ГЛАВА IV МЕТОДЫ ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА

Первое передвижение охватило консонантизм так, что индоевропейские глухие смычно-взрывные /p(h), t(h), k(h)/, кроме следующих сочетаний /sp, sk, st/, перешли в соответ­ствую­щие щелевые /f, (engl.th), x (ch)/, а звонкие /b, d, g/ пе­ре­шли в глухие смычно-взрывные /p, t, k/ и, наконец, звонкие при­­дыхательные смычно-взрывные /bh, gh, dh/ перешли в звон­кие щелевые /(w),  (engl.th in the, g (северонем. g in Tage)/. Срв.:

lat. cornu ----- нем. Herz (сердце)

lat. tres ----- нем. Preis (цена)

griech.skythish ----- ßair ----- нем. Kleid (одежда)

lat. genu ----- нем. Knie (колено)

lat. duo ----- нем. zwei (два)

lat.hostis ----- нем. Gast (гость)
В названном выше процессе преобразования глухие щеле­вые /f, p, х (позже h)/, а также один единственный щелевой согласный, который засвидетельствован в индоевропейском языке, а именно /s(ß)/ (в нем. /Reißen/ (порвать)), стали позже звонкими, /b, d, g, z/ (-s в нем /reisen/ (путешествовать)), если в индоевропейском языке непосредственно предшествующий слог не носил ударения (закон Вернера (1846-1896)). Срв.:
гот. bropar – i e. bhrater – древнеанг. bhratar – гот.fadar- древнеинд. pit`ar (брат)
Второе передвижение фонем (VIII век нашей эры) имело место, когда смычно-взрывные превратились в аффрикаты в начале слов, после согласных или их двойного написания. Cр.:
/p/ -------- /pf /: гот: paida, двн. pfeit. (одежда)

/t/ -------- /(t)z/:гот: taiknis, двн.zeichan (знак)

/k/ -------- /kch/:гот: kaisar, двн.kcheisa (кайзер)
В других случаях, т. е. инлауте, между гласными и в ауслауте после гласных они стали щелевыми. Ср.:
гот. greipan ---------- двн. gri:ffan (схватить)

гот. le:tan ---------- двн. la:zzan (вынуждать)

гот.ik ---------- двн. ih (я)
Германские /b, d, g/, из которых второй уже в донемецкое время превратилось в /d/, стали /p, t, k/. Ср.:
гот. brinnan ------ двн.prinnan (гореть)

гот. diups ------ вн. tiof (глубокий)

гот. giban ------ двн.kepan (дать)³
А.Шлейхеру принадлежит идея о воссоздании праязыка, названного прагерманским. Он работал в Праге, летние ка­ни­кулы проводил в Литве, где и собрал литовские песни. На ос­но­ве согласных санскрита, гласных греческого языка и литовской ин­флекции он создал басню из девяти строк на протогер­ман­ском язы­ке под названием «Овцы и лощади» (Avis akvasas ka), кото­рая была позже резко раскритикована К.Бругманом, Г.Остгофом, Г.Паулем, Б. Дельбрюком и т.д.

Младограмматики признавали только исторический под­ход к языку. Для них главным был вопрос о причинах язы­ко­вых­ из­менений. Это понятно, так как это диктовалось их по­ни­манием су­щности языка как индивидуально существую­ще­го в сознании че­ло­века явления. Выявляя фонетические за­ко­ны, они намере­ва­лись постичь историческое состояние язы­ков. Они относили язык к культурологическим ценностям.

А при втором членении он выделял синтагмы (сюда он от­но­сил слова, делимые с морфологической , но не делимые с син­таксической точки зрения, постоянные выражения, неиз­ме­няе­мые сочетания нескольких слов и просто слова), морфемы и части морфем.⁴ При этом он был первым, кто последовательно при­менял метод противопоставления, т.е. работал с квазиомо­ни­мами задолго до появления этого метода в зарубежной линг­вистике.

Типологический метод является одним из древнейших ме­тодов исследования языка. Будучи универ­саль­ным, он бази­рует­ся на сравнении двух и более язы­ков.

Различаются два вида сравнения: субстанциональное (зву­чание) и не субстанциональное (семантическое сравнение). Клас­сическое языкознание опиралось в основном на сходства и раз­личия в выражении языковых значений. Общетиполо­ги­ческое рассмотрение определяет изоморфные (сходные) и алло­морф­ные (различные) явления, постоянно изменяющиеся конс­ти­туенты иерархической системы. Сравниваться могут языки родственные и неродственные, два и несколько языков, геог­ра­фи­чески близкие языки. В зависимости от этого можно выде­лить генеалогические, системные и ареальные типологии.

Собственно лингвистическая типология прошла не­сколь­ко этапов. Самой античной типологией можно называть по­пы­т­ки греческих философов выяснить отношения между пред­ме­том и его называнием. Выше мы упомянули натура­листов и кон­венционалистов.

Второй этап лингвистической типологии характеризуется появлением грамматических учений или теорий. Третий этап в лингвистической типологии ознаменовался появлением грам­ма­тики Пор-Рояля (1660).

Особо следует отметить появление сравнительного язы­ко­знания, которое охватывает три этапа:

А сравнительно-историческое языкознание, круп­ней­шим достижением которого считается определение связей родства меж­ду языками.

Например, семью тюркских языков М. Мусаев подраз­де­ляет на следующие группы:

а) огузская группа-тюркский (72 мил., в основном в Тур­ции), азербайджанский (45-50 мил., в северном и южном Азер­байджане, Грузии, РФ), туркменский (6 мил., в Туркмении, Уз­бе­кистане, Таджикистане, Казахстане, РФ, Иране, Афгани­ста­не), гагаузский ((198 тыс., в Молдавии, Украине, Каз­ах­стане и Уз­бекистане), саларский (40 тыс., в Китае), балканский тюрк­ский (число носителей не известно, в Крыму), сонкорский (35 тыс., в Ира­не), халаджский (20 тыс., в Иране), хорасанский (400 тыс., в Ира­не), язык иракских туркмен (3 мил., на севере Ирака).

б) карлыгская/уйгурская группа: узбекский (20 мил., в Узбекистане), уйгурский (20 мил., в Уйгурской АР Китая, в среднеазиатских республиках).

в) кыпчакская группа: казахский (10 мил., в Казахстане, Уз­бекистане, Киргизии, Китае, Монголии и Афганистане); кир­гизский (3 мил., в Киргизии, Узбекистане и Таджикистане); та­тар­ский (6 мил., в ТАР), башгырдский (2 мил., в БАР); алтай­ский (60 тыс., в ААР); каракалпакский (1 мил., в КАР); кара­чаево-балкарский (300 тыс., в КЧАР, КБАР); ногайский (60 тыс. в Ставрополе, Астархани, Краснодаре и ДАР); кумыкский (300 тыс., в ДАР, Чечне, Ингушетии; крымский-татарский (300 тыс. в Крыму); крымчакский (2000., в Крыму); караимский (2600 чел., в Литве, Польше, на Украине); алабугатско-татар­ский/ногайский (500 чел., в Калмыкии); астарханско-ногай­ско-ка­­ракашский (5.000 чел., в Красноярском крае), татарский или ас­­тар­ханский-ногайский (5.000 чел., в Астархани); барабин­ский-та­тар­ский (8 тыс., в Новосибирске);

г) киргизско-йенисейский или хакасская группа: хакас­ский (85 тыс. в ХАО); шорский (10 тыс., в сибирском Алтае); чу­лумский (число не известно, в Чулумкой области); желто-уйгур­ский (15 тыс. в Китае); киргизский фу-ю (в Манджурии, число не известно);

д) тувинская группа: тувинский язык (3500 чел., в ТАР); то­фаларский - карагаский((500, в Иркутске);

ж) якутская группа: якутский или саха (400 ты., Я(С)АР); дол­­ганский (7 тыс. в ЯАР);

з) булгарская группа: чувашский (2 мил., в ЧАР); урум­ский (число не известно, в Азовском бассейне)⁵.

Б) сравнительно-типологическое языкознание изучает ти­пы языков независимо от их родства.

В) теоретическое языкознание изучает философию языка, общелингвистические направления и концепции

Языкознание ХХ века характеризуется изучением проб­лем лингвистической философии, психо- и социолинг­вистики, а также вопросов когнитивной лингвистики, нейро­линг­вистики и компьютерной лингвистики. И, наконец, современное язы­ко­знание занимается структурой языка, выявлением его знаковой сущ­ности, связей между знаковыми системами, лингвисти­че­ской методологией и лингвистическим моделированием.

4.3. Этапы развития сравнительно-типологи­че­ско­го метода. Сравнительно–типологическое языкознание для дос­ти­­жения современного уровня прошло три периода, из ко­то­рых первый связан с интерпретацией возникновения языка. При этом не легко точно определить грани этого периода. В по­след­нее время этот метод обогащался новыми цен­ными ис­сле­до­ваниями языков примат и детей. Предпо­ла­гается, что в этот пе­риод преобладают эмоционально-экспрес­сив­ные и словесно-хо­лифрастические (выражения в виде от­дель­ных слов и непол­ных предложений) средства выражения.⁶

Ко второму периоду можно отнести исследования по отдельным национальным языкам. Здесь очень много нерешен­ных вопросов в отношении определения всех языков мира. А их насчитывается свыше 6 300 языков.

К третьему периоду относятся исследования по опреде­ле­нию структурных типов языков, четкое разграничение пись­менного и устного языков, а также отделение языка от речи.

Следует отметить, что во все времена становления типо­ло­гического исследования языков были стихийные сравнения (воз­никновения грамматик, трактатов, аналогии), которые про­должали до периода ренессанса. Затем появляются сравни­тель­ные грамматики языков на разных уровнях. Грамматика Пор-Рояля и «Divani-lüğəti-it türk» М.Кашгари были универсальны­ми тру­дами по языкам. Затем начинает появляться историко-срав­нительное языкознание. И, наконец, на сцену выходит нас­тоящая лингвистическая типология.

1. Какие методы исследования языка были использованы в истории лингвистики?

2. Когда и кем сфомулировались принципы языковых изменений?

3. Что можете сказать о малограмматическом подходе к языку?

4. В чем состоит основное кредо младограмматического анализа языка?

5. Какова роль И.А.Бодуэна де Куртенэ и Ф.де Соссюра в развитии лингвистических исследований?

6. Как и при каких условиях появились структурные направления в языкознании?

7. Чем отличаются формальные и семантические аспекты анализа языка?

8. В чем заслуга сравнительно-исторического языкозна­ния в генетической классификации языков?

9. Можете ли дать генетическую классификацию языков ми­ра, включая индоевропейскую и тюркскую семьи языков?

10. В чем основные особенности сравнительно-типоло­ги­че­ского языкознания?

ГЛАВА V
СОВРЕМЕННЫЕ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ШКОЛЫ
5.1. Пражская лингвистическая школа (ПЛШ). В совре­мен­ном языкознании имеется несколько направлений, которые от­личаются друг от друга не только своей целью, но и своим под­ходом к анализу языкового материала. Но сначала пого­во­рим о классических школах, которые на распутье Х1Х и ХХ ве­ков формировали науку о языке. Это, прежде всего, праж­ский функционализм, американский дескриптивизм, датс­кая глоссе­ма­тика, объединенные под общим названием струк­ту­рализма.

Камнем преткновения структурной лингвистики была мысль о том, что язык является системой отношений, которые луч­ше всего проявляются в фонологии и грамматике. При та­ком подходе несколько в тени оставалась семантика. Это озна­ча­ло конец младограматизма, для которого были характерны ато­мизм, позитивизм и субстанционализм. Структурализм пре­неб­регал внеязыковыми факторами, основывался на системно-структурных связях. Это предполагало объективность при ана­лизе языка, потому он выступал за применение методов, раз­ра­ботаных представителями естественных наук. Таким спо­со­бом можно выявить отношения между единицами языка, их взаимо­обусловленность.

Первая школа появилась до второй мировой войны, в то вре­мя как два остальных получили развитие после второй ми­ро­вой войны. На формирование всех этих школ серьезное влия­ние оказали идеи И.А.Бодуэна де Куртенэ и Ф.де Соссюра. При этом результаты по анализу языкового материала зависели от того, как они подходили к проблеме членения языка.

О том, как И.А.Бодуэн де Куртенэ осуществлял членение потока речи, мы говорили выше. А пражцы во главе с чешским англистом В. Матезиусом (1882-1945) начали разрабатывать новую теорию членения предложения, которая в дальнейшем получила название актуального членения предложения. Офи­циаль­но Пражская лингвистическая школа берет свое начало с 1926 года, когда появилась статья В.Матезиуса под названием «О потенциальности языковых явлений». В эту школу входили В.Исаченко, три ученых из России, а именно Н.С.Трубецкой (1890-1938), Р.О.Якобсон (1896-1982) и С.О.Кар­цевский (1884-1955). Далее в эту школу примкнули сла­­висты Б. Трнка (1895-1984), англист И.Вахек, а также рома­нист А.Мартине, который с 1929 года сотрудничал с пражцами, по­тому и кружок или школа (ПЛК) стала называться также функ­циональной. Эта школа издавала специальный сборник под названием «Travaux de Cercle Linguistic» до захвата гит­ле­ров­цами Чехию. Всего выш­ло 8 томов этого сборника, который с 1939 года прекратил свое су­ществование. И только с 1958 го­да был восстановлен журнал под названием «Travaux Linguistic de Prague».

Если ответить на вопрос о том, в чем состоит вкратце характеристика этой школы, то она сводится к следующему:

а) пражцы заявили о функциональном подходе к языку, т.е. в отличие от младограмматиков, которые искали причины зву­ковых изменений, пражцы исходили от цели. Функцио­наль­ный подход позволял увидеть внутренние связи в языко­вых яв­лениях при выполнении ими коммуникативной функции. Далее язык рассматривается ими во всех общест­венных проявлениях, что чуждо глоссематикам. С точки зрения современной линг­вис­тики структура понимается как органи­зация внутренне взаимо­связанных элементов, функция есть пути их взаимо­влия­ния, а система есть совместное сущест­вование структуры и функ­ции. Потому и позже Пражскую школу называли струк­тур­но-функциональной школой.

Функциональная лингвистика признает звуковую, субс­тан­циональную сторону языка, в то время как глоссематики исходят из отношений между объектами.

Пражцы признают преимущество синхронии, но не выс­тупают за резкое разграничение синхронии и диахронии.

Конкретным вкладом в развитие лингвистики можно счи­тать их фонологическую теорию, особенно разработку теории типологии фонологических оппозиций, которая принадлежит Н.С.Трубецкому. Он же инициатор выделения особой науки, на­зы­ваемой им морфонологией и резкого разграничения фоно­ло­гии и фонетики. Н.С.Трубецкой исходил из трех функций К.Бюлера: экспрессивной, аппелятивной и экспликативной функ_­циях². Первые две он относил к фоно­логической стилис­ти­ке, а последнюю собственно к фонологии. В экспликативном пла­не он выделил три функции: 1) куль­минативную (количест­во ударений указывает на количество слов); 2) делимитатив­ную (де­маркационную или разграни­чительную) функцию. Нап­ри­­мер, сильный приступ (кнаклаут) в немецком языке, который ука­зы­вает на границу морфем и лексем. 3) смыслоразли­читель­ную (дистинктивную, различи­тель­ную) функцию. Например, азерб. /da /(камень), /ga/ (перстень), /ba/ (голова).

Мы фонологические концепции ПЛШ будем детально рас­сматривать в разделе о фонологии. Здесь же ограничимся крат­ким изложением других положений пражцев.

Н.С.Трубецкой различал максимальные и минимальные различия, что в какой-то степени соответствует московским понятиям сильной и слабой позиции. Из этого он сделал вывод, что необходимо различать постоянные и нейтрализуемые оппозиции. Например, оппозиция /i/ и /u/ в русском и немецком языках является постоянной, а /p/ и /b/ -непо­стоянной или нейтрализуемой. Срв.: /p΄it΄/ (пить)- /put΄/ (путь), /`kinde/ “Kinde” (ребенку) - /`kυnde/ “Kunde” (клиент), /lop/ (лоб) - /l`bu/ (лбу), /zi:p/ “Sieb” (сито) - /zi:be/ “Siebe” (в сите) и т.д.³

По вопросу о вариантах, особенно о том, куда их отнести, пражцы колебались, так они исходили из противопоставления языка и речи. Один из представителей этой школы Новак писал, что варианты есть проявление речи. Однако В.Скаличка относил варианты к языку, считая их устойчивыми единицами. Такая позиция близка к щербовской и к позиции Э.Косериу и Ф.Вейсялли, которые исходят из трихотомической концепции, согласно которой между манифестацией и языком существует уро­вень, который можно называть уровнем нормы и которым за­ни­мается отдельная наука - орфофония. Особо следует от­ме­тить учение пражцев о пограничных сигналах, что непосред­ст­вен­но относится к разграничительной функции звуковых еди­ниц языка.

5.3. Актуальное членение предложения. Следующим вкла­дом пражцев в лингвистику является, как подчеркивалось выше, учение об актуальном членении предложения, связанное с именем В.Матезиуса. До него были определенные концепции о членении предложения, как например, высказывания фран­цуз­ского исследователя немецкого происхождения Г.Вайле. Нельзя забывать заслуги Г.Пауля, разработавший концепцию о психологическом субъекте и предикате. Однако В.Матезиус ста­вил в центр своего учения информационную ценность, кот­о­рой загружено предложение. Согласно этому тезису в пред­ло­жении участвует всегда два центра, из них более важный назы­вается ремой, который, собственно говоря, содержит новое в информации, а второй –темой, о которой говорится в предло­же­нии. Например, в предложении /stu`d‘entı `na∫evΛ ``vuzΛ/ nъxΛ`d‘ili‘s‘ v mu```z‘eje// (Студенты нашего вуза находились в музее) тематическая часть находится в начале предложения /Студенты нашего вуза/, а рема следует сразу после нее, вы­ражая главную, новую мысль в этом предложении: /нахо­дились в музее/. Такое противопостав­ление смысловых частей пред­ло­жения хорошо демонстри­рует­ся в языках с артиклем. Напри­мер, в немецком и англий­ском языках присутствие определен­но­го артикля обычно свидетельст­вует о выражении старого, в то время как неопределенный артикль служит выражению но­вого. Ср.:

/hi /iz ə ```ti:t∫ə// “He /is a teacher”; /∂ə ti:t∫ə/ iz mai ``bra:∂ə// “The Teacher/ is my brother”

/``›e.R / ıst ```le:RəR// „Er /ist Lehrer“; /de.R ``le:RəR/ ist maen```bru:d//// „Der Lehrer /ist mein Bruder“ (он учитель), (учитель – мой брат)

В этих примерах часть высказываний до синтагмати­чес­кой паузы (/) является темой, а часть после нее - ремой.

У пражцев много интересного можно найти в области ли­те­ратурной нормы, ее соотношении с диалектами, о стилистике и социальной функции языка.

5.4. Датская глоссематика. Вторая школа, которая ин­тен­сивно разрабатывала методы структурного анализа языка в Ев­ропе, называется глоссематикой или датским структурализ­мом, официально заявившем о себе уже в 1935 году на втором Меж­дународном конгрессе фонетических наук, хотя уже в начале 30-х годов действовал фонологический кружок. Воз­глав­­ляемый Л.Ельмыслевым (1899-1965) и его ближайшим со­ратником В.Брендалем (1887-1942) этот кружок начал вы­пус­кать с 1934 года журнал под названием «Bulletin du Cercle Linguistique de Copenhagen». А с 1939-го года копенгагенцы совместно с праж­ца­ми начи­нают выпускать «Acta Linguistica Revue Internationale de Lin­guistica Structurale». Теоретические идеи этого на­прав­ления содержатся в известном труде Л.Ельмслева⁴. Что харак­тер­ного мы находим у представителей этой школы? Если даже со­гла­ситься с тем, что они в своем учении опирались на идеи Ф.де Сос­сюра, хотя у последнего нет вообще понятия струк­ту­ры, тем не менее копенгагенцы за основу своего учения брали име­н­но понятие структуры. Говоря о языке, Л.Ельмслев пишет так: «Язык не есть конгломерат из лингвистических фено­ме­нов, он есть самостоятельное целое, sui generis структура»⁵ Л.Ель­мслев пи­сал: «Нет надобности го­ворить о тех выводах, которые выте­кают из применения струк­турного метода в линг­вис­тике. Доста­точ­но указать, что лишь благодаря структур­но­му методу линг­вис­тика, окон­ча­тель­­но отказавшись от субъек­ти­визма и неточ­но­сти, от ин­туитив­ных и глубоко личных за­ключений (в плену ко­торых она на­хо­дилась до самого по­след­него времени), стано­вит­ся способ­ной прев­ра­титься, наконец, в под­линную науку … как линг­вис­тика станет структуральной, она превратится в объективную науку.»⁶

Л.Ельмслев предъявлял к описанию языка три требова­ния: оно должно быть свободным от противоречий, исчер­пы­ваю­щим и предельно простым. При этом требование непроти­во­ре­чивости предшествует требованию исчерпы­вающего опи­са­ния. А последнее предшествует требованию простаты.⁷

Далее он приводит три фактора, которые должны прини­маться как теоретическая предпосылка любого описания. Это, преж­де всего, интердепенденция, т.е. взаимозависимость, ког­да одно предполагает наличие другого. Например, в категории падежа любой падеж предполагает наличие другого. Затем идет детерминация, когда один член предполагает наличие другого. но не наоборот. Например, по требованию подчиняющего сло­ва подчиненное принимает все признаки первого, но не нао­бо­рот. И, наконец, констелляция имеет место, когда оба члена яв­ляются совместимыми, но ни один из членов не предполагает су­ществование другого. Каждый из этих факторов проявляет се­бя по-разному в зависимости от того, выступают ли они в сис­теме или в процессе. Например, взаимозависимость в процес­се – это солидарность, но между членами в системе ком­п­ли­­ментарность (гласные – согласные), детерминация в про­цес­­се это селекция (в, из, на и т.д.), но в системе спецификация. Да­­лее констелляция в процессе - комбинация, а в системе – авто­но­мия.

Затем Л.Ельмслев различает план выражения и план со­держания. Материальную субстанцию обоих планов он про­ти­вопоставляет их формам. При этом он считает формы линг­вис­тически существенными, в то время как субстанции выводятся за рамки собственной лингвистики. Схематически это можно проиллюстрировать так:

Материальная сторона есть отражение объективной дейст­вительности. В отличие о этого материальная сторона имеет фонетический характер. Л.Ельмслев отмечает, что язык – чис­тейшая структура отношений, это есть форма или схема не­зависимо от практической реализации.

После этих теоретических и технических внедрений Л.Ельмслев приступает к методам анализа. Он вводит термины ком­мутация и субституция, под первым он понимает кор­ре­ляцию в плане выражения, когда она имеет реляцию к корре­ля­ции в плане содержания. Под корреляцией он пони­мает отношения «или-или», а под реляцией отношения «и-и». Функ­тивы, которые включаются в эти функции, называют соответ­ст­вен­но коррелятами и релятами. Систему он определяет как коррелятивную иерархию, а процесс - как релятивную иерар­хию. Возьмем примеры из азерб.языка: /beş/ и /mal/, где /b/ и /m/ входят в лингвистический процесс, с дугой стороны, они об­разуют парадигму, входящую в лингвистическую сис­те­му. В /beş/ представлена конъюнкция или сосущество­вание, меж­­ду /b/, /e/ и /ş/ или же между /m/, /a/ и /l/, но между /b/ и /m/ су­ществует дизъюнкция или выбор, с точки зрения процесса /b/ -часть, а с точки зрения системы - он член.

Второй не менее важный инструмент, предлагаемый глос­се­матиками для анализа языка, является субституция, под ко­то­рой понимается отсутствие мутации между членами парадиг­мы. Инварианты представляют собою корреляты с взаимной коммутацией, а варианты-корреляты с взаимной субституцией (стр.331).

Дальнейшее развитие американской лингвистики связано с именем З.Харриса и Н.Хомского. Согласно первому, основная за­­дача дескриптивизма сводится к выявлению дистрибутивных от­­ношений между единицами языка и их аранжировки. Дист­ри­бу­­ция языковых единиц и их окружения позволяют выявить сег­­ментации и идентификации языковых единиц- фонем и мор­фем.

Н.Хомский же отошел от таксономического принципа ана­лиза языка и развивал свою трансформационно-генератив­ную лингвистику. В частности, он определяет язык как сеть син­­таксических конструкций, т.е.как неисчисляемое множество пред­­ложений, состоящих из конечного числа элементов язы­ка⁹.

Характерным для дескриптивистов является то, что они осу­ществляют членение языка чисто формально, где основ­ны­ми единицами выступают фонемы и морфемы. Ч. Хокетт под­вер­гал сегментации речевой поток и в результате получил сле­дую­щую схему:

микросегмент clauses (часть предложения)

слог phrases (высказывание)

фонема words (слова)

дифференциальный morphemes (морфемы)

признак

Американские лингвисты, в частности, один из крупней­ших дескриптивистов Г.Глисон, стремятся к тому, чтобы свя­зать уровни языка. Э. Бенвенист же заявлял на 1Х Междуна­род­ном съезде лингвистов, что уровни он понимает как нечто, полученное в результате анализа языка. Для него форма и зна­че­ние определяются друг через друга. Все единицы обладают оп­ре­деленной дистрибуцией и функцией на вышестоящем уров­не. При анализе формы мы должны идти сверху вниз, а с точ­ки зрения функции-снизу доверху.

Значение – это соотнесенность языковых элементов с миром объектов.

Кроме того, они выделяют на уровне интонации единицы, на­по­добие фонемам. Так, например, Г.Глисон вслед за Л. Блум­фильдом считает, что в английском языке есть 46 фонем, из них 35 сегментных единиц (24 согласных- /(/p, b, d, t, k, g, c, j, f, v, , , s, z, , , m, n, ng, l, r, w, y, h/) / и 9 гласных-/i, e, eә, ə, ı, a, u, o, 6/), один переход (/+/), 4 ударения (/` ~` ‘/), 4 тона (/1 2 3 4 / ) и 3 завер­ши­теля предложения (/ /)¹⁰.

Форму языкового элемента можно определить как спо­соб­ность этого элемента разлагаться на конститутивные эле­мен­ты. А значение является составной частью высшего уровня Знак же - минимальная единица предложения, которую мож­но опо­знать как идентичную в другом окружении или за­ме­нить другой единицей в идентичном окружении. В азербай­джанском предложении /baş + ʧ çıxandan sonra rajon baş+sız galıb// (После ух­ода главы район остался без головы) слово /baş/ иденти­фи­цируется как таковое, несмотря на то, что оно выступает в раз­ном окружении. С другой стороны, морфемы /-ʧxı/ и /-sız/ тоже опознаются, хотя они выступают в идентич­ном окружении.

Слово обычно определяют как любую значимую самос­тоятель­ную единицу, основная функция которой является но­ми­нация. Однако эта дефиниция не удовлетворяет, поскольку слу­жебные слова остаются здесь вне определения. Его назы­вают иногда как наименьшую смысловую единицу, свободно вос­производимую для построения высказывания.

Он выделяет 4 этапа языковой жизни: языковая способ­ность общества; язык культурного сокровища общества; язык каж­дого индивидуума и формы применения языковых средств. Однако, начиная с 40-х годов прошлого века, он изу­чает язык с точ­ки зрения родного языка, рассматривая его как «сила ду­хов­ного образа». Исходя из тезисов своего учителя В.фон Гум­больдта о том, что «язык – это постоянно дейст­вую­щая сила», что «он отражает определенное мировозз­ре­ние», что «он обла­дает внутренней формой», Л.Вайсгербер рассмат­ри­­вает язык как силу, формирующую душу. Тем самым он ста­ра­ется отме­жо­вываться от пихологизма и социологизма в язы­ко­з­нании, вза­мен этого он рассматривает его как нечто фено­ме­но­ло­ги­ческое. Добавляя к звуковой и формальной грамматике еще и смыс­ловую и языковую деятельность, он создает трех­мер­ную науку. Языковое мировоззрение с его внутренней фор­мой соз­дают для него языковой мир. Отсюда его понимание языка как посреднический мир (Zwischenwelt), т.е. как мир род­ного языка (muttersprachliches Weltbild). Предметы материаль­ной действи­тель­ности вступают в наше сознание через пос­ред­ни­ческий мир. И этот моральный посреднический мир состоит из род­но­го языка. Человек сам осуществляет процесс познания. Род­ной язык в посредническом мире стоит выше голов инди­ви­д­ов, это место для воззрений, ценностей и подходов, которые прояв­ляют себя в языковых коллективах в расчлененной фор­ме. Прев­ращение языкового содержания в посреднический мир свя­зан с внутренней формой и языковым коллективом. Язык считает Л.Вайсгербер силой, наблюдаемой в деятельности. А это предусматривает исследование языкового содержания хотя бы имплицитно. Неоромантизм предлагает изучить язык изнут­ри. Члены языкового коллектива зависят от языка, стоящего над отдельными индивидами как реальность. Таким образом, родной язык получат настоящее существование, он видится как луч первичных сил, выступает как сила, которая формирует лич­ность, создает культуру и историю. Так выполняет родной язык свою первичную функцию, открывая путь для языкового кол­лектива, чтобы стал моральным достоянием своего мира.

Между родным языком и языковым коллективом Л.Вайс­гер­бер предусматривает тесную связь. Опираясь на это, он изо­б­ретает два общечеловеческого закона языка: согласно язы­ко­во­му коллективному закону человечество делится на языко­вые кол­­лективы беспрерывно и под влиянием естественных за­ко­номерностей; закон родного языка же показывает, что человек по­степенно формируется этим родным языком под влиянием своего родного языка, тем самым он присоединяется к коллек­тив­ному мышлению и миру своей деятельности. Выраженные в язы­ке содержания заменяют традиционные понятия значения (лек­си­ческого) и функции (грамматической), потому что зна­чения слов и функции их форм не ясны. Кроме того, их грам­ма­тический разбор выводит значение и функцию за пределы язы­ка, связывает сознание с внешним миром. Л.Вайсгербер рас­смат­ривает их как «промежуточный духовный мир», который ох­ва­тывает структуру и состав языкового содержания. Напри­мер, слово / əmi/ (дядя) может быть описан так:

Через родной язык люди духовно кристаллизируются, при­обретают навыки обращения в действительности. В соот­вет­ст­вии с этим он выделяет звуковые (lautbezogen), содер­жа­тельные (inhaltbezogen) и предметные (sachbezogen) направле­ния. Слова в алфавитном порядке связываются с звучанием, их группировка по предметам с внешним миром. В подтверж­де­ние этого он добавляет, что у немцев в предложении /Sie treten mir nicht auf die Füsse// (Вы не наступайте мне на ноги) раз­нообразие обусловлено не различием /Bein, Zehen/ (нога, пя­т­ка и), а вытекает из различия духовного промежуточного ми­ра.

Л.Вайсгербер считает, что грамматика должна занимать важ­ное место в школе. Тезис Л.Вайсгербера о том, что язык обес­печивает словесное выражение окружающего мира, поэ­тому влияние языка на нашу жизнь чувствуется на каждом ша­гу, подтверждает роль языка в жизни общества.

Лингвистическая концепция Л.Вайсгербера перекликает­ся с гипотезой относительности, которая известна в языко­зна­нии как гипотеза Сепира и Уорфа (1897-1941). Язык и культура бе­рутся как сос­тавная часть одной науки-антропологии. Она изучает формы прояв­ления культурных ценностей, которые возможны только в языке и через язык. Окружающий нас мир отражен в каждом язы­ке по-своему. Мы познаем мир через наш язык, поэтому и он выступает как промежуточное средство меж­ду человеком и ми­ром. Л.Вайсгербер остался верным уче­нию В.фон Гумбольдта о том, что «структура есть самой общей и выра­жен­ной особен­но­стью». Здесь на передний план выс­ту­пает этно­лингвистический при­знак. Эти взгляды Л.Вайсгербер разви­вает в 50-ые годы ХХ века. Он относит язык к общест­венным явлениям, считает его общест­вен­ной формой познания мира. Он находится между человеком и его миром Язык отра­жает ценности и традиции, поэтому он есть культурное явле­ние.

В вышедшей в 1945 году книге «Очерк грамматики совре­мен­ного русского литературного языка» ее авторы дали свое толкование фонемы. Отметим, что тот метод работы, которым поль­зовались москвичи, давным-давно был известен в языко­знании. Его впервые применял И.А.Бодуэн де Куртенэ в 70-ые го­ды прошлого века. Сравнивая немецкие пары слов /mυtəR/ “Mutter” (мать) и /mytəR/ “Mütter” (матери), он показал, что два грам­матических значения различаются между собой разницей в их звуковой оболочке. Отсюда четко видно, что И.А.Бодуэн де Кур­тенэ исходил из смыслоразличительной функции, доказы­вая ее противопоставлением квазиомонимов. Этот метод и спо­соб анализа, к тому же как принцип выделения фонем из рече­во­го потока были взяты на вооружение как пражцами, так и моск­вичами и американцами. В той же книге авторы рас­смат­ри­вают варианты и вариации. Именно в этом разделе изла­гается суть вопроса, отличающегося от позиции щербовской школы. Де­ло в том, что москвичи истолковывают гласный «ы» как ва­риа­цию фонем /и/, а согласные /к’, г’, х’/ - вариациями соответ­ствую­щих заднеязыч­ных согласных /к, г, х/. Вариации отли­ча­ют­ся по качеству от основного вида (например «ы» отли­чает­ся от фонемы /и/, но противопоствляется остальным глас­ным, как и основной вид фонемы /и/. Ср.: /мыл : м’ил/ и /мал : м’ал/, /мол : м’ол/, /м’эл/. Вариацию москвичи называют позиционно обусловленным звуковым синонимом основного вида фонемы. Варианты – это позиционно обусловлен­ные модифика­ции фонемы, но они не различаются с какой-ли­бо другой фоне­мой (или фонемами), совпадая с ней (или с ни­ми) в своем ка­че­стве. Варианты выступают в роли заменителя двух и более фо­нем, являясь как бы звуковым омонимом. Они либо отличны от ос­новного вида, либо совпадают с основным видом дру­гой фо­немы или реали­зуются в третьем звучании. В каче­стве примера при­водится оглушение звонких согласных в конце слов или реализацию «о» и «а» в первом предударном слоге после твер­дых соглас­ных в варианте /а/. Ср.: /лугъ/ :/лукъ/, но /лук/ для «луг» и «лук» или /вол/ и /вал/, но «валы» для /волы/ и /валы/. Сразу видно, что выделение фонемы ба­зируется на мини­мальных парах, с другой стороны, фоне­матич­ность каж­дого звука ставится в за­ви­симость от тождества мор­фемы. Следую­щим понятием являет­ся соотносительность фо­нем или фонем­но­го ряда.

Сюда они относят звонкие и глухие согласные пары, из коих первые нейтрализуются в конце морфем и лексем. Например, /нога/-/ноги/-/нок/ и т.д.

Московская фонологическая школа исходит из смысло­раз­личительной функции. Именно поэтому они считают, что различительные, релевантные, дистинктивные признаки спо­соб­ны отличать одну фонему от другой, в то время как нераз­ли­чительный (интегральный) признак наполняет состав фо­не­мы, но не различает смысл слова. В качестве примера при­во­дится признак взрывности у русской фонемы /г/. Поскольку нет щелевого и носового согласного того же места об­разования в русском языке, то русские понимают /гóрәт/ и /орат/ как то же слово /город/, хотя /г/ и / / такие же разные зву­ки как /д/ и /з/¹¹. Москвичи внедряют понятие позиции, ко­то­­рая в общем может быть определена как произносительные условия для звука. При­чем они выделяют сильные (благо­прият­ные) и слабые (неблагоприятные) позиции. Для гласных силь­ной является по­зи­ция под ударе­нием, а для согласных- по­з­иция перед глас­ны­­ми. В азербайджанском слове /bal`a/ со­глас­ный /l/ и второй глас­ный /`a/ реализованы в сильной позиции, в то время как со­гласный /b/ и неударный гласный в первом сло­ге /a/ реали­зованы в слабой позиции. Фонематичность звука по этой школе доказывается именно в сильной позиции.

Однако А.А.Реформатский идет дальше и различает еще пер­цептивно и сигнификативно сильные и слабые позиции. Фо­нема в своем основном виде выступает в перцептивно сильной позиции независимо от сигнификативной позиции. Это – от­дель­но произнесенные звуки или однофонемные слова. Напри­мер, /и, у, в/ в русском языке. Слабая же позиция в перцеп­тив­ном отношении та, в ко­торой фонема выступает в виде оттенка или вариации. Вариации фонем имеют ограниченную дис­три­бу­цию. Напри­мер, /_ı_/ и /_ə_/ являются вариациями основных видов соот­ветст­вующих русских фонем /i/ и /a/. Они в начале слов ни­ког­да не встречаются. В перцептивно слабой позиции фо­нема ме­­няет свое звучание. Мы это видели на примерах, при­веден­ных выше.

Что касается сигнификативной функции, то и здесь раз­личают как сильную, так и слабую позиции. Сильной счи­тает­ся позиция, когда фонемы сохраняют противопоставление, и, раз­личаясь, различают значимые единицы языка. А слабая по­зи­ция та, в которой звуки перестают различаться и различать зна­чимые единицы языка. В качестве примера приводятся глу­хие и звонкие согласные на конце слов, где они совпадают в глу­хих ва­риантах. Это положение совпадет с нейтрализацией Н.С.Тру­бец­кого. Например, слова «луг» и «лук» звучат оди­наково =/лук/, но перед звонкими согласными они совпа­дают в звон­ком согласном : «лук бы» и «луг бы»= /лугбы/ или могут реали­зо­ваться в третьем звуке, не совпадающем ни с каким из них. Ср. под ударением /а/ и /о/ различаются, но в безударном сло­ге они употребляются в виде /__/ (первая степень редук­ции), а во втором предударном слоге как /_ə_/ (вторая степень ре­дук­ции).: /сам/ и /сом/, но /сма пймалə сма/ или /тəквой/, где сов­па­дают «таковой» и «токовой», так как есть слова «так» и «ток»¹².

Таким образом, мы видим, что фонемный состав мор­фемы предопределят все фонемные изменения в составе этих мор­фем. Далее, москвичи не учитывают реальное звучание. Они решают вопрос о статусе фонем исходя из смысло­раз­ли­чения, что теснейшим образом связано с позицией; разли­чают­ся два типа позиции: перцептивные и сигнификативные, каж­дая из которых членится на две: перцептивно сильная и слабая позиции и сигнификативно сильная и слабая позиции.

5.8. Щербовская школа об аллофонах и членении речевого потока. Она основывается на исходных положениях основоположника этой школы И.А. Бодуэна де Куртенэ, кото­рый уже в магистерской диссертации в 1870 году высказался о звуках речи, подчеркивая, что физическая природа звуков не сов­падает с их значением в чутье народа. Его ученик Л.В.Щер­ба творчески подходил к идеям своего учителя и заложил основу новой теории о фонеме и ее оттенках. Известно, что са­мо понятие фонемы возникло в результате того, что ученые чет­ко осознавали акт несовпадения звука с его акустическим или физиологическим коррелятом. Но многие считают, что звук, соотносимый с фонемой, дан непосредственно объек­тив­но и потому вычленяется благодаря акустическим характерис­ти­кам. Говоря об этом, Э.Сиверс (1850-1932) категорически от­вер­гал мысль о якобы существующем отдельном звуке. Не­по­сред­­ст­вен­­­но наблюдаемым объектом он считал только предло­же­ние. Для щербовской школы с самого начала имела ог­ром­ное зна­чение сама процедура членения потока речи, при­чем не ме­тоды этого членения, а факторы внутренней связи. Мы уже вы­ше говорили о принципах членении, разработанных И.А.Бо­дуэном де Куртенэ. О двояком членении говорил также А.Мар­­­тине. Л.В.Щерба же считал фонетическое членение произ­­­­­вод­ным от смыслового. Фонетическое членение, если та­ко­­­­вое существует, то это происходит благодаря тому, что «эле­мен­­­ты смысловых представлений оказываются зачастую ассо­цииро­ванными с элементами звуковых представлений»¹³.

Возьмем пример из азербайджанского языка. Слово /ata/ (отец) обозначает мужскую часть родителей в единственном чис­ле и именительном падеже. В форме /atam/ (мой отец) мы вы­ражаем отношение притяжательности. Между /ata/ и /-m/ про­ходит морфологическая граница. Звуковой сегмент /-m/ вы­ражает грамматическое значение притяжательности и связь его с соответствующим значением делает его ав­то­­номной звуковой единицей – фонемой азербайджанского язы­­ка, тем самым мы вычленяем его из звукового континуума. Отсюда следует, что звуковая последовательность /am/ никогда не может быть одно­фо­немной единицей, так как между ними про­ходит морфоло­ги­ческая граница. Такой анализ не значит, что сочетание со­гласного /-m/ с гласным /-a/ подчиняется данному прин­ци­пу. Од­нако при первом же знакомстве обнаруживается, что /ma/ не мо­жет быть интерпретировано как звуковое представ­ле­ние од­ной фонемы, так как это сочетание в слове /ata-m-a/ мор­фо­логи­че­ской границей делится на две морфемы: /-m/ -это окон­чание притяжательности, а /-a/ -окончание дательного па­дежа.

Следовательно, в слове /dam/ (чердак) /a/ и /m/ делятся, не­смотря на то, что сочетание находится в пределах одной мор­фемы. Это вытекает из системности языка, согласно которой эле­менты находятся в определенной связи между собой. Прин­цип повторяемости есть один из фундаментальных свойств сис­темы. Одинаковые явления, повторяющиеся в разных час­тях системы, должны трактоваться одинаково. В приведенных примерах /am/ обладает одинаковыми фонетическими характе­рис­­тиками, Поэтому не обязательно искать морфологическую гра­ницу, когда мы расчленяем звуковую оболочку на состав­ные элементы, основываясь на фонетических характеристиках. В языке важны не акустическое сходство, а различие и сход­ство, которые помогают носителям языка идентифицировать ин­формацию. Итак, приведенный выше отрезок никак не мо­жет быть рассмотрен как субстанция одной фонемы, так как меж­­ду ними где-то в системе один раз проходит морфоло­ги­че­ская граница и тем самым они становятся автономными. Ес­ли возникшая на стыке морфем звуковая последовательность вос­п­ринимается носителями языка как фонетически однородная, то она может члениться и тогда, когда выступает не на стыке морфем. Вычленение фонемы из потока ре­чи следует тому же принципу, когда морфема совпадает с од­но­фонемными сло­вами. Например, /о/ (он) в азербайджанском, /ai/ «İ» (я) в анг­­лий­ском и (яйцо) в немецком языках, /i, u, v, к/ в рус­ском языке и т.д.

Отдельный звук может быть связанным также в образо­ва­нии новых грамматических форм, когда чередование фонем слу­жит выражению грамматических значений. Например, /getmək/ (идти), /gedir/ (идет), /prən- pra:xən/ (говорить - го­во­­­рил) или /fa:təR-fe:təR/ (отец - отцы) или в русском языке /n`os-n`esu/ (нес-несу) и т.д. В этих примерах чередование вы­пол­няет роль различения двух грамматических форм. А пред­шест­­­вую­щий гласному и следующий за ним согласные выде­ляют­ся бла­го­даря принципу остаточной выделимости.

После такой сегментации следует приступить к анализу по идентификации фонем, т.е. теперь необходимо ответить на воп­рос, на каком основании разные в акустическом отношении зву­ковые экземпляры можно отнести к одной фонеме и когда сле­дует эти звуки отнести к разным фонемам. Как при сег­мен­тации, так и здесь тоже надо исходить из лингвистических кри­те­риев, иначе парадигматическая идентификация не может быть удовлетворительной. Связь аллофонов одной фонемы решается так­же операцией с морфемой. Морфема должна быть всегда рав­ной самой себе как в плане выражения, так и в плане содер­жа­ния. Одна и та же морфема будет иметь, очевидно, один и тот же фонемный состав. Когда морфемы соединяются, то в их фонемном составе происходят определенные изме­не­ния. Эти модификации приводят к сочетаниям, которые под­вер­гаются коартикуляции, последняя фонема первой морфемы и первая фонема последней морфемы заменяются другими фо­не­мами, т.е. происходит обязательное и закономерное чере­до­вание. Возь­мем азербайджанские слова /gol/ (рука) и /golu/ (ру­ку). При вни­мательном рассмотрении этих слов обнару­жи­вается, что в пер­вом слове конечный согласный несколько ог­лу­­шается. Так что это слово можно было бы протранскри­би­ро­вать так: /goļ/, а в /gol°u/ тот же согласный произносится с выпячиванием губ. Это происходит под влиянием следующего гласного. Или мо­жем взять /gaṛ/ (снег) и /gara/ (снегу). Их произ­ношение показы­вает, что в первом случае согласный /ŗ/ силь­но оглушается, но во втором случае об оглушении речи не мо­жет быть, потому что условия реализации их изменились. Поэто­му оглушенный /_l._/ и лабиализованный /_l_/ в азер­бай­джан­ском языке сле­дует рассмотреть как аллофоны одной фо­не­мы, так как они свя­заны с одной морфемой. Аллофоны одной фонемы в данном язы­ке никогда не противопоставлены, так как они находятся в от­ношении дополнительной дистрибуции. Другими словами, они в данной позиции исключают друг друга.

Аллофоны разъединяются акустико-артикуляторными ха­­рак­теристиками, а объединяются тем, что они выступают в сос­­таве одной и той же морфемы, т.е. единством смысловой еди­ницы, в составе которой они употребляются. Аллофон вне конк­ретной позиции не существует. Характеристика аллофона оп­ределяется не местом в морфеме, а фонетической позицией. Фо­нетическая обусловленность связывает варианты фонем и она переходит и на те случаи, когда эти условия совпадают с те­ми, которые встречаются в пределах одной морфемы. Для это­го необходимо, чтобы аллофоны одой фонемы имели сход­ные акустико-артикуляторные характеристики, т.е. совпа­дали по этим характеристикам и чтобы они воспринимались носи­те­ля­ми языка как одинаковые.

Щербовская школа, так же как и другие школы, исходит при отождествлении вариантов одной фонемы из принципа дополнительной дистрибуции. Однако именно школа Щербы в отличие от других школ настаивает на том, что смысловая связь между звуками является решающей для объединения их раз­новидностей в одну фонему, т.е. когда они чередуется в пре­делах одной морфемы. Тогда как другие фонологи исходят из акустического сходства звуков, т.е. они считают их сходство вполне достаточным для идентификации вариантов одной фонемы, забывая, одни акустико-артикуляторные сходства и различия сами по себе не решают фонемный статус звуков.

Согласно щербовской школе, фонологическая система функ­ционирует не отдельно от говорящих на данном языке, не са­ма по себе, а в целях общения людей. Поэтому школа Щербы ставит в центр своих исследований человека, для исследования языка необхо­ди­мо обращаться к человеку. Таким образом, можно увидеть, что язык действует не только благодаря своей системности, не толь­ко так, как он отражается в психике гово­ря­щих, но и бла­го­да­ря объективным свойствам самой системы. Восприятие дос­ти­гается системой языка. Человек узнает час­то­ту услышанного звука без сопоставления его со звуком другой час­тоты. Мы, азер­байджанцы, легко узнаем /r/ и /l/ как раз­ные зву­ковые еди­ни­цы, в то время для корейца это недо­пус­тимо. Только в слу­чае сравнения он может их различать. Это проис­ходит пото­му, что они в азербайджанском языке пред­став­ляют разные фо­не­мы, а в корейском - аллофоны одной фо­не­мы.

Теория об автономности звуковой стороны языка, разра­ба­тываемая школой Щербы, заключается в том, что фонема вы­деляется из речевого континуума благодаря ее связи со смыс­ловой единицей-морфемой, потому и она существует как осо­бая единица. Гласный /о/ существует как отдельное сло­во, например, местоимение /о/ «он», а гласный /а/ - как морфема в слове /at+a/ «лошади», выражающая зна­чение дательного паде­жа в единственном числе. Они сущест­вуют также как простые зву­ковые единицы, принимающие учас­тие в формировании зву­кового облика сотен слов, в том чис­ле и слов /on/ (десять) и /gan/ (кровь). В то время как фоне­ма /h/ выступает только в последней функции, т. е в конститу­тив­ной функции.

Автономность отдельной фонемы предполагает автоном­ность всей системы. Именно благодаря автономности мы обра­зуем из неограниченного числа фонем множество слов, создаем пись­менность, выражающей фонетический облик слова, обу­чаем детей грамоте, когда они записывают отдельные звуки в виде графем, малограмотные пишут, исходя из звучания.

В отличие от многих фонологических школ щербовская школа не признает нейтрализацию как неразличение фонем. В словах «рог» и «рок» простой носитель затрудняется различать, о каком слове здесь идет речь, так как /rok/ служит выражению облика обоих слов. Однако здесь мы можем говорить о нейтрализации не фонем, а слов. Поэтому неразличение отно­сится к незначимым единицам, а не к фонемам. Когда говорят, что омофония, т. е. одинаковое звучание и разные значения, то мы, прежде всего, имеем дело с двусторонней единицей. На­пример, /ba/ имеет два значение: /сад/ и /веревка/. Следова­тель­но, омофония имеет место не на уровне фонем, а на уровне от­дельных лексем. По всеобщему приз­нанию, фонема не имеет самостоятельного значения. Правда, некоторые школы склон­ны считать дистинктивную функцию ее содержанием. Это глав­ным образом ничего не доказывает, потому что все фо­не­мы имеют одно содержание, а именно различать единицы вы­шес­тоя­щих уровней. Различаются же фонемы только своим акустико-артикуляторным коррелятом. Если бы гласные /i/ и /о/ были представлены одним и тем же звуком, т.е. если бы они бы­ли омонимичными, тогда они бы не различались как две ра­з­ные фонемы. Поэтому омонимия к фонемам не приложима.

Каждая фонема представлена в каждой данной позиции оп­ре­деленным аллофоном, который имеет стабильные акусти­ко-артикуляторные характеристики. Путь от одного аллофона к фонеме прямой, а не через другие аллофоны. Вот вкратце суть щербовской школы о теории фонемы¹⁴.

Школа Щербы интенсивно разрабатывает вопросы чле­не­ния речевого потока и в связи с этим и вопросы о нулевой мор­феме и интонации. При этом нулевая морфема трактуется двояко. И.А.Бодуэн де Куртенэ полагал, что отсутствие мор­фе­мы является показателем какой-то грамматической категории. Теперь рассмотрим случаи присутствия и отсутствия морфемы на конкретных примерах. В азербай­джанских словах /ka/ (лишь бы) и /da/ (камень) отсутствие нулевой морфемы не мо­жет быть истолковано одинаково. В первом случае отсутствие ни о чем не говорит, а во втором случае оно указывает на име­нительный падеж единственного числа. Ср.:

/daın/ (камня)

/daa/ (камню)

/daı/ (камень)

/dada/ (в камне)

/dadan/ (из камня)

/dalar/ (камни)
Здесь налицо нуль-морфема в именительном падеже един­ственного числа и функционально она ни чем не отли­чает­ся от других падежных окончаний и показателя множествен­но­го числа. Как видно, нулевая морфема выявляется из пара­диг­мы данного сло­ва. А у Ф. де Соссюра она истолковывается ис­хо­дя из системы. Если в одной части системы есть какой-то приз­нак, но этого же признака нет в другой части системы, зна­чит, мы имеем дело с нулевой морфемой. С такой постановкой нель­зя согласиться по той простой причине, что языковой мате­риал, как мы видели выше, доказывает обратное. В словоформе /daʃ/ действительно присутствует нулевая морфема. Но в слове /kaʃ/ нет парадиг­мы падежа и числа, поэтому здесь нуль ничего не означает, оно не допускает никакого сочетания и не из­ме­няет­­ся. Соссю­ров­ское толкование нулевой морфемы бази­рует­ся на симметрии сис­темы, будь-то система всегда симмет­рич­на. Факты дока­зы­вают асимметрию. Поэтому о нулевой мор­фе­ме можно гово­рить в том случае, когда в нее вкладывается реаль­ное содер­жа­ние. Таким образом, можно сказать, что слу­жеб­ные слова не имеют нулевых морфем.

Теперь рассмотрим вопрос о синтагматическом членении и интонации, практически осуществляющей это членение. Ин­то­нация рассматривается этой школой как сложное языковое яв­ление суперсегментного характера. Она выполняет две функ­ции: внешнефразовую и внутрифразовую. Первая направлена на просодическое формирование предложения, а вторая – на чле­нение его на синтагмы. В предложении /Universitetimizin gabagcıl tələbələri/ gonagları garşılamag üçün/ təjjarə limanın’a/ get­dilər// (Передовые студенты нашего универ­ситета выехали в аэропорт для встречи гостей) внешнефразовая функция интона­ции выражена в терминальности, которая характеризует­ся понижением тона, ослаблением интенсивности и замедле­нием темпа к концу предложения. Фразовое ударение в нейт­раль­но произнесенном предложении падает на синтагму, стоя­щему перед сказуемом, т.е. на синтагму /təjjarə limanına/. А внутриф­ра­­зовая функция интонации состоит в расчленении пред­ложе­ния на синтагмы: начальная синтагма /Universi­teti­mizin gabagcıl tələbələri/, серединные синтагмы /gonagları garşılamag üʧün/ и /təjjarə limanına/ и, наконец, на конечную синтагму /get­dilər/. Синтагмы отеляются друг от друга паузой, назыв­аемой син­таг­матической ( | ). Синтагма понимается как фо­не­тическое це­лое, построенное по грамматическим правилам дан­ного языка и вы­ражает в семантическом отношении кусочек объек­тивной дей­ствительности и возникает в речи. Практи­че­ски два первых эта­па в анализе предложения состоит из опре­де­ления интона­цион­ного контура и членение его на синтагмы.

+ Приведенный пример относится к германским языкам, где слово «дядя» обозначает как брата отца, так и брата матери.

1. Какие лингвистические школы известны на сегодняш­ний день?

2. Какие лингвисты стояли у истоков современного язы­кознания?

3. В чем основные особенности пражской школы?

4. Можете ли изложить суть теории членения языка в трак­­товке И.А.Бодуэна де Куртенэ?

5. В чем вклад Ф.де Соссюра в современное языкознание?

6. Сможете ли вкратце изложить дихотомию Ф.де Сос­сю­ра?

7. С какими положениями учения Ф.де Соссюра трудно согласиться?

8. В чем суть американского дескриптивизма?

9. Каковы теоретические положения теории датского структурализма?

10. В чем различие между ленинградской (Санкт-Петер­бург­ской- СПФШ) и московской (МФШ) школами?

11. Каковы современные тенденции в развитии теории языка (Л.В. Щерба, Э. Косериу, Н. Хомский)?