О проблеме безумия в русской реалистической литературе
Проблема безумия в романах Ф.М. Достоевского
жүктеу/скачать 48.63 Kb.
|
| 2.2 Проблема безумия в романах Ф.М. Достоевского
Согласно теории М.Эпштейна, «безумие – это язык, на котором культура говорит не менее выразительно, чем на языке разума. Безумие – это не отсутствие разума, а его потеря, т.е. третье, послеразумное состояние личности. В природе есть беззвучие, тишина, но молчание свойственно лишь говорящим. В природе есть неразумность, немыслие, но безумие свойственно лишь мыслящим и разумным. Безумие примерно так относится к уму, как молчание – к речи» [1. C. 512]. Остается только понять, что говорит нам мир языком безумия, но это и является самым сложным: настолько разнообразные формы принимает этот язык. Что нужно подразумевать под понятием безумие? Мы можем наблюдать, что под эту категорию попадают самые разнородные явления: от психических отклонений, т.е. безумия сугубо клинического, до так называемых «странностей» в поведении, состоянии, мировосприятии. Последние выделяются из ряда «обыкновенных» на основании несоответствия принятым в конкретном окружении на конкретный момент за норму. Таким образом, мы сталкиваемся с проблемой многослойности феномена безумия, ведь для выделения его в тексте необходимо прибегать к использованию весьма неоднородных критериев. Категория сумасшествия фигурирует в произведениях Достоевского и в медицинском смысле, и в бытовом понимании (коммуникативно-конфликтном). Присутствуют высокие культурные коннотации безумия (донкихотского или гамлетовского типа) и низкие, отрицательные («Рече безумец в сердце своем: несть Бог» в «Братьях Карамазовых»). Необходимо осмыслить художественную реализацию проблемы безумия в творчестве Достоевского во всем многообразии его проявлений для создания эмпирической и методологической основы изучения эстетических и нравственно-религиозных функций указанного феномена в мире писателя. Как представляется, разные формы бытования безумия (а эта разница у Достоевского может принимать форму контраста, взаимоисключающих вариантов) могут выполнять несовпадающие художественные функции. В.Ф. Чиж обращает внимание на то, что Достоевский описал большее количество душевнобольных, чем какой-либо другой художник в мире. Из более ста персонажей, по мнению исследователя, сколько-нибудь очерченных у Достоевского, более четверти – душевнобольные; такого соотношения нельзя найти ни у кого. При этом Достоевский представляет болезненные явления не как мозговое нарушение, а как следствие психической организации героя, истории его духа [2]. Достоевский, пожалуй, первым в мировой литературе использовал слово с семантикой безумия в качестве заглавия романа («Идиот»). Персонажей Ф.М. Достоевского называли «сгустками душевных порывов» [3. С. 47], а романы в целом – «галереей умалишенных» [4. С. 54]. Из-за поразительной точности описаний психиатры и криминалисты читали в свое время по его произведениям лекции, а исследованию психического здоровья и психопатологии его творчества отдельное внимание уделяли такие корифеи психиатрии, как Крейчмер и Ломброзо; Фрейд признавал, что без его романов не родился бы психоанализ, но сам писатель и мысли не допускал отнести себя к психологам. М.М. Бахтин говорит об этой особенности творчества Достоевского как о «морально-психологическом экспериментировании» [5. С. 171], призванном разрушить путем провокаций былую целостность и завершенность человека для возможности появления другого человека и другой судьбы. Представляется, что значение этого феномена в мире Достоевского гораздо шире принятого и имеет в основании своем особое видение Достоевским сути этого явления. Неоспоримо, что каждый из случаев проявления безумия выполняет определенную функцию в возникновении дополнительных художественных смыслов в тексте, в формировании специфического читательского опыта в рамках художественного события. Материалом послужат последние пять романов Достоевского – так называемое Пятикнижие. Следует оговорить, что «Пятикнижие» рассматривается в нашем исследовании как метатекст, поэтому мы не ставим целью анализ каждого романа по всем основаниям, нашей задачей является выявить общие закономерности, рассмотреть ключевые проблемы на разных этапах их разрешения. Выделяя категорию клинического безумия, мы не можем не учитывать, что отношение Достоевского к действительности во многом определяется его интересом к психологии и к психиатрии; несомненно, здесь сказался и биографический фактор. М.А. Волоцкий в 1933 г. исследовал генеалогическое древо Достоевского и установил, что 329 предков в этой семье страдали психическими заболеваниями, из них 41 были больны эпилепсией [13]. Достоевский, также страдающий эпилепсией, находился в постоянном состоянии тревоги за свой рассудок, он чувствовал, что балансирует на грани между нормой и патологией. Поэтому проблема безумия во многом носит для него гносеологический характер. Пытаясь познать это явление, писатель немало времени уделяет изучению литературы по психиатрии и анализирует безумие в своих произведениях. Врач А.Ф. Благонравов признается Достоевскому: «Изображение галлюцинации, происшедшей с И.Ф. Карамазовым, создано так естественно, так поразительно верно, что приходишь в восхищение. Об этом обстоятельстве я могу судить поболее других, потому что я медик. Описать форму душевной болезни, известную в науке под именем галлюцинаций, так натурально и вместе с тем так художественно, вряд ли бы сумели наши корифеи психиатрии» (цит. по: [20. С. 72]). Расценивая безумие как серьезное психическое заболевание, Достоевский вместе с тем осознает зыбкость грани между нормой и патологией, между здоровьем и болезнью. Он отклоняет концепцию психических процессов, протекающих вне души, с которой он познакомился в работе К. Бернара «Лекции по физиологии и патологии нервной системы». Достоевский считает, что одно только движение нервных окончаний не дает ни представления, ни отражения, ни делает возможными созерцание или мысль. Для него душа – целостность, и ее мысли и чувства ни в коем случае не могут быть объяснены физическими процессами. Много споров вызывает сущность болезни князя Мышкина. Одни исследователи делают акцент исключительно на клинической составляющей [21], другие усматривают в эпилептических припадках «демониче скую» натуру князя [22, 23]. Нельзя не согласиться, что другие эпилептики Достоевского – Смердяков и Кириллов – вполне вписываются в «демоническую» концепцию болезни. Несмотря на то что нередко эпилепсию наделяли возвышенно-духовными коннотациями [24], мы видим, что Достоевский являет нам обе стороны этой болезни: приступы Смердякова проходят без всяких высших ощущений, припадки его называются не иначе как «падучая», и Смердяков действительно переживает только «падение» (на землю или по лестнице в погреб), без сопутствующего началу приступа состоянию экстаза – т.е. здесь эпилепсия рассматривается именно как болезнь, а не как некий мистический опыт. Важным элементом в выстраивании модели безумия является феномен галлюцинаций. Без него не обходится ни один роман «Пятикнижия». Привидения являются Свидригайлову. Парфен Рогожин слышит, как в соседней зале ходит убитая Настасья Филипповна. «Ходит! Слышишь?» – в испуге спрашивает он у князя. На что Мышкин твердо шепчет: «Слышу». Но Рогожин еще пытается сомневаться: «Ходит?» – спрашивает он. Но князь лишь утверждает Рогожина в его решении: «Ходит», – повторяет Мышкин. И они запирают дверь [Там же. Т. 8. С. 501]. В случаях с Рогожиным и Свидригайловым галлюцинации представляют собой явление образов людей, в чьей гибели они считают себя виновными, но это объяснение не срабатывает в связи с Мышкиным, если не предположить, что он считает себя причастным к смерти Настасьи Филипповны. Князь Мышкин говорит о смысле бытия, которым он проникается в состоянии перед припадком, и оказывается единственным, кто понимает истинные мотивы поступков окружающих. Об этом же состоянии рассказывает Кириллов. Подобное осознание сущности безумия как метода познания просвечивало и в творчестве предыдущих художников. Опираясь на исследование Л.А. Антощук [8], мы можем отметить, что так как в сознании Гоголя мир един, а в единстве – многообразен, он допускает разные степени просматриваемости (провидения), и безумие – одна из этих степеней (причем высокая). Это созвучно рассуждению Свидригайлова о привидениях: цифических функций разных форм безумия. Так, одни из них имеют провокационно-диалогическую природу, другие (в частности медицинские) могут служить монологическому завершению и подытоживанию образа человека. Согласно теории Руднева [29], безумие наступает там, где человек перестает видеть язык общения с миром. Эта же особенность безумия не дает ему самому оказаться понятым и изученным. Зато заставляет обнажаться скрытое, позволяет обнаружить невидимые связи между явлениями, дает возможность разгадать человека. Ведь, по Достоевскому, истина не может быть познана только усилиями ума: «…люди сделали, наконец, то, что все, что налжет и перелжет себе ум человеческий, им уже гораздо понятнее истины. Истина лежит перед людьми по сту лет на столе, а они ее не берут, а гоняются за придуманным…». Не будем забывать также, что Достоевский утверждал устами своих героев, что нужно жизнь полюбить больше, чем смысл ее. жүктеу/скачать 48.63 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|