Но нам следует признать, что эти взгляды есть продукт контекста, в котором они возникли. Семьи с серьезными нарушениями, наподобие шизофренических семей, которые изучал Джексон и его коллеги, по понятным причинам чувствуют на себе большую угрозу и поэтому больше защищаются, чем остальные.
Среди наиболее язвительных и влиятельных работ Джексона — «Семейные правила: брачный контракт «услуга за услугу» (Jackson, 1965). Ролевые деления в супружестве, по Джексону, не просто вопрос половых различий, а результат серий компенсаций, которые вырабатываются в любых долгосрочных взаимоотношениях. Традиционный взгляд, что супружеские роли происходят из полоролевых различий, относит поведение на счет индивидуальных черт характера, вместо того чтобы понимать степень, в которой эти взаимоотношения зависят от интеракций и правил для интеракций, выработанных между людьми. Джексон не считает, что половых различий не существует, а полагает, что их значение относительно. Основные различия в браке, как и в дру-
79
Майкл Николе, Ричард Шварц
гих отношениях, вырабатываются, а не перенимаются1. Факт, что многие супружеские компенсации не осознаются или не являются очевидными, означает, что семейные терапевты могут выполнять полезную роль в выявлении тех договоренностей, которые не работают или не замечены.
Другой конструкт, важный для концепции Джексона, — дихотомия между комплементарными и симметричными отношениями. (Как и множество плодотворных идей семейной терапии, эта была впервые сформулирована Бейтсоном.) При комплементарных отношениях люди различаются по способам приспособления друг к другу: если один рациональный, то другой — эмоциональный, если один слабый, другой — сильный. Симметричные отношения основываются на равенстве и сходстве. Брак между людьми, которые одновременно занимаются и карьерой и домашними делами, симметричен.
Когда-то комплементарный брак, подобный тому, какой был между Оззи и Харриет2, был нормой для США — страны, дающей семьям стабильность, если не равноправие. Наиболее глубокие изменения в семейной жизни во второй половине XX века заключались в приходе симметричной семьи, где оба супруга зарабатывают. К несчастью, процесс перехода от комплементарного к симметричному равенству перестроил американскую семью, подобно тому как торнадо приводит в порядок обстановку на стоянке для трейлеров.
Большинство концепций Джексона (комплементарность/ симметричность, компенсация, двойная связь) описывало отношения между двоими людьми. Хотя в его намерение входило создать описательный язык интеракций целой семьи, главного успеха он добился при описании взаимоотношений между женами и мужьями. Этот узкий взгляд на супружескую диаду всегда представлял собой одно из ограничений группы Пало-Альто. Необычайный интерес к коммуникации привел их к пристрастному отношению в пользу взрослых, и они были склонны пренебрегать
1 В своем энтузиазме относительно вновь открытых интеракциональных сил первые семейные терапевты могли недооценить важность пола и воздействия тендерных предубеждений на семьи.
2 Чета Нельсонов, популярных в США в 1930— 1960-х гг. эстрадных ар -тистов, представляла собой успешный и гармоничный творческий и супружеский тандем, они имели собственную радиопрограмму, а с по -явлением телевидения — и регулярное телешоу, которое в те годы было сродни современным сериалам и снискало большое признание у пуб -лики. — Прим. ред.
80
Состояние семейной терапии
детьми, так же как и различными триадами, создаваемыми семьями. Как следствие, многие из их последователей сводили семейные проблемы к супружеским, даже если или особенно тогда, когда в роли пациентов выступали маленькие дети.
Самое большое открытие группы Бейтсона заключалось в том, что нет такой вещи, как простая коммуникация; каждое сообщение квалифицируется другим сообщением на более высоком уровне. В «Стратегиях психотерапии» Джей Хейли (Haley, 1963) показал, как скрытые сообщения используются в борьбе за контроль, что свойственно всем взаимоотношениям. Симптомы, как он доказывает, отображают неконгруэнтность между уровнями коммуникации. Человек с симптоматикой, делая что-нибудь, например дотрагиваясь до дверной ручки шесть раз, прежде чем открыть дверь, в то же самое время дает понять, что делает это не по-настоящему — просто он ничего с этим не может поделать. Между тем симптомы человека — над которыми он не властен — результативны для него самого и для других: разве можно всерьез ожидать от человека, «имеющего компульсию» такой силы, что он утром вытащит себя из дома?
Психоаналитики характеризуют то, что пациент получает от общения с людьми благодаря своей симптоматике, как «вторичную выгоду». По Хейли, «вторичная выгода» — первична. Вот что он пишет: «С предложенной здесь точки зрения ключевой аспект симптома — польза, которую он приносит пациенту в приобретении контроля над тем, что должно случиться во взаимоотношениях с кем-нибудь» (Haley, 1961). Симптоматийное поведение — это искусный путь осуществления контроля над людьми с одновременным отрицанием этого.
За этим анализом стоит кибернетическая метафора, которая заключается в том, что невротические симптомы работают подобно регулятору, контролирующему скорость машины, — оба не позволяют выйти за пределы ограничений и оба охраняют существующее положение. Поскольку симптоматийное поведение «неразумно», Хейли, чтобы помочь пациентам, не прибегает к убеждениям. Вместо этого терапия превращается в стратегическую игру в кошки-мышки, в которой терапевт устраивает заговор, чтобы перехитрить пациента ради его же блага.
Хейли (1963) определял терапию как направляющую форму лечения и признавал, что обязан Милтону Эриксону, у которого обучался гипнозу с 1954-го по 1960 г. В действительности в ран-
81
Майкл Николе, Ричард Шварц
них работах Хейли трудно понять, где кончается Эриксон и начинается он. В том, что он назвал «краткосрочная терапия», Хейли берет под прицел контекст и возможную функцию симптомов пациента. Его первые шаги часто задумывались с тем, чтобы добиться контроля над терапевтическими отношениями. Хейли цитирует эриксоновский прием, когда пациента уведомляют, что на первом интервью всплывет то, о чем он захочет сказать, и другое, о чем он захочет умолчать, и об этом, безусловно, говорить не следует. Здесь терапевт, конечно же, учит пациента тому, что он и так бы сделал, но таким образом терапевт ненавязчиво берет ситуацию под свой контроль.
Даже при сборе первичной информации краткосрочный терапевт скрытно добивается выигрыша в силе. Соответственно, история пациента рассматривается таким образом, чтобы предположить, что прогрессивные улучшения происходят и будут происходить и дальше. И наоборот, с пессимистичными пациентами терапевт принимает пессимизм, но говорит, что, раз дела настолько плохи, настало время для изменений.
Все окончательные техники краткосрочной терапии строились на использовании директив. Как писал Хейли, недостаточно объяснить проблему пациентам, самое главное — заставить их сделать что-то с ними. Однако он также отмечал, что психиатрические пациенты известны тем, что никогда в точности не выполняют того, о чем вы их просите (Haley, 1963, с. 45). Эту проблему Хейли разрешил следующим образом: он использовал директивы так умело, что пациенты, сами не ведая об этом, выполняли то, что от них требовалось. Обычно при этой технике рекомендуют вести себя симптоматийно, но незаметно что-нибудь вставляют в инструкцию, так чтобы симптомы ослабели под терапевтическим контролем.
Один из пациентов Хейли был внештатным фотографом, который вечно допускал глупые ошибки, так что губил все свои фотографии. В конце концов он так озаботился тем, чтобы не допускать ошибок, что стал слишком нервным, чтобы фотографировать. Хейли попросил мужчину сделать три любых снимка, допустив при этом по одной умышленной ошибке в каждом. Парадокс здесь в том, что вы не можете допустить случайной ошибки, если делаете ее нарочно.
В другом знаменитом случае Хейли попросил страдающего бессонницей, когда тот проснется посреди ночи, подняться с постели и натереть до блеска полы на кухне. Немедленно помогло.
82
Состояние семейной терапии
Здесь проиллюстрирован кибернетический принцип: большинство людей сделают что угодно, лишь бы избежать работы по дому.
Хейли полагал, что, если психиатрические симптомы возникают из-за попыток избежать ясности отношений с другими людьми, терапевт может добиться успеха, заставляя пациентов принимать проясненные терапевтом отношения. Более того, раз патологические семьи загоняют своих членов в пагубные парадоксы, терапевту следует освобождать их тоже при помощи парадоксов, но доброкачественных. Хейли приводит в пример Джона Розена как мастера авторитарных парадоксов и Фриду Фромм-Райхманн как специалиста по железному парадоксу в бархатном футляре. В одном известном случае Розен работал с молодым шизофреником, который утверждал, что он бог. Розен попросил дежурных по отделению ставить пациента перед ним на колени, таким образом демонстрируя, что именно он, Розен, здесь главный. Пациент столкнулся с парадоксальной дилеммой. Он больше не мог отрицать, что подчиняется терапевту, но раз он на коленях, то становится понятным, что либо бог подчиняется терапевту, либо он вовсе не бог.
Мягкий подход Фриды Фромм-Райхманн описан в «Принципах интенсивной психотерапии» (Fromm-Reichmann, 1950). Однажды у нее была пациентка, которая говорила, что все, что она делает, происходит между ней и ее личным, всемогущим богом, а с людьми у нее нет никаких отношений. Несомненно, эта позиция обеспечивала ее удобным оправданием для отказа входить в контакт с доктором. И вот что сказала пациентке Фромм-Райхманн: «Скажи ему (богу), что я — доктор, а ты жила с ним в его царстве с семи до шестнадцати лет — это девять лет жизни — и он ни разу тебе не помог. Поэтому теперь он должен разрешить попытаться мне и посмотреть, не сможем ли сделать эту работу мы с тобой». Эта пациентка тоже была поймана в ловушку: что бы она ни сделала, ей пришлось бы ответить терапевту. Она могла либо отправиться к своему богу и повторить все, что ей было сказано, тем самым признав, что главный здесь доктор, либо воспротивиться доктору, что означает, что она попала под влияние терапевта, и это тоже подвергает существование ее бога сомнению.
То, что приветствовал Хейли в этих примерах, и есть терапевтический парадокс — подведение пациента при помощи хитрости к тому, чтобы он признал собственные действия и вошел в
83
Майкл Николе, Ричард Шварц
контакт с терапевтом, вместо того чтобы напускать туману на свои поступки в психотическом отвержении.
Большинство идей, которые пришли из группы Пало-Альто (двойная связь, комплементарность, компенсация), принимали во внимание диады, но Хейли начал интересоваться и триадами, или, как он их называл, «коалициями». Коалиции отличаются от альянсов — кооперативных соглашений между двумя сторонами, которые формируются не за счет третьей. Как обнаружил Хейли, в симптоматийных семьях коалиции образуются между поколениями — один родитель сговаривается с ребенком против другого родителя. Например, мать может говорить за ребенка так, что дискредитирует отца. В другом случае ребенок может вклиниваться между ссорящимися родителями, становясь «услужливым» или «больным».
В работе «К теории патологических систем» Хейли описывает то, что называет «неправильным треугольником», который нередко приводит к насилию, психопатологии или разрушению системы. Неправильный треугольник — это тайная коалиция, которая подрывает иерархию поколений. Например, ребенок бежит за поддержкой к бабушке каждый раз, когда мать пытается наказать его или один родитель жалуется на другого при ребенке. Неправильный треугольник также случается и в организациях, когда, например, супервизор объединяется с одним из подчиненных против другого или когда профессор жалуется своим студентам на руководителя кафедры. Выйдя за рамки рассмотрения кибернетики и диад и обратившись к триадам и иерархиям, Хейли стал важной связующей фигурой между стратегическим и структурным подходами к семейной терапии.
Другим членом группы Пало-Альто, который сыграл лидирующую роль в первом десятилетии семейной терапии, была Вирджиния Сатир — один из необыкновенно харизматичных персонажей. Сатир более известна мастерством клинициста, чем теоретическим вкладом, и поэтому ее влияние было наиболее ясным для тех, кому посчастливилось увидеть ее в действии. Сатир, как и ее коллег, интересовала коммуникация, но к этому она добавила и такую переменную, как чувства, что позволило уравновесить другой, несколько интеллектуализированный подход.
Сатир воспринимала членов проблемной семьи как попавших в ловушку ограниченных ролей: жертва, миротворец, непокорный или спаситель, которые ограничивают отношения и под-
84
Состояние семейной терапии
рывают самоуважение. Ее забота о выявлении таких ограничивающих жизнь ролей и освобождении членов семьи от их власти согласовывалась с тем, на чем она сосредоточивала все свое внимание, — на индивидуальности. Таким образом, Сатир стала гуманизирующей силой на заре семейной терапии, когда большинство было так увлечено системными метафорами, что упускало из внимания эмоциональную жизнь семьи.
В своей работе с семьями Сатир сосредоточивалась на прояснении коммуникаций, выраженных чувствах и воспитании климата взаимного принятия и дружелюбия. Ее сила заключалась в том, что при установления связи с семьями она исходила не из недовольства и злобы, а из надежды и веры, побуждений и фрустрированности. Если терапевт способен выявить одиночество и сильное желание за вспышками раздражения, то он — тот человек, который сможет соединить людей.
Сатир заслуженно известна за свою способность обращать негативное в позитивное. Этот навык чрезвычайно важен для семейного терапевта, ибо большинство семей имеет по крайней мере одного из своих членов, чьи недостатки или ошибки повергают его в роль аутсайдера. Пока этот наименее одобряемый персонаж не будет допущен в круг семьи, ни исцеление, ни объединение ни в коей мере не возможны.
В одном случае, приведенном Линн Хоффман (Hoffman, 1981), Сатир интервьюировала семью местного священника — отца подростка, от которого забеременели две его одноклассницы. Родители и братья расположились в одной стороне комнаты, а подросток, опустив голову, сидел в противоположном углу. Сатир представилась и сказала мальчику: «Итак, твой отец рассказал мне по телефону кое-что о ситуации, и, прежде чем мы начнем, я хотела бы сказать, что все мы точно знаем об одной вещи: нам известно, что у тебя хорошее семя». Мальчик поднял на нее изумленный взгляд, и тогда Сатир обратилась к матери и дружелюбно спросила ее: «Не могли бы вы начать со своих чувств?»
Изданная в 1964 г. книга Сатир «Объединенная семейная терапия» сделала многое для популяризации движения семейной терапии. Эта книга вместе с «Прагматикой человеческих коммуникаций» (Waltzlawich, Beavin & Jackson, 1967) способствовала распространению качества системного мышления группы Пало-Альто. Сатир стала лидером движения гуманистического потенциала. Мы ближе познакомимся с ее работой в главе 6.
85
Майкл Николе, Ричард Шварц
МЮРРЕЙ БОУЭН
Как и многие основатели семейной терапии, Мюррей Боуэн был психиатром, специализирующимся на шизофрении. Но в отличие от других он придавал особое значение теории в своей работе, и теория Боуэна и поныне является самой тщательно продуманной и основательной системой идей, какие выработала семейная терапия.
Боуэн начал свою клиническую работу в клинике Меннин-гера, где с 1946-го по 1954 г. изучал матерей с детьми-шизофрениками, совместно проживающих в небольших коттеджах. Его главным интересом в то время был симбиоз мать — ребенок, который привел его к формированию концепции о самодифференциации (независимость от других и отделение мышления от чувств). От Меннингера Боуэн переходит в НИПЗ, где работает над проектом госпитализации всей семьи с шизофреником в ее составе. Этот проект расширил концепцию о материнско-детском симбиозе, включив участие отцов, и привел к понятию триангуляции (направление конфликта между двоими людьми в другое русло путем подключения третьего). В 1959 г. Боуэн оставляет НИПЗ, чтобы перейти в Джорджтаунскую медицинскую школу, где становится профессором психиатрии и руководителем собственной учебной программы, оставаясь на этом посту вплоть до самой кончины в 1990 г.
В первые годы проекта НИПЗ (1954) Боуэн обеспечивал отдельных терапевтов для каждого члена семьи. Однако он открыл, что это приводит к фракционированию семей. Вместо того чтобы пытаться проработать семейные проблемы сообща, члены семьи склонялись к такой линии рассуждений: «Я обсужу эти проблемы с моим терапевтом* (Bowen, 1976). (Конечно же, такого никогда не случается, если порядочные люди, наподобие нас с вами, отправляются к собственным индивидуальным терапевтам.) Через год придя к заключению, что семья — это единица расстройства, Боуэн начинает работать с целыми семьями одновременно. Так, в 1955 г. Боуэн стал одним из первых, кто изобрел семейную терапию.
Начиная с 1955 г. он устраивал большие групповые терапевтические сессии для всех сотрудников проекта и всех семей. Обратившись к этой ранней форме сетевой терапии, Боуэн предполагал, что близость и открытые коммуникации должны быть те-рапевтичными — в отношении проблем внутри семьи и между семьями и сотрудниками.
86
Состояние семейной терапии
Сперва он принял на службу четырех терапевтов для управления этими мультисемейными встречами, но остался недоволен, когда заметил, что терапевты склонны уводить обсуждение каждый в собственном направлении. Тогда Боуэн поставил одного за руководителя, а остальным отвел роль поддержки. Однако, как мультитерапевты предпочитали задавать каждый свое направление, так же поступали и семьи, работающие параллельно. Как только какая-нибудь семья приступала к обсуждению горячей темы, кто-то из членов другой семьи начинал беспокоиться и менял предмет разговора. В конце концов Боуэн решил, что семьи нужно чередовать — на каждой сессии рассматривать только одну семью, а другие будут выполнять роль безмолвной аудитории.
Сначала на больших встречах применялся тот же самый подход, который Боуэн использовал и для работы с отдельными семьями. Он делал то же, что и большинство первых терапевтов: собирал всех членов семьи вместе и пытался заставить их говорить. Он рассуждал, что дела семьи пойдут на лад только благодаря тому, что они соберутся вместе и обсудят общие интересы. Вскоре он отбросил эту идею. Неструктурированная семейная беседа была примерно так же продуктивна для терапии, как боксерский поединок между несколькими противниками различных весовых категорий в отсутствие судейства. Боуэн быстро понял это и разработал тщательно организованный подход, который соответствовал эволюции его теории.
Когда Боуэн собирал всех членов семьи, чтобы обсудить их проблемы, он сталкивался с их сильной эмоциональной реактивностью. Чувства заглушали мысль и топили индивидуальность в хаосе группы. Боуэн чувствовал склонность семьи втягивать его в центр недифференцированной семейной эго-массы, и ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы сохранять нейтральность и объективность (Bowen, 1961). Способность сохранять нейтральность и внимательность к процессу, а не к содержанию семейных дискуссий — вот что отличало терапевта от участников семейной драмы.
Боуэн полагал, что, если побуждать семьи к решению их проблем, они будут вынуждены взять на себя большую ответственность и компетентность. Поэтому, находясь с семьей, он сохранял нейтралитет и недирективность, пока семьи бились над своими трудностями. Его основным активным усилием в течение сессии было при помощи указаний помешать семье сделать из пациента «козла отпущения», когда она использовала его как оп-
87
Майкл Николе, Ричард Шварц
равдание, чтобы обойти другие проблемы. В конце каждой сессии Боуэн суммировал свои наблюдения, уделяя особое внимание процессу, когда семья пыталась решить свои проблемы.
Он заметил, что наблюдение целых семей бесценно как источник информации, но разочаровался в результатах терапии. С 1960 г. Боуэн начинает встречаться только с родителями симп-томатийных детей. Его целью было помешать игре в козла отпущения и помочь родителям сосредоточиться на собственных проблемах без привлечения детей.
Чтобы контролировать уровень эмоций, Боуэн заставлял супругов разговаривать с ним, а не друг с другом. Он обнаружил, что людям легче слушать, сдерживая реактивность, если их партнеры говорят с терапевтом, а не с ними напрямую.
Боуэн открыл, что терапевты и сами не защищены от вероятности быть втянутыми в семейные конфликты. Это понимание привело его к величайшему озарению. Всякий раз, когда люди борются с конфликтом, который не в силах разрешить, автоматически появляется потребность в привлечении третьей стороны. Фактически, как стал понимать Боуэн, треугольник — это наименьшая стабильная единица взаимоотношений.
Всякие двухперсональные эмоциональные системы под воздействием стресса стремятся сформировать трехперсональные системы. Муж, которого раздражают привычные опоздания его жены и который при этом не решается сказать ей об этом, может начать жаловаться на нее кому-то из своих детей. Эти жалобы могут ослабить некоторые его напряжения, но сам процесс жалобы третьей стороне вряд ли побудит его адресовать исходную проблему к ее источнику. Мы все иногда жалуемся на других людей, но Боуэн показал, что этот «триангулирующий» процесс деструктивен, когда становится нормативным свойством системы.
Другое его открытие относительно треугольников заключается в том, что они размножаются: если напряжение в отношениях не сохраняет локализацию в исходной паре, оно скорее всего активирует все больше и больше треугольников. В нижеследующем примере, взятом у Майкла Николса, семья позволила втянуть себя в целый лабиринт треугольников.
Одним воскресным утром «миссисс Мак-Нейл», озабоченная тем, чтобы вовремя привести семью в церковь, криком стала поднимать своего девятилетнего сына с постели. Когда он сказал ей: «Заткнись, дура», она ударила его. Четырнадцатилетняя сестра мальчика, Мэгги, увидев это, схватила мать, и они начали бороться. Затем Меган убежала к соседям, где жила ее подружка.
88
Состояние семейной терапии
Родители подруги заметили, что у девочки разбита губа, и, когда она им все рассказала, они вызвали полицию. К тому времени, когда семья пришла ко мне на встречу, образовались следующие треугольники: миссисс Мак-Нейл, которую после судебного разбирательства принудили покинуть семью, объединилась со своим адвокатом против судьи; кроме этого, у нее был индивидуальный терапевт, который поддерживал ее в мысли, что она несправедливо преследуется социальными работниками. Девятилетний сын все еще злился на мать, и отец был союзником мальчика в порицании жены за рукоприкладство. Мистер Мак-Нейл, прошедший курс реабилитации от алкоголизма, образовал альянс со своим поручителем, который полагал, что тот стоял на пути к распаду, пока жена не стала его больше поддерживать. Тем временем Меган образовала треугольник с соседями, которые считали, что ее родители ужасны и им следовало бы запретить иметь детей. Короче говоря, у каждого по отдельности, но не у семейного союза в целом было по защитнику.
Боуэн, обнаружив, что от пары к паре поднимаются одни и те же темы, решил, что может сэкономить время, если будет работать сразу с несколькими парами одновременно. Это представлялось уместным, потому что его терапия была довольно дидактичной. Итак, начиная с 1965 г. Боуэн стал работать с парами в группах. Парадоксально, но, прибегая к терапии нескольких семей одновременно, Боуэн упирал на отказе от слияния, присущем социальному и эмоциональному единению. Минимизируя эмоциональные интеракции между семьями и запрещая контакты вне группы, Боуэн мог преподать им урок того, как функционирует эмоциональная система. Пары в этих группах делали стремительный прогресс. Семьи, несомненно, усваивали процессы эмоциональных систем с меньшей тревогой, слушая обсуждения проблем других людей.
Достарыңызбен бөлісу: |