Новая постиндустриальная волна на Западе
жүктеу/скачать 2.88 Mb.
|
| Но почему культуры подвержены изменениям? Скорее всего, потому, что каждая культура представляет стратегию адаптации ее народа. В долгосрочной перспективе такие стратегии, как правило, являются реакцией на преобразования экономического, технического и политического характера и, как таковые, не могут долго оставаться неизменными. При этом, хотя перемены в сфере культуры являются реакцией на развитие социально-экономической, политической и технической среды, они сами, в свою очередь, формируют эту последнюю. Серьезные изменения в сфере культуры содействовали расцвету промышленной революции на Западе, а сама она породила радикальное изменение западной культуры. Культурные движения и сегодня меняют русло развития общества, в результате чего экономический рост перестает выступать в качестве доминирующего социального ориентира, а значение экономических критериев как стандарта рационального поведения снижается. На ранних этапах индустриализации экономические факторы играли столь важную роль, что оказалась в определенной степени возможной интерпретация общества и культуры в целом на основе моделей экономического детерминизма. Когда же настала пора современного общества, экономические факторы достигли такой точки, после которой их значение стало снижаться, и сегодня детерминистские модели, подобные классическому марксистскому мировоззрению, теряют свою действенность.
У граждан западных стран стали меняться ценностные ориентации — преобладающее внимание к материальному благосостоянию и физической безопасности уступило место заботе о качестве жизни. Причины и последствия такого культурного сдвига носят сложный характер, однако его основной принцип можно изложить весьма доходчиво: людям свойственно высказывать обеспокоенность в связи с непосредственными нуждами или грозящими опасностями, а не в отношении вещей, которые кажутся далекими или не имеющими к ним непосредственного отношения. Например, стремление к красоте носит более или менее универсальный характер, однако голодный человек будет занят поиском скорее пищи, нежели эстетического удовлетворения. Между тем беспрецедентно большая часть населения западных стран выросла в условиях исключительной экономической безопасности; в результате таковая по-прежнему рассматривается как ценность позитивного характера, однако ее относительное значение сегодня не столь велико, как в прошлом. Неполноценность игнорирующих культурные факторы моделей становится все более очевидной. В католических странах, от Латинской Америки до Польши, церковь играет весьма важную роль, несмотря на то, что сторонники экономического детерминизма уже не раз ее хоронили. В исламском мире фундаментализм стал таким политическим фактором, который не могут игнорировать ни Восток, ни Запад. Регион Восточной Азии, где распространено конфуцианство и который по объективным условиям хозяйства относится к наиболее проблемным регионам мира, подуровню экономической динамики сегодня превосходит все другие части планеты; без учета культурных факторов объяснить эти явления невозможно. Даже в современных индустриальных обществах религиозное сознание не только перевешивает роль классового с точки зрения влияния на поведение электората, но и, судя по всему, в настоящее время все увеличивается: если за последние десятилетия влияние классового фактора на действия избирателей резко снизилось, то значение религиозного остается на удивление стабильным. Воздействие на политические процессы экономических факторов не вызывает сомнений, однако ими одними дело не ограничивается. Различным обществам в различной степени характерна специфическая совокупность проявлений культурно-политического мировоззрения, причем это культурное своеобразие носит относительно стойкий, но отнюдь не незыблемый, характер. При этом оно может иметь серьезные политические последствия, одно из которых обусловлено их тесной взаимосвязью с жизнеспособностью демократических институтов. При анализе долгосрочных взаимосвязей между политикой и экономикой политическая культура выступает в качестве важнейшей переменной величины. Стабильная демократия не обязательно является следствием высокой степени экономического развития: последнее может стимулировать, но не способно гарантировать становление демократических институтов и политической культуры, благоприятствующей их расцвету. Следует иметь в виду, что культурные изменения в значительной мере отражают социализацию стойких привычек и воззрений. Однажды установившись, эти ориентации обладают значительным запасом прочности и способны оказывать самостоятельное воздействие на политику и экономику на протяжении долгого времени после событий, благодаря которым они сформировались. Поэтому в долгосрочной перспективе взаимосвязь между экономикой и политикой носит комплексный характер; тем не менее, можно говорить о четкой эмпирической связи экономического развития с возникновением демократии, когда рациональный выбор и политическая культура выступают не как антиподы, а как взаимодополняющие факторы. Культура представляет собой систему воззрений, ценностей и знаний, широко распространенных в обществе и передающихся из поколения в поколение. Если многие черты человека имеют врожденный и неизменный характер, то культура является предметом усвоения и в разных обществах может оказываться различной. Наиболее ключевые, рано усвоенные ее аспекты мало подвержены переменам: во-первых, в силу того, что для изменения центральных элементов когнитивной организации взрослого человека необходимо массированное воздействие, и, во-вторых, потому, что самые сокровенные ценности становятся для человека самоцелью и отречение от них порождает неосознанные страхи и утрату уверенности в себе. Конечно, в условиях серьезных и постоянных сдвигов социетарного характера преобразованиям могут подвергнуться даже ключевые элементы культуры, однако их изменение, скорее, будет происходить с вытеснением одного поколения другим, чем путем перестройки сознания взрослых людей, чья социализация уже состоялась. Межгенерационный процесс смены ценностей обусловливает постепенную модификацию политических и культурных норм современного индустриального общества. Такой переход, [который мы называем сдвигом] от материалистических ценностных приоритетов к постматериалистическим, выводит на авансцену новые политические проблемы и во многом служит импульсом для новых политических движений. Он ведет к расколу традиционных партий и к появлению новых, меняя при этом сами критерии, которыми пользуется человек при оценке субъективного восприятия того, что он считает благосостоянием [и социальным признанием]. Более того, становление постматериалистических ориентации представляется отдельным аспектом более широкого процесса культурных изменений, в ходе которых переосмысливаются религиозные ориентации, представления о роли полов, сексуальные и культурные нормы западного общества. Такой сдвиг сам по себе является элементом более широкой совокупности межгенерационных культурных перемен, в результате которых рост внимания к качеству жизни и самовыражению сопровождается все меньшим акцентом на традиционные политические, религиозные, моральные и социальные нормы. Причиной межгенерационного перехода от материалистических ценностей к постматериалистическим послужила беспрецедентная экономическая и физическая безопасность, характеризовавшая послевоенный период. На постматериалистических ценностях молодежь делает гораздо больший акцент, чем люди старшего поколения, и когортный анализ свидетельствует о том, что это в гораздо большей степени является результатом смены поколений, чем простым следствием взросления и старения человека. Американцы и западноевропейцы сделали важные шаги в сторону постматериализма между 1970 и 1988 годами, и есть основания предполагать, что этот процесс будет продолжаться. Между тем его темпы, обусловливаемые заменой одного поколения другим, остаются относительно медленными, поскольку в современных индустриальных обществах с их относительно низким уровнем смертности межгенерационное замещение замедлено, а снижение уровней рождаемости, наблюдающееся с середины 60-х годов, еще больше тормозит эту тенденцию. Тем не менее, по нашим расчетам, всего за 29 лет, с конца 1970 и до начала 2000 года, сменится почти половина (49,8%) взрослого населения Западной Европы. С учетом постепенного характера замены одного поколения другим, представляется вероятным, что даже к 2000 году материалистов будет насчитываться не меньше, чем постматериалистов. Общая доля последних станет примерно в два раза больше, чем она была в начале 70-х, когда из десяти западноевропейцев постматериалистом был только один. Однако подобные сдвиги делают соотношение между материалистами и постматериалистами ключевым фактором сравнительного социологического анализа. В период проведения наших первых обследований, в 1970—1971 годы, материалисты имели подавляющее большинство по сравнению с постматериалистами: соотношение между ними составляло примерно 4 к 1. Оно резко изменилось уже к 1988 году, когда на 4 материалистов приходилось 3 постматериалиста. Такие показатели несколько выходят за рамки долгосрочных тенденций, поскольку они отражают сочетание межгенерационных перемен с периодическими эффектами, которые к 1988 году обрели благоприятный характер. Но даже без учета этого последнего показателя оценки, основывающиеся только на факторе замены одного поколения другим, говорят о том, что к 2000 году число материалистов будет превышать число постматериалистов очень незначительно. Последнее может послужить поворотным моментом в соотношении между двумя типами различных ценностных ориентации: постматериалисты имеют более высокий уровень образования, отличаются большей целеуст- стресса и ниже в условиях безопасности. Разъять свой мир на части, а затем вновь сложить его воедино — это ведет к психологическому стрессу в любом случае. Однако люди с относительно высоким уровнем защищенности, подобные постматериалистам, с большей готовностью способны воспринять отход от знакомых им схем, нежели те, кто с обеспокоенностью воспринимает задачу обеспечения их основополагающих экзистенциальных потребностей. Из этого следует, что от постматериалистов следует ожидать большей готовности к восприятию культурных преобразований. Вторая причина заключается в том, что социальные и религиозные нормы, как правило, имеют (по крайней мере, изначально) определенную функциональную основу. Такие базовые заповеди, как «Не убий», несут очевидную социетарную функцию. Чтобы общество имело возможность выжить, ему требовалось ограничить рамки насилия и сделать его прогнозируемым. Без подобных норм социуму грозила бы катастрофа. Многие религиозные установления, такие, как «Не прелюбодействуй» или «Чти отца своего и мать», имеют целью сохранение семейной ячейки. Эта конкретная функция сегодня имеет меньшее значение, чем ранее, что способно открыть путь к постепенному размыванию соответствующих норм. Несмотря на то, что семья некогда была основной экономической единицей, в развитом индустриальном обществе трудовая жизнь человека в своем подавляющем большинстве протекает вне стен его дома; основную долю образования он также получает вне семьи; ему не грозит смерть от голода, поскольку ответственность за чисто биологическое сохранение его жизни берет на себя государственная структура социального обеспечения. Было время, когда дети выживали или, напротив, умирали в зависимости от того, насколько родители обеспечивали их существование; эта зависимость возобновлялась, но уже с обратным знаком, когда наступала старость. Несмотря на то, что семья сохраняет важное значение, характерный для семейной функции экстремум «жизнь — смерть» уже потерял свою остроту благодаря развитию структур социального обеспечения. Сегодня новое поколение имеет возможность выжить не только в случае распада семьи, но даже при отсутствии обоих родителей. Неполные семьи и бездетные старики в современных условиях защищены гораздо больше, чем когда-либо ранее. Функциональная основа нормы, обеспечивающей сохранение традиционной семьи, постепенно сходит на нет. Означает ли это, что общество переходит от одних ценностей к другим? Не обязательно. Как правило, культурные нормы твердо усваиваются в раннем возрасте, получая поддержку и подтверждение на дорацио-нальном уровне. Если люди противятся разводу, нельзя сводить это к простому рациональному расчету, исходящему из того, что семья является важной экономической единицей и поэтому необходимо сохранять брак; напротив, тенденция такова, что развод начинает относиться к вопросам, рассматриваемым в категориях добра и зла. Нормы, ограничивающие поведение людей даже в тех случаях, когда они хотели бы поступить как-то иначе, относятся к числу таких, которые усваиваются в качестве абсолютных правил и пускают свои корни так глубоко, что при их нарушении человека начинает мучить совесть. Подобные социетарные установления имеют большой запас прочности. Ослабление или даже исчезновение функции той или иной культурной парадигмы еще не означает, что исчезает соответствующая норма, хотя очевидно, что если изначальная причина, которая некогда дала жизнь этой парадигме, устраняется, то это открывает путь к ее постепенному ослаблению. Установления, связанные с сохранением семьи с двумя родителями разного пола, ослабевают по целому ряду причин, начиная от развития структур социального обеспечения и кончая резким падением уровня детской смертности. Следует предположить, что в обществе, характеризуемом такими условиями, процесс пойдет по пути своего рода эксперимента: постепенно поведение, отклоняющееся от традиционных норм, будет становиться все более и более приемлемым, а контингент, в наибольшей степени готовый согласиться с новыми нормами поведения, скорее будет относиться к младшему, нежели старшему поколению, а также к числу представителей основательно защищенных, нежели более уязвимых, слоев населения. Третья причина отхода от традиционного мировоззрения связана с вопросами когнитивной гармонии. Стремление к внутренней гармонии свойственно человеку, и поэтому его мировоззрение проявляет тенденцию к соответствию его повседневному опыту, а последний в настоящее время коренным образом отличается от того, в рамках которого формировалась иудейско-христианская традиция. Ветхий завет появился в пастушеском обществе, и его символы («добрый пастырь, накорми Моего агнца» и так далее) отражают пасторальное мировоззрение. Ко времени написания Нового завета среди иудеев уже было больше земледельцев, нежели пастухов, и он отражает реалии аграрного общества с иными нормами и мировоззрением. Но сегодня мы живем в условиях развитого индустриального строя, и в быту приметой нашего времени является отнюдь не агнец, а скорее компьютер. Поэтому между традиционной нормативной системой и тем миром, который непосредственно знаком большинству людей, возникают когнитивные ножницы, и уже не только социальные нормы, но и символика и мировоззрение ставших традиционными религий теряют ту доказательность и убедительность, которой они отличались в среде, где изначально возникли. В аграрных обществах человечеству во многом приходилось уповать на милость необузданной стихии. Понимание законов природы было весьма смутным, и поэтому люди, что бы ни происходило, были склонны объяснять это волей антропоморфических духов, божеств и богов. Источником пропитания служило сельское хозяйство, которое во многом зависело от того, что приходило с неба, от солнца и дождя. Молились обо всем — о ниспослании хорошей погоды, об исцелении от болезни, о спасении от нашествия саранчи. В индустриальном обществе производство все больше стало втягиваться в стены и под крышу, в антропогенную среду. Уже не нужно стало ждать восхода солнца или прихода соответствующего времени года; теперь достаточно включить свет и отопление. Во многом исчезла и нужда в молитве о хорошем урожае, поскольку производство зависит от станков, которые разрабатывает и эксплуатирует человеческий гений. А с открытием микробов и антибиотиков и болезни перестали казаться промыслом Божьим, а все больше стали восприниматься как одна из проблем, решение которых находится во власти человека. Вполне естественно, что столь далеко идущие изменения в повседневном восприятии характера функционирования окружающего человека мира должны привести к соответствующим изменениям в созданной людьми космологии. В индустриальном обществе, где вся производственная деятельность концентрировалась вокруг фабрики, вполне естественным представлялся механистический взгляд на Вселенную. Первоначально это способствовало становлению представления о Боге как о Великом Часовщике, который некогда создал Вселенную и, однажды запустив ее, позволил ей вращаться самостоятельно. Однако по мере того, как человек получал все больше и больше возможностей контролировать среду обитания, роль, приписываемая им Богу, становилась все более скромной. Появились идеологии материалистического толка, предлагавшие небожественное толкование истории, наряду с антирелигиозными утопиями, создать которые предполагалось с помощью одной лишь инженерной мысли. Представляется, что становление постиндустриального общества способно активизировать дальнейшую эволюцию космологических представлений, однако в несколько ином направлении, чем на ранних этапах индустриализации. В Соединенных Штатах, Канаде и Западной Европе значительная часть работников трудится сегодня вне фабричных стен. Большинство людей уже не живет в механистической среде, а проводит большинство своего производственного времени в общении с людьми и символами. Усилия человека все меньше оказываются сегодня сосредоточенными на производстве материальных товаров, вместо этого акцент делается на коммуникации и на обработке информации, причем в качестве важнейшей продукции выступают инновации и знания. Нам представляется, что такое развитие событий должно благоприятствовать формированию менее механистического мировоззрения, в рамках которого во главу утла будет возведено понимание цели и смысла человеческого существования. Холокост и Хиросима со всей очевидностью продемонстрировали, что техника представляет собой благо далеко не однозначное, а экологические проблемы привели к тому, что былое уважение к природе оказалось в определенной степени восстановленным. Поскольку постиндустриальное общество отнюдь не является возвращением к аграрному, более вероятным, чем воссоздание традиционной религии, представляется рост внимания к духовным ценностям. Хотя этот процесс пока что находится на своих ранних стадиях, духовность является неотъемлемым качеством человека. В «Краткой истории времени» физик-теоретик Стивен Хоукинг рассказывает о своих попытках примирить общую теорию относительности с квантовой механикой в стремлении понять, как же действует Вселенная. Эта книга, в которой нашел свое отражение один из наиболее ярких интеллектов двадцатого столетия, завершается следующим выводом: «Если мы создадим ту или иную всеобъемлющую теорию, со временем она станет понятной всем и каждому, а не толь- ко горстке избранных. Тогда мы все, философы, ученые и самые обычные люди, сможем принять участие в обсуждении вопроса о том, почему же существует Вселенная, а вместе с ней и мы сами. Если мы найдем ответ на этот вопрос, это станет конечным триумфом человеческого разума, ибо тогда мы поймем склад ума Бога»1. Стремление постичь смысл жизни, осмыслить Вселенную не утратило своей актуальности. У Хоукинга упоминание о Боге не имеет иронического подтекста и не является случайным; вся его книга пронизана идеей о том, что современная наука представляет собой духовный поиск. Автор, конечно же, представляет Бога совсем иначе, нежели его видели в пасторальном обществе, создавшем Библию, однако поиск смысла жизни является, как и ранее, неотъемлемой чертой человеческой природы. Традиционные модели устарели, и причем весьма серьезно, в целом ряде аспектов: соответствующие им представления в большинстве своем не согласуются с теми, которые большинство людей усваивает сегодня как посредством формального образования, так и на основе своего повседневного опыта, однако основополагающие вопросы, составляющие краеугольный камень великих религиозных традиций и касающиеся целей и смысла жизни, остаются и останутся неизменными. * - Weizsaecker E., van, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four. Doubling Wealth — Halving Resource Use. L., Earthscan Publications Ltd., 1997. Copyright — Weizsaecker E., von, Lovins А. В., Lovins L.H. 1997. Текст воспроизводится с согласия Э. фон Вайцзеккера. 1 - См.: Meadows D.H., Meadows D.L, Randers J. Behrens III, W.W. The Limits to Growth. N.Y., 1972. Оглавление Новая постиндустриальная волна на Западе Оглавление Рональд Инглегарт. Модернизация и постмодернизация<##*> Экономические, культурные и политические преобразования настолько связаны друг с другом в своем развитии, что эта взаимосвязь позволяет прогнозировать характер их воздействия на общество. Так звучит главный тезис теории модернизации в устах ее сторонников, от Карла Маркса и Макса Вебера до Даниела Белла. Чуть ли не два века вокруг этого тезиса идут горячие споры. В целом он верен: пусть мы не в силах точно предсказать, что именно произойдет в данном обществе в данное время, некоторые основные тенденции поддаются общему прогнозу. <..,> Идея о том, что социальные и экономические преобразования имеют логическую взаимосвязь, казалась интересной и одновременно спорной с того момента, как была впервые высказана К. Марксом. Она привлекает к себе умы не только потому, что способствует разъяснению характера экономических, социальных и политических преобразований, но и потому, что может обеспечить определенную степень их прогнозируемости. На сегодняшний день все попытки предсказать пути, по которым человечество пойдет в своем развитии, лишь тешили гордыню предсказателей: общеизвестно, что многие прогнозы Маркса оказались ошибочными. Поведение человека столь многогранно и подвержено влиянию со стороны столь многих факторов, действующих на самых различных уровнях, что любой попытке выступить с точным прогнозом, не допускающим вариантов, грозит неудача. Мы на такой прогноз не претендуем, ибо невозможно предсказать точный путь социальных преобразований. Однако определенные совокупности экономических, политических и культурных трансформаций развиваются логически взаимосвязанным образом, причем одни направления такого развития представляются более вероятными, чем другие. Когда конкретные общественные процессы набирают темп, то в долгосрочном плане возникает вероятность определенных серьезных по своему значению изменений. Например, индустриализация порождает тенденцию к урбанизации, росту профессиональной специализации и повышению уровней формального образования в любом обществе, которое пошло по такому пути. Все эти элементы представляют собой ключевые аспекты того направления развития, которое в целом принято называть «модернизацией». Модернизация порождает в свою очередь тенденцию к проявлению менее очевидных, но также серьезных последствий, таких, например, как повышение уровня политической активности масс. И пусть мы не в состоянии прогнозировать действия конкретных руководителей в тех или иных странах, мы можем говорить о том, что (в данный исторический момент) активное участие населения в политической жизни с большей вероятностью сыграет решающую роль в Швеции или Японии, чем в Албании или Бирме. В более конкретном плане мы можем также определить, какие именно вопросы с наибольшей остротой будут вставать в политической жизни того или иного конкретного общества, причем вероятность, что этот прогноз окажется верен, будет далеко выходить за рамки случайности. Модернизация связана с широким кругом преобразований культурного характера. Определенные культурные ценности благоприятствуют повышению склонности населения к сбережениям и инвестициям, открывая тем самым путь к индустриализации, а резкие различия в роли, отводимой мужчинам и женщинам в любом доиндустриальном обществе, в зрелом индустриальном обществе практически стираются. Однако социальные преобразования не носят линейного характера. То, что переход от аграрного общества к индустриальному порождает возможность ряда перемен, не означает, будто какая-либо тенденция может продолжаться в одном и том же направлении до бесконечности. Достигнув в своем развитии какой-то точки, она начинает идти на убыль. Не служит исключением и модернизация. В последние десятилетия зрелые индустриальные общества вышли в своем развитии на поворотную точку и стали двигаться в новом направлении, которое можно назвать «постмодернизацией». жүктеу/скачать 2.88 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|