Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

I

Государства, особенно плохо устроенные, управляющиеся как республики,

часто меняют правительства и порядок правления, что ввергает их не в рабское

состояние из свободного, как это обычно полагают, а из рабского в

беспорядочное своеволие. Ибо пополаны, которые стремятся к своеволию, и

нобили, жаждущие порабощения других, прославляют лишь имя свободы: и те, и

другие не хотят повиноваться ни другим людям, ни законам. Если случается, -

а случается это очень редко, - что по воле фортуны в каком-нибудь

государстве появляется гражданин, достаточно мудрый, добродетельный и

могущественный, чтобы наделить его законами, способными либо удовлетворить

эти стремления нобилей и пополанов, либо подавить их, лишив возможности

творить зло, - вот тогда государство имеет право назвать себя свободным, а

правительство его считаться прочным и сильным. Основанное на справедливых

законах и на хороших установлениях, оно затем не нуждается, как другие, в

добродетели какого-либо одного человека для того, чтобы безопасно

существовать.

оставалась неизменной, обязаны этим подобному законодательству, которого

недоставало и недостает всем государствам, где правление переходило и

переходит от тирании к своеволию и от своеволия к тирании. И действительно,

у подобных правительств нет и не может быть никакой прочности из-за всегда

противостоящего им значительного количества могущественных врагов. Одно не

нравится людям благонамеренным, другое не угодно людям просвещенным; одному

слишком легко

362

творить зло, другому весьма затруднительно совершать что-либо хорошее:

в первом слишком много власти дается гордыне, во втором - неспособности.
Так что и то, и другое могут упрочиться лишь благодаря мудрости или

удачливости какого-либо одного человека, которому всегда грозит опасность

быть унесенным смертью или же оказаться обессиленным из-за волнений и

усталости.

II

Вот я и утверждаю, что правительство, установленное во Флоренции в 1381

году, после смерти мессера Джорджо Скали, поддерживалось ловкостью сперва

мессера Мазо дельи Альбицци, а затем Никколо да Уццано. Город пребывал в

мире с 1414 по 1422 год, поскольку король Владислав умер, а Ломбардия была

разделена на несколько государств, так что ни в самой Флоренции, ни вовне

республике ничего не угрожало. Наиболее могущественными после Николло да

Уццано были Бартоломео Валори, Нероне ди Ниджи, мессер Ринальдо Альбицци,

Нери ди Джино и Лапо Никколини. Различные соперничающие клики, порожденные

враждой между домами Альбицци и Риччи и столь неосмотрительно воскрешенные

впоследствии мессером Сальвестро Медичи, никогда по-настоящему не умирали.

Хотя та из них, что имела больше всего сторонников, властвовала не более

трех лет и в 1381 году оказалась побежденной, с ней никогда не удавалось

покончить вследствие того, что ее взгляды разделялись почти всеми

гражданами. Правда, частые народные собрания и постоянно возобновлявшиеся

преследования вождей этой партии, с 1381 по 1400 год, ее почти уничтожили.

Больше всего преследований обрушивалось на семейства Альберти, Риччи и

Медичи, так как они стояли во главе этой партии: и члены их, и имущество

неоднократно оказывались под ударом, и те из них, которые не покинули город,

лишались права занимать государственные должности. Постоянные потери крайне

ослабили эту партию, можно сказать - изничтожили ее. Однако весьма

значительное число граждан сохраняли память о перенесенных обидах и желание

отомстить за них, но, не имея никакой опоры, вынуждены были жить с

озлоблением, затаенным в самой глубине сердца. Люди из благородных

363

пополанов, которым предоставляли спокойно управлять государством,

совершили две ошибки, которые и оказались губительными для их власти.

Во-первых, то обстоятельство, что они долго и без перерыва пользовались этой

властью, сделало их беззастенчивыми. Во-вторых, их взаимная ненависть и

длительная привычка повелевать усыпили в них должную бдительность в

отношении тех, кто мог им вредить.

III

Таким образом, каждодневно возбуждая всеобщую ненависть своим

оскорбительным поведением и презрительно пренебрегая всем, что могло быть

опасным, или даже порождая опасность своей взаимной завистью, они сами были

виноваты в том, что семья Медичи снова обрела прежнее влияние. Первым из них

начал подниматься Джованни, сын Биччи. Он собрал огромное богатство, а так

как всегда отличался кротостью и мягкостью, люди, стоявшие у власти,

допустили его до самой высшей магистратуры. Это назначение вызвало в городе

живейшую радость, ибо народные низы решили, что теперь у них будет защитник,

но их радость пробудила вполне основательные опасения просвещенных людей:

они поняли, что все прежние раздоры вспыхнут заново. Никколо да Уццано не

преминул обратить на это внимание других граждан, убеждая их, что опасно

возвышать человека, пользующегося столь широким влиянием, что нетрудно

пресечь возможность беспорядка в самом начале, но крайне трудно чинить ему

препятствия, когда он уже возник и начал усиливаться, и что ему слишком

хорошо известно, как много у Джованни качеств, делающих его человеком более

значительным, чем даже мессер Сальвестро. Однако коллеги Никколо не вняли

его речам, так как завидовали его влиянию и не прочь были найти новых

союзников против него.
В то время как Флоренцию волновали все эти еще пока подспудные

движения, Филиппо Висконти, второй сын Джованни Галеаццо, ставший со смертью

своего брата государем всей Ломбардии и считавший, что теперь он имеет

возможность предпринять все, что ему будет угодно, страстно желал

восстановить свое господство в Генуе, которая свободно и благополучно жила

под управлением дожа мессера Томмазо да Кампофрегозо.