Очерки истории Грузии. Том 1
ГЛАВА XI КОЛХИДА В VI—IV вв. до н. э
жүктеу/скачать 2.57 Mb.
|
| ГЛАВА XI
КОЛХИДА В VI—IV вв. до н. э. В письменных источниках мы, к сожалению, находим исключительно мало материала по истории этого значительного политического образования—Колхиды, современника Персидской державы Ахеменидов. Однако скудность данных письменных источников частично компенсируется наличием ценного археологического материала из Западной Грузии этого периода, позволяющего судить о многих вопросах социально-экономической жизни населения интересующей нас области. В Колхидской низменности, в границах которой в основном существовало данное политическое образование, ведущей отраслью хозяйства, как и прежде, было земледелие. Основные земледельческие орудия, так же как и боевое оружие, в Колхиде этого времени изготовлялись из железа, что сильно повысило производительность труда и способствовало развитию хозяйственной жизни. В земледелии в это время, по всей вероятности, пользовались железным плугом, что, несомненно, способствовало значительному прогрессу полеводства. Г. Ф. Гобеджишвили при археологических раскопках 1952 г. в Сванети обратил внимание на железный лемех, который был открыт местными жителями вместе с некоторыми предметами, имеющими параллель в материалах Брильского могильника (горная Рача) IV в. до н. э. Железный лемех примерно этой же эпохи был обнаружен М. М. Траншем в Абхазии. Несомненно, это обстоятельство подразумевает наличие железного плуга и в низменной, стоящей на более высокой ступени развития части древней Колхиды. За последние годы участились находки сельскохозяйственных орудий и в погребениях. Особенно примечательны открытия в целом ряде погребений VII—VI вв. до н. э. cc. Нигвзиани и Уреки железных мотыг (иногда несколько десятков в каждом погребении) и, что особенно важно, железных лемехов или лемехообразных орудий[1]. Исследователи также обращают внимание и на встречающиеся изображения быка, впряженного в ярмо, что кажется косвенным указанием на наличие в Западной Грузии пахотного орудия, для которого в качестве тягловой силы широко использовались быки (наблюдения Н. В. Хоштария). Часто в связи с этим вопросом указывают также на упоминание в сказании об аргонавтах стального плуга, применяемого в Колхиде. Хотя вовсе не обязательно, конечно, во всех деталях этого сказания усматривать отображение реальной обстановки в Колхиде, однако употребление пахотного орудия в Колхиде в античную эпоху бесспорно, хотя бы потому, что в это время в греко-римском мире, с которым население Колхиды посредством греческих колоний Восточного Причерноморья находилось в интенсивных сношениях, везде применялся в земледелии плуг, который хорошо известен и из соседнего с Колхидой Боспорского государства[2]. Но, как было сказано выше, есть все основания полагать, что пахотное орудие в Грузии, в частности в ее западной части, применялось намного раньше и должно было появиться на местной же почве. Свидетельство этого можно найти и в этнографическом материале, показывающем исключительное своеобразие и древность пахотных орудий во многих районах Грузии[3]. Кроме зерновых в Западной Грузии этой эпохи большую роль в сельском хозяйстве играли такие культуры, как лен и конопля. Еще более развивается садоводство и виноградарство. Свидетельство развития последнего можно усмотреть в распространении в Западной Грузии больших глиняных сосудов-пифосов для хранения вина и др. сельскохозяйственных продуктов[4]. Наряду с земледелием дальнейшее развитие получает и скотоводство. Как и прежде, оно остается ведущим в хозяйстве населения горных районов, хотя занимает почетное место и в среде жителей равнины. В горных районах большое значение имело разведение мелкого рогатого скота, в равнине же больше культивировалось разведение крупного рогатого скота, развивалось также и свиноводство. Несомненно, как в горных районах, так и в равнине было известно пчеловодство[5]. Археологические материалы из раскопок поселения и могильников (особенно богатых погребений в Вани) свидетельствуют о развитии профессиональных ремесел, в первую очередь гончарного, златокузнечества, обработки металла и т. д.[6] Важное место занимает и обработка льна, которой Колхида была известна во всем античном мире. Колхидский лен наряду с высококачественной египетской льняной тканью славился, в тогдашнем мире, Геродот (II, 105) указывает на то, что лен и изделия из него являлись объектом экспорта из Колхиды. Страбон при описании Колхиды говорит, что страна эта «производит также в изобилии лен, пеньку, воск и смолу. Производство льна приобрело даже известность; его вывозили в чужие земли» (XI, 2, 17). Другие, более конкретные сведения античных авторов подтверждают данные о развитии в исторической Колхиде обработки льна. Так, Ксенофонт говорит, что халибы, населявшие территорию Южной Колхиды, «носили льняные панцири, доходившие до нижней части живота, а вместо чешуек панциря они пользовались сучеными, туго переплетенными веревками» (Аnab., кн. IV, гл. VII, § 15). Об обработке льна в Колхиде имеются и археологические данные. Согласно указанию Н. В. Хоштариа, на территории Колхиды мы имеем остатки льна с начала I тыс. до н. э. К VII в. до н. э. относятся остатки льняной ткани из с. Уреки (Махарадзевский р-н). Отпечатки льна имеются также на небольших сосудах VIII—VI вв. до н. э. Остатки льна сохранились на одной «колхидке» из клада монет, открытого в Даблагоми (V—IV вв. до н. э.), на чашах IV в. до н. э. из женского погребения в Вани и т. д. Распространение тонкой ткани в Колхиде предполагает наличие здесь уже довольно сложного прядильного станка. Лен применялся не только для одежды, но и в рыболовстве для рыболовных сетей, а также, по-видимому, и для приготовления корабельных парусов. Свидетельства античных авторов позволяют предполагать развитие в Колхиде кораблестроения и мореходства. Колхида, по словам Страбона, «богата всем (нужным) для кораблестроения; лес она и сама производит в большом количестве и получает по рекам...» (XI, 2, 17). Тот же Страбон, говоря о включении Колхиды в состав Понтийского царства при Митридате VI, отмечает, что «отсюда (т. е. из Колхиды) шла царю главнейшая помощь для (организации) его морских сил» (XI, 2, 18). Можно вспомнить также многократно повторяющиеся в античных источниках сведения о колонизационной деятельности колхов. Все вышесказанное говорит о высоком развитии в Колхиде целого ряда ремесел (обработка металлов, в том числе ювелирное дело, керамическое производство, обработка льна, обработка дерева, кораблестроение и т. д.). Столь высокое развитие ремесла, углубление общественного разделения труда вызывало в свою очередь развитие торгового обмена. Этому в немалой степени способствовало также возникновение греческих колоний на восточном побережье Черного моря. Колонизация, как известно, играла большую роль в истории Древней Греции. Это явление было обусловлено, в первую очередь, конечно, факторами внутреннего развития древнегреческого общества. Однако учреждение колоний греками в том или ином месте вовсе не было случайным, и с этой точки зрения, и местные условия во многом определяли пути развития греческой колонизации. О наличии греческих городов-колоний на территории Колхиды свидетельствуют греко-римские источники, которые на восточном берегу Черного моря упоминают три эллинских поселения: Фасис (локализуемый в районе нынешнего портового города Поти), Гиенос (близ совр. Очамчире) и Диоскурия (которая, по мнению большинства исследователей, погружена на дно Сухумской бухты)[7]. Греческие колонии в Восточном Причерноморье возникли, очевидно, несколько позже, чем в Юго-Восточном. Обыкновенно считается, что самая значительная из древнегреческих колоний Восточного Причерноморья, Фасис (совр. Поти)[8], была основана в VI в. до н. э. выходцами из греческого города на западном побережье Малой Азии—Милета. Во всяком случае фактом является существование здесь уже в V в. греческого поселения. Об этом говорит находка круглой серебряной пиалы в Зубовском хуторе на Кубани с надписью: «Я принадлежу Аполлону-Предводителю, что в Фасисе» (Απόλλωνος Ήγεμόνος είμ τõμ Φάσι)[9]. По палеографическим (τομ вм. τουμ=τουεμ) и диалектическим (ионич. форма Φάσι) признакам ее относят к концу V или к началу IV в. до н. э. Из надписи выясняется, что этот предмет принадлежал существовавшему в Фасисе святилищу бога Аполлона. М. Ростовцев полагал, что эта чаша оказалась на Кубани в результате набега здешнего населения на Фасис и ограбления им святилища Аполлона-Предводителя в Фасисе[10]. Наряду с «эллинским городом» Фасисом уже у Скилака Кариандского, т. е. в сочинении IV в. до н. э., упоминаются Диоскурия (совр. Сухуми) и Гиен (у устья р. Мокви, около совр. Очамчире), город эллинский («Азия», 81). Следует отметить, что найденный в Сухуми мраморный барельеф[11], на основании анализа данного на нем изображения, датируется исследователями последней четвертью V в. до н. э.[12]. Несколько позднее упоминается также значительная греческая колония на месте совр. Бичвинты (Пицунда), называвшаяся Питиунтом. Может быть, она возникла позднее IV в. до н. э., так как упоминание о ней отсутствует у Скилака Кариандского. Ввиду чрезвычайной скудости данных письменных источников, почти полного отсутствия эпиграфических памятников и того, что еще не открыты наиболее известные греческие города Фасис и Диоскурия, все еще дискуссионными остаются многие проблемы истории греческой колонизации Колхиды, как, например, время и условия их возникновения, внутренняя социально-экономическая структура и политический статус, взаимоотношения с окружающим местным населением. В настоящее время исследователи все больше приходят к выводу о преобладающей торговой функции греческих поселений в Колхиде[13]. Греческие поселения сыграли весьма важную роль в развитии торгово-экономических связей греческого мира с Колхидой. Регулярное поступление греческих товаров (преимущественно высокосортных вин и оливкового масла, доставляемых в амфорах, художественной керамики и предметов роскоши) начинается уже, по крайней мере, с середины VI в. до н. э. На раннем этапе торговых сношений греков с Колхидой более активную роль играют восточно-греческие центры, но с последней четверти VI в. до н. э. начинается постепенное проникновение и аттического импорта. С начала V в. до н. э. замечается некоторое ослабление торговых связей, вызванных, по-видимому, греко-персидскими войнами, но уже с середины V в. до н. э. начинается новый подъем греческой торговли с Колхидой, в которой доминирующее положение занимают Афины и ее союзники (Хиос, Фасос)[14]. Интенсивными были торговые сношения и с Северным Причерноморьем, о чем свидетельствуют уже довольно многочисленные находки колхидской керамики VI—IV вв. до н. э. (пифосы, лутерии), а также серебрянных монет «колхидок» при раскопках городов Пантикапея, Нимфея, Мирмекия и др. В этой связи следует упомянуть также находку в Пантикапее глиняного светильника VI в. до н. э., на котором сохранились граффити с именем Κολχος, т. е. Колх. Этникон «Колх» упоминается в качестве собственного имени в боспорских надписях IV в. до н. э.[15]. Греки-колонисты находились в интенсивных сношениях с местным населением, которое снабжало их как товарами, предназначенными для экспорта, так и продуктами питания, необходимыми для жизни населения этих городов. От местной знати получали эти колонии также и рабов (захваченных в войне с соседями военнопленных), которые потом посылались в метрополию или же в другие греческие колонии. Рабы вообще являлись одним из основных пунктов экспорта из греческих колоний. Рабовладельческая Греция, так же как и сами колонии, чрезвычайно нуждалась в рабской силе. В античных источниках встречается упоминание рабов — колхов. Так, в списке некоего метека Кефисидора, который был составлен афинскими судебными исполнителями в 415—414 гг., упоминается раб колх (xóλχος), который оценивается в 153 драхмы[16]. Интересным является также надпись на т. н. берлинской чернофигурной обильно орнаментированной гидрии — глиняном сосуде, найденном в Аттике. Датируется она второй половиной VI в. до н. э. На ней имеется надпись: «сделал меня колх» (xóλχος μ’εποίησεν ). Имеется и другая надпись на найденной в Афинах амфоре: «Эвкситий сделал (меня), а колх расписал» (ΕύξίJε[o]V éπίησ [K]óλχος γε[graj]seν)[17] Б. Н. Граков считает колха, сделавшего вышеназванную гидрию, рабом колхского происхождения, жившим в Аттике; он же обращает внимание на одну надгробную надпись из Афин, упоминающую некую колхидянку (xóλχος) Εύφροούνη).[18] Посредством греческих колоний греки ввозили в Западную Грузию, в основном, предметы роскоши: драгоценную чернолаковую и другую посуду, вино, оливковое масло и т.д. Разные фрагменты чернолаковой посуды и амфор обнаружены в большом количестве как в прибрежных городах (Диоскурия, Гиен), так и в поселениях городского типа внутренней Колхиды (Вани, Даблагоми) и т. д. Потребителем этих импортных предметов роскоши была, в основном, аристократическая верхушка колхидского общества. Греческие колонии Восточного Причерноморья, так же как и другие греческие колонии и метрополия, являлись частью рабовладельческого мира. В них несомненно широко применялся рабский труд. Правда, в отношении восточнопричерноморских греческих городов у нас нет каких-либо конкретных сведений, но нам известно, как широко применялся рабский труд в соседних северопричерноморских греческих городах. Здесь, в т. н. Боспорском царстве часто вспыхивали и крупные восстания рабов. Можно думать, что много было рабов и в греческих прибрежных городах Колхиды. Они отправлялись отсюда, как было сказано выше, и за пределы Колхиды. Нам хорошо известно, какую значительную роль играли греческие колонии Северного Причерноморья в политической жизни окружающей их области. Эти города образовали политический союз, который в скором времени перерос в т. н. Боспорское царство со столицей в городе Пантикапее. В V— II вв. до н. э. там правила династия Спартокидов, которые до III в. до н. э. именовались архонтами Пантикапея и царями местных покоренных племен. Затем произошло слияние этих двух титулов. Этнически население Боспорского царства было смешанным: кроме греков в него входили скифы, сарматы, синды, меоты и т. д. Рабовладельческая знать Боспорского царства состояла не только из греков, но и из местной племенной аристократии, в культурном отношении сильно эллинизированной. Известно, что греческие колонии играли также большую роль в политической жизни Юго-Восточного Причерноморья, образовав и здесь политический союз во главе с Синопой. У нас нет никаких данных о том, что такую же роль сыграли в истории Восточного Причерноморья существовавшие здесь греческие города. Обстановка тут, в Колхидской низменности, несомненно, была иной, чем в Северном или даже Юго-Восточном Причерноморье. По уровню социально-экономического и культурного развития население Колхидской низменности стояло на довольно высокой ступени. В связи с этим здесь далеко зашел и процесс политической и этнической консолидации населения[19]. Существовавшее в этом регионе крупное местное политическое образование полностью покорить и включить в состав своего государства в качестве одной из его провинций не удалось даже могучим Ахеменидам. Поэтому естественно, что возникшие в это время в данной местности греческие города Восточного Причерноморья не могли играть значительной самостоятельной роли в политической жизни страны. Сами эти греческие колонии, видно, подпали под политическое влияние существовавшего здесь местного колхидского политического образования и являлись его крупными торговыми центрами. Но как таковые они, несомненно, сыграли большую роль в социально-экономической жизни древней Колхиды, способствуя развитию торговли и товарного производства, а также сопутствующих им социальных явлений (углубление имущественной дифференциации, разложение сельской общины и т. д.). Наряду с прибрежными греческими или греко-местными городами, в Колхиде, в ее внутренних районах, на базе развития профессионального ремесла и углубления общественного разделения труда на основе все увеличивающейся как внутренней, так и внешней торговли, возникли поселения городского типа — значительные торгово-ремесленные центры. В большинстве своем они, очевидно, были расположены по торговой магистрали р. Риони (Фасис). Свидетельство существования различия между поселениями сельского и городского типов Б. А. Куфтин видел хотя бы в факте неравномерного деления ремесленных изделий и ввозимых в Колхиду импортных товаров. Археологический материал, добытый в Вани (районный центр на среднем течении р. Риони)[20] и Даблагоми (Самтредский р-н), показал, что в этих местах[21], по-видимому, уже в раннеантичную эпоху существовали поселения городского типа. В них налицо концентрация продукции ремесла, наличие профессиональных ремесленников и ремесленных мастерских. Несомненно, еще более крупным городским центром была столица этого большого политического образования, находившаяся также по течению р. Риони. В античных источниках столица древней Колхиды именуется Айей. Обращает на себя внимание сообщение Скилака Кариандского, писателя IV в. до н. э., о том, что за гелонами, южнее от них, живут колхи и находятся города «Диоскурия и Гиен, город эллинский, и Гиен-река, Херобий-река, Хорс-река, Харий-река, Фасис-река, и Фасис, город эллинский, вверх по реке 180 стадий (т. е. нескольким больше тридцати км) плавания до большого варварского города, откуда была Медея, здесь Рио-река; затем Исис-река, Разбойничья река, Апсар-река» (Азия, § 81). Высказывалось предположение, что древняя столица Колхиды находилась в совр. Нокалакеви (недалеко от совр. Миха Цкакая), в «Археополисе» византийских источников, само название которого («старый город») наводит на мысль о существовании здесь древнего колхидского центра. В этом месте в 30-х годах производились археологические раскопки, выявившие остатки сооружений византийского, позднеантичного и римского периодов[22], а ведущиеся в настоящее время раскопки обнаружили слои и более раннего периода[23]. Река Фасис (среднее и нижнее течение р. Риони), на которой лежали все основные торгово-ремесленные и политические центры Колхиды этого периода, уже в это время представляла крупную торговую магистраль, по которой импортные греческие товары проникали в глубь страны. Вероятно, именно по этой дороге попали чернолаковая греческая керамика и другие импортные товары в Вани и Даблагоми, где они и были найдены в результате произведенных здесь археологических раскопок[24], а также многие иноземные предметы (египетские скарабеи—каменные жуки ритуального назначения, употреблявшиеся здесь уже в качестве украшения, финикийские бусы из цветного стекла, а также посуда для душистой жидкости, чернолаковая керамика и другие) в верхнем течении р. Риони, в горной Раче (найдены во время раскопок Г. Ф. Гобеджишвили на Брильском могильнике у с. Геби)[25]. Несколько позже, в раннеэллинистическую эпоху, как об этом подробнее будет сказано ниже, на среднем и нижнем течении р. Риони проходил последний этап большой международной торгово-транзитной дороги, шедшей из Индии по среднеазиатским рекам и Каспийскому морю, Азербайджану (древней Албании) и Восточной Грузии (Иберии), через Сурамский перевал и р. Фасис, достигающей восточнопричерноморских греческих городов, в частности Фасиса (совр. Поти). По фасисской торговой дороге еще в раннеантичную эпоху греческие товары проникали и в соседнюю Восточную Грузию. Об этом говорит открытие во время раскопок раннеантичного комплекса в с. Ховле (близ ж.-д. станции Гракали) фрагментов греческой керамики. Несомненно, интенсивными должны были быть торговые связи также и с греческими городами Юго-Восточного Причерноморья. Об интенсивности торговых связей населения Колхиды с внешним миром говорят также находки на территории Западной Грузии очень ранних монет других черноморских областей и Эгейского бассейна. Так, в Вани еще в 1895 году был найден золотой статер с острова Самос VI в. до н. э.[26] В Западной Грузии открыты также пантикапейские и синопские (клад, содержащий их, был найден в Кобулети)[27] монеты, афинские тетрадрахмы и т. д. О высоком развитии в Западной Грузии той эпохи товарного производства и торговли безусловно говорит факт интенсивного обращения здесь монет местной чеканки, т. н. «колхидок». Развитие производительных сил, прогресс во всех областях хозяйства (земледелие, ремесло), развитие товарного хозяйства и интенсивного обращения монет, несомненно, вызывали усиленное разложение сельской общины, обогащение одной небольшой части общинников и обнищание другой части их. Археологический материал из Западной Грузии этого периода показывает углубление имущественного различия среди населения этой области. Во многих местах Западной Грузии выявлены, с одной стороны, богатые, а с другой — бедные погребения и другие признаки социально-экономической дифференциации. Как отмечает Б. А. Куфтин, факт резко выраженной имущественной дифференциации в Западной Грузии в эту эпоху налицо даже в поселениях сельского типа[28]. Что касается поселений городского типа, то перед нами здесь, несомненно, весьма яркий материал, свидетельствующий об углублении этого явления. Наряду с погребениями со скудным погребальным инвентарем, мы здесь (напр. в Вани) встречаем исключительно богатые погребения с драгоценными высокохудожественными предметами, дорогими украшениями и импортными предметами роскоши[29], свидетельствующими, что перед нами погребения представителей аристократической верхушки общества, которая пользовалась всеми благами жизни и имела доступ к роскоши. Как было отмечено выше, именно эта верхушка и была основным потребителем местных или импортных предметов роскоши. Археологические раскопки даже в горных северных областях Колхиды дают материал о наличии имущественной дифференциации среди населения этой области. Так, явно отличаются друг от друга в материале этой эпохи богатые и бедные погребения на Бсирцхском могильнике в Абхазии (раскопки М. М. Трапша), на Брильском могильнике в горной Раче (раскопки Г. Ф. Гобеджишвили)[30] и т. д. Сравнительно высокий уровень развития производительных сил и концентрация богатства в руках аристократической верхушки создавали все условия для использования этой верхушкой рабского труда. Колхидская правящая верхушка, знать, была основным поставщиком рабов греческим колониям. Несомненно, эта верхушка колхидского общества и сама пользовалась рабским трудом. Рабами были в основном военнопленные, захватываемые в постоянных стычках с соседними (в основном горными) племенами. Наряду с рабами, колхидская знать, несомненно, эксплуатировала также и свободных и полусвободных земледельцев своей страны. Эти последние все еще составляли преобладающую часть населения и были объединены в сельские общины. Масса общинников все более и более дифференцировалась на богатых и бедных. Большим влиянием пользовались в стране, вероятно, и служители культа — жрецы. Колхидское царство, существовавшее в VI—IV вв. до н. э. в Западной Грузии политическое образование, являлось раннеклассовым государством. Это было сравнительно неразвитое классовое общество, в котором еще весьма сильны были пережитки первобытнообщинных отношений, количество рабов и ареал их использования был очень ограниченным и основными производителями материальных ценностей представлялись все еще объединенные в сельские (территориальные) общины свободные и полусвободные общинники. Однако и Южно-Колхидское царство (Кулха), и Колхидское царство VI—III вв. до н. э. являлись сравнительно небольшими островами среди окружающего их населения, стоявшего на более низкой ступени общественного развития, населения, все еще жившего в условиях родового строя. Таково было положение в соседних областях как Южной Колхиды (Юго-Восточное Причерноморье), так и Северной Колхиды. Население Северной Колхиды, поскольку можно судить по добытым здесь археологическим материалам (раскопки в Абхазской ССР, в горной Раче и т. д.), в культурном отношении сильно тяготело к Колхидской низменности, хотя имело тесные связи и с населением прилегающих областей Северного Кавказа. Главным образом, посредством Колхидского царства оно было втянуто в торговые связи даже с внешним миром. Об этом говорит хотя бы открытие на Брильском могильнике (Рача) египетских скарабеев и греческих импортных товаров, дошедших до этих мест, как было сказано выше, по Рионской торговой магистрали. То, что среди жителей Северной Колхиды в это время господствовал родовой строй, ясно из того факта, что и несколько столетий спустя это население, как можно судить по весьма красноречивым свидетельствам античных авторов, в частности Страбона, все еще жило в условиях первобытнообщинных отношений. То же можно сказать и о значительной части населения Юго-Восточного Причерноморья в период существования Ахеменидской державы, хотя здесь мы встречаемся, вероятно, с большой неравномерностью культурного и общественного развития разных частей населения данной области. Ценные сведения о населении этого края содержит «Анабасис» Ксенофонта, прошедшего через эти места со своим войском в конце V в. до н. э. Направляясь с юга к Черноморскому побережью, его войско сделало семь переходов (50 парасангов, т. е. примерно 250 км) по территории халибов (халдов-чанов). Речь идет о населении, жившем к югу от течения г. Арпас (Чорохи), так как, пройдя через территорию халибов, греки достигли течения этой реки, где она имела ширину в 4 плетра (т. е. 12 м ) (IV, 7, 18). Начиная с этих халибов, греки уже постоянно шли по территории разных западногрузинских племен. Достигнув р. Арпас (Чорохи), греки затем прошли в восемь переходов 40 парасангов по стране скифинов и достигли «большого, богатого и многолюдного города» Гюмниас (IV, 7, 18—19). И здесь эллины шли по территории западно-грузинских (чанских) племен, так как скифины, судя по их названию, были западногрузинскими племенами[31]. «Правитель этой страны» дал эллинам проводника, который вел их в дальнейшем по территории враждебных его стране (скифинам) племен, побуждая греков жечь и разрушать их страну. На пятый день он привел эллинов к горе Фехес, откуда уже было видно море. Тогда эллины отпустили вожака домой, подарив ему из общественного имущества коня, серебряную чашу, персидскую одежду и 10 дариков, но он преимущественно просил перстней и набрал их много у солдат» (IV, 7, 27). Дальше путь шел по территории макронов — племени также, безусловно, западногрузинского происхождения[32]. Макроны заключили договор, продали им продовольствие и вели их в течение трех дней по своей стране. Затем греки подошли к территории «колхов», жителей трапезундского района. Несомненно, и здесь речь идет о западногрузинском (мегрело-чанском) населении, и «колхи» вовсе не было их самоназванием. Просто греки стали называть их так, следуя, очевидно, терминологии своих сородичей — трапезундцев. Все эти «халибы», «скифины», «соседи и враги скифинов», «макроны», «колхи» были этнически одного и того же происхождения, но, несомненно, входили в различные, часто враждовавшие друг с другом, союзы племен. Принимая во внимание пройденный греками путь, можно судить также о величине территории этих племенных союзов. Конечно, не под всеми племенными названиями у Ксенофонта можно подразумевать единые союзы племен. Так обстоит дело, например, с халибами и колхами. Однако в ряде других случаев это бесспорно. К примеру, скифины, несомненно, образовали одно единое объединение, так как у Ксенофонта речь идет о «правителе этой страны». Греки шли по территории этих скифинов более восьми дней (восемь переходов; 80 парасангов, т. е. более 300 км) до их города Гюмниас, а затем еще некоторое время до границ враждебного им скифинското объединения. То же можно сказать о соседях скифинов, враждовавших с ними, против которых возбуждал эллинов проводник — скифин. По их территории эллины шли в течение нескольких дней. С таким же определенным объединением имеем мы дело в «макронах». Договорившись с эллинами на границе их области, они вели их в течение трех дней по контролируемой ими территории. Ниже мы увидим, что у моссиников, живших на побережье западнее Керасунта, мы находим два больших союза племен. Территорию этих двух объединений моссиников эллины прошли в восемь переходов и т. д. Судя по этим данным, существовавшие здесь союзы племен охватывали порой довольно обширную территорию. Трудно судить о политических образованиях, существовавших у западногрузинского населения Трапезундского района, которое Ксенофонт, пользуясь, очевидно, терминологией своих соплеменников — трапезундцев, именует «колхами». По признаку взаимоотношений с греками-колонистами Трепезунда население этой области делилось на две части. Жители равнины, прилегающей к Трапезунду, находились в дружеских и, вероятно, самых тесных сношениях с трапезундцами. Когда греки-наемники достигли Трапезунда, жители этого города встретили их хорошо «и в знак гостеприимства послали им дары: быков, ячмень и вино. Они также содействовали и при заключении договоров с соседними колхами, жившими по большей части на равнине, и от тех тоже прибыли дары гостеприимства в виде рогатого скота» (IV, 8, 23—24). Однако с живущим более отдаленно, в горах, населением трапезундцы находились во враждебных отношениях. Территория враждебно настроенного к трапезундцам населения находилась, очевидно, в некоторых направлениях довольно близко от города, так как в начале своего пребывания в Трапезунде греки-наемники совершали вылазки из города с целью захвата продовольствия и в тот же день возвращались в лагерь (т. е. в Трапезунд) (V, 2. 1). Однако эти вылазки для греков не всегда кончались безнаказанно. «В течение этого времени, — говорит Ксенофонт, — эллины ходили за добычей, одни успешно, другие нет. Клеайнет повел собственный и другой лох против недоступного укрепленного поселения и погиб вместе со многими другими из его отряда» (V, 1, 17). Все же вскоре настало время, «когда уже больше нельзя было достать продовольствия с расчетом в тот же день вернуться в лагерь» (V, 2, 1). Тогда грекам пришлось подумать о том, чтобы устроить экспедицию в более отдаленные места. Однако они были вынуждены разделить войско на две части, оставив половину для охраны лагеря. «Дело в том, — говорит Ксенофонт, — что колхи, изгнанные из собственных домов, собрались в большом числе на горах и оттуда неотступно следили за эллинами» (V, 2, 1). Трапезундцы решили воспользоваться присутствием греческого войска для наказания своих врагов, жителей соседних горных районов, совершавших частые набеги на Трапезунд. Проводники-трапезундцы «не повели эллинов туда, где легко было достать продовольствие, так как люди, жившие там, были их друзьями. Но они с готовностью повели их на дрилов, которые причиняли им много хлопот, в местность гористую и малодоступную, против самого воинственного из припонтийских племен» (V, 2, 2). Ксенофонт подробно описывает столкновение с дрилами, от которых эллинское войско в конце концов спаслось с большим трудом (Аnab., кн. V, гл. 2). И здесь греки столкнулись, вероятно, с одним на западно-грузинских (мегрело-чанских) племен, живших в горах Северо-Анатолийского хребта к югу от Трапезунда. Флавий Арриан, совершивший плавание вдоль Черноморского побережья Колхиды в 131 г. н. э., перечисляя племена, мимо которых проплыли они и его спутники, говорит: «...с трапезундцами, как говорит и Ксенофонт, граничат колхи. Тот народ, который, по его словам, отличается наибольшей воинственностью и непримиримой враждой к трапезундцам, он называет дрилами, а по моему мнению, это — санны (т. е. чаны, одно из западногрузинских племен. — Г. М.); они и до сих пор очень воинственны, непримиримые враги трапезундцев и живут в укрепленных местечках; народ этот не имеет царей и с давшего времени обязан платить дань римлянам, но, благодаря разбойничеству, они платят взносы не аккуратно; впрочем, теперь, бог даст, они будут аккуратны, или мы выгоним их (из страны )» (Аrr., Рeriplus, § 15). Население соседнего с Трапезундом греческого города Керасунта находилось, вероятно, в таких же взаимоотношениях с окружающим его местным населением, каковыми были взаимоотношения трапезундцев с их соседями. Правда, Ксенофонт ничего не говорит о врагах керасунтцев, но из его рассказа видно, что с населением близлежащей области керасунтцы находились в очень тесных и дружеских отношениях. «Существуют, — говорит Ксенофонт, — варварские поселения в горах, дружественные керасунтцам, откуда жители спускались и продавали нам убойный скот и кое-что другое из своего имущества». Сами греки тоже ходили отсюда «в ближайшее поселение, делали там закупки и возвращались обратно» (V, 7, 13). Однако группа греков во главе с Клеаретом решила разграбить это дружественное керасунтцам поселение. «Созвав тех, кого ему удалось уговорить, он повел их на поселение. Но еще в пути их застало утро, жители собрались и стали бросать камни и стрелять с укреплений, убили Клеарета и многих других, и только немногие добежали до Керасунта» (V, 7, 16). «После этого, как рассказывают керасунтцы, из этого поселения прибыло трое старейшин с намерением выступить» на общем собрании греков-наемников, но основная часть их к этому времени уже отбыла из Керасунта в западном направлении. Тогда эти старейшины из соседнего с Керасунтом поселения обратились к керасунтцам и начали жаловаться на наемников. Керасунтцы уверяли их, что нападение на них совершила небольшая кучка греков, без ведома остальных. Старейшины все же собрались догнать основные силы греков. Тогда находившиеся в Керасунте греки-наемники, принимавшие участие в нападении на поселение, побили камнями этих трех старейшин, посланцев подвергшегося нападению поселения. Это событие, очевидно, очень взволновало керасунтцев, которые опасались осложнения взаимоотношений с местным населением (V, 7, 20 сл.). Обстановка настолько накалилась, что Ксенофонт говорил своему войску: «...побившие послов камнями достигли того, что вам (т. е. грекам-наемникам) теперь, единственным из всех эллинов, нельзя спокойно явиться в Керасунт, если вы придете туда без охраны» (V, 7, 30). К западу от Керасунта греки шли уже по территории моссиников, Здесь было два крупных союза племен, враждовавших друг с другом. Греки воспользовались этим и заручились поддержкой одной группировки моссиников против другой, более сильной. Если верить Ксенофонту, борьба между вышеназванными двумя группировками шла будто из-за главного города (Метрополиса), где находился и их акрополь, так как считалось, что «владеющие акрополем являются тем самым и господами всех моссиников, а передавали, будто теперешние его обладатели (т. е. та группировка моссиников, которая заняла враждебную позицию по отношению к грекам. — Г. М.) владели им не по праву, но пользовались преимуществом, захватив силой это общее достояние» (V, 4, 15). Греки, совместно с их местными союзниками, взяли этот главный город моссиников со многими имевшимися здесь укреплениями. Здесь «эллины при грабеже укрепленных мест нашли в домах запасы хлеба, заготовленного, по словам моссиников, с прошлого года по заветам отцов, а новый хлеб — по большей части полба — лежал у них в стебле. В амфорах была обнаружена солонина из мяса дельфинов и в различных сосудах дельфинья ворвань, которую моссиники употребляют так же, как эллины оливковое масло. На крышах лежало много плоских каштанов без поперечных стенок. Моссиники употребляли их в большом количестве в пищу, отваривая их и выпекая из них хлеба. Встретилось и вино, которое в несмешанном виде показалось кислым и горьким, но разбавленное водой, имело приятный запах и вкус» (V, 4, 27—29). В стране моссиников много было укрепленных мест. Значительная часть их была очень слабо укреплена. «Все легко доступные, укрепленные места сторонников враждебных эллинам моссиников, — говорит Ксенофонт. — при походе эллинов либо оставались жителями, либо добровольно сдавались. А большая часть укрепленных мест была именно такова. Они отстояли друг от друга стадиев на 80 (стадий — 117 м), одни больше, другие меньше. Жители их перекликаются между собой, и крик слышен от одного города до другого, — до такой степени эта страна изобилует возвышенностями и глубокими ущельями» (V, 4, 30—31). Из этого видно, что у моссиников было развито земледелие, в том числе виноградарство, было широко развито также рыболовство и обработка продуктов рыболовства. Они занимались, очевидно, и обработкой металлов, в частности железа, В вооружении моссиников Ксенофонт называет, между прочим, и железные секиры (V, 4, 13), а на крайнем западе территории моссиников греки, очевидно, встретили людей, занятых обработкой железа. Ксенофонт называет здесь немногочисленных и подвластных моссиникам халибов, живущих преимущественно добыванием и обработкой железа (V, 5, 1). Наименование «халибов» эти моссиники у Ксенофонта получили, несомненно, по укоренившемуся среди греков представлению о протонтийских халибах — «изобретателях железа». Моссиники, видно, имели довольно тесные торговые сношения с греческими городами, притом не только с ближайшим к ним Керасунтом, но и более отдаленным Трапезундом. Ксенофонт упоминает бывшего с его войском трапезундца Тимесития, который был проксеном моссиников, т. е. заведовал отношениями с ними. Он знал их язык и от имени греков-наемников вел переговоры с ними (V, 4, 2 сл.). В свете всего этого к явному непониманию нужно отнести некоторые сообщения Ксенофонта о моссиниках, в которых они изображаются в качестве не то сумасшедших, не то совершенно диких людей. Так, «при проходе через страну дружественных моссиников, — говорит Ксенофонт, — эллинам показали откормленных сыновей богатых родителей, упитанных вареными (каштанами, изнеженных, чрезвычайно белых и почти одинаковых в вышину и в ширину; спины их размалеваны, а спереди они сплошь покрыты татуированными цветами. Они хотели на виду у всех сойтись с гетерами, которых вели с собой эллины, ибо таков у них обычай. Все, как женщины, так и мужчины, у них белы. Эллины, совершившие поход, говорили о моссиниках, что это самый варварский из всех народов, через земли которых они проходили, и наиболее чуждый эллинским обычаям. Ибо они делали на людях то, что другие совершают только наедине, а наедине вели себя так, как другие ведут себя на людях: разговаривали и смеялись сами с собой и плясали где попало, словно показывая свое искусство другим» (V, 4, 32—34). Возможно, как полагают некоторые исследователи, эллины ошибочно обобщили какие-то культовые действия моссиников или же отдельные случаи и сочли их за повседневные их обычаи. Такими же странными являются сообщения о «царях» моссиников. Когда греки взяли «главный город» (Метрополис) моссиников, то, по словам Ксенофонта, «их царь, который пребывал в деревянной башне, построенной на самом высоком месте города, причем моссиники кормят его на общественный счет, пока он сидит там под охраной, не захотел покинуть ее, так же как и тот (царь), который находился в прежде взятом укреплении, и оба сгорели там вместе с деревянными башнями» (V, 4, 26). Очевидно, таких «царей» у моссиников было довольно много, скорее всего, как полагают некоторые исследователи, здесь речь идет о жрецах, служителях культа, а не о племенных вождях («царях»)[33]. После моссиников, идя по побережью на запад, эллины в течение двух дней шли по стране тибаренов. «Страна тибаренов,— по словам Ксенофонта,— гораздо более плоская, и в ней есть расположенные у моря не очень сильно защищенные поселения» (V, 5, 2). Приняв подарки от тибаренов, греки прошли по их стране как стране дружественной и достигли греческого прибрежного города Котиоры — «колонии Синопы в стране тибаренов» (совр. город Орду на Черноморском побережье Турции) (V, 5, 3). Сведения Ксенофонта о населении Юго-Восточного Причерноморья не дают нам более или менее полного представления о жизни живших здесь племен. Сообщаемые о них сведения фрагментарны. Рассматриваемые племена в повествовании Ксенофонта появляются лишь в той мере, в какой они имели соприкосновение с греками, шедшими по их территории и задавшимися целью ограбить их, захватить нужное им продовольствие, а также другие ценности, чтобы не пришлось с пустыми руками возвратиться на родину. Однако, даже вовсе не думая о том, чтобы описать те племена и народности, с которыми греки соприкасались во время своего похода, Ксенофонт все же сообщает много интересного о них. Многое узнаем мы об их вооружении, одежде, некоторых их обычаях. По его материалам можно судить и о хозяйстве этого населения (скотоводстве, земледелии, рыболовстве, ремеслах, в том числе обработке металлов и т. д.). Труднее судить о политической и социальной жизни этого населения. Ксенофонт мало что сообщает в этом отношении. Судя по его сведениям, население Юго-Восточного Причерноморья в это время было свободно от всякой зависимости в отношении Ахеменидов (Аnab., V, 5, 17—18; VII, 8, 25). Как об этом уже говорилось выше, здесь существовали крупные союзы племен, которые порой враждовали между собой. Можно назвать, например, вражду двух крупных объединений скифинов, а также двух таких же объединений моссиников (см. выше). Борьба между ними, видимо, была столь ожесточенной, что они охотно пользовались даже войсками иноземцев для нанесения удара своим противникам. Нельзя также пройти мимо того факта, что, по описанию Ксенофонта, почти вся территория была покрыта бесчисленным количеством укреплений. «Таохи жили в неприступных, укрепленных местах, куда были снесены и все их запасы» (IV, 7, 1). Соседние с ними халибы (= халды) также «жили в укрепленных местах, и продовольствие у них было собрано там же» (IV, 7, 17). И у живших южнее Трапезунда дрилов Ксенофонт встречает укрепленные пункты (V, 2, 3 сл.). Моссиники же не подчинялись эллинам, «полагаясь на неприступность своих укрепленных мест» (V, 4, 2). И в стране тибаренов у моря были укрепленные поселения (V, 5, 2). Однако преобладающая часть этих укрепленных пунктов-крепостей, видно, не представляла ничего серьезного. Описывая взятие одного из укрепленных пунктов таохов, Ксенофонт отмечает, что это не было городом и здесь даже не было домов (IV, 7, 2). Очевидно, речь идет об огражденном на возвышенности крепостной стеной месте. Главной трудностью при взятии этой крепости являлось то, как добраться до нее под ливнем камней, бросаемых укрывшимися в ней таохами. Сама крепость, очевидно, ничего из себя не представляла. Дрилы же при приближении греков «принялись жечь все те укрепленные поселения, которые, по их мнению, могли быть захвачены, а сами уходили» (V, 2, 3). При прохождении через страну моссиников, Ксенофонт говорит, что «все легко доступные укрепленные места сторонников враждебных эллинам моссиников при походе эллинов либо оставлялись жителями, либо добровольно сдавались. А большая часть укрепленных мест была именно такова» (V, 4, 30—31). В стране тибаренов же греки находят на побережье «не очень сильно защищенные поселения», которые настолько возбуждают их аппетит, что они даже думают отвергнуть присланные им тибаренами дары и напасть на них (V, 5, 2). Конечно, не все укрепления в этой области были столь незначительными. Ксенофонт описывает существовавшие здесь некоторые довольно сильно укрепленные, пункты. В таком случае у него специально указывается, что в крепости имелся акрополь. Так было, например, в «главном городе» дрилов, где «город» с акрополем был окружен глубоким рвом. Перед «главным городом» (Μητροπόλις) моссиников находилось еще одно укрепление и т.д. Однако такие сильно укрепленные пункты все же встречались довольно редко. Массовое же распространение в качестве основного типа населенных пунктов слабозащищенных укреплений указывает на то, что население здесь все еще жило в условиях характерной для первобытнообщинного строя политической раздробленности, когда отдельные родоплеменные объединения вели постоянные войны между собой. Такие слабоукрепленные пункты, представлявшие, как правило, обнесенные крепостной стеной (часто типа циклопической кладки) места, лишь изредка имевшие внутри этой ограды еще и акрополь, мюлли служить эффективными оборонительными сооружениями лишь при нападении малочисленных и слабо вооруженных врагов. Конечно, жившее на всем протяжении этой огромной области население вовсе не находилось на одинаковой ступени социально-экономического развития. В горах Северо-Анатолийского хребта население все еще существовало, вероятно, в условиях слабо дифференцированного родового общества. Так было не только в данную эпоху, но и намного позднее, что видно из ряда красноречивых сообщений более поздних авторов (Страбон, Арриан, Помпоний Мела) о чанах и других здешних племенах, о которых нам придется говорить ниже. В равнинах развитие, как правило, было уже далеко зашедшим в сторону разложения родового строя и образования классового общества. Выше мы пришли к выводу, что ведущее население существовавших еще раньше в этих краях крупных политических образований Диаухи и Кулха (Колхида), возможно, уже поднялось на ступень раннеклассового общества, однако оно было окружено населением, безусловно все еще жившим в условиях первобытнообщинного строя. С тех пор произошло много событий: киммеро-скифские вторжения, падение старых политических образований, передвижения племен, в том числе проникновение сюда горских племен, частично уничтоживших и частично вытеснивших отсюда старое население этих областей и т. д. Однако общая картина, по-видимому, осталась той же. Значительная часть населения все еще жила в условиях более или менее разложившегося родового строя, в то время как население некоторых областей, вышедшее из рамок родо-племенной структуры, включалось в качестве органической составной части в Персидскую державу и вполне приспособилось к условиям жизни империи. Стоявшие во главе таких областей правители, будь то персы или представители местной знати, являлись не родо-племенными вождями, а носителями государственной власти. Признаком того, что в некоторых местах интересующей нас области, в частности на территории к югу от Северо-Анатолийского хребта, в бассейне р. Чорохи, население находилось на довольно высокой ступени общественного развития, исследователи обычно считают весьма любопытный факт упоминания Ксенофонтом в области скифинов «многолюдного, большого и богатого города» (πόλις οίхονμένη хαί μεγάλη хαι εύδαίμων) Гюмниас (IV, 7, 19), в то время как Трапезунд, например, тот же Ксенофонт именует лишь «многолюдным городом» (πόλις οίхονμένη) (IV, 8, 22), а Керасунт и Котиору — просто «городами» (πόλις) (V, 3, 2; V, 5, I)[34]. Интересно, что в связи со скифинами и городом Гюмниас у Ксенофонта фигурирует и «правитель этой страны» (δ της χώρας άρχων) (IV, 7, 19). Если проследить за терминологией Ксенофонта, станет ясным, что эпитеты «многолюдный», «большой», «богатый» употребляются им на всем протяжении сочинения при характеристике встречавшихся в пути городов. Многократно дается характеристика «многолюдный» (I: 2, 10; 2, 11; 2, 13; 2, 14;), «большой и многолюдный» (I, 2, 23; II, 4, 13), «большой и богатый» (I: 4, 1; 4, И; 5, 10; 11: 5, 28), самой высокой является довольно редко встречающаяся характеристика «многолюдный, большой, богатый» (I, 2, 6; I, 2, 20; ср. I, 2, 7). ***
В пределах царства Ахеменидов быстрыми темпами шел процесс социально-экономической дифференциации и классообразования в среде местного населения. Это особенно касается жителей равнинных областей. В среде жившего в горах Юго-Восточного Причерноморья населения узы родо-племенного строя были еще очень крепки, и этот строй здесь просуществовал в продолжение многих последующих столетий. После падения Персидской державы Ахеменидов в 30-х гг. IV в. до н. э. под натиском греко-македонских армий Александра Македонского произошел серьезный сдвиг в жизни населения Юго-Восточного Причерноморья. Вскоре вблизи этой области сложился ряд эллинистических государств (Понт, армянские царства и т. д.), греческие города Юго-Восточного Причерноморья и соседних областей начали играть все более и более значительную роль в политической жизни этого края и т. д. В этих условиях местное население равнинных областей Юго-Восточного Причерноморья было в полной мере вовлечено в водоворот политической и социально-экономической жизни и стало органической составной частью общества образовавшихся здесь эллинистических государств. В этих условиях, как об этом подробнее говорится у нас в другом месте, интенсивно проходил и процесс этнического смешения коренного населения Юго-Восточного Причерноморья с другими этническими элементами, входящими в состав этих государств. Однако горным племенам удалось сохранить как свой социальный строй, так и свою племенную самобытность. [1] Микеладзе Т. К., Барамидзе М. Б. Колхский могильник VII—VI вв. до н. э. — КСИА, вып. 151, 1977, с. 36—38, рис. 3; Микеладзе Т. К. О некоторых результатах археологических исследований в зонах новостроек Колхидской низменности. — АИНГ, II, 1982, с. 83—85. [2] Арциховский А. В. Основы археологии, 1954, с. 139. [3] Читая Г. С. Земледельческие системы и пахотные орудия Грузии. — В кн.: Вопросы этнографии Кавказа, 1952, с. 99 и сл. [4] Лордкипанидзе Г. А. Колхида в VI—II вв. до н. э. Тбилиси. 1978, с. 97. [5] Робакидзе А. И. Происхождение пчеловодства и его место в хозяйственном быту грузинского народа. Автореф. докт. дис. Тбилиси, 1956, с. 15, 24, 33 и др. [6] Подробнее см.: Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида. Тбилиси, 1979, с. 74—102. [7] Подробный обзор источников о греческих поселениях на Колхидском побережье Черного моря и проблемы их локализации см.: Инадзе М. М. Причерноморские города древней Колхиды. Тбилиси, 1968; Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида, с. 106—152; Инадзе М. П. Греческая колонизация Восточного Причерноморья. Тбилиси, 1982 (на груз. яз.). [8] См. обстоятельное исследование М. Д. Бердзнишвили. К локализации города Фасиса. — Труды ТГУ, т. XXIII, 1942; его же. К истории города Фасиса. Тбилиси, 1969 (на груз. яз.). [9] Известия имп. археологич. комиссии, вып. I, 1901, с. 94—103; Каухчишвили Т. С. Греческие надписи Грузии. Тбилиси, 1951, с. XI. [10] Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. Л., 1925, с. 571. [11] Трапш М. М. Мраморный барельеф из Сухуми. — ВДИ, 1954, № 1, с. 164. [12] Лордкипанидзе О. Д. Сухумская стела. — СА, 1968, №1,с. 166—176; PfuhpE., Möbius H. Die ostgriechischen Grabreliefs,Meinz am Rhein,1977, 1, № 65, с. 28—29. [13] Подр. см. сборники: Проблемы греческой колонизации Северного и Восточного Причерноморья. Цхалтубо, 1977; Тбилиси, 1979; Демографическая ситуация в Причерноморье в период великой греческой колонизации. Цхалтубо, 1979; Тбилиси, 1981; Dialogues d,histoire ancienne, 6,Besancon, 1980,c.7—27. [14] Подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. Древняя Колхида, с. 154— 180 (там же лит.). [15] Подр. см.: Лордкипанидзе О. Д. К вопросу о связях Колхиды с Северным Причерноморьем в VI—IV вв. до н. э. — В сб.: История и культура античного мира. М., 1977, с. 112—115. [16] Граков Б. Н. Материалы по истории Скифии в греческих надписях. — ВДИ, 1939, № 3, с. 290. Новую публикацию надписи см.: Нesperia, 1953, XXII, 4, с. 242 (I, 44). [17] Каухчишвили Т. С. Греческие надписи Грузии, с. XII. [18] Граков Б. Н. Указ. соч., с. 290. [19] В этом отношении население этой части Колхиды представляет разительный контраст по сравнению с населением Южной Колхиды (Юго-Восточное Причерноморье), а также северных горных районов Колхиды. [20] Результаты археологич. исследований Вани см. в сб.: Вани. Археологические раскопки. Тбилиси, т. I, 1979; II, 1976; III, 1977; IV, 1979; V, 1981; VI, 1982; VII, 1983. [21] Куфтин Б. А. Материалы к археологии Колхиды, II. с. 146. [22] Каухчишвили С. Г. Сведения византийских писателей о Грузии, т. III, 1936, с. 318—319. [23] См. сб.: Нокалакеви-Археополис (Археологические раскопки 1973— 1977 гг.). Тбилиси, 1981 (на груз. яз., резюме на рус. яз.). [24] Куфтин Б. А. Материалы к археологии Колхиды, II, с. 4 и след. [25] Гобеджишвили Г. Ф. Указ. соч., с. 104—106. [26] См. у Н. В. Хоштариа в сб.: Мимомхшшели. I, с. 303. [27] Голенко К. В. Кобулетский клад серебренных монет середины IV в. до н. э. (предварительное сообщение). — СА, 1955, XXVII. [28] Куфтин Б. А. Материалы к археологии Колхиды. II, с. 145. [29] Подр. см. сб.: Вани, I, с. 112—117, 208—239. [30] Гобеджишвили Г. Ф. Указ. соч., с. 139—140.ы [31] См.: Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959, с. 80—81. [32] Ксенофонт передает весьма интересный эпизод о переговорах греческого воина, по происхождению макрона, с его соотечественниками. «В это время, — говорит он, — к Ксенофонту подошел пельтаст, по его словам, некогда бывший рабом в Афинах, и сказал, что он знает язык этих людей». «Я думаю, — сказал он, — что это моя родина и я хотел бы с ними переговорить, если тому нет препятствий». «Никаких препятствий нет, — сказал Ксенофонт, — переговори с ними и сперва узнай, кто они такие». На его вопрос они ответили: «Макроны» и т. д. (IV, 8, 4—7). [33] Максимова М. И. Указ. соч., с. 140—141. [34] На это обстоятельство обратил внимание Т. К. Микеладзе в своей работе «Анабасис» Ксенофонта» (Тбилиси, 1967, с. 52—59); ср.: Максимова М. И. Античные города Юго-Восточного Причерноморья, с. 129 к след. [35] Там же, с. 102. жүктеу/скачать 2.57 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|