Новая философская энциклопедия в четырех томах научно-редакционный совет

Г. Ибрагим

Алхимию связывают с попытками получить совершенный металл (золото или серебро) из металлов несовершенных, т. е. с идеей трансмутации (превращения) металлов с помощью гипотетического вещества—«философского камня». Сами алхимики называли свою деятельность scientia immutabilis — «наукой неизменной».

Первый этап алхимии (2—6 вв.) связан с деятельностью Александрийской академии (2—4 вв.). Это время становления алхимии в составе позднеэллинистической герметической (см. Герметизм) философии (по имени Гермеса Трисмсгиста, т. е. Трижды Величайшего, легендарного основателя алхимии) под влиянием учений персов-огнепоклонников, неопифагореизма и неоплатонизма, предхристианских и раннехристианских философских систем. Александрийская алхимия занимает срединное положение между ремесленной практикой, направленной на имитацию благородных металлов (золота—хризопея, серебра—аргиропея), и оккультным умозрением. Алхимик оперирует с веществом и одновременно размышляет над его природой.

Оснащение и характер деятельности алхимика и ремесленника в основном совпадают, однако у алхимика иная цель: не утилитарная, а глобальная, направленная на построение особой картины мира, представленной в алхимии в специфических образах-понятиях («философский камень», целительные панацеи, алкагест—универсальный растворитель, гомункул—искусственный человек). Соотнося природное и духовное, алхимик осуществляет тем самым единение макрокосмоса и микрокосмом. Направления своей деятельности он формулирует так: в материальном мире— трансмутация несовершенных металлов в совершенные; в человеческом мире—личное совершенствование; в мире неземном—созерцание Бога и приобщение к нему через его слово. Алхимия, следовательно, одновременно представляла два рода деятельности—«аурификцию» (золотоподобные имитации) и «аурифакцию» (определенную мировоззренческую доктрину).

На втором этапе (12—13 вв.) алхимия вступает во взаимоотношения с культурой европейского средневековья, пребывая между практической химией и -»естественной философией», основанной на учении Аристотеля о материальном мире как состоящем из сочетаний четырех началстихий—земли, воды, воздуха, огня, которые обладают соответствующими свойствами-качествами—сухостью, влажностью, холодом, теплом.
Мысль о всеобщей превращаемости вещества, откуда следует возможность трансмутации металлов, коренится варистотелевой идее первичной материи как совокупности всех свойств-качеств и начал-стихий. Аристотелевы начала-стихии обретают у алхимиков вещественный характер, выстраиваясь в триаду алхимических начал-принципов и вместе с тем веществ: ртуть, сера и соль (ср. наставления: «Возьми, сын мой, три унции серы и пять унций злости...»).

Учение об алхимических началах-принципах противостоит двум основным направлениям средневекового природознания (13 в.): созерцательному опыту Оксфордской школы (Р. Бэкон, Роберт Гроссетест) и схоластике Альберта Великого—Фомы Аквинского. Но в этом противостоянии оно как бы примиряет средневековые номинализм и реализм и тем самым предвосхищает метод науки Нового времени, оперирующей с реальными веществами.

Учение об алхимической субстанции и акциденции (сущность всех металлов едина, различны их преходящие, акцядентальные формы) обусловливает «врачующий» характер деятельности алхимиков, совершенствующих металл, освобождающих его от порчи. Разрушение видимых форм вещества, физическое и физико-химическое воздействие на вещество (дробление, измельчение, растирание, обжиг, растворение вещества в минеральных кислотах и другое) способствует выявлению сокровенной сущности — квинтэссенции, формы форм, лишенной каких-либо свойств кроме идеального совершенства (идея, восходящая к александрийской алхимии). Зооморфные, антропоморфные, анимистические представления о веществе, «исцеление» вещества с помощью «медикамента» — «философского камня» ведут к формированию идеи химической индивидуальности.

Деятельность алхимиков к концу второго этапа складывается из трех составляющих: 1) ритуально-магический опыт, в котором препаративные процедуры сопровождаются соответствующими заклинательными формулами, выражаемыми особым символическим языком (мир веществ — мир символических их заменителей, причем последний истиннее первого, ибо священнодействен, исполнен высшего смысла; с одной стороны, «дело это делает рука», с другой— «деяние это творит десница»); 2) система определенных лабораторных приемов, направленных на недостижимый, как теперь ясно, результат; 3) синтетическое искусство, с помощью которого изготавливают конкретную вещь. Так в рамках алхимии воспроизводится особый тип познавательно-практической деятельности, предшествовавший химии Нового времени. Во многом сходда с европейской алхимия арабского мира 8—12 вв. (Ближний Восток и страны Магриба).

Третий этап алхимии (15—17 вв.) связан с кризисом европейского средневекового мышления и новым расцветом оккультных увлечений, характерных для ренессансного неоплатонизма. В стороне стоит Парацельс (16 в.), ориентировавший златосереброискательскую алхимию на лекарственную — иатрохимию. В эпоху Просвещения (18 в.) алхимия воспринималась современниками уже просто как фарс.

Лит.: Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада. Киев — М-, 1998; Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1979; Он же. Образ мира в зеркале алхимии. От стихий и атомов древних до элементов Бойля, М-, 1981;

Он исходит из проблемы связи познания и деятельности, т. е. проблемы рациональности человеческой практики. Первоначально стоял на дуалистических позициях, трактуя познание как анализ вероятностей, представляющий собой рациональную сторону практик. Другую сторону составляет выбор, имеющий экзистенциальную природу, а потому принципиально не рационализируемый. Наука, стремящаяся рационально подойти к анализу ценностных проблем (социология, политология, политэкономия), рассматривается им как идеология. Под влиянием Поппера Альберт радикально пересматривает свою дуалистическую концепцию практики. Стремясь преодолеть дихотомию познания и выбора, он утверждает, что познание само по себе пронизано выбором, а выбор зиждется на рациональном основании. Поэтому проблема рациональности рассматривается им как «всеобщая проблема методической практики» и не может быть ограничена сферой познания. Т. о., открывается возможность рационального исследования и критики буквально всех сфер деятельности, любого рода норм, оценок, решений. Для этого необходима выработка «принципов перехода» (Uberbruckungsprinzipien) — методов преодоления «пропастей», разделяющих нормативные системы, существующие в различных областях познания и деятельности. Средством такого преодоления является просвещение. Альберт сформулировал модель критики принципа достаточного основания («трилемма Мюнхаузена»). Идея обоснования предполагает одну из трех равным образом неприемлемых логических стратегий: 1) бесконечный регресс обоснований, где каждая вновь обнаруженная ступень в свою очередь требует обоснования и так ad infinitum; 2) остановка процесса в некоем определенном пункте; такая стратегия не ведет к рациональному обоснованию, ибо выбор конечного пункта, где обрывается процесс рациональной аргументации, произволен, т. е. в конечном счете иррационален; 3) логический круг, который также не может вести к обнаружению автономного фундамента познания. Идея обоснования оказывается парадоксальной. Парадоксы обоснования, формулируемые таким образом, возникают в силу абсолютизации формальнологических моментов, следующих из трудности интерпретации принципа достаточного основания. Концепция Альберта представляет собой абсолютизацию попперовской логики исследования как универсальной методологии и распространение ее на широкий круг философских и социально-научных проблем.

Соч.: Marktsoziologie und Entscheidungslogik. В., 1967; Konstruktion und Kritik. Hamb., 1972; Aufklärung und Steuerung. Tub., 1976; Traktat über rationale Praxis., Tub., 1978; Wissenschaft und Fehlbarkeit der Vernunft. Tub., 1982.

Лит.: Ebeling G. Kritischer Rationalismus? Zu Hans Alberts Traktat über kritische Vernunft. Tub-, 1973; Keurth H. Realität und Wahrheit. Zur Kritik des kritischen Rationalismus. Tub., 1982; Spinner H. Ist der kritische Rationalismus am Ende? Weinheim u. a;, 1982; Kuhlmann W.

АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ, Альберт фон Больштедт (Albertus Magnus, Albert der Große, Albert von Bollstädt) (1193 или 1206/07, Лауинген, Швабия -15 ноября 1280, Кёльн) немецкий богослов, философ и ученый-естествоиспытатель; «всеобъемлющий доктор» (doctor universalis). Преподаватель Парижского университета (1245—48) и кёльнской орденской школы (1248—52); учитель Фомы Ливийского и Ульриха Страсбургского. Доминиканец (с 1223), провинциал ордена в Германии (1254—57), епископ Регенсбурга (1260—62). Канонизирован Римско-католической церковью в 1931. Основные труды: «Сумма о тварях», «Об интеллекте и интеллигибельном», «О душе», «О причинах и о возникновении всеобщего», «О единстве разума против Аверроэса», «Метафизика», «Сумма теологии» и др.

С именем Альберта Великого связана рецепция схоластической наукой идей и методов Аристотеля (практически все его работы он изложил, прокомментировал и истолковал в духе христианской теологии). При этом трактовка Альбертом аристотелизма сильно зависела от его интерпретации у Ибн Счны (Авиценны), а также от христианского и арабского неоплатонизма (Августин, Псевдо-Дионисий Ареопагам, ал-Фараби, «Книга о причинах» и др.).

Четко разграничивая теологию и философию, Альберт признает самодостаточность каждой в сфере своего приложения. Теология, будучи практическим учением, служащим идеям спасения, руководствуется положениями веры, которые разум судить не может. Философия же как разумное постижение сущего, или вещей самих по себе, не нуждается в каких-либо иных авторитетах, кроме логического доказательства и опыта, и имеет целью само знание. Философы опираются на низшую, рациональную способность ума, богословы же извлекают мудрость из его сокровенной части (abditum mentis), озаряемой светом Божества (lumen infüsum). При этом вера использует разум для своего укрепления и распространения.

Бытие—первое сотворенное сущее и основа всех сотворенных вещей, каждая из которых составлена из «того, что есть» (id quod est), т. е. ее сущности, и отличного от сущности «бытия, которым есть» (esse quod est) вещь; бытие (esse) метафизически предшествует конкретизирующим и ограничивающим его определениям, благодаря которым просто бытие становится бытием чем-либо (esse aliquid). Бытие является и предельным основанием всякого умопостижения, будучи простейшим понятием, на знании которого останавливается анализирующий интеллект. Однако хотя бытие—это наипростейшее из всего сотворенного, оно все же обладает (также наипростейшей) композицией, поскольку может рассматриваться как существующее по отношению к Творцу и как существующее по отношению ко всем своим детерминантам. Абсолютно же чистое и простое первое бытие находится по ту сторону этого абстрагированного бытия как его причина. Это бытие Бога, в котором нет и не может быть никакой композиции, так как и «то, что есть» Бог, и само его бытие в Нем совершенно тождественны. Всему сотворенному присуща также причастность определенной форме, соединенной или же не соединенной (как у чистых интеллигенции, т. е. ангелов) с материей. Формы имеют универсаль-


==88

АЛЬБЕРТИ

АЛЬБИН

статуе» (De statua, изд. 1568) и особенно «Десятью книгами о зодчестве» (De re aedificatoria libri X, 1436—43, изд. 1485); вместе с тем он известен и в качестве зодчегопрактика, медальера, ваятеля, живописца, музыканта. Как писателя-гуманиста внимание Альберти привлекали и жизнь общества, и устои семейных отношений, и проблемы человека, и принципы этики, политики, экономики, права, психологии. Он сознательно претендовал на то, чтобы стать идеологом имущих слоев городского сословия Флоренции. В трактатах «О семье» (Delia famiglia, 1432— 1441, изд. 1844) и «Домострой» (De iciarchia, 1470, изд. 1848) идеи гражданственности, столь характерные для гуманизма предшествующего поколения, отступают и совсем сходят на нет перед всем, что объемлет собой понятие «интересы семьи». Альберти подчеркивал исключительную роль домашней обстановки в воспитании и формировании человека, разрабатывал этику рачительного хозяйствования, которое должно создать необходимую материальную основу для семейного благополучия. Вместе с тем хозяйственность, умелое обращение с тем, что человеку уделено, и прежде всего со временем, которое находится в его полной власти, толкуется у Альберти очень широко — как краеугольный принцип всего жизнеустроения. Подобно другим гуманистам эпохи Возрождения, он писал о величии человека, наделенного различными дарованиями и умениями, которые возвышают его среди всех существ, обитающих в мире, о безграничности его возможностей и устремлений, о совершенстве, которого он может достичь. В то же время он показывал всеобщую испорченность людей, нарушение ими естественного порядка, оскорбление справедливости и закона, подрыв вселенской гармонии. Гармония—принцип не только его теории архитектуры, но и концепции человека. И основной мотив его этики—противоборство человека и Фортуны. В этом предельном заострении противоречия между возможным и реальным, между различными вплоть до взаимоисключения способами оценки человека, между противоположными сторонами и формами его бытия можно услышать отзвуки напряженного диалога, который гуманист вел с самим собой и в котором нашли отражение крайние позиции антропологической мысли ренессансной поры. Вслед за Альберти сходные положения выскажет Леонардо да Винчи в заметках, посвященных проблеме человека, а полтора века спустя, на исходе культуры Возрождения, им даст художественное воплощение Шекспир в трагедии «Гамлет».

Соч.: Opère volgari, vol. 1—3. Bari, 1960—73; в рус. пер.: Десять книг о зодчестве, т. 1—2. M., 1935; О семье,—В кн.: Опыт тысячелетия. М., 1996, с. 362—411; Религия. Добродетель. Рок и Фортуна.—В кн.: Соч. итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). М., 1985, с. 152-162.

Лит.: Леон Батгиста Альберта, М., 1977; Malicini G. Vita di Leon Battista Alberti. Roma, 1911; Gadol J. Leon Battista Alberti. Universal man of the early Renaissance. Chi.— L., 1969.

О. Ф. Кудрявцев

АЛЬБИН ('Αλβίνος) (сер. 2 в.)—греческий философплатоник, ученик Гая, учивший в Смирне ок. 150, где его слушал Гален; автор дошедшего сочинения «Введение к диалогам Платона» (в котором дается определение диалога, классификация и порядок чтения платоновских диалогов, качества ученика, приступающего к их чтению,
и цель их изучения), а также ряда утерянных сочинений: «Лекции Гая о платоновском учении» в 11 кн., «Мнения Платона», «О бестелесном», а также комментариев к «Тимею», «Государству», «Федону». Его упоминают и на него ссылаются Гален, Тертуллиан, Ямвлих, Ефрем Сирин, Прокл и Прискиаи. Прокл называет его в числе «платоников-корифеев» (in Remp. t. II, р. 9,11—12 Kroll). Дошедший текст «Введения» и свидетельства о связи Альбина с Гаем говорят о принадлежности его к среднеплатонической традиции школьного толкования Платона.

Соч.: 'Αλβίνου εισαγωγή είς τους Πλάτωνος διάλογους.—Platonis Dialogi, rec. C. Fr. Hermann, vol. VI. Lpz., 1853, p. 147—151; Mullach F. W. A. Fragmenta philosophorum graecorum, t. III. P., 1881, p. 20-27 (repr. Dannstadt, 1968); Le Carre R. Le prologue d'Albinus «Revue philosophique», 146, 1956, p. 28—38; в рус. пер.: Введение к диалогам Платона, пер. Ю. А. Шичалина.—В кн.: Учебники платоновской философии. М.—Томск, 1995, с. 7—10.

Лит.: Anonymer Kommentar zu Platon's Theaetet..., heart), von H. Diels und W. Schubart. B., 1905, S. XXVI—XXX (подборка свидетельств); Whittaker J. Platonic philosophy in the early centuries of the Empire.— ANRW II 36, 1. В., 1987, р. 81-123; Diefz L. Bibliographie du platonisme impérial antérieur à Plotin: 1926—1986.—Ibid., p. 135—37.

Ю. А. Шичалш

жүктеу/скачать 10.52 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: