Николе М., Шварц Р. Н 63 Семейная терапия. Концепции и методы/Пер, с англ. О. Очкур, А. Шишко

В 1956 г. Бейтсон и его коллеги опубликовали свой самый знаменитый доклад «К теории шизофрении», в котором предста­вили концепцию двойной связи1. Они предположили, что психо­тическое поведение может иметь смысл в контексте патологи­ческой семейной коммуникации. Пациенты не становятся сума­сшедшими сами собой, они являются понятным продолжением сумасшедшей семейной среды. Рассмотрим кого-нибудь в зна­чимых отношениях, где бегство невозможно и реакция обяза­тельна: если тот или иной человек получает два связанных, но противоречивых сообщения с разных уровней, но ему трудно их уловить или он истолковывает их непоследовательно (Bateson, Jackson, Haley & Weakland, 1956), то он попадает в двойную связь.

Поскольку это сложное понятие нередко используется оши­бочно как синоним парадокса или просто противоречивых по­сланий, есть смысл представить каждую характеристику двойной связи так, как перечислили их авторы. У двойной связи имеются 6 особенностей:

1. Двое или более людей в значимых взаимоотношениях;

2. Повторяющийся опыт;

3. Первое негативное предписание: «Не делай X, не то я тебя накажу»;

1 Это наиболее распространенный в русскоязычной литературе перевод с английского термина «.double bind». Другие варианты: «двойное посла­ние», «двойная ловушка» и др. — Прим. ред.

58

Состояние семейной терапии

5. Третье (и последнее) негативное предписание, запрещаю­щее бегство и требующее реакции. Без этого ограничения «жертва» не ощущает ловушки;

6. В конце концов полный набор ингредиентов становится необязательным, если жертва приучена воспринимать мир с точки зрения двойной связи; любой составляющей этой последовательности достаточно, чтобы вызвать панику или безумие.

Большинство примеров двойной связи в литературе неаде­кватно, потому что не включает всех ключевых характеристик. Робин Скиннер (Skynner, 1976) приводит следующий пример: «Мальчики должны защищать себя и не быть маменькими сын­ками», но: «Не будь груб... не будь неучтивым со своей матерью». Сбивает с толку? Да. Существует противоречие? Возможно. Но эти два сообщения не представляют собой двойной связи, это просто противоречие. Столкнувшись с такими утверждениями, ребенок волен либо подчиниться любому из них, либо даже вы­разить недовольство противоречием. Этот и множество других сходных примеров пренебрегают той деталью, что два сообще­ния передаются с разных уровней. Наиболее удачный пример в этом отношении приведен в авторской статье (Bateson, Jackson, Haley & Weakland, 1956). Молодого человека, оправившегося в больнице от шизофренического эпизода, посетила мать. Когда он обнял ее, она оставалась холодной. Но стоило ему отвести руки, она спросила: «Ты меня больше не любишь?» Юноша по­краснел, а она сказала: «Дорогой, ты не должен так легко сму­щаться и бояться своих чувств». Вслед за этим взаимообменом пациент расстроился; по окончании визита он напал на санита­ра, и его пришлось изолировать.

Обратите внимание, что в приведенном взаимообмене были представлены все шесть особенностей двойной связи, а также на то, что молодого человека явно приперли к стенке. Нет ловуш­ки, если субъект не попался. Это понятие является интеракцио-нальным.

Мы можем предположить, что эту мать тревожит близость с собственным сыном, но она не признает своих чувств, поэтому на публике ведет себя как любящая мать, которая всегда посту­пает правильно. Обычно в подобных семьях нет никого другого,

59

Майкл Николе, Ричард Шварц

Другим примером двойной связи мог бы стать преподаватель, который заставляет своих студентов быть активными в аудито­рии, но раздражается, если один из них действительно прерыва­ет его вопросом или комментарием. Когда он в конце концов все же предлагает им задавать вопросы и никто не откликается, он сердится («Какие пассивные студенты!»). Если некоторые сту­денты опрометчиво критикуют нечуткость профессора, он, несо­мненно, сердится еще больше. Так студенты наказываются за точное понимание того, что преподаватель в действительности хочет, чтобы только его идеи были услышаны и вызывали вос­торг. (Этот пример, конечно же, полностью вымышлен.)

Хотя это может казаться усложнением, но люди, чтобы ла­дить друг с другом, не могут без метакоммуникаций. Частенько просто нельзя обойтись без вопроса, наподобие: «Что ты имеешь в виду?» или «Ты это серьезно?». Однако в семье с двойной свя­зью такие вопросы не допускаются: комментарии и вопросы уг­рожают родителям, и противоречивые сообщения затушевыва­ются, возникая на разных уровнях коммуникации.

Мы все попадаемся в случайные двойные связи, но шизо­френик имеет с ними дело постоянно. Как следствие — безумие. Не имея возможности прокомментировать эту дилемму, шизо­френик реагирует защитой, возможно, становясь конкретным и педантичным, а возможно, давая скрытные ответы или разгова­ривая метафорами. В конце концов шизофреник, подобно пара­ноику, может прийти к мнению, что за каждым утверждением скрывается особый смысл.

Эта статья о двойной связи 1956 г. оказалась одной из наибо­лее влиятельных и спорных в истории семейной терапии. От­крытие, что шизофренические симптомы имеют смысл в кон­тексте некоторых семей, могло оказаться прогрессивным для науки, но оно имело моральный и политический подтекст. Эти исследователи не только считали себя мстящими рыцарями, ре-

60

Состояние семейной терапии

Наблюдение, что шизофреническое поведение, по-видимо­му, приспособлено под некоторые семьи, не означает, что семьи вызывают шизофрению. В логике такой тип умозаключения на­зывается «сделать поспешный вывод». Прискорбно, что семьи с шизофрениками годами страдают от предположения, что вино­ваты за трагедию психозов своих детей.

Есть четыре возможных способа реагировать на двойные связи или даже на дисквалифицирующие сообщения любого ти­па: комментарий (критика), непризнание, принятие или контр­дисквалификация (Sluzki, Beavin, Tarnopolsky & Veron, 1967). Первые два аннулируют или компенсируют двойную связь, и, если эти реакции позволяют обойти связь, они могут привести к творческим решениям (Bateson, 1978). Причина этого в том, что адаптивное решение двойной связи отступает от системы коор­динат, признающей различные типы логики. Способность отсту­пать, подобно этой, является творческим актом, базирующимся на редком навыке объективно видеть собственную ситуацию.

Авторские статьи Бейтсона фокусировались на интеракциях между двумя людьми, особенно между матерью и детьми. Отцы описывались только в негативном ключе, как неспособные по­мочь детям сопротивляться двойной связи. Семейный анализ, ограниченный двоими людьми, хоть это и являлось обычной практикой (особенно среди терапевтов, работающих с детским поведением и супружескими парами), неприемлем. Отношения матери с ребенком определяются ее отношениями с мужем и, в свою очередь, изменяют те отношения. Абсолютно так же отноше­ния терапевта с пациентом взаимно определяются и определяют отношения первого с супервизорами и администраторами.

В 1960 г. Джон Уикленд попытался расширить понятие двойной связи до трехперсональной интеракции. Он рассмотрел факт, что три человека обычно подключаются к двойной связи, даже если она не проявляется сразу. Однако в целом группу Бейт­сона больше интересовали общие положения, нежели лабиринт трехперсональной системы. Поэтому они полагали, что концеп­ция двойной связи может быть полезна для анализа трехперсо-

61

Майкл Николе, Ричард Шварц

После публикаций о двойной связи члены проекта начали интервьюировать родителей совместно с их детьми-шизофрени­ками. Эти встречи были исследовательскими, а не терапевтичес­кими, но здесь был явный прогресс: семейные взаимоотношения не просто обсуждались, а реально изучались. Эти объединенные семейные сессии способствовали развитию движения семейной терапии, и в следующем разделе мы увидим, к чему они привели.

Все открытия группы Бейтсона сводились к единой точке: основополагающее значение коммуникации для организации семьи. Патологичные коммуникации — вот что делает семьи па­тологичными, заключили они. Идея об основополагающей мо­тивации для неопределенных сообщений, которые они наблюда­ли, ими отвергалась. Хейли считал, что мотивирующей силой для двойной связи является скрытая борьба за интерперсональный контроль; Бейтсон и Уикленд полагали, что она является побу­дительным мотивом для утаивания неприемлемых переживаний. Но все они сходились во мнении, что даже нездоровое поведение может быть адаптивным по отношению к семейному контексту. Вот два великих открытия этой производительной команды та­лантливых ученых: 1) множественные уровни коммуникации и 2) то, что деструктивные паттерны отношений поддерживаются саморегулирующимися интеракциями семейной группы.

ТЕОДОР ЛИДЗ, ЙЕЛЬ

Теодор Лидз, исследуя семейные динамики шизофрении, ру­ководствовался двумя традиционными психоаналитическими интересами: чрезвычайно устойчивые семейные роли и несовер­шенная родительская модель идентификации.

Лидз приступил к исследованию семей шизофреников в 1941 г., когда завершал ординатуру у Джона Хопкинса. В своем первом исследовании (Lidz & Lidz, 1949), охватившем 50 случа­ев, Лидз обнаруживает преобладание разведенных семей и семей с серьезно нарушенными отношениями. 40% выборки молодых шизофреников были лишены по крайней мере одного родителя из-за смерти, развода или изоляции; у 61% семей были выявле-

62

Состояние семейной терапии

Лидз усомнился в общепринятом тогда убеждении, что не­приятие матери является главной отличительной особенностью шизофренических семей. И его самым заметным открытием ста­ло наблюдение, что чаще всего деструктивное влияние исходит от отца.

Лидз продолжил это исследование лонгитюдным изучением шестнадцати семей, в составе которых имелись шизофреники. Эти интенсивные обследования небольшого количества случаев на протяжении нескольких лет позволили проникнуть в окру­жающую среду, в которой растут молодые шизофреники. Исполь­зуя тщательные интервью, наблюдения за семьей и проективное тестирование, исследователи обнаружили последовательные и ключевые паттерны семейного распада и психопатологию во всех семьях шизофреников.

Хотя Лидз жестко опирался на традиционный психоанали­тический образ мышления о семьях и многие его концепции со­средоточивались на человеке и его ролях, некоторые из этих на­блюдений вышли за рамки представлений об идентификации и развитии эго, коснувшись двух- или трехперсональных интерак­ций и даже всей семьи как единицы. Так Лидз ввел первые теоре­тические разработки о воздействии отдельных личностей роди­телей на их детей и более современный интерес к семье как к сис­теме.

Лидз отверг идею Фрейда о том, что шизофрения обусловле­на фиксацией на раннем оральном уровне с последующей рег­рессией перед лицом стресса в период раннего взросления. Он также не обнаружил явного неприятия или отторжения ребенка ни у одной из исследованных им матерей. В соответствии с этим он отверг и идею Фриды Фромм-Райхманн и Джона Розена, что материнское неприятие есть основная причина шизофрении.

В первых исследованиях внимание Лидза привлекали отцы в семьях шизофреников, у которых, как уже ранее отмечалось, встречались столь же часто и не менее серьезные нарушения пси­хики, как и у матерей (Lidz, Parker & Cornelison, 1956). В своей наиболее важной работе «Внутрисемейная среда шизофреника I:

63

Майкл Николе, Ричард Шварц

Первая группа — это деспотичные и строгие, авторитарные отцы, постоянно конфликтующие со своими женами. Отцы вто­рой группы враждебно настроены к своим детям, а не к женам. Подобный мужчина соперничает с собственными детьми за вни­мание и любовь матери, своим поведением напоминая ревниво­го брата, а не родителя. Третья группа состоит из отцов, открыто проявляющих параноидную напыщенность. Они отчуждены и равнодушны. Четвертая группа отцов представляет собой не­удачников по жизни и ничтожеств в собственной семье. Здесь дети растут как без отца. Пятая группа — это пассивные и покор­ные отцы, которые ведут себя больше как дети, чем как родите­ли. Они милы почти по-матерински, но предлагают слабую модель для идентификации. Эти покорные отцы не в состоянии переве­сить доминирующее влияние своих жен. Лидз пришел к заклкк чению, что лучше расти без отца, чем с таким, который слишком отчужден или слаб, чтобы послужить здоровой моделью для иден­тификации.

После описания некоторых патологических характеристик отцов в шизофренических семьях Лидз направил свое внимание на дефекты супружеских отношений. Темой, на которой базиро­вались его находки, заключалась в отсутствии ролевой взаимнос­ти. В успешных отношениях недостаточно исполнять собствен­ную роль, чтобы быть эффективным самому, необходимо еще уравновесить свою роль с партнерской, чтобы быть эффектив­ной парой. В семьях шизофреников, которые изучал Лидз, суп­руги были не способны исполнять собственные роли и не склон­ны поддерживать их у своих партнеров.

Лидз вслед за Парсонсом и Бейлисом утверждал, что первич­ной ролью отца является адаптивно-инструментальная, тогда как матери — интегративно-экспрессивная. Если каждый родитель исполняет вариант одной из этих ролей, они могут гармонично приспособиться друг к другу. Однако, если отцы не справляются со своими инструментальными ролями или матери отказывают­ся от выполнения экспрессивного воспитания, во взаимоотно­шениях возникают сложности.

(Обратите внимание, насколько эти положения гармонизи­ровали с традиционными половыми ролями: отец должен быть «маскулинным», а не «материнским»; хороший брак строго ком­плементарен: отец был сильным и занимался делом, а мать —

64
Состояние семейной терапии

мягкой и самоотверженной, сидела дома и обслуживала своих детей и мужа.)

Лидз обнаружил, что во всех случаях, которые он изучал, супружеские отношения были нарушенными (Lidz, Cornelison, Fleck & Terry, 1957b). Сосредоточившись на том, что взаимные, кооперативные роли не достигаются, Лидз выделил два общих типа разногласий. В первом — супружеском расколе хронически отсутствует взаимная помощь друг другу или не достигается ро­левая взаимность. Эти мужья и жены постоянно обесценивают друг друга и открыто состязаются за расположенность и привя­занность своих детей. Их брак — зона боевых действий. Второй паттерн — супружеская асимметрия — заключается в серьезной психопатологии у одного партнера, который доминирует над другим. Так, один родитель становится крайне зависимым, тогда как другой выглядит как сильная родительская фигура, но на де­ле является патологическим хулиганом. Более слабый супруг — в исследованиях Лидза обычно отец — поддерживает патологичес­кие отклонения доминирующего партнера. Во всех таких семьях несчастные дети терзаются противоречивыми родственными чув­ствами и отягощены гнетом приведения к равновесию сомни­тельного брака их родителей.

ЛАЙМАН УИНН,

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ

ПСИХИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ

Ни у кого из лидеров семейной терапии не было такой длин­ной и безупречной карьеры, как у Лаймана Уинна. Его безуко­ризненная образованность и пылкая забота о несчастных стали источником вдохновения для сорокалетних сугубо практичных и чрезвычайно продуктивных исследований. Как и другие до него, Уинн изучал эффекты коммуникаций и семейные роли. Но в от­личие от остальных он сосредоточивался в своих работах на том, как передается в семьях патологическое мышление.

После завершения своей медицинской практики в Гарварде в 1948 г. Уинн продолжил ее в Департаменте социальных связей, дослужившись там до степени доктора философии. Здесь он столк­нулся с работами лидирующих фигур в психологии, социологии и социальных системах, включая Талкотта Парсонса, с подачи которого он стал рассматривать личность как подсистему в боль­шой семейной системе. Идея, что мы есть часть чего-то больше-

65

Майкл Николе, Ричард Шварц

В 1952 г. Уинн присоединился к Лаборатории социосредо-вых исследований Джона Клаусона в Национальном институте психического здоровья (НИШ), где он первый начал интенсив­но работать с семьями психически больных (Broderick & Schra-der, 1991). В 1954 г., когда в НИПЗ пришел Мюррей Боуэн в ка­честве главы исследовательского проекта шизофреников и их се­мей, Уинн обрел коллегу, который разделял его убеждение в том, что семья должна быть единицей лечения (несмотря на то, что эта пара не совсем сходилась во мнениях по поводу характера та­кого лечения). После того как Боуэн в 1959 г. покинул НИПЗ, Уинн принял на себя его обязанности в качестве руководителя семейных исследований, которые сохранялись за ним вплоть до 1970-х.

Во время своего пребывания в НИПЗ Уинн занимался ис­следованиями в Вашингтонском психоаналитическом институте и входил в преподавательский состав Вашингтонской школы психиатрии. С 1950-х по 1970-е гг. Уинн опубликовал множество исследовательских отчетов и воспитал несколько талантливых исследователей-клиницистов, включая Шапиро, Билза и Райсса. В 1972 г. Уинн покинул НИПЗ и стал профессором Рочестерско-го университета, возглавив в нем факультет психиатрии. В 1997 г. он ушел в отставку.

Уинн начал исследования семей шизофреников в 1934 г., когда впервые стал наблюдать за родителями своих госпитализи­рованных пациентов на двухнедельных терапевтических сессиях. В неблагополучных семьях его больше всего поразили удивительно ненастоящие эмоции — как позитивные, так и негативные, — че­му он дал название «псевдовзаимность» и «псевдовраждебность», — а также характер границ вокруг них — резиновая ограда, — явно неустойчивых, но в действительности непроницаемых для внеш­него воздействия (особенно от терапевта).

Псевдовзаимность (Wynne, Ryckoff, Day & Hirsch, 1958) — это видимость сплоченности, которая маскирует конфликт и пре­пятствует близости. Эти семьи необычно пугает разделенность. Они так озабочены собственной сочлененностыо, что у них нет места для проявления индивидуальных черт и личных, дивер­гентных интересов. Семьи не терпят более глубоких и теплых взаимоотношений или независимости. Эта поверхностная спло-

66

Состояние семейной терапии

Псевдовраждебность — это другое обличье сходного сговора, утаивающего группировки и расколы (Wynne, 1961). Последствия расколов или группирований можно увидеть в ходе семейных сессий. Они используются для поддержания определенного типа динамического равновесия, когда изменение любой части систе­мы — хоть группировки, хоть раскола — воздействует так, что происходят изменения в других частях системы. Типичная си­туация — группирование пациента с одним из родителей и рас­кол между родителями. Но на самом деле за этими коалициями стоит угроза, которую поэтому приходится скрывать.

Псевдовраждебность — это процесс самоизбавления. Не­смотря на свою броскость и интенсивность, она сигнализирует только о поверхностном расколе. Подобно псевдовзаимности, псевдовраждебность стирает близость и привязанность, так же как более сильную враждебность; она искажает коммуникацию и ухудшает реалистичное восприятие взаимоотношений и раци­ональное мышление о них.

В нарушенных семьях используются различные механизмы для подавления любых сигналов о разделенности семьи — как внутренних, так и внешних. Резиновая ограда — это невидимый барьер, который растягивается, чтобы позволить обязательное внесемейное участие — например, посещение школы, но резко сокращается, если подобная вовлеченность заходит слишком да­леко. Жесткая ролевая структура семьи сохраняется, ограждаясь путем семейной изоляции. Самое вредное качество резиновой ограды заключается в том, что именно те, кому больше всего не­обходим внешний контакт, чтобы исправить семейное искаже­ние реальности, меньше всего допускают это. Вместо того чтобы быть субсистемой социума (Parsons & Bales, 1955), шизофрени­ческие семьи становятся больным маленьким социумом в себе с жесткими границами без дверей.

В контексте, где сплоченность — это все и внешние взаимо­связи мешают, признание индивидуальных отличий может быть неосуществимой сутью вопиюще эксцентричного поведения, наблюдаемого в шизофренических реакциях. Таким образом, че­ловек наконец добивается статуса обособленности, но потом за ним закрепляется клеймо шизофреника, и семья от него отвора­чивается; семейная псевдовзаимность восстанавливается, подоб­но тому как жижа заполняет освободившееся пространство в трясине, когда из нее убирают камень. Острая форма шизофре-

67

Майкл Николе, Ричард Шварц

Уинн связывал новое понятие «коммуникативная девиация» с более .старым «расстройство мышления». Он рассматривал ком­муникацию как средство передачи расстройства мышления, ко­торое является определяющей характеристикой шизофрении. Коммуникативная девиация — это более интеракдиональное по­нятие, чем расстройство мышления, и легче поддается наблюде­нию, чем двойная связь. В течение 1978 г. Уинн изучил свыше 600 семей и собрал неопровержимые доказательства того, что на­рушенные стили коммуникации являются отличительным каче­ством семей с молодыми шизофрениками. Сходные расстройства присутствуют и в семьях, члены которых находятся в погранич­ных состояниях, с невротиками, а также в нормальных семьях, но прогрессивно менее требовательных (Singer, Wynne & Toohey, 1978). Эти наблюдения — что коммуникативная девиация не ог­раничивается исключительно шизофреническими семьями, а рас­ширяется до бесконечности (чем больше девиация, тем серьез­нее патология), — согласуется с другими исследованиями, кото­рые описывают «спектр шизофренических расстройств».

РОЛЕВЫЕ ТЕОРЕТИКИ

Благодаря тому, что основатели семейной терапии сосредо­точивали свое внимание только на явлении вербальной коммуни­кации, их еще не оперившаяся дисциплина набрала силу. Подоб­ные действия годятся до поры, но концентрация исключительно на одном этом аспекте семейной жизни означает пренебрежение как к индивидуальной интерсубъективности, так и к внешним воздействиям социума. Сейчас, когда все повально увлечены ин-тегративными моделями, мы забываем кое-что из нашей исто­рии — особую профессиональную самобытность, которая отличала семейного терапевта, и отчасти это происходит из-за пренебре­жения коллаборативной, мультидисциплинарной базой учения о семье. Опасность короткой памяти и ощущения эксклюзивности заключается в профессиональной ограниченности и изоляции, когда, подобно психоаналитикам, запросто можно остаться за бортом мейнстрима медицины.