Николай Кузанский. О неином

Фердинанд. Это я понимаю и считаю это правильным. В самом деле, если бы исчезла причина, то прекратилось бы и ее действие; и поэтому с исчезновением неиного исчезло бы все иное и все именуемое и даже самое ничто, раз оно именуется <ничто>. Прошу тебя, покажи мне то же самое так, чтобы я понял это до конца.

Николай. Известно, что с прекращением мороза исчезает и лед, что часто можно увидеть в Риме, из-за чего, однако, не исчезает вода, поскольку она первичнее льда. С уничтожением же самого их бытия (ente) перестанут быть и лед, и вода, так что их актуально не будет; однако материя, или возможность быть водой, не исчезнет. Возможность быть водой можно назвать единичной возможностью. С прекращением же единого исчезнет и вода, и лед, и возможность быть водой. Однако не исчезает всякое умопостигаемое, которое может быть принуждено всемогуществом к возможности быть водой, - скажем, не исчезает само умопостигаемое ничто, или хаос, конечно, более далекий от воды, чем возможность быть водой, которая, сколь бы отвлеченной и нерасчлененной ни была, вынуждается тем не менее повиноваться всемогуществу. Жизненная сила всемогущества не прекратит на него своего воздействия и с уничтожением единого. Но с исчезновением самого неиного тотчас же исчезнет все, чему Неиное предшествует. И исчезнет не только действительность существующего и его возможность, но и не-сущее и ничто сущего, потому что ему также предшествует Неиное.

Фердинанд. Ты разрешил мое сомнение. Теперь я понимаю, что до ничто, которое есть не что иное как ничто, есть Неиное, от которого ничто дальше, чем от актуального и потенциального бытия. Ничто представляется уму совершенно неупорядоченным хаосом, который, однако, может быть охвачен в целях определения силою бесконечной мощи, то есть неиным.

Николай. Ты назвал Неиное актуально бесконечной мощью. Почему это так?

==198

Николай. Ты говоришь прекрасно и разумно. Я сказал <разумно> потому, что, как чувственное зрение какой бы то ни было остроты невозможно совсем без ощущения или чувственного движения, так и умственное зрение невозможно совсем без рассудка или рассудочного движения. И хоть и вижу я, что ты пользуешься правильной интуицией, все же мне хотелось бы знать, усматривается ли умом Неиное во всем таким образом, что оно не могло бы не усматриваться.

Фердинанд. Я обращаюсь к началу, определяющему себя и все, что может быть высказано, и вижу, что видеть есть не что иное, как видеть, и вижу также, что постигаю Неиное как через видение, так и через невидение. Итак, если ум без неиного не может ни видеть, ни не видеть, оно, следовательно, не может не быть видимым, как оно не может не быть знаемым, потому что оно познается и посредством знания, и посредством незнания. В ином усматривается само Неиное, так как при созерцании иного созерцается и иное, и не иное.

Николай. Хорошо. Однако каким образом видишь ты иное, если ты не видишь его в ином или в не ином?

Фердинанд. Так как полагание ценного есть полагание всего и отрицание его есть отрицание всего, поэтому вне неиного иное ни существует, ни усматривается.

Николай. Если ты иное видишь в неином, ты, конечно, видишь, что оно там есть не иное, но Неиное, потому что невозможно бытие иного в ином.

Фердинанд. Я потому говорю, что иное вижу в неином, что вне его оно не может быть видимым. Но если бы ты меня спросил, чем же является иное в неином, то я сказал бы, что оно есть Неиное.

Николай. Правильно.

ГЛАВА 8

Фердинанд. Нам следует коснуться вопроса о чтойности (quidditate).

Николай. Коснусь. Я думаю, ты не сомневаешься в том, что чтойность неиного есть само Неиное. Поэтому чтойность бога, или неиного, не отлична от чтойности чего-либо, но во всякой иной чтойности Неиное

==199

Сущность, которую я представляю мысленно прежде количества, в силу того, что она не может быть изображена без количества, в образном представлении принимает различные очертания, которые не могут быть без того или иного количества. И хотя количество не относится к сущности чтойности (quidditatis essentia), потому что она созерцается умом выше образного представления, а также потому, что чтойность эта, созерцаемая умом, не отлична от чтойности, представляемой образно, однако количество так связано с чтойностью, данной в образе, что без него не может быть и самого образа. Это я говорю о величине 11, которая выше образного представления усматривается умом прежде всякого образно представляемого количества. Однако количество можно усмотреть в образном представлении. Чем представление о величине отрешеннее от грубого и затененного количества, а кроме того, тоньше и проще, тем проще, явственнее просвечивает в нем чтойность величины и тем ярче просвечивает образно представляемая величина. В самом деле, для чтойности величины количество не есть нечто необходимое, как если бы она из него создавалась, - ведь величайшая простота, или великая неделимость, существует без количества. Но если нужно, чтобы величина образно представлялась или чтобы она образно проявлялась, тотчас же необходимо количество, так как без него это невозможно. Следовательно, количество есть образно данное отражение величины в ее образе; в интеллектуальном же постижении оно выявляется более четко. В данном случае мы говорим о великом интеллекте и о великом знании, ибо здесь величина светит умственно, то есть усматривается преж-

К оглавлению

==200

Фердинанд. Ты раскрыл мне глаза, и я начинаю видеть, как существует истина сущности. И с помощью символического примера величины ты привел меня к желаннейшему созерцанию.

Николай. Хорошо и ясно видишь ты теперь умом, что во всяком познании предполагается и познается Неиное и что все, что познается, не отличается от него, само же оно остается непознанным, которое просвечивает в познанном как познанное, подобно тому как чувственно невидимый свет солнца по-разному в разных облаках отражается видимым образом в видимых цветах радуги.

==201

Фердинанд. Прошу тебя, скажи что-нибудь о мире (universum), чтобы, следуя за тобой, я лучше подошел к созерцанию бога.

Николай. Скажу. Видя телесными глазами небо и землю и все, что на них, и собирая все, что увидел, чтобы представить универсум, я в то же время умственным взором замечаю, что все в универсуме на своем месте в стройном порядке и согласии; я созерцаю прекрасный мир, в котором все разумно сотворено. Во всем узнаю я отражение этого разума, как в том, что только существует, так и в том, что и существует и одновременно живет, так равным образом и в том, что в одинаковой мере существует, живет и мыслит, - неясно - в одних, живее и яснее - в других, всего яснее - в-третьих и в отдельных вещах - по разному в разной мере. Я обращаюсь, наконец, к самой разумной основе вещей, которая предшествует миру и посредством которой, вижу, устроен мир, и нахожу ее непостижимой. Я без колебаний утверждаю, что этот разум мира, посредством которого все сотворено разумно, предшествует всякому познанию и проявляется во всем сотворенном, так как ничего не создается без разума. Его самого, однако, я отнюдь не постигаю. Ведь если бы я его постигал, я знал бы, конечно, почему мир создан так, а не иначе, почему солнце - солнце, луна - луна, земля - земля и вообще все - именно то, что оно есть, а не иное, ни больше, ни меньше. И если бы только я это знал, я не был бы творением и частью мира, так как мой разум был бы творческим искусством мира и творцом самого себя. Поэтому я постигаю Неиное тогда, когда вижу, что основание мира непостижимо, так как оно предшествует всему постижимому. Само же это непостижимое основание я различаю потому, что оно постижимым образом отражается в постижимом.

Фердинанд. Нелегко постичь то, что предшествует бытию.

Николай. Бытие и познаваемость дает форма. Поэтому то, что не оформлено, - потому ли, что оно раньше, либо потому, что позже [формы], -не постигается; таковы бог, материя, ничто и тому подобное. Когда мы касаемся этого умственным взором, мы касаем-

==202

Фердинанд. Как мне увидеть истинность утверждения богословов, что все создано волей божией?

Николай. Воля божия есть Неиное, так как оно определяет воление. А чем воля совершеннее, тем она обоснованнее (rationabilior) и упорядоченнее. Следовательно, воля, которая прежде иного, усматривается как Неиное, не отлична ни от разума, ни от мудрости, ни от всего другого именуемого. Видя, что воля есть Неиное, ты видишь, что она есть разум, мудрость, порядок, от которых она не отлична. И ты видишь таким образом, что все этой волей определяется, охраняется, упорядочивается, укрепляется, утверждается и сохраняется. И ты увидишь, что воля, в которой мудрость и мощь, проявляется в мире, как Траянова - в его колонне. Ведь когда Траян захотел показать потомству свою славу, которая могла быть показана чувству только в чувственном образе (так как невозможно показать само наличие его славы), то он сделал это в колонне, которую назвал своей, поскольку по его воле колонна есть то, что она есть, и поскольку она не отлична от его воли, хотя колонна никоим образом и не есть сама эта воля. Но все же то, чем является колонна, она имеет от самой воли, которая ее ограничивает и определяет. В воле созерцаются мудрость и порядок, отражающиеся в изображениях военных дел, счастливо свершенных. Так же и в великолепии создания, которое не могло быть создано бессильным существом, отражается могущество Траяна. С помощью этого образа ты облегчишь себе созерцание того, что царь царей, обозначаемый через Неиное, ради славы своей

==203

Фердинанд. Я отлично понимаю, что все это так и есть, и вижу, что творящая воля, которая есть Неиное, всеми желается и именуется как благость. Ведь чего желают все, обладающие бытием? Конечно, ничего иного, как быть. А все, обладающее жизнью? - Ничего иного, как жить. А все, обладающее мыслью? Ничего иного, кроме мышления. Следовательно, всякая вещь желает того, что есть не иное, чем она сама. Неиное же, так как оно не есть иное в отношении чего-нибудь, для всего есть предмет наивысшего желания как начало бытия, середина сохранения и конец успокоения.

Николай. Правильно устремляешь ты свой взор на Неиное, в котором проясняется все.

ГЛАВА 10

Фердинанд. Некоторые из богословов говорили, что творение есть не что иное, как причастность богу 13 . Я очень желал бы услышать от тебя об этом.

Николай. Прежде всего ты видишь, что Неиное неименуемо, потому что его, раз оно предшествует всему, не достигает ни одно имя. Однако всякое имя есть то, что оно есть, по причастности к нему. Следовательно, то, что меньше всего именуемо, именуется. Так во всем осуществляется причастие непричащаемому. Конечно, есть то, что причастно неиному неотчетливо, ибо оно [существует] смутно и обще. Существует и то, что причастно неиному более специально. Существует также и то, что причастно ему наиболее специально14. Например, некоторые члены тела причастны жизни души прикровенно, другие - яснее, а третьи - наиболее специально. Также одни способности души более явно причастны разуму, другие бо-

==204

лее прикровенно. Также и творения, которые в меньшей степени отличаются одни от других, - каковы чистые умы - более причастны неиному. Те же, которые в большей степени отличаются одни от других, как, например, все телесные предметы, не могущие вместе занимать одно и то же место, в меньшей степени причастны природе того, что есть не иное, чем каждая отдельная вещь.

Николай. Прежде всего, у тебя нет сомнений в том, что неразрушимо Неиное. В самом деле, разрушься оно, оно разрушилось бы в иное. С полаганием же иного полагается и Неиное; следовательно, оно неразрушимо. Далее, известно, что Неиное определяет самого себя и все. Следовательно, все сущности вещей не существуют иначе как по принадлежности к неиному. А раз в них есть Неиное, как могли бы эти сущности разрушиться, если Неиное остается? Подобно тому как Неиное предшествует сущностям и всему именуемому, так и сущности предшествуют изменчивости и текучести, корень которых - в изменчивой материи. Неиное не есть сущность, но, как сущность в сущностях, оно называется сущностью сущностей. Апостол сказал: <Видимое временно, невидимое вечно> 16. Что ощущается какими либо чувством и что, согласно природе материи, оказывается текучим и неустойчивым, то является материальным. А что не видится чувственно и тем не менее существует, оказывается существующим не временно, но поистине вечно. Когда ты видишь сущность в ином - как, например, самое человечность в Сократе, - ты видишь ее в разном разной; ты видишь, что в разрушимом Сократе она акцидентально разрушима. Если же ты видишь, что она отделена от иного и пребывает в неином, - насколько это допускает ее природа, - то ты видишь, что она неразрушима.

Фердинанд. Очевидно, эту сущность, которой предшествует Неиное и за которой следует иное, ты назовешь идеей, или видом.

Николай. Так прежде вещей и после бога видит прообразы вещей Платон, потому что разумное основание вещи предшествует самой вещи, раз она благо-

==205

даря ему возникает. Различие же вещей говорит о различных основаниях, которым надлежит быть после источника, откуда они, согласно Платону, проистекают. Но так как Неиное, которое есть адекватнейшая причина того, почему всякая вещь есть то, что она есть, существует прежде вещей, - оно не умножаемо. Поэтому же разумное основание вещей, предшествующее иному, предшествует и числу, и множественности и неисчислимо исчисляется в соответствии с причастными ему вещами 17.

Николай. Тебе известно, что единое, сущность, идея, форма, прообраз или вид не достигают неиного. Следовательно, когда я вглядываюсь в вещи, усматривая их сущности (так как вещи существуют через них), я, созерцая их начала в уме (per intellectum), утверждаю, что они являются отличными друг от друга. Когда же я вижу их превыше ума до иного, я усматриваю не отличные друг от друга сущности, но не что иное, как простой смысл сущностей, которые я созерцал в вещах. И его я называю неиным, или сущностью сущностей, потому что он есть то, что видится во всех сущностях.

Фердинанд. Итак, ты говоришь, что существует сущность сущностей; этого не допускал Аристотель, чтобы не уйти в бесконечность, не потерять возможности когда-либо вернуться к первому и чтобы не погибло всякое знание 18.

Николай. Правильно говорил Аристотель, что невозможно уйти в бесконечность, поскольку количество есть представление ума. Поэтому он исключает ее. Однако он не отрицал бесконечного, поскольку оно - до количества и всего иного и поскольку оно - все во всем, но возводил к нему все как к первому двигателю, который он считает бесконечно могущественным. Во всем он видит причастность этой мощи 19. Это бесконечное я и называю неиным. Отсюда Неиное есть форма форм, или форма формы, и вид вида, и предел предела, и так - обо всем, причем без того, чтобы таким путем идти в бесконечность, раз мы уже и так дошли до бесконечного, определяющего все.

==206

ГЛАВ 11

Николай. С удовольствием. Видишь этот камешек - карбункул, который крестьяне называют рубином? Сейчас, в третий час ночи, в самое темное время и в самом темном месте не надо и свечи, так как в камешке присутствует свет, который, стремясь обнаружить себя, делает это через посредство камешка, поскольку сам по себе свет оказался бы недоступен чувству зрения. Ведь он не столкнулся бы с чувством и, таким образом, остался бы совсем неощутимым, раз чувство познает только то, что попадается ему навстречу 20. Тот свет, что сверкает в камешке, доносит до света в нашем глазу то, что является видимым в рубине. Я замечаю также и то, что один из карбункулов сверкает больше, а другой меньше, что совершеннейшим является тот, у которого сильнее блеск, и что камень, больший по размерам, но меньший по блеску, является менее благородным. Следовательно, я усматриваю меру его драгоценности в интенсивности блеска, а не в массе тела, если только в соответствии с нею не становится сильнее напряжение блеска. Значит, я вижу сущность карбункула не в количестве массы, раз карбункулом является и малый камешек, равно как и большой. Стало быть, я вижу, что субстанция карбункула - до великости и малости его тела. То же относится к цвету, фигуре и прочим его акциденциям. Поэтому все, что в карбункуле воспринимается зрением, осязанием, воображением, является но сущностью карбункула, но тем прочим, что ему свойственно, в чем она сама проявляется, чтобы быть ощутимой, потому что без них она не может быть ощутимою. Итак, та субстанция, которая предшествует акциденции, ничего не имеет от акциденции. Но акциденции имеют от нее все, потому что они суть ее акциденции или являются отражением или образом ее субстанциального света. Следовательно, этот субстанциальный свет карбункула яснее обнаруживает себя в сверкании более яркого блеска как в более близком подобии. Но цвет карбункула, то есть рубина, - следо-

==207

вательно, цвет рубиновый - есть только ограничение субстанциального света, не сама субстанция, а подобие ее, так как он находится вовне, или чувственен. Субстанциальный свет, предшествующий цвету и всякой акциденции, которая может быть постигнута посредством чувства и воображения, внутренней и глубже карбункула; и он невидим для ощущения, но созерцается в уме, который выделяет его до всего прочего. Он, без сомнения, видит, что субстанция карбункула есть не что иное, как субстанция карбункула, и поэтому видит также, что она отлична от всякой субстанции не - карбункула. Это узнается по всем тем действиям, которые вызываются силой субстанции карбункула, а не какой-либо другой вещи. Следовательно, если кто-либо усматривает, что один невидимый субстанциальный свет относится к карбункулу, другой есть субстанция магнита, третий - солнца, четвертый - льва, и так относительно всего, то во всем видимом он усматривает и различный субстанциальный свет и до всего чувственного видит умопостигаемый свет, так как субстанция, оказывающаяся прежде акциденции, усматривается только интеллектом, который видит лишь одно умопостигаемое. Затем, кто более зорко всматривается умом в самый мир и отдельные его части, тот видит, что, как субстанция карбункула не отлична от своего количества по цвету, твердости и прочим свойствам, поскольку они ее акциденции и она в них есть все, что они есть (хотя сама она не есть ни это количество, ни качество, ни другая из акциденций, но она остается самою собой в том, что взаимно различествует, так как одна акциденция здесь количество, другая - качество и так далее), так обязательно, если есть отдельная субстанция карбункула, отдельная - магнита, человека, солнца, то Неиное, пребывая во всех этих различных субстанциях, должно предшествовать им, так что оно не будет иным в отношении ко всему, что есть, но для всего во всем оно явится всем, то есть тем, что в каждом лежит в виде основания. Поэтому-то евангелист Иоанн называет бога светом раньше иного, то есть до тьмы, усваивая ему свет, в котором нет никакого мрака. Следовательно, если ты назовешь светом то, что является самим неиным, то темные творения будут иным. Так ум различает за умопостигаемым субстанциальным светом Неиное как начало света от-

дельных вещей, так как оно не есть иное в отношении отдельных субстанций.

ГЛАВА 12

Фердинанд. Мне кажется, я понял тебя. Однако скажи для полной ясности: разве ты не допускаешь, что этот маленький карбункул отличается от большого?

Николай. Почему бы мне не допускать?

Фердинанд. Однако если оба они - карбункулы, то во всяком случае субстанция одного из них, как видно, не отличается от субстанции другого. Так почему же тогда они взаимно различны?

Николай. Ты имеешь в виду абсолютную субстанцию, которая, конечно, не может быть различной в различных вещах, получивших благодаря ей субстанцию. Однако чтобы стать чувственной субстанцией, она нуждается в способной к ее восприятию материи, без которой не может осуществиться как субстанция. В самом деле, каким образом могла бы она осуществиться как субстанция без возможности чувственного существования? Поэтому, если этот карбункул отличается от другого, это необходимо вытекает из возможности бытия, различной в том и другом. И так как для чувственной субстанции необходима чувственная материя, она окажется субстанциальной материей в чувственных вещах, откуда - сообразно этой субстанциальной материи, различной в различных карбункулах, - два карбункула в субстанциальном смысле отличаются друг от друга. Соответственно же умопостигаемой субстанции, под которой понимается форма бытия для возможной чувственной субстанции, не существует двух друг от друга отличных карбункулов.

Фердинанд. Следовательно, карбункульная, то есть рубинная, субстанция не отлична ни от какой субстанции того или иного карбункула, а ее акциденции, внешние по отношению к ней (так как она чувственна и материальна), следуют за ней.

Николай. Совершенно верно. Ведь в различных карбункулах присутствует субстанция, не отличная ни от какой субстанции любого из них, хотя она и не есть субстанция ни того, ни другого карбункула вследствие

==209

Фердинанд. Это в высшей степени ясно. Но не думаешь ли ты, что и само Неиное таким же образом относится к взаимно различным умопостигаемым субстанциям?

Николай. Конечно.

Фердинанд. Следовательно, не может существовать единый мир (universum) в том смысле, как существует один этот карбункул.

Николай. Почему это?

Фердинанд. Потому, что тогда его субстанция не будет отличной от субстанции какой-либо его части; например, субстанция мира не будет отличной от субстанции карбункула или человека, подобно тому как и субстанция человека не отлична от субстанции его руки, хотя сама она и не есть рука, являющаяся иной субстанцией.

Николай. И что же?

Фердинанд. А то, что это во всяком случае нелепо. В самом деле, тогда Неиное будет субстанцией мира и таким образом станет самим миром, что, однако, представляется мне невозможным, поскольку я усматриваю его до мира и до иного. Мир же этот я во всяком случае вижу как иное.

Николай. Ты не заблуждаешься и не сбиваешься с пути, Фердинанд. Действительно, поскольку все упорядоченно подчинено богу, или неиному, и никоим образом иному, которое после него, постольку мир не должен рассматриваться так, как если бы он был конечной целью всего (finis universorum), потому что тогда мир был бы богом. Но так как все вещи упорядоченно подчинены своему принципу - потому что в своей упорядоченности обнаруживают, что они от бога, - они, следовательно, упорядочение подчинены ему как порядку порядка во всем. Ведь он все упорядочивает, чтобы в совершенстве того, что упорядоченно подчинено ему, совершеннее отражалось Неиное, или порядок порядка 21.

К оглавлению

==210

ГЛАВА 13

==211

==212

ГЛАВА 14

Фердинанд. Отчетливо и ясно вижу я, что это так, как ты говоришь, и вывожу отсюда, что Неиное совершенно явственно выступает в качестве принципа для предметов умопостигаемых, так как хотя они и не являются чувственными, однако и не другие для них.

==213

Николай. Уступаю тебе и, как ты просишь, рассуждаю возможно короче. Дионисий, величайший из богословов, предполагает, что невозможно восходить человеку к пониманию духовного помимо водительства чувственных форм, находя, что видимая красота есть образ невидимого красования. Он утверждает поэтому, что чувственное есть образы или подобия умопостигаемого, а бог, по его утверждению, как принцип предшествует всему умопостигаемому; о боге Дионисий знает, по его словам, что он не есть ничто из всего того, что может быть познаваемо или воспринимаемо. Богослов полагает поэтому, что о боге можно знать только то, что его бытие есть бытие всего, то есть что он предшествует всякому интеллекту.

Фердинанд. Если тебе не трудно, приведи собственные слова Дионисия.

Николай. Разные передавали по-латыни его слова по-разному; впрочем, я приведу по порядку то, что покажется мне нужным для моих предположений, в передаче брата Амвросия, первонастоятеля камальдулейского ордена, новейшего переводчика Дионисия 24.

Из первой главы <Небесной иерархии>: <Человеку невозможно возвыситься до понимания духовного, если он не будет ведом формами и подобиями чувственного, полагая, что видимая красота есть образ невидимого красования>. Из второй главы: <Так как простая субстанция божественных вещей пребывает в себе самой, и непознаваема для нас, и ускользает от нашего понимания...> Оттуда же: <Если мы отрицаем, что она есть нечто из того, что существует, мы, наверное, говорим истину, хотя мы совершенно не знаем способа беспредельного бытия, поскольку и этот способ сверхсуб-

==214

Из <Церковной иерархии>, глава первая: <Собственно и поистине говоря, одно есть то, к чему стремятся все, кому предносится образ единого; но не одним способом они делаются причастными тому, что является одним и тем же, а в соответствии с тем жребием, какой уделила по его заслугам божественная и точнейшая мера каждому>. Из той же главы: <Начало есть источник жизни, сущность благости, единственная причина всех вещей, блаженнейшая Троица. Из этой единственной причины благости все существующее получило бытие, и притом благое бытие. Отсюда у все превосходящего божественного блаженства, троичного и единого, которому одному только присуще истинное бытие образом, нам неведомым, но совершенно ведомым и знаемым ему самому, разумной волей является спасение всякой человеческой и небесной субстанции> 26.

Из <Божиих имен>, глава первая: <Как плотские не могут ни воспринимать, ни созерцать духовного и, завися от внешних образов - очертаний, не могут стремиться к простому и не имеющему очертаний и как созданные в соответствии с телесными образами ни в каком случае не достигают бестелесной бесформенности вещей, недоступной ни осязанию, ни фигурам, - так на основании того же смысла истины сверхсубстанциальная бесконечность возвышается над всеми субстанциями; и единство, превосходящее чувства, возвышается над всеми чувствами; и неизмышляемое никакими умами есть то единое, которое превосходит ум;

==215

==216

Там же: <Единое сущее счисляется среди сущего. Число, таким образом, причастно субстанции. А то сверхсубстанциальное единое определяет и единое сущее, и всякое число>. Там же: <Так как не может ни увеличиваться, ни уменьшаться субстанция, которая есть благо...> Там же: <Ибо из этого блага проистекают свет и образ благости; поэтому благо, являясь как бы первичной формой, выраженной в образе, восхваляется наименованием света>. Там же: <Оно освещает все, что доступно свету, создает, животворит, содержит и совершенствует и есть мера субстанции и вечность, число и порядок и т. д.>. (пример с солнцем). Там же: <Как сам благой называется умопостигаемым светом, который наполняет всякий наднебесный дух духовным светом, отгоняет всякое незнание и отводит заблуждение от всех тех душ, в которые он проникает>. Там же: <Следовательно, умопостигаемым светом называется то благо, которое превосходит всякий свет в качестве изначального луча и преизобилующего светоизлияния>. Там же: <Это благо святыми богословами называется также красотой>. Там же: <... как имеющий в себе в превосходнейшей степени прежде времен изначальную красоту всяческой красоты...>. Там же: <То же, что созерцается как благо, и есть прекрасное>. Там же: <Не существует ничего в субстанциях вещей, что не было бы до некоторой степени причастно прекрасному и благому; и в результате рассуждения предполагаем утверждать также и о не-сущем, что и оно причастно прекрасному и благому. Ибо тогда...> и т. д. Там же: <Говоря кратко, все существующее существует от прекрасного и благого; и все несуществующее сверхсубстанциально существует в прекрасном и благом; само же оно есть начало всего и конец> и т. д. Там же, глава восьмая: <Оно не существует, но есть само бытие для существующего; и не только существующее, но и само его бытие - также от того, кто прежде веков. Ибо сам он

==217

есть Вечность вечностей, существуя прежде века>. Там же: <Поэтому скажем в итоге: для тех, кто существует во все века, бытие происходит от того, кто существует прежде; и конечно, вся вечность и время - от него>. Там же: <Все причастно ему, и оно не отходит ни от чего существующего>. Там же: <Если что-нибудь тем или другим способом существует, то оно в том самом, который существует раньше, и существует, и мыслится, и сохраняется, и предшествует прочему, приобщающемуся к нему>. Там же: <Бог обладает предшествием, предсуществуя раньше всего, и существуя выдающимся способом, и возвышенно обладая самим бытием. Он предустановил, чтобы все было в нем им же самим, и сделал, чтобы благодаря этому бытию все каким-либо образом существующее обладало реальностью. Наконец, и все начала вещей через причастность самому бытию существуют как начала; и сначала они существуют, а затем существуют как начала. Если ты захочешь самую жизнь назвать началом живущих как живущих и подобием подобных как подобных и т. д.>. Там же: <Ты найдешь, что сначала они причастны самому его бытию и пребывают благодаря этому первичному бытию; а затем уже благодаря этому причастию и существуют, и осуществляют причастие как начала того или иного бытия. Если же сущности существуют благодаря этому участию в чистом бытии, то тем более существует в силу этого участия то, что участвует в них самих>. Там же: <Благость прославляется как первая из причастностей>. Там же: <Он - ни в одной из существующих вещей и ни одна из них>. Там же, глава девятая: <Ему ничто не противоположно>. Там же, глава десятая: <То, что разыскивается через все вещи, богословы называют непостижимым и не поддающимся исследованию>. В той же главе: <Надлежит, чтобы божественное мы достигали не человеческим способом, но путем совершенного выхождения нас целиком из пределов себя самих и прямого вхождения в Бога>. В той же главе: <Бог не имеет специального знания о себе, но - другое, общее, которое обнимает все. В самом деле, познавая самого себя как причину всего, как же он не будет знать того, что происходит от него и причиной чего он является?> В той же главе: <Бог познается во всем и отдельно от всего; и путем знания и незнания по-

знается Бог>. В той же главе: <Бог-все во всем и ничто ни в чем>. В главе одиннадцатой: <Бог есть сила и творец всякой силы>. В той же главе: <Бесконечно могучее, божественное разделение устремляется на все, что существует, и нет среди вещей ни одной, которая не была бы приспособлена для восприятия той или другой силы>. В той же главе: <То, что вообще не опирается ни на какую божественную силу, - то не есть, и не есть что-нибудь, и вообще не может быть никак положено>. В той же главе: <Так как все существующее Бог содержит своей сверхсубстанциальной мощью, превосходящим образом и довременно, он щедро наделяет все существующее изобилием своей превосходящей силы и льющим через край расточением, чтобы оно могло существовать и было именно этим>. В двенадцатой главе той же книги: <Бог именуется великим по присущему ему величию, которое всему великому дает соучастие в себе и извне утверждается превыше всякого величия и распространяется свыше, заключая в себе всякое место, превосходя всякое число и превышая всякую бесконечность>. Там же: <Это величие и бесконечно, и лишено количества и числа>. Там же: <Малым же или тонким он называется по причине того, что исключает всякий объем и расстояние, потому что беспрепятственно простирается на все, хотя поистине причина всего есть <маленькое>, поскольку ты нигде не найдешь того, чему был бы несообщим вид этого <маленького>>. Там же: <Это <маленькое> лишено количества и не содержит никакого качества, бесконечно и лишено предела, объемля все и будучи само ничем не объемлемо>. Там же: <...что оно не может ни увеличиваться, ни уменьшаться...> Там же: <Далее, оно называется другим, так как бог разумом провидения присутствует во всем и существует как все во всем ради всеобщего спасения, пребывая в себе самом и в своем тождестве>. Там же: <Существует способность уподобления божественному, благодаря которой все, что производится, возвращается к Творцу; таковое следует называть подобным Богу и созданным по образу Божию и подобию. Но нельзя говорить, что Бог подобен им, ибо даже и человек не подобен своему образу>. Там же: <Богословие само утверждает, что Бог не похож ни на что и не соединим ни с чем, поскольку оно говорит, что он отличен от всего

==219

и ничто на него не похоже, что, конечно, еще удивительнее. И разумеется, это не противоречит божественному уподоблению, поскольку одни и те же вещи одновременно и подобны и не подобны Богу. Подобны они потому, что по силам подражают ему, которому невозможно уподобиться полностью>. Там же: <Это потому, что относящееся к причине гораздо ниже своего творца и отделено от него бесконечными, не допускающими смешения мерами>. Там же, глава тринадцатая: <Из себя, как бы из всемогущего корня, производя все...> Там же: <...не допуская его отпадения от себя...> Там же, глава тринадцатая: <Он есть для всего и вечность, и время, и существует он прежде дней и прежде вечности и времени, хотя мы можем в самом настоящем смысле называть его и временем, и днем, и мгновением, и вечностью. Он при всем движении неизменен и неподвижен; и хотя всегда движется, он пребывает в себе как творец и вечности, и времени, и дней>. В той же тринадцатой главе: <Мы сказали, что он есть жизнь всего живущего и причина самой жизни, и сама жизнь, и сама божественность в изначальном и божественном смысле, и единое, превосходящее в смысле причины все начала>. Там же, глава пятнадцатая: <Он полагает предел всякой бесконечности и распространяется за всякую границу, и он ничем не охватывается и не объемлется, но простирается разом на все>. Там же: <То единое, которое есть причина всего, не есть одно из многого, но - прежде одного> и т. д. Там же: <Он определяет всякое единое и множество>. Там же: <Если кто полагает, что все связано со всем, то все будет единым в целом>. Там же: <Единое есть как бы элемент всего>. Там же: <Если уничтожишь единое, не будет ни целого, ни какой-либо части, ни чего-нибудь иного в вещах. Ибо единое предварительно все вместило в себя самого и обнимает в форме единого>. Там же: <Единое прежде конца и бесконечности> и т. д. Там же: <Он определяет все существующее и само бытие>. Там же: <Сверхъединое определяет сущее единое> 27.

В письме к Гаию: <Если кто-нибудь, созерцая Бо-

К оглавлению

==220

ГЛАВА 15

Фердинанд. Я вижу, что сказанное богословом значительно и глубоко, и оно таково, что направляет созерцание к неизреченной божественности доступным человеку образом.

Николай. Обратил ли ты внимание, как Дионисий Ареопагит высказывается о неином?

Фердинанд. До сих пор я это еще неясно понял.

Николай. По крайней мере ты заметил, что он говорит о первой причине, которую то тем, то иным образом он показал как все во всем.

Фердинанд. По-видимому, так. Прошу тебя, руководи мною, чтобы вместе с тобой я представил это яснее.

Николай. Разве ты, слушая то место, где он называет начало единым, не отметил, что после этого он называет сверхсубстанциальное единое единым, которое существует и определяет всякое число? 30 Фердинанд. Отметил и согласился.

Николай. Почему согласился?

Фердинанд. Потому что хотя единое близко подходит к неиному, однако он признает, что еще прежде единого существует сверхсубстанциально - единое; и оно во всяком случае есть то единое, которое предшествует существующему единому; в нем ты и видишь Неиное.

Николай. Ты понял очень хорошо. Отсюда, если А будет знаком для неиного, тогда А является тем, о чем говорит богослов. Если же, как утверждает он, единое предшествует конечному и бесконечному, полагая предел всякой бесконечности, простираясь на все вместе, пребывая ни для чего не уловимым, будучи определительным и для единого, и для всякого множества, то А, определяя единое, во всяком случае предшествует тому единому, которое есть иное. Ведь поскольку единое есть не что иное, как единое, постольку с уничтожением А не останется и единого.

Фердинанд. Правильно. В самом деле, говоря, что единое, являющееся сверхъединым, определяет то, что

==221

есть единое 31, он уже указал на это единое, которое сверх единого, во всяком случае как на то же единое, которое раньше единого. Следовательно, А определяет единое и все, потому что оно определительно, как он говорит, для всякого единого и множества.

Фердинанд. Ты великолепно воспроизводишь. Обрати теперь внимание, как объясняет богослов то, что существующий прежде всех век 33 есть век веков, и таким же образом, полагаю, хочет он сказать обо всем. Оттого, следовательно, что до всего (ariterioriter) я вижу бога как А, я вижу в нем все, как его самого. Оттого же, что после всего (posterioriter) я вижу бога в ином, я усматриваю, что он есть все во всем. Если я постигаю его прежде всех век, я постигаю, что в нем вечность есть бог, так как прежде вечности вечность усматривается в своем начале или основании (principio seu ratione). Если я вижу его в вечности, я вижу, что он - вечность. То, что <до> я видел как бога, то <после> я вижу как вечность. В самом деле, вечность, каковую в боге я вижу богом, в вечности я усматриваю как вечность, что, конечно, есть не иное, как если вечность усматривается в качестве того, что <после>, в нем, как в том, что <до>; в этом случае она есть то, что <до>. Когда же он различается в качестве <до>, которое в ней, как в том, что <после>, тогда он есть то, что <после>.

Николай. Ты проникаешь во все при помощи того, что понял о неином; и поскольку А является для тебя

==222

ГЛАВА 16

Фердинанд. Я понимаю это согласно видению богослова. В самом деле, он видит, что во времени все временное движется временным образом, само же время остается всегда неизменным. Поэтому во времени очень легко угадать Неиное. В самом деле, в часе время есть час, в дне - день, в месяце - месяц и в годе - год, и, поскольку оно рассматривается раньше всего этого, в нем они суть оно, как и оно во всем есть все. И хотя оно во всем, что причастие времени, есть все, на все простирается и нераздельно пребывает во всем, его определяет и ограничивает, - у себя самого, однако, оно остается не менее устойчивым и неподвижным, не увеличивается и не уменьшается, несмотря на то что более продолжительное время кажется большим. Например, в месяце оно больше, чем в дне, каковое обстоятельство происходит только от иного, что участвует в нем в большей или меньшей степени. Следовательно, пребывая вне причастности, оно всякий раз по-разному допускает причастие себе.

Николай. Как вижу, ничто не скрыто от тебя, но надобно, чтобы ты применил свой ум ко всем словам богослова. Ведь он ничего не говорит понапрасну. В самом деле, он же утверждает, что в наиболее подходящем смысле о самом боге можно сказать, что он есть мгновение.

Фердинанд. Да, он так говорит. Но почему ты советуешь обратить на это особое внимание?

Николай. Мгновение есть субстанция времени, так как с уничтожением его от времени ничего не останется. Следовательно, мгновение ради своей простейшей неделимости и неизменяемости в высшей степени причастно А; оно представляет собой субстанциальность, которая, если ее назвать длительностью (duratio), легчайшим образом обнаружилась бы в вечности как вечность, во времени - время, в месяце - месяц, в дне - день, в часе - час, в мгновении - мгновение,

==223

и таким же образом - обо всем причастном длительности. И сама длительность не отлична от всего; что длится, и в особенности не отличив от мгновения или <теперь>, которое длится постоянно. Следовательно, длительность во всем есть это все, хотя она и предшествует всему, что в ней участвует. Отсюда, раз существует иное, что ей причастно, и сама она не является иным в отношении к причастному, то становится ясным, каким образом происходит участие в неином при помощи вечности или, правильнее, при помощи длительности и мгновения.

Николай. Я утверждаю, что одно и то же <теперь>, мгновение и настоящее.

Фердинанд. Тогда мне ясно, что настоящее - это принцип познания и бытия для всех временных различий и разнообразий. Ведь при помощи настоящего я познаю прошлое и будущее; и все, что существует, существует через него, так как настоящее в прошлом есть прошлое, в будущем же оно есть будущее, в месяце - месяц, в дне - день, и так - во всем. И хотя оно есть все во всем и распространяется на все, оно, однако, ни в чем не объемлемо, пребывая постоянно и будучи лишено инаковости.

Николай. Ты прекрасно подошел к этому вопросу, и потому от тебя ни в каком смысле не укрылось, что А есть настоящее настоящего. Ведь оно предшествует самому настоящему, так как то настоящее, которое есть не что иное, как настоящее, уже предполагает Неиное, каковое в нем есть оно само. И так как настоящее есть субстанция времени, то ты, конечно, правильно усматриваешь, что А есть субстанция субстанции. В самом деле, если уничтожится настоящее, не останется и времени, но с уничтожением А невозможно оставаться ни настоящему, ни времени, ни чему-либо иному.

Фердинанд. Хорошо убедил, отец. И я уже ясно вижу, что все сказанное самим богословом освещается при помощи этого А И всего более нравится мне утверждение самого Дионисия, что богословы почитают благость самого бога как первую причастность, откуда я вижу, что все божественные имена обозначают причастность непричащаемому. Но поскольку с уничтожением самого А все подобное лишается и значения, и

==224

Николай. Твое рассмотрение отчетливо потому, что ты правильно рассматриваешь все посредством А. Не обдумал ли ты также и то, в каком смысле богослов утверждает, что единое есть как бы элемент всего, и вместе с тем в <Мистической теологии> отрицает, что бог есть единое? 36

ГЛАВА 17

Фердинанд. Я обратил внимание, что он утверждает так, как ты говоришь. Однако прошу тебя, разбери подробно, как понимать эти слова.

Николай. Полагаю, что он хотел сказать этим следующее. Подобно тому как с прекращением единого прекращается единичное и с прекращением какого-либо элемента прекращается то, что элементом оформлено (elementata), так с уничтожением А одинаковым образом прекращается все. В самом деле, оно относится ко всему внутренне и глубже, чем элемент к составу из элементов.

Фердинанд. Следовательно, Давид из Динанта и философы, которым он следовал, весьма мало ошибались, когда именовали бога материей (hylen), умом (noun) и природой (physin), а видимый мир - видимым богом 37.

Николай. Давид называет hylen началом тел, noun, или ум, - началом душ, physin же, или природу, - принципом движения и не усматривает, чтобы они, как

8 Зак. 1192

==225

[заключенные] в начале, отличались между собой, почему он так- и сказал. Ты же теперь увидел, что А определяет все это и само существует в них, хотя и не есть что-либо из них. Потому пусть ни это, ни ничто такого рода - то есть то, что богослов называет единое как бы элементом всего, - не смущает тебя; ты не ошибешься, если будешь всегда возвращаться к А и к тому, что мы допустили.

Николай. Что именно?

Фердинанд. Слова богослова: <Если кто-нибудь, созерцая бога, понимает, что созерцает, - он созерцает не бога, но нечто> 38. Поэтому, если бы Давид из Динанта увидел, что бог есть <материя>, или <ум>, или <природа>, он, конечно, увидел бы нечто, но не бога.

Николай. Удивительный ты, Фердинанд. И конечно, еще удивительнее, если бы ты рассмотрел в отношении сказанного выше нечто более глубокое.

Фердинанд. Скажи, пожалуйста, что именно?

Николай. Слова богослова: <Так как все мыслимое является чем-либо, то поэтому оно не есть бог> 39. Нечто же есть нечто иное. Значит, бог, если бы он мыслился, во всяком случае мыслился бы не как иное. Отсюда, если он не может мыслиться в качестве того, что обозначается при помощи <иного> и <нечто>, то он не может и мыслиться как нечто, поскольку он не обозначается при помощи <нечто>. Поэтому бог, если бы он созерцался, созерцался бы выше и прежде чего - угодно иного и выше ума. Но прежде иного ничего не может быть усмотрено, кроме неиного. Следовательно, ты видишь теперь, что Неиное направляет нас к началу разумному, превосходя и предваряя и иное, и все умопостигаемое. Богослов изъясняет это там же, и даже то, каким образом совершенное познание этого неиного может быть названо незнанием, поскольку оно есть познание того, кто превыше всего познаваемого. Вот что теперь да будет сказано из нашего удивительного богослова. Действительно, достаточно для наших предположений этого наряду с тем, что он высказал подобным образом в других местах.

==226

ГЛАВА 18

Николай. Я полагаю, именно то, что приводит к познанию истины.

Фердинанд. Что же он открыл?

Николай. Право, откровенно признаюсь, не знаю. Но он утверждает, что чтойность (quidditas), объект ума (intellectus), всегда ищут и никогда не находят. Так именно он говорит в <Первой философии>: <Труднее всего и обладает наибольшей двусмысленностью вопрос, является ли, как говорили пифагорейцы и Платон, единое и сущее не чем иным, как субстанцией сущего, или нет? Или какой-нибудь другой субстрат - дружба, например, [Эмпедокла], или, согласно другому, - огонь, по третьему - вода, или, по четвертому, -воздух?> То же самое говорит он и в другом месте той же книги: <Как сейчас, так и некогда и всегда ищут и всегда подвергают сомнению, что такое само сущее, то есть что такое субстанция. Ведь одни говорят, что оно есть единое, другие - что многое> 40.

Фердинанд. Во всяком случае отдадим должное словам великого философа. Сделай же так, чтобы мы проницательным взором проникли в эти речи философа.

Николай. Попытаюсь, сколько смогу. Я полагаю, что Аристотель исследует, есть ли единое и сущее не иное что, как субстанция сущего, потому что он нашел субстанцию вещей в неином. В самом деле, он увидел, что субстанция не есть что-нибудь иное, и поэтому он усомнился о сущем, о едином, о дружбе, о воздухе, о воде и обо всем, является ли что-нибудь из этого субстанцией вещей, раз все это он воспринимал как нечто иное. Он, следовательно, предположил, что субстанция вещей существует и что не существует их много. Сомневался же он, как и все другие, в том, что она собой представляет. Он столкнулся в своих

==227

исканиях со всеми [другими], которые давали ей разнообразные наименования и старались определить, была ли она кем-либо хорошо названа. И наконец, оказалось, что до него никто не назвал ее хорошо. Именно, кто бы ни назвал ее, называл нечто иное или иное что, а не саму простейшую чтойность вещей, относительно которой он во всяком случае видел, что она не может быть чем-либо иным. И в этом философ, конечно, не ошибся, но здесь он, как и другие, остановился, так как видел, что всякий рациональный способ овладения столь вожделенным и изысканным знанием совершенно недостаточен 41.

Николай. Что же?

Фердинанд. А то, что ищущий увидеть, какова субстанция видимого, ища при помощи зрения ее среди видимого, не обращает внимания на то, что до всего иного (anterioriter) он воспринимает свет, без которого он не мог бы ни искать, ни находить видимого. Если же он обратился бы к нему, то он бы перестал искать его в чем-либо ином. Именно так и случилось с философом: когда он искал умом существа вещей, ему явился свет, обозначаемый при помощи неиного, потому что без него он не мог бы искать. Но все же он не заметил, что свет, само не иное, и был не чем иным, как искомым. Но так как он в неином искал иное, то он и нашел только иное в отношении к иному, почему в процессе искания он нашел нечто довольно отдаленное от этого.

Николай. Ты прав. Действительно, если бы он обратился к самому свету, который он видел умом как среду для достижения искомого принципа и даже как цель, то он, конечно, не уклонился бы с пути и избежал бы многочисленных затруднений. Ему бы нужно было сказать: <Я во всяком случае яснейшим образом вижу, что чтойность вещей не может быть чем-либо иным; потому что как она была бы чтойностью вещей, если бы была иным? Ведь иное отрицает, что оно искомое. Так что если оно должно быть неиным, необходимо, чтобы оно было неиным в отношении всего иного. Но то, что не должно быть иным в отношении всего иного, без сомнения, не может быть названо как-либо

==228

иначе. Следовательно, оно по праву должно именоваться неиным. Отсюда если А обозначается через Неиное, то А в настоящем смысле и будет искомым>.