Прагматический аспект эмотивно-экспрессивных пунктуационных приемов, используемых в казахском газетном тексте

Сам термин «прием», соответственно, указывает на противопоставленность этого явления нормативному использованию пунктуационных средств в письменном тексте. Нормативное (в отличие от экспрессивного) употребление пунктуационных средств полностью обусловлено системой и базируется на координации системно-структурных свойств знака препинания и пунктуационной ситуации.

Нормативное употребление пунктуационного знака зачастую носит автоматизированный характер (в сочетании с «режимом бессознательного контроля»²), а прием — это такое «использование языковых средств, которое привлекает внимание само по себе и воспринимается как необычное, лишенное автоматизма»³. Понимаемая таким образом актуализация лежит в основе всякого экспрессивного пунктуационного приема.

Итак, в качестве экспрессивных пунктуационных приемов могут быть квалифицированы способы создания экспрессии в письменном (печатном) тексте с помощью знаков препинания, пунктуационных комплексов и схем, достаточно широко применяемые рядом авторов в произведениях различных жанров и творческих направлений современной художественной прозы и публицистики.

Экспрессивные пунктуационные приемы — это явление, отражающее современный художественный, публицистический пунктуационно-речевой узус. При этом прием выступает как более или менее осознаваемый способ целенаправленного применения знака препинания или пунктуационной схемы с целью воздействия на читателя. К данным приемам прибегают, когда говорящему (пишущему) важно произвести эмоциональное воздействие, важно заинтересовать слушателя (читателя). Можно говорить о том, что автор сознательно стремится к определенному прагматическому эффекту.

В основе механизма создания экспрессивных пунктуационных приемов лежит употребление знака препинания в несвойственной (как бы не в своей) позиции. Некоординация позиционных свойств знака препинания и текста не является ошибкой в экспрессивном типе текста (художественная проза и публицистика), так как соответствует цели приема созданию экспрессии в (кон) тексте. Напротив, действие приемов экспрессивной пунктуации совпадает с формированием актуализирующего типа художественной прозы, строящегося на нарушении «синтагматической цепочки»⁴. Поэтому экспрессивные пунктуационные приемы не нуждаются в кодификации, хотя некоторые из них опережены в современных правилах. В частности, подробно описано экспрессивное расчленение вопросительных и восклицательных предложений с однородными членами при помощи вопросительного и восклицательного знаков⁵.

Прием определяется в стилистике как «преднамеренный способ использования определенных языковых средств в целях достижения выразительного (экспрессивного) эффекта»⁶. Такое определение дает основание выделить три взаимосвязанных аспекта, проявляющихся в процессе функционирования приема в речевом акте: мотивационный, аспекты реализации и прагматики. Прием мотивирован преднамеренностью, направленной на достижение выразительного (экспрессивного) эффекта. С позиции аспекта реализации прием — это определенный способ использования языковых единиц; экспрессивный прием в аспекте прагматики обнаруживает определенный результат, проявляющийся в перлокутивном воздействии на читателя⁷.

Любой стилистический прием, в том числе и пунктуационный, является возможным способом организации речевого акта, в котором реализуется, с одной стороны, фактор прагматического воздействия, а с другой — фактор адекватного восприятия и понимания текста как неотъемлемые атрибуты речевого общения.

Приемы можно определить как «динамическое целое, элементы которого располагаются не в пассивной последовательности, они как бы взаимно отталкиваются, притягиваются, высвечивают друг друга, создавая тем самым внутреннее напряжение в тексте, формируя его в экспрессивность»⁸.

Благодаря определенным условиям речевой реализации и организуя пунктуационные знаки, экспрессивные приемы оказываются ярким средством создания речевой экспрессии. Считается, что в основе экспрессивного приема лежит контраст, когда экспрессивный эффект создает нечто отклоняющееся от нормы и противопоставленное норме⁹, когда происходит борьба между стандартом и антистандартом¹⁰.

При функционировании эмотивных пунктуационных знаков наблюдается удвоение/утроение или взаимодействие с другим пунктуационным знаком, что также указывает на ненормированное употребление эмотивных знаков.

В данной статье делается попытка раскрыть прагматический эффект эмотивно-пунктуационных приемов, который отражает смысловое усиление или усложнение эмотивного аспекта газетного высказывания на казахском языке.

Эмотивные пунктуационные приемы разделяются на две подгруппы:

1) основанные на пунктуационных комплексах, отражающих усложнение эмоционального аспекта высказывания: [?!], [!.. ], [?.. ];

2) связанные с комплексами знаков, отражающих усиление эмоционального аспекта высказывания: [!!!], [??].

Вопросительный и восклицательный знаки могут сочетаться либо друг с другом, либо с многоточием. При сочетании вопросительного и восклицательного знаков (последовательность соблюдается именно такая: ? !) происходит объединение двух интонационных типов: вопрос, заключенный в предложении, приобретает эмоциональную окраску, передающую разные оттенки чувств: угрозу, удивление, одобрение, неприятие чего-либо и т.д.¹¹, например:

1. 1995 жылғы Конституция жобасымен кім танысып шығыпты?! Билік біздікі! Ақышақ қылып, «халықтың 90 пайызы келіп, Конституция жобасын жақтап дауыс берді» деп соқты. Осы дұрыс па, енді?! (Жас Алаш, 25 қараша, 2004 ж.).

2. Иә, сіз айттыңыз, біз айттық, бәрі айтты. Тыңдар кұлақ бар ма?! Тәуелсіз елдегі тәуелді халықтың құқығын кім қорғайды?! Билік пе, биліктің партиясы ма?! (Жас Алаш, 30 қазан, 2004 ж.).

В этих контекстах прямой оттенок «недоумения» осложняется благодаря восклицательному знаку оттенком «негодования»: т.е. Почему же власти считают, что за проект Конституции в 1995 г. проголосовали 90 % населения нашей страны? Кто же будет защищать права народа: власть или ее партия? Возникает сложная комбинация экспрессивных оттенков, отражающая взаимодействие логических смыслов с эмотивными. Логический оттенок «недоумения» органично взаимодействует с эмотивной коннотацией, т.е. со значением «негодования», отражая сложный экспрессивно-смысло­вой план не только вопросительного знака, но и самого высказывания текста. Восклицательный знак добавляет к этим значениям эмотивный оттенок «недовольства», «досады», «негодования».

Особенно наглядно функции прямого вопроса, окрашенного эмотивно, проявляются в контексте, где наряду с вопросом содержится и ответ:

— Сіз Алматы қаласының атын атаңыз, Ораз Жандосовтың қойғаны жөнінде білетін бе едіңіз?

— Неге білмеймін?! Білемін. (Жас Алаш, 2 қыркүйек, 2004 ж.).

В контексте экспрессивный вопрос содержит дополнительный оттенок «недоумения» с оттенком «утверждение». Восклицательный знак кодирует эмоциональную оценку «удивления», т.е. Почему же я не знаю? Знаю, конечно. Однако экспрессивный вопрос может осложняться и контрарным эмотивным отношением «восторга», «одобрения»:

Мұндайда ақылдарыңнан айналайын деп іштей риза болып отырамыз. Әке-шеше үшін осыдан артық қуаныш бола қояр ма екен?! (Егемен Қазақстан, 30 қараша, 2004 ж.).

Здесь комбинация вопросительно-восклицательных знаков выражает эмоциональную окраску радости, выражающую оттенки чувств: восторга, восхищения и гордости за своих детей.

В следующем примере:

Ал, ұлтымыздың алтын тірегі — отбасы күнін неге тойламасқа?! Әрі бұл ерлі-зайыптыларды сыйластыққа тәрбиелемей ме? Жыл он екі айдың бір күні отбасын қадірлейтін, кұрметтейтін атаулы тарихи күн саналса, несі артық?! (Егемен Қазақстан, 4 желтоқсан, 2004 ж.) экспрессивный вопрос содержит дополнительный логический оттенок «предположения» с оттенком «утверждения». Восклицательный знак передает эмоциональную оценку «одобрения». Кроме того, восклицательный знак проецирует подтекст: Было бы неплохо, если бы мы отмечали день семьи один раз в год.

В результате функционирования пунктуационного комплекса возникает сложный эмоциональный план высказывания.

Для языка газетной публицистики характерно употребление экспрессивно окрашенных риторических вопросов:

1) Біз — болашақ жастар осындай әділетсіздіктерге қалай төзбекпіз?! Өмірбақи әділетсіз қоғамда өмір сүрмекпіз бе?! Жақында өткен сайлау әділетсіздіктің бір көрінісі ғой. Егер осылай болатын болса, «таңдау өз еркіңде» деп жар салудың кажеті қанша еді?!... Әділетсіздік қашанға дейін үстемдік құрады?! (Жас Алаш, 30 қазан, 2004 ж.).

2) Бұл не деген бассыздық?! Таңның атысы, күннің батысы біреудің баласының артында жүретін мұғалімдердің аз-маз жалақысын неге бұлдаймыз?! Олардың адал еңбек, табан ақы, маңдай термен тауып жатқан ақшасын иемденуге кімнің қандай қақысы бар?! Жеріміздің ұшан-теңіз байлығы емес пе бізді асырап отырған?! (Жас Алаш, 7 қыркүйек, 2004 ж.).

В рассмотренных контекстах восклицательный знак осложняет риторический вопрос отрицательным эмотивным отношением (возмущения, негодования, разочарования). Комбинация вопросительно-восклицательных знаков выражает эмоциональную окраску «недовольства» результатами выборов, выражающую возмущение по поводу случившегося. Такое значение восклицательного знака частотно в языке газеты, что связано с ее социальной ролью.

Пунктуационный комплекс [?..] указывает на осложнение вопроса с паузой «размышления», которая кодируется многоточием. Пауза «размышления» проецирует подтекст. Вместе с тем многоточие в составе пунктуационного комплекса выводит на имплицитный план не только сам подтекст, но и его эмоциональную характеристику — эмотивную оценку, которая осложняет вопросительный знак, например:

1. Көршілес Ресей жеті-сегіз патриоттық партия құрып, оның төртеуін төрге шығарып отырғанда, біздің ісі мен сөзі бір жерден шығатын шын мағынасында бірде-бір патриоттық партия құра алмауымыздың себебі неде? Неліктен?.. Неге?.. (Жас Алаш, 23 желтоқсан, 2003 ж.).

2. О заман да бұ заман, халыққа теріс қарап тұрып үндеу тастағанды қай жерден, қай елден көрдіңіз?.. (Жас Алаш, 4 қыркүйек, 2004 ж.).

В этих контекстах вопросительный знак осложнен экспрессивным оттенком «негодования». Экспрессия вопросительного знака дополняется экспрессией многоточия, которое передается паузой «размышления». В первом контексте кодируется подтекст: Конечно, мы можем создавать патриотическую партию, как в России, а что нам мешает? Во втором контексте содержится следующий подтекст: Нельзя агитировать народ, повернувшись к нему спиной. Это неэтично. Такой подтекст содержит эмоциональную оценку автора, который стремится передать свое чувство «сопереживания» за свой народ. В результате возникает сложный эмоциональный план контекста, кодируемый на письме пунктуационным комплексом.

Иногда многоточие осложняет вопросительный знак и не передает те оттенки чувств, которые являются типичными для вопросительного знака, например, чувство надежды или сомнения:

Сол жолда менің бұл ұстанымдарымның біріне — өзгеріс, біріне — толықтырулар енетіндігін, үшіншілеріне — пәрменді негіздеулер қажет болатындығын мен қазірден-ақ сезінгендеймін. Бірақ оған дейін де уақыт бар емес пе?.. (Жас Алаш, 5 шілде, 2003 ж.).

В контексте экспрессивный оттенок «предположения», заключенный в вопросе, осложняется чувством «надежды», которое живет в душе автора, и он стремится передать это чувство с помощью многоточия. Здесь многоточие выступает не только как пауза «размышления», но и как показатель подтекста. Многоточие, будучи знаком «смысловой перспективы», предполагает, что в жизненной позиции автора произойдут большие перемены, и они будут только в лучшую сторону. Эмотивное значение «надежды» возникает в результате смыслового «приращения» именно данной подтекстовой информации.

В следующем контексте:

Көрші өзбек ағайындардың спортшылары Афинаға аттанар алдында киелі Түркістанға келіп, тәу етіп, Бекзаттың әке-шешесіне сәлем беріп кеткен еді... Біздер ше?.. (Жас Алаш, 4 қыркүйек, 2004 ж.) экспрессивный логический оттенок «предположения», передаваемый вопросительным знаком, осложняется эмоциональным оттенком «сомнения», который оформляется многоточием. Автор сомневается: Вряд ли наши спортсмены перед олимпиадой заехали в Туркестан к родителям Бекзата, чтобы получить благословение. Мнение автора и читателя кодируется паузой «размышления» и подтекстом.

Таким образом, в сложном пунктуационном комплексе, в котором вопросительный знак стимулирует к ответу, а многоточие (пауза «смысловой перспективы») усиливает этот стимул, возникает пауза «размышления» и ситуация подтекста как возможного ответа, включающего в себя и эмоциональную оценку.

Сложное эмоционально-смысловое взаимодействие отражает и комбинация восклицательного знака с многоточием [!..], которое также в этом случае проецирует подтекст, окрашенный эмоционально. Существует несколько ситуаций взаимодействия восклицательного знака с многоточием. Одна из них реализуется при оформлении собственно-восклицательных предложений, где восклицательный знак является, безусловно, основным, а многоточие — осложняющим пунктуационным средством, например:

1. «Бү­гін ір­гең би­ік, бай­ра­ғы би­ік үл­кен ел­сің. Ел­ді­гі­ңе ба­сым са­да­ға, жа­ным пи­да, се­нің мәр­те­бең — ме­нің мәр­те­бем!.. Се­нің ел­ді­гің — өзім­нің ер­те­ңім, ас­қар Ала­тау­дай жү­ріп өт­кен асу­ла­ры­ңа ба­сым­ды иемін!..» (Еге­мен Қа­зақ­стан, 4 шіл­де, 2003 ж.).

2. Адам жа­ны. Іш­кі дү­ние­сі. Са­на-се­зі­мі. Осы ұғым­дар­дың әр­бі­рі­нің ма­ғы­на­сы қан­дай кең бол­са, оны ұғы­ну да сон­ша күр­де­лі бол­ға­ны ғой!.. (Жас Алаш, 5 шіл­де, 2003 ж.).

В таких высказываниях восклицательный знак, в соответствии со своим типовым значением, передает чувство «восторга», «восхищения» описываемым предметам. Передаваемое впечатление дополняется чувством «удивления», которое отражается многоточием, в результате этого возникает сложное эмоциональное отношение «восторженного удивления», т.е. «изумления». В этих случаях особенностью подтекста является их образный характер.

Комбинацию из восклицательного знака и многоточия можно обнаружить и в конце несобственно-восклицательных предложений:

Ба­ла­лық­пен қош­та­су­ды ой­ла­ғы­сы кел­мей­тін бал­ғын се­зім. Дәл осы күй­де ту­ған же­рі­нен Ала­тау Ал­ма­ты­сы­на кел­ген әр­бір сту­дент ба­сы­нан өт­кер­се ке­рек!.. (Жас Алаш, 5 шіл­де, 2003 ж.).

Восклицательный знак здесь передает чувство «досады», а многоточие — значение «сожаления». В результате взаимодействия восклицательного знака с многоточием автору удается передать сложное чувство «досадного сожаления».

В следующем примере:

Алай­да, мә­се­ле пі­кір­дің қа­те­лі­гін­де емес, ав­тор­дың қа­те­лі­гін­де. Бі­рін­ші­сі, Әбіл­хан Қас­те­ев 1970 (?!) жы­лы 2 қа­ра­ша кү­ні өл­ген деп көр­се­ті­ліп­ті. Қа­те!.. Ол кі­сі 1973 жыл­ғы 2 қа­ра­ша кү­ні күн­діз­гі са­ғат 11:25-те дү­ние­ден өт­кен бо­ла­тын. (Жас Алаш, 4 жел­тоқ­сан, 2004 ж.) восклицательный знак передает типовое значение неодобрения, недовольства, а многоточие, в результате взаимодействия с восклицательным знаком, — сложное чувство «сильного возмущения». Пауза «размышления» перерастает в таком контексте в «немую» паузу осуждения.

Для обозначения подчеркнутой эмоциональности и усиленной восклицательной интонации высказывания может использоваться два или три восклицательных знака.

— Сэр, сэр!.. Са­ғат 7-ден 45 кет­ті!! — дей­тін кө­рі­не­ді... (Жас Алаш, 20 жел­тоқ­сан, 2003 ж.).

В случае употребления двух восклицательных знаков есть, на наш взгляд, все основания говорить о проявлении усиленного эмфатического ударения. При помощи двух восклицательных знаков [!!] акцентировано доминантное предложение сочетание «7-ден 45 кетті», обладающее коннотативной оценочной семантикой. Усиление контекста в эмоциональном плане происходит в результате подчеркивания двумя, иногда тремя восклицательными знаками.

Вопросительный знак, его двух- или трехкратный повтор используются в текстах в качестве реплик диалога, например:

— «Се­міз адам­дар мейі­рім­ді бо­ла­ды», — дей­ді ғой ға­лым­дар. Мұ­ның се­бе­бі не­де екен?

— Бі­рін­ші­ден, се­міз адам­дар тө­бе­ле­се ал­май­ды. Екін­ші­ден, тө­бе­лес­се, же­ңі­ліп қал­са, қа­ша ал­май­ды. Сон­дық­тан ерік­сіз мейі­рім­ді бо­ла­ды.

— ?? (Жас Алаш, 5 шіл­де, 2003 ж.).

Здесь повтор вопросительного знака передает не степень заинтересованности участника диалога в получении информации, а указывает на эмоциональную оценку им услышанного.

Таким образом, эмотивные пунктуационные комплексы либо усложняют, либо усиливают эмоциональный план публицистического текста и, выражая эмоции и оценки автора, делают текст более богатым и выразительным в смысловом отношении.

Список литературы

1. 
   Дзякович Е.В. Экспрессивные пунктуационные приемы. — М., 1995. — С. 50.
   
2. 
   Леонтьев А.А. Слово в речевой деятельности. — М., 1965. — С. 123.
   
3. 
   Гавранек Б. Задачи литературного языка и его культура // Пражский лингвистический кружок. — М., 1967. — С. 355.
   
4. 
   Арутюнова Н.Д. О синтаксических разновидностях прозы // Сб. науч. тр. МГПИИЯ им. М.Тореза. — Вып. 73. — М., 1973. — С. 182–191.
   
5. 
   Розенталь Д.Э. Справочник по пунктуации. Для работников печати. — М., 1984.
   
6. 
   Маслова В.А. Лингвистический анализ экспрессивности художественного текста. — Минск, 1997. — С. 80.
   
7. 
   Будниченко Л.А. Экспрессивная пунктуация в публицистическом тексте. — СПб., 2003.
   
8. 
   Маслова В.А. Лингвистический анализ экспрессивности художественного текста. — Минск, 1997. — С. 55.
   
9. 
   Риффатер М. Критика стилистического анализа // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 9. — М., 1980.
   
10. 
    Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе: Некоторые особенности языка современной газетной публицистики. — М., 1971.
    
11. 
    Валгина Н.С. Русская пунктуация: принципы и назначения. — М., 1979. — С. 56.
    

УДК 81’1: 811.161.1

А.Б.Смагулова

Карагандинский государственный университет им. Е.А.Букетова

В языке стереотипы массового восприятия и осмысления сакральных ценностей религии фиксируются, прежде всего, в устойчивых сочетаниях, поскольку самым специфическим национально-культурным порождением языка, по общепризнанному мнению ученых (В.М.Мокиенко, В.Г.Косто­маров, Е.М.Верещагин, Л.И.Ройзензон и другие), является фразеология в широком смысле этого слова. И в первую очередь религиозные ценности отражаются во фразеологических единицах (далее ФЕ) библейского происхождения.

В последние годы ФЕ библейского происхождения современного русского языка неоднократно были и остаются до сих пор предметом изучения в различных аспектах (В.Г.Гак, К.Н.Дубровина, Г.А.Соловьева, С.Оноприенко, С.В.Алпатов, Я.О.Гвозданович, А.Г.Саркисян и другие) На кафедре славянской филологии и в межкафедральном словарном кабинете СПбГУ ведется работа над объяснительным словарем библеизмов в СРЛЯ¹, включающим с максимальной полнотой употребляющиеся в русском языке от А.С.Пушкина до наших дней библеизмы, понимаемые в широком смысле, т.е. выражения и отдельные слова, связанные по происхождению с библейскими текстами (независимо от типа и характера этой связи).

Малоисследованной областью остаётся национально-культурный аспект диахронической фразеологии, а следовательно, и фразеологизмов-библеизмов эпохи зрелого Средневековья, хотя именно их функционированием во многом обусловлено и определено развитие и дальнейшее формирование русского фразеологического фонда религиозного происхождения, дошедшего и до настоящего времени.

В связи со сказанным в данной статье мы обратились к русскому фразеологическому фонду эпохи зрелого Средневековья, нашедшему отражение в «Словаре русского языка XI–XVII вв.» (на материале 26 выпусков издания) и явившемуся объектом нашего исследования. Предметом исследования являются библейские фразеологизмы (далее БФ) (т.е. ФЕ, источником происхождения которых является Библия, книги Священного Писания, Ветхого и Нового Заветов), отобранные методом сплошной выборки из указанного словаря, количественный состав которых представляет 152 единицы. Цель анализа: установить национально-культурное своеобразие, культурно-значимые смыслы средневековой библейской фразеологии.

Хотя, с одной стороны, многие БФ в разных языках не имеют национально-культурной специфики, так как Библия — это общий элемент культуры разноязычных обществ и поэтому является, по словам К.Н.Дубровиной, одним из источников интернациональной фразеологии, «БФ — это одно из связующих звеньев между европейскими языками»². С другой стороны, по мнению В.Г.Гака, Библия может по-разному отражаться во фразеологии различных языков, так как «всякий язык проявляет избирательность по отношению к объективному внеязыковому миру и по-своему отражает его»³. В данном случае таким фрагментом объективной действительности, отображающимся во фразеологии, является сам текст Библии.

Наличие библеизмов в одном языке и отсутствие таковых в другом может иметь ряд причин: это и разные переводческие традиции, и неодинаковый подход каждого народа к содержанию Библии в целом, и самостоятельное развитие языков и их специфика, и многое другое.

На сегодняшний день в лингвистике существует несколько подходов к решению проблемы описания культурно-значимых смыслов в устойчивых оборотах. Одним из них является обращение к такой категории, как поле (в нашем случае, фразеосемантическое поле). В лингвистических теориях имеется значительное количество полевых исследований, однако, по замечаниям В.Н.Телии, вспышки этой идеи (идеи поля) в лингвистике всегда связаны с обращением к проблеме соотнесения мира и его языковой картины (или образа). На значимость семантических полей при выявлении национально-культурной специфики языковых единиц указывают многие исследователи (Ю.Н.Караулов, Л.А.Новиков, М.Л.Ковшова и другие). В исследовании Е.Л.Березовича предлагается уже и этнолингвистическая интерпретация семантического поля, согласно которой анализ семантических полей можно проводить на трёх уровнях — собственно семантическом, мотивационном и уровне культурной символики⁴.

С учётом указанной специфики БФ исследование культурно-значимых смыслов в средневековой библейской фразеологии мы проводили через обращение к фразеосемантическим полям (далее ФП), а именно обратились к анализу собственно семантического уровня ФП. Анализ на этом уровне позволяет определить, какие смыслы были предметом особого внимания средневекового человека, какие участки семантической системы русского языка оказались довольно детально проработанными в языковом плане, а какие — поверхностно, так как в любом языке маркируется (включая и уровень фразеологии) то, что является биологически, социально и культурно значимо в сознании народа, ибо «избирательность мотивационных признаков, актуализируемых в номинативном акте, и есть тот ключ, который позволяет открыть тайну «сокрытых смыслов» языка любой культуры»⁵.

В данной статье внимание уделено фразеосемантическим полям в составе средневековой фразеологии, отразившей культурную компоненту, связанную с текстом Библии. Критерием принадлежности ФЕ к библейскому тексту послужило обращение к иллюстративному материалу, приводимому в качестве примера к каждому обороту и взятому из Библии новгородского архиепископа XV в. — Геннадия; она так и называется — Библия Геннадия. Книга Сирахова 1499 г., а также обращение к Библейской энциклопедии.

Классификация выделенного фрагмента фразеологической системы русского языка периода
XV–XVII вв. по фразеосемантическим полям, по нашим наблюдениям, обнаруживает следующее: в большей мере в БФ человек представлен не как физическое, социокультурное существо, а как существо духовное, поэтому наиболее фразеологически «проработанной» (42 ФЕ) оказалось ФП «Нравственные качества человека». В частности, среди всевозможных прегрешений человека в библейской средневековой фразеологии актуализируются такие негативные нравственные черты человека, как: убийство (9 ФЕ), мужеложство, прелюбодеяние, ссора, злословие, ложь, нерадивость и отступление от веры: убити въ душу ‛убить (насмерть)’, искати души (чьей-л.) ‛желать чьей-л. погибели’, затворити въ смерти ‛подвергнуть убиению, убить’, пролити (пролияти, проливати, излити) кровь ‛убить’, возложити руки (на кого-л.) ‛поднять руку, покуситься на кого-л.’, содомский грэхъ ‛мужеложство’, слазити съ (отъ) одра своего ‛прелюбодействовать’, припадати въ тяжу ‛вступать в тяжбу’, кидати словеса злая (бесчинная, срамная) ‛ругаться непотребными словами, поносить кого л.; злословить’, лжу и клевету скончевати ‛воздвигать, возводить ложь и клевету’, не помнити ‛быть нерадивым’, отвратити слухъ от чего-л. ‛отречься, отказаться от чего-л.’, обложити ногу ‛подставить ножку’, блюсти главу, пяту чью-л. или кому-л. ‛наблюдать, следить за кем-н., замышляя что-л.’ и др.

Среди добродетелей человека, его положительных сторон особенно значимы в исследуемый период такие, как: труд (3 ФЕ), сила воли (8 ФЕ), оказание помощи, покровительство, смирение, праведный образ жизни, жертвенность и искренность: имэти въ руцэ, въ рукахъ что-л. ‛уметь что-л. делать, создавать, производить’, преклонити рамэ (на дэло) ‛взяться за дело, начать трудиться’, препроваждати дэла ‛вести дела, заниматься делами, улаживать дела’, отъ силы въ силу пойти, преходити ‛первоначально — о приобретении человеком божественной силы, затем о его совершенствовании’, въ силэ, въ силахъ (быти) ‛иметь силы, быть дееспособным, достаточно крепким ’, своею силою ‛собственными силами, без чьей-л. помощи’, всею силою ‛используя все возможности, все средства, со всем старанием, изо всех сил’, отъ своя силы или отъ чюжия силы (делать что-л.) ‛делать что-л. своими силами, средствами, своими руками или на чужие средства’, расширити стопы чьи-л. ‛дать опору’, възложити пазуху свою (на кого-л.) ‛взять под свою защиту, под своё покровительство’, подъ пазухами быти (чьими-л.) ‛быть под защитой, под покровительством кого-л.’, нищета духовная ‛добровольная нищета (как путь к смирению); смирение’, исправити добродэтель ‛соблюсти правила праведного образа жизни’, класти требы ‛приносить жертвы богам’, положити душу свою въ руку свою ‛подвергнуть свою жизнь опасности’, по истинэ и по свершении ‛по правде, по совести (в соответствии со своими моральными принципами)’, (всею) душею, отъ (всея) душа ‛искренне, усердно, всем существом’, препоясати кого-л. одеждою славы ‛предназначить кого-л. для славы’ и др.

Значительным по объёму и, следовательно, значимым для мировосприятия русского человека Средневековья является ФП «Место обитания» (21 ФЕ), включающее в себя названия потусторонних миров (ад, преисподняя) (10 ФЕ) и рай (4 ФЕ), святых мест (4 ФЕ), а также земного мира (3 ФЕ): земля мглена ‛ад, преисподняя’, матица огненная ‛геенна’, родъ огненный ‛геенна, ад’, врата адова ‛а) царство дьявола б) место близ Иерусалима’, земля забвенная ‛кончина, смерть’, вышний градъ, вышний Ирусалимъ ‛небо, как место пребывания бога’, нэдро Авраамле, нэдра Авраамля ‛место загробного успокоения праведников’, кровы вэчные (небесные, святые) ‛небесные обители праведников’, святая земля ‛Палестина, место жизни и страданий Христа’, земля обэтования (или земля обэтная) ‛обетованная, обещанная земля — Палестина…’, святой градъ ‛а) о Иерусалиме, б) о Москве’, святая святыхъ, святая святымъ ‛внутренняя часть ветхозаветной скинии и Иерусалимского храма, куда входил только первосвященник один раз в год в день очищения’, миръ сей ‛земной мир, земная жизнь’, временная (сия) жизнь (животъ, житье) ‛земная жизнь’, вольный свэтъ ‛мир’ и др.

Человек как социальное существо представлен во ФП «Род занятий» (11 ФЕ), причём большая часть ФЕ в этом поле связана с военной тематикой: обратити заждь (задъ) ‛обратиться в бегство’, вступити на выю чью-л. ‛победить, покорить’, побити миръ ‛заключить союз, договор’, пролити мечь ‛обнажить меч’, предати(ся) мечу, въ мечь, на мечь, подъ мечь ‛обречь кого-л. (себя) на войну, уничтожить военной силой’, безъ поступления брани ‛не вступая в бой’, снабдэти снабдэние ‛а) обеспечить охрану, б) выполнить указание’, подлечи присяге ‛поклясться, дать клятву’, прекланяти к кому-л. колэна (колэни) ‛умолять кого-л., молиться к кому-л., стоять на коленях’, впустити въ монастырь ‛включить в число монахов (монахинь), постричь’, отецъ духовный (душевный) ‛духовник’, божий врагъ ‛а) тот, кто творит зло, служит бесу; колдун, б) вероотступник’ и др.

Устойчивые сочетания, относящиеся к ФП «Интеллектуальное, эмоциональное состояние человека» (10 ФЕ), преимущественно характеризуют человека с положительной стороны, указывают на силу его чувств, искренность в их проявлении, что, безусловно, свидетельствовало о ценностных ориентирах, почерпнутых средневековым человеком из библейских текстов: глаголати присердно ‛говорить по сердцу (слушателям)’, присящи на бога ‛заклинать именем бога’, уста отверста ‛о пророческом даре’, приклонити сердце свое ‛обратить внимание, обнаружить, проявить склонность к чему-л. ’, приклонити ухо (уши, слухъ) ‛прислушаться’, предъ очима имьти что-л. ‛постоянно держать в памяти что-л. ’, воздати ушеса ‛слушать, внимать’, смясти душу на ся ‛залиться слезами, разрыдаться’ и др.

Выделяется довольно интересное ФП (9 ФЕ), включающее в свой состав ФЕ, в которых запечатлён физический облик бога и которые подчеркивают из всех его высших духовных совершенств (вечность, независимость, святость, истина, величие, слава и др.) такие, как всемогущество и премудрость: перстъ божий ‛указание воли божией’, въ руцэ Божии (въ Божьэ рукэ) быти ‛а) быть под защитой бога, б) зависеть от воли бога’, десница божья покрыла ‛бог спас’, покрыти десницею ‛защитить (о боге)’, возложити руку на кого-л. ‛поразить бедами, карами’, высокая мышца, рука ‛всемогущество, власть; покровительство (бога, царя)’, послание божие ‛несчастье, ниспосланное богом, понимаемое как наказание, предупреждение’, затворити ложе (ложесна), утробу ‛сделать бесплодной’, всевидящее око ‛бог’ и др.

Особое ФП составили ФЕ (8 ФЕ), возникшие в результате ассоциативно-образной конденсации содержания соответствующего евангельского дискурса, т.е. ФЕ, которые в соответствующей форме в Библии отсутствуют, но репрезентируют определенную ситуацию, описание которой в Библии может занимать несколько глав. По нашим наблюдениям, средневековая БФ русского языка в основном зафиксировала те ситуации из Библии, которые подчёркивают греховную сущность человека или имеют негативную окраску: ветхий Адамъ, ветхий человэкъ ‛образно о грешном человеке’, скудельница соли ‛соляной столп, в который превратилась жена Лота’ (обращение в соляной столп жены Лота было особенным наказанием Божьим за ее преступление, которое было не столько в воззрении на Содом, сколько в преслушании Божьей заповеди и пристрастии к жилищу разврата; этот соляной столп существовал долгое время как грозный памятник Божьего гнева за преслушание человеком воли Божьей⁶, блудный сынъ ‛действующее лицо евангельской притчи (о скитавшемся сыне)’, число звэрино ‛число (666)’, связанное в Апокалипсисе с пророчеством об антихристе’, квасъ фарисейский ‛лицемерное учение фарисеев’, содомский грэхъ ‛мужеложство’ (Содом и Гоморра — города древней Палестины, которые, по библейской легенде, были разрушены землетрясением и огненным дождём за то, что их жители погрязли в разврате и пьянстве), запечатлэти седмию печатии (печатми) ‘а) запечатывать, опечатывать, сделав недоступным, б) подтверждать’ (в Новом Завете говорится о том, что раскрытие книги, запечатанной семью печатями, принесло на землю одни лишь страдания: убийства, меру, смерть, души убиенных, землетрясения, безмолвие, град, огонь), пещное действо ‛церковное действо о спасении трёх отроков из печи огненной’ и др.

Меньше всего, по нашим данным, оказались запечатлёнными в средневековой БФ русского языка такие ФП, как: «Время» (6 ФЕ), «Природный мир» (5 ФЕ), «Тело человека» (4 ФЕ), «Артефакты» (5 ФЕ), «Речевые формулы» (4 ФЕ): отъ лэта въ лэто ‛каждый год’, смертный часъ ‛а) момент наступления смерти, б) смертельная опасность’, растворенная недэля ‛неделя, на которой по церковному уставу в среду и пятницу не бывает поста’; Мертвое море ‛бессточное озеро в Палестине, Мертвое море’, пречестный камень ‛о драгоценном камне’, нощный вранъ ‛филин’, высокие, вышние краи ‛возвышенные места’; избытокъ телесный ‛останки’, мертвая душа ‛мертвое тело’, душа человэческая ‛человек’; покровъ водный ‛о сосуде’, ручное дэло ‛а) ручной труд, рукоделие, б) изделия ручной работы’, легкая пища ‛не обременяющая желудка, необильная пища’; по образу и подобию ‛а) библейская формула о сотворении человека подобным богу, б) как подобает’, съ миромъ ‛прощальное напутствие, пожелание благополучия’, не сотвори себе идола ‛не сотвори себе кумира’, дающего рука не оскудеетъ ‛о неиссякающей щедрости’, божиею милостью ‛начальные слова в царских, королевских, великокняжеских титулах, а также в титулах высшего духовенства’ и др.

Поскольку авторы СлРЯ XI–XVII вв. придерживаются широкого понимания фразеологии, то в словаре оказались зафиксированными и такие БФ: въ слышание ‛вслух, громко; так, чтобы было слышно’, ни въ кою ‛бесполезно, напрасно’, можетъ быти ‛может быть’, отъ чьего-л. лица, отъ лица кого, чего-л. ‛а) от кого, чего-л., б) от имени кого, чего-л. ’, выше силы (своея) ‛сверх (своих) возможностей’, безъ блазна и безъ блазны ‛а) незыблемо и непоколебимо, б) безопасно’ и др.

В средневековой БФ нами отмечены и терминологические устойчивые обороты типа: лобъ Адамль ‛название одной из отреченных книг’, неопалимая купина ‛название одной из икон богородицы’, службэнии дуси, силы ‛об ангелах’, святая мэра ‛о ветхозаветном священном сикле…’, свэть благоразумия ‛евангельское учение’, пленица свершению ‛корзина с опресноками, ритуальными видами хлеба’, млечная вода ‛сыворотка, пахта’, поставление стрэлъ ‛ряд или батарея военных машин; позиция, где расположено метательное оружие’ и др.

Таким образом, предложенная классификация библейской фразеологии по ФП позволяет хотя бы в самых общих чертах проследить основные сюжеты, темы и нравственные установки из Библии, которые оказались наиболее значимыми и важными для средневекового русского человека. Среди них обращают внимание духовное начало в человеке, а также такие предпочтительные добродетели, как трудолюбие, сила воли, праведный образ жизни, тогда как ряд пороков (убийство ближнего, ложь, прелюбодеяние) вошел в число жестко осуждаемых и неприемлемых. Не случайно в БФ больше подчеркивается греховная сущность человека, основное же внимание направлено не на временную земную (дольнюю) жизнь, а на жизнь вечную (горнюю, божественную), поэтому высшей цен­ностью для человека Средневековья, как свидетельствуют БФ, представлялся сам Бог, из всех духовных совершенств которого выделяются всемогущество и премудрость.

Список литературы

1. 
   Лилич Г.А.., Трофимкина О.И. К проблеме лексикографического описания библеизмов в русском языке // Frazeografia slowianska. — Opole, 2000.
   
2. 
   Дубровина К.Н. Особенности библейской фразеологии в русском языке // Филологические науки. — 2001. — № 1. — С. 91–98.
   
3. 
   Гак В.Г. Особенности библейской фразеологии в русском языке: сопоставление с французскими библеизмами // ВЯ. — 1997. — № 5. — С. 55–66.
   
4. 
   Березович Е.Л. К этнолингвистической интерпретации семантических полей // ВЯ. — 2004. — № 6. — С. 3–24.
   
5. 
   Вендина Т.И. Словообразование как источник реконструкции языкового сознания // ВЯ. — 2002. — №4. — С. 42–71.
   
6. 
   Библейская энциклопедия. — М.: Терра, 1990. — 902 с.
   

М.Ю.Шингарева

Южно-Казахстанский открытый университет, Шымкент