросить обоз вместе с пленными. Залка
послал одно из бесчисленных в те дни донесений, что на-
стиг и нанес тяжелый удар. В действительности «отстрел»
обоза был лишь одним из простейших приемов партизан-
ской тактики, и военным, не склонным к самообольщени-
ям, это было совершенно очевидно.
Павел Ашахманов, принявший после гибели комбри-
га Мартынова Петроградскую бригаду курсантов, писал
по этому поводу: Махно «на одном месте более одного
дня или ночи не остается, чтобы не быть основательно
окруженным. В случае неудачи отходит врассыпную… Как
образцовый партизан, не обременяет себя пленными и
под Андреевкой бросает нам 1200 красноармейцев (42-
й) дивизии. Так же решительно разделывается со своими
хвостами-обозами и в нужную минуту бросает эту приман-
ку нашей кавалерии, а сам тем временем уходит быстро
и далеко». Ашахманов не удерживается от едкого заме-
чания: «кавалерия лихо атаковала обозы и уклонялась от
нанесения удара основному ядру (махновцев)» (4, 42–43).
23 декабря махновцы переходят на правый берег Днепра
между Екатеринославом и Александровском, вторгаясь в
район, занятый 6-й армией и Первой конной. Корк отда-
ет своим частям приказ о боевой готовности. Казалось, в
действиях Махно опять нет логики: на правом берегу его
ждали свежие силы, а усталость его отрядов когда-нибудь
да должна была бы сказаться. Но тут тоже был расчет: на
Левобережье красные хоть и вымотались, но постепенно
546
стали к нему приглядываться, в них зарождались азарт
и злость, тогда как на правом берегу его еще толком не
знали. Расчет был и на расслабленность частей, прочно
ставших на зимние квартиры и не желавших больше вое-
вать. Настроения эти были сильны до такой степени, что
Латышская дивизия, прекрасно себя проявившая в боях с
врангелевцами, вообще была расформирована из-за же-
лания бойцов вернуться домой, в Латвию. Но на этот раз
расчет Махно оправдался лишь отчасти. Дело в том, что на
его пути оказалась Первая конная, ставшая армией профес-
сиональных рубак, в которых дух войны не угас, а только
томился, как запертый в бутылку джинн.
Первая конная погнала Махно на запад, но, поскольку и
буденновцы не представляли себе, с кем имеют дело, он
сзади налетел на две бригады Конармии, пребывавшие в
убеждении, что преследуют его, – и разгромил их.
28 декабря А. И. Корк сообщал Фрунзе: «Банды махнов-
цев, численностью до двух с половиной тысяч пехоты и
конницы, преследуемые частями 1 Конармии, достигли
района Елисаветграда…» (82, оп. 3, д. 35, л. 169). На следу-
ющий день штаб Фрунзе ответил строжайшим предписа-
нием: «Махно со своим отрядом 23/12 ускользнул от удара
частей 1 Конной армии, перешел жел. дор. у ст. Помощная и
направился на Запад, имея намерение, по непроверенным
сведениям, идти на Умань, возможны, конечно, различные
направления. Завкомандвойск Украины приказал принять
все меры, дать Махно решительный отпор и при первой
возможности уничтожить всю его банду» (там же, л. 174).
Все это было, как легко догадаться, чистое трепетание
воздуха. Как уничтожить Махно и что вообще делать с та-
кой огромной «бандой», никто не знал. Махно пробовал
найти опору на Правобережье. Станция Помощная, Елиса-
веттрад – все это уже знакомые нам места, вехи летнего,
1919 года, рейда Махно по тылам Деникина. Красное ко-
547

правило, нигде не задерживался. Одно время он работал
помощником литейщика в мастерской неподалеку от до-
ма, потом токарем на заводе Рено, но состояние здоровья
уже не позволяло ему выполнять сколь-либо тяжелую фи-
зическую работу. Галина подрабатывала на обувной фаб-
рике, потом в бакалейной лавке… Отчуждение – страшная
болезнь эмиграции – всей тяжестью навалилось на него.
Махно привык быть в центре внимания, более того, ре-
шать все на свой страх и риск, ставить, если необходимо,
на карту свою жизнь и жизнь товарищей. Но здесь, в «го-
роде света», никому, кроме нескольких русских друзей,
в общем-то, не было до него никакого дела. То же самое
происходило со многими революционерами-анархистами,
которые волею судьбы вынуждены были покинуть родину.
Один из них, Василий Заяц, 1 октября 1926 года застре-
лился от безысходности прямо в комнате Махно. Жизнь
в Париже, поначалу казавшаяся Махно избавлением от
всех мучений, связанных с унизительными последствия-
ми Гражданской войны, которые неизбежно, как морок,
преследовали его и в Румынии и в Польше, неожиданно
обернулась для него совсем непредвиденной стороной: он
попросту никому не был нужен. А если вдруг и оказывался
в центре внимания, то совсем не по желаемому им поводу.
Одной из неприятных неожиданностей, стоивших Мах-
но много нервов, стало убийство Петлюры, совершенное в
Париже 25 мая 1926 года Соломоном Шварцбардом, анар-
хистом с Украины, решившим при помощи нескольких
револьверных выстрелов отомстить за своих родственни-
ков, убитых петлюровцами во время Гражданской войны.
Выяснилось, что накануне покушения Шварцбард был у
Махно и поведал ему о своем замысле. Махно было при-
нялся отговаривать его, убеждая, что лично Петлюра был
против еврейских погромов, однако молодой террорист
остался при своем мнении. Суд над Шварцбардом всколых-
624
Не исключена возможность возвращения Махно в Гуляй-
Польский район. Начальник Мариупольского укрепрайона
доносит, что рассеявшиеся на мелкие части бандиты (воз-
можно – маслаковская группа) перешли линию желдороги
Мариуполь—Волноваха…» (78, оп. 3, д. 441, л. 82).
Махновцы и маслаковцы, разгромив станцию Розовка,
действительно разделились. Почему – не совсем понят-
но. Махно в письме к Аршинову писал, что отправил от-
ряд «Маслака» в экспедицию на Кубань, но это звучит, по
меньшей мере, самонадеянно и претенциозно. Маслаков
подчиненным Махно не был, виделись они лишь несколь-
ко часов – какие приказы мог отдавать батька мятежно-
му комбригу? Вполне возможно, что, обсудив ситуацию,
Махно и Маслаков действительно признали положение
неблагоприятным для открытых боевых действий и реши-
ли действовать самостоятельно. Маслаков, видно, был из
кубанских казаков – естественно, он стремился «к себе».
Через несколько месяцев, летом 1921 года, загнанный Мах-
но сам уходил в те места и целый месяц шарил по ним,
кого-то ища… Но не нашел. Еще в июне маслаковцы рей-
дировали в Терской области, ведя «умеренную эсеровско-
меньшевистскую пропаганду» или даже агитируя за совет-
скую власть «при хороших, честных коммунистах» (49). Но
после июля сведений о Г. С. Маслакове уже нет…
После разделения с Маслаковым Махно пришлось ту-
го. Его зажали и начали окружать. Вечером 18 февраля
махновцы попали под обстрел бронепоезда № 44, кото-
рый принудил их частично рассеяться, а уже утром 19-го –
атакованы маневренным отрядом 42-й дивизии и 125-й
бригадой и, по донесениям, «в панике бежали на Рожде-
ственское». Ввиду того, что Махно был обставлен тремя
бронепоездами и со всех сторон окружен, 42-й дивизии
было в очередной раз строжайше приказано добить его.
Были подтянуты резервы из частей, охранявших азовское
573

побережье, 7-я кавдивизия, интеркавбригада Мате Залки.
Все старые друзья собрались добивать атамана. Тщетно!
Утром 20 февраля махновцы ударили на хутор Немецкое,
где стояла 124-я бригада 42-й дивизии, разгромили ее (в
очередной раз!) и небольшими отрядами ушли в разные
стороны…
После этого красным командованием, в буквальном
смысле слова, овладела какая-то тяжелая истерика.
Начштаба 4-й армии, например, разослал по частям
предписание, не имеющее, по-видимому, аналогов в Граж-
данской войне, требуя, чтобы «каждая… часть, о которой
есть предположение, что она не наша, расстреливалась
интенсивным пулеметным огнем» (78, оп. 3, д. 441, л. 93).
Штабы потеряли махновцев из виду. 24 февраля совер-
шенно неожиданные сведения стали поступать из Крыма.
Начальник гарнизона в Джанкое докладывал нечто почти
невероятное: якобы конная разведка махновцев делала по-
пытки проникнуть в Крым, а главные силы – тысяча чело-
век при трех орудиях – стоят северо-западнее Мелитополя.
Как бы там ни обстояло дело, срочно в боевую готовность
были приведены гарнизоны перекопских укреплений и
Симферополя, а все подручные силы брошены к месту со-
средоточения банды.
Зачем было Махно в Крым? Просто для того, чтобы от-
дышаться, спрятавшись в идеальном для партизан месте –
Крымских горах, – а оттуда, возможно…
Что?
Ждать восстания против советской власти? Или ударить
на один из черноморских портов, захватить крупнотон-
нажное судно и со всем отрядом бежать? Куда? Зачем? В
какой стране причалил бы этот корабль под черным фла-
гом? Уж не в Турции ли, где его, наверное, голыми руками
растерзали бы врангелевцы?
574

жүктеу/скачать 1.91 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: