Очерки истории Грузии. Том 1
ГЛАВА XX КАРТЛИЙСКОЕ ЦАРСТВО В III в. н. э
жүктеу/скачать 2.57 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- ГЛАВА XXI ВОПРОСЫ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО СТРОЯ И ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА КАРТЛИ В ПЕРВЫХ ВЕКАХ н. э.
| ГЛАВА XX
КАРТЛИЙСКОЕ ЦАРСТВО В III в. н. э. В III в. н. э. во внешнем окружении Картли произошли серьезные перемены. Важнейшей из них явилось возникновение сильной державы Сасанидов, пришедшей на смену слабому Парфянскому государству, представлявшему фактически объединение многих полу самостоятельных царств. В этом объединении верховная власть парфянской династии Аршакидов к этому времени сделалась в значительной степени номинальной. Непрерывные войны с могущественным Римом, а также внутренние неурядицы подорвали мощь Парфии. Воспользовавшись этим, правители юго-западной части Иранского плоскогорья (Персиды) — знатный род Сасанидов — захватили гегемонию в Иране. Сасанид Ардашир нанес сокрушительное поражение последнему аршакидскому царю Артабану V (224 г.) и в 226 г. был объявлен царем. Этот Ардашир (1) считается основоположником новой, Сасанидской, династии правителей Ирана. Сасанидский Иран был более сильным и централизованным государством, чем Аршакидская Парфия. Значительно более самостоятельными и самобытными были устремления Сасанидов в области культуры. Вместо сохранения эллинистических тенденций аршакидских правителей в области религии и культуры Сасаниды выступали как бы продолжателями традиций ахеменидской эпохи. Исключительно большую роль начинает играть при них древний зороастризм, который окончательно сложился в качестве воинствующей религии именно в эту эпоху. Вместе с тем происходит усиление храмов и зороастрийского жречества. Верховный жрец уже при первых Сасанидах делается одним из главнейших вельмож в государстве. Уже первые представители Сасанидской династии развернули интенсивные наступательные войны как в западном, так и в восточном направлениях. Ардаширу I (226—241) удалось захватить почти все области, входившие раньше в состав Парфянской державы, за исключением Мидии-Атропатены (Южный Азербайджан) и Армении. Еще более успешными были войны его преемника — Шапура I (242—272). Последний совершил несколько успешных походов против римлян и нанес им ряд поражений. Во время одной из таких войн в 260 г. ему удалось захватить в плен самого римского императора Валериана. Армения, которая и в эту эпоху оставалась главным объектом борьбы между Римом и Ираном, вновь была включена в состав Иранского государства. Сасанидам подчинилась, как мы уже видели, также значительная часть Юго-Восточного Причерноморья — «царство махелонов и гениохов». В своей надписи Ка’ba-i-Zardošt Шапур I перечисляет вельмож своей империи и делит их на три группы: 1) те, которые получили власть еще при Папаке, отце Ардашира I, основоположника Сасанидской державы, 2) те, которые получили власть при Ардашире I и, наконец, 3) сановники, которые получили власть при Шапуре I. Именно среди последних и упоминается «Амазасп, царь Иберии»[1]. Вполне вероятно, что при первых Сасанидах установились дружеские взаимоотношения между Ираном и Картли. Иран все еще вел борьбу за овладение более южными странами (Атропатеной, Арменией, Сирией). Непосредственная угроза иранского владычества над Иберией еще не нависла. Правители Картли в силу создавшихся условий, вероятно, считали для себя более выгодным выступить в качестве союзника сасанидского Ирана против Рима. Само то положение, которое, согласно надписи Ка’ba-i-Zardošt, занимал в Сасанидской империи царь Иберии Амазасп красноречиво свидетельствует о том, что речь идет вовсе не о побежденном силою оружия правителе завоеванной страны. Амазасп выступает как один из высших вельмож империи, занимающий высокое место в иерархии при сасанидском дворе. В перечислении высших сановников державы, получивших власть при нем, Шапур I упомииает «Амазаспа, царя Иберии» четвертым—после царя Адиабены, царя Кирмана и Денаки—царицы «Nešān dastkirt Sāpūr». После Амазаспа идут царевич, представители влиятельнейших родов Сасанидской державы — Суренов и Каренов, питиахши и хазарапеты, сатрапы и другие высшие сановники царства. Для всех, в том числе и для иберийского царя Амазаспа, Шапур устанавливает определенные жертвоприношения. Сказанное подтверждает, что в лице Амазаспа мы имеем дело не с покоренным силой оружия правителем вражеской страны, а с одним из влиятельнейших союзников иранского царя[2]. И в III в., в частности, при Амазаспе, Картли являлась фактически самостоятельным и сильным государством. Память об Амазаспе как о могучем правителе ярко сохранилась в грузинской исторической традиции. В своде древнегрузинских исторических сочинений — «Картлис цховреба», имеется предание об Амазаспе как о человеке могучем и великане, наподобие Фарсмана Квели, т. е. того знаменитого Фарсмана II, с которым ничего не мог поделать даже находившийся на вершине своего могущества Рим. В «Картлис цховреба» имеется пространный рассказ о борьбе Амазаспа с вторгшимися в Картли «осетинами». В битве на подступах к столице Мцхета Амазасп одерживает победу над ними, изгоняет их из Картли, а затем сам совершает поход на «Осети» и разоряет ее (КЦ, с. 55—57). С III в., как известно, участились набеги кочевников — аланов, в Закавказье. Один из таких аланских набегов имеется, очевидно, в виду в рассказе грузинской летописи о борьбе картлийского царя Амазаспа с вторгшимися в Картли «осетинами». *** В дальнейшем, уже в начале IV в. положение Картли сильно ухудшилось. С одной стороны, перемещение центра Римской империи на восток приводит к усилению римских (византийских) позиций в этой области, а с другой, эта эпоха характеризуется новым интенсивным натиском Сасанидской державы, особенно усилившейся при царе Шапуре II (310—379). Ослабевшая Картли уже не в состоянии собственными силами защитить свою самостоятельность перед лицом этих своих грозных соседей. Она вынуждена сделать решительный выбор в пользу одной из соперничающих великих держав, чтобы с ее помощью противостоять другой, представляющей на данном этапе наибольшую угрозу для нее. Главная опасность политической самостоятельности Картли и самобытности его населения в эту эпоху исходит от Сасанидского Ирана. Поэтому правители Картли решительно берут ориентацию на Восточно-Римскую империю. В значительной мере результатом этой внешнеполитической ориентации явилось принятие Иберией, как и соседной Арменией, христианства в качестве официальной религии в начале IV в., вскоре после того как оно стало государственной религией Восточно-Римской империи. Конечно, это важное явление в жизни древней Картли в немалой степени было обусловлено также и внутренними причинами и теснейшим образом связано с развитием раннефеодальных социально-экономических отношений в стране. [1] Sprengling M. Third centuryn Iran. Sapor and Kartir. Chicago,1953, c.9,12,76; Honigmann E.et Maricq A. Res Gestae Divi Saporis,1953,c.17. [2] Юлий Капитолин (Valeriani ¸Duo, 7) иберов называет среди тех народов, которые после пленения Валериана «не приняли писем Сапора, но написали римским вождям, обещая помощь для освобождения Валериана из плена». Если верить этому сообщению, следует полагать, что в своих сношениях с Римом Амазасп, в это время во всяком случае, еще не выступал открыто в качестве союзника Шапура. Однако, судя по надписи Ка’ba-i-Zardošt, он очень скоро после этого признал верховную власть сасанидского царя. ГЛАВА XXI ВОПРОСЫ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО СТРОЯ И ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА КАРТЛИ В ПЕРВЫХ ВЕКАХ н. э. § 1. ХОЗЯЙСТВО. ОБЩИНА И ХРАМ. КРУПНОЕ ЧАСТНОЕ И ЦАРСКОЕ ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЕ. РАБЫ В первые века н. э. социально-экономические отношения в Картли, несомненно, получили дальнейшее развитие и социально-экономическая структура общества претерпела много серьезных изменений. В эту эпоху Картли интенсивно включилась в водоворот бурной международной жизни того периода. Исключительно тесными стали взаимоотношения с Римом, Парфией и соседними крупными политическими образованиями (Арменией, Албанией, Мидией-Атропатеной, политическими образованиями восточной части Малой Азии, Западной Грузии, Северного Кавказа и т. д.). В I—II вв. н. э. Картли превратилась в крупное государство, претендующее на политическую гегемонию в Закавказье и в прилегающих к нему областях. Ее правители вели самостоятельно или с помощью своих северо-кавказских союзников (аланы и др.) успешные войны, благодаря которым в страну поступало большое количество добычи и пленных. Все это не могло не оказать серьезного воздействия на социально-экономическое развитие Картли. Несомненно, это была эпоха дальнейшего оживления экономической жизни страны. Археологический материал особенно хорошо иллюстрирует нам высокое развитие торговли и ремесла в Картли в эту эпоху[1]; сравнительно незначительными являются имеющиеся в нашем распоряжении данные о таких важных отраслях хозяйства, как земледелие и скотоводство. Несколько более многочисленны материалы, указывающие на развитие в Картли (как и в других областях Грузии) рассматриваемой эпохи таких интенсивных отраслей сельского хозяйства, какими являются виноградарство и виноделие. В Армазисхеви, между усыпальницей питиахшей (высших сановников картлийских царей), баней и дворцовым комплексом было найдено более пятидесяти больших сосудов, предназначенных для хранения вина в земле («квеври»). Перед нами остатки винного погреба («марани»). В одном из таких сосудов, открытых в Багинети (Армазцихе), был обнаружен осадок, оказавшийся, как показал анализ, винным осадком. Существовавший в Армазисхеви винный погреб занимал площадь примерно 45x 90 кв. м[2]. Все это указывает на наличие в районе столицы виноградников[3]. Археологический материал, свидетельствующий о развитии виноградарства, имеется и из других районов Картлийского царства — из Аргвети; Бори, Клдеети), Алазанской долины (с. Архилоскало) и т. д.[4] О развитии скотоводства говорит дошедший до нас остеологический материал этой же эпохи, а также наличие многочисленных изображений животных (крупный и мелкий роготый скот), то в виде отдельных статуэток, то на разных предметах[5]. О широком распространении коневодства свидетельствует наличие конских погребений[6], а также изображений коней на культовых предметах и т. д.[7], в чем нашло выражение существование культа коня в древней Картли. Особенно сильно, как и раньше, было развито, очевидно, овцеводство. Как и прежде, здесь применялся отгонный способ содержания овец с использованием естественных пастбищных угодий в виде альпийских лугов высокогорья и пастбищ равнин[8]. Из района столицы — Мцхета, мелкий рогатый скот на лето угонялся, например, на высокогорные пастбища Южной Грузии — в Джавахети. Так, описывая события начала IV в. н. э., «Житие св. Нино» передает следующие характерные детали о встрече Нино с мцхетскими пастухами у озера Паравани. «На четвертый месяц, — повествуется здесь устами Нино, — отправилась я к Джавахетским горам, чтобы узнать, по какую сторону находится Мцхета. Пришла я к тем горам и достигла большого озера, имеющего исток и называемого Паравна». Здесь Нино встретила пастухов, почитающих своих богов — Армаза и Задена. Нино спросила одного из них, откуда они. И он ответил: «Из селения (селений?) Эларбини, Сапурцле и Киндзари, из рабата великого города Мцхета, где боги господствуют и цари царствуют»[9]. В этой же древнегрузинской хронике («Мокцевай Картлисай») следует обратить внимание на указание о проводимых в Картли ирригационных работах, в чем нельзя не усмотреть свидетельство высокого развития земледелия в стране (в низменных районах во всяком случае). Сохранившееся в хронике предание говорит о проведении канала («ру») из р. Ксани еще в дофарнавазианской Картли[10]. При описании событий IV в. н. э. «Мокцевай Картлисай» упоминает также о прорытии канала царем Картли Трдатом[11] и т. д. Резкое различие по ведущемуся типу хозяйства, наблюдаемое, по сообщениям Страбона, между низменными и горными районами Картли в более ранний период, оставалось в силе, несомненно, и в рассматриваемую нами эпоху. В горных областях страны ведущим было скотоводство, население низменности же занималось, в основном, земледелием. *** Среди земледельческого населения равнины, как мы видели выше, в предшествующую, эллинистическую эпоху различаются два основных слоя: I) «эри» — свободные земледельцы, объединенные, вероятно, в сельские (территориальные) общины и в то же время составлявшие основное ядро войска (народного ополчения) и 2) «глехни» — «лаои», «царские рабы» — население порабощенных царской властью общин. По социальному статусу к последним следует отнести, очевидно, также и посаженных на царские земли переселенцев. Основной слой земледельческого населения на протяжении всей истории древней Картли, несомненно, составляли свободные земледельцы, являвшиеся, согласно известному описанию Страбона (XI, 3, 6), также и воинами. Исследователи вполне резонно считают, что этот слой картлийского общества назывался «эри». Этот термин в древне-грузинском обозначает как «народ», так и «войско». Правда, изначально он соответствовал понятию «все население» (в целом), но в условиях классового общества из него постепенно стали исключаться, с одной стороны, верхние слои, а с другой, эксплуатируемые низы общества. В изучаемый нами период основным наименованием поселения сельского типа — «деревни» было «даба». Однако с IX—X вв. преобладающим для обозначения «деревни». становится уже другой термин — «сопели» (ÓÏ×ÄËÉ), встречающийся в более древних памятниках, в основном, в значении «страны». Нам представляется, что «сопели» являлось, должно быть, наименованием древнейших территориальных объединений картских племен. Поскольку имеется основание, как мы видели выше, предположить, что для древнейшего картлийского общества было характерно наличие общин (сперва родовых, затем переросших в территориальные) храмового типа, то в «сопели» можно видеть наименование именно подобных общин. Эти последние могли быть порой очень большими, порой же крохотными объединениями. От терминов «сопели» и «даба» образованы термины «мсоплио» (ÌÓÏ×ËÉÏ) и «мдабио» (ÌÃÀÁÉÏ) (вар. «мдабури», «мдабори», «мдабиори»), обозначающие тех, кто живет в «сопели» или «даба», т. е. сельского жителя. Однако уже в очень древних грузинских письменных памятниках, в раннефеодальную эпоху, эти термины употребляются в качестве терминов социальных, обозначающих людей, стоящих на низкой ступени общественной иерархии. «Мдабури» могло выступить и в качестве обозначения члена городских племенно-религиозных общин. Это значит, что он означал не просто «сельского жителя», но осмысливался в то же время как «член (сельской) общины», «общинник» вообще. Термин «мквидри» — («коренной житель») мог развить значения полноправного наследника и полноправного члена общества лишь на том основании, что эти привилегии первоначально были связаны с фактом коренного жительства, что выражалось, несомненно, не только в продолжительном (на протяжении одного или нескольких поколений) проживании человека в том или ином месте, но и в обладании последним определенным (недвижимым) имуществом (земля, дом и т. д.). Это давало ему право быть «мквидри» того или иного пункта. По происхождению перед нами, несомненно, обозначение полноправного члена общины. Употребление же его в древнегрузинской литературе явно в таком значении (царь Мириан обещает «пленнице» (ткуэ) Нино сделать ее «мквидри» города Мцхета; пост католикоса захватывают два дома «мцхетских мквидри»; церковь строят «тбилисские мквидрни» — они уже выступают в этом случае зачинателями и проводниками совместных мероприятий; а позже «мквидрни самепосни» («мквидрни царства») активно выступают при решении вопросов наследования царского престола и т. д.) еще более убеждает нас в правильности мысли о признании «мквидри» в качестве обозначения полноправных членов как сельских, так и городских общин. Конечно, территориальные (сельские и городские) общины античной Картли не являлись коллективами людей, объединенных общностью имущества и т. д. Земля давно была разделена между отдельными семьями, переделов ее не было, и община, вероятно, уже не была в состоянии эффективно контролировать земельный фонд, формально все еще считавшийся общинным. Судя по более поздней номенклатуре, земельный надел, находившийся в распоряжении отдельных семей общинников (по-видимому, это были преимущественно большесемейные общины), — «сахли», назывался, вероятно, «пудзе» (×ÖÞÄ)[12]. Слово «сахли» в это время вряд ли обозначало территориальную общину. От его значения «большесемейной общины» естественным кажется развившееся в феодальную эпоху у «сахли» обозначение отдельных феодальных родов. Поэтому «мамасахлиси» (отец (глава) «сахли») в это время мог быть преимущественно главой большесемейной общины. Конечно, не исключено, что термин «мамасахлиси» в глубокой древности, в эпоху господства первобытнообщинных отношений, по крайней мере, среди одной части картских племен, на самом деле обозначал родовых старейшин, так же как и «сахли» означал «род», но вместе с процессом перерастания родовой общины в сельскую (территориальную) общину, произошло, очевидно, сужение понятий «сахли» и «мамасахлиси», превращение их в обозначение сохранившихся внутри сельской общины большесемейных общин и их глав. По происхождению картлийская община являлась, вероятно, храмовой общиной. Подтверждение этого мы находим, с одной стороны, в сообщении Страбона о жрецах, занимающихся урегулированием отношений с соседями (т. е., как нам кажется, выступающих представителями общины в ее взаимоотношениях с соседними общинами), и, с другой, материалом (вскрытым и проанализированным В. В. Бардавелидзе) о пережитках храмовой общины и храмового землевладения у горцев Восточной Грузии[13]. Важнейшим фактором, сравнительно мало затронувшим области свободных горных общин, но сильно действовавшим в низменности, являлось быстрое развитие царского и крупного частновладельческого землевладения (о котором мы специально будем говорить ниже). Это, несомненно, серьезно ограничивало позицию общинного землевладения вообще. Однако фактическое превращение общинных земель в полную собственность общинников также подрывало позиции храмов, вокруг которых и концентрировалось раньше, по-видимому, общинное землевладение. В распоряжении храмов постепенно оставался лишь определенный, неделимый фонд общинной земли. Параллельно этому происходило, очевидно, сужение круга храмового персонала, т. е. людей, имеющих право пользования этой землей, а остававшаяся у храмов часть общинной земли превращалась фактически в собственность жрецов, в собственно храмовое хозяйство. Несмотря на то, что община всем этим была сильно подорвана, все же существование определенного неделимого фонда земли, то ли храмовых поместий, то ли общинных пастбищ, совместное пользование водой для орошения, коллективная ответственность (фискальная и др.) перед государством, наличие определенного самоуправления и органов такого самоуправления, необходимость коллективного отправления культов — все это сохраняло общину и не позволяло ей окончательно исчезнуть. При этом следует отметить, что, исключая даже горные области, население которых по уровню своего социально-экономического развития существенно отставало от населения низменности, даже в самой низменности, в ведущих областях Картлийского царства, развитие храмового землевладения и хромового хозяйства, по-видимому, не везде происходило одинаково. Некоторые крупные храмы и священнослужители ведущих культов, очевидно, не только сохранили свои позиции, но еще более укрепили их, став обладателями крупных земельных угодий, все более и более увеличивавшихся путем царских пожертвований и т. д. О наличии в древней Картли подобных крупных храмовых хозяйств можно судить по известному сообщению Страбона о «богатом храме Левкотеи» (очевидно, богини солнца) в стране мосхов. «В стране мосхов, — говорит Страбон, — находится святилище Левкотеи, построенное Фриксом, и его прорицалище, где не приносят в жертву баранов; некогда оно было богато, но на нашей памяти было разграблено Фарнаком (сыном Митридата Эвпатора, царем Боспора) и несколько позже Митридатом Пергамским; а когда страна опустошена, то, по словам Эврипида, «страдают божества и не хотят почтенья» (XI, 2, 17). Разграбление этого храма могучими правителями Понта и Боспора указывает на то, что речь, несомненно, идет не (только) о разграблении самого храма и хранящихся в нем ценностей, а скорее всей области, принадлежавшей храму. Это подтверждается также словами Страбона, которыми он характеризует свершившееся: «страна опустошена». Правда, у нас нет никаких данных, чтобы судить о характере крупного храмового объединения богини Левкотеи в стране мосхов, однако, учитывая общий уровень развития населения данной области, следует думать, что данное храмовое объединение имело много общего с храмовыми объединениями восточной Малой Азии и Армении. Это было, вероятно, сильно дифференцированное в классовом отношении общество, в котором теократическая верхушка и полноправная храмовая община эксплуатировали население зависимых деревень, а также рабов. Однако мы сомневаемся, что все это можно распространить и на храмовое объединение лунного божества Западной Албании, оказавшееся в скором времени в составе Картлийского государства. Албанское общество той эпохи, к которой восходят сведения Страбона об этой стране, несомненно, представляло собой слабо дифференцированное общество, еще не совсем вышедшее из рамок первобытнообщинного строя. Поэтому механическое перенесение на него порядков, существующих в это время в храмовых объединениях сравнительно высокоразвитых в социально-экономическом отношении областей Малой Азии и Армении, не представляется возможным[14]. Албанское храмовое объединение в это время, вероятно, представляло собой слабо дифференцированную храмовую общину, основное население которой составляли свободные общинники — полноправные держатели храмовых земель. На этот раз, скорее всего, именно они и подразумеваются под теми «иеродулами», которыми, так же как и «обширной и хорошо населенной землей» храма, управлял здешний верховный жрец (Strabо, XI, 4, 7). Наличие здесь рабов в качестве земледельцев вряд ли можно предположить. Известно, что некоторые исследователи (например, М. И. Ростовцев) склонны в «иеродулах» видеть все население того или иного храмового объединения[15]. Если это мнение и вызывает возражения в отношении развитых храмовых объединений[16], то, по крайней мере, в отношении существовавших в условиях господства первобытнообщинного или слаборазвитого раннеклассового строя храмовых объединений вполне можно ожидать у античных авторов употребление термина «иеродулы» для обозначения членов храмовых общин — свободных земледельцев, входящих в данное храмовое объединение. В подтверждение вышесказанного можно указать на аналогию с храмовыми объединениями горцев Вост. Грузии (исследование В.. В. Бардавелидзе). Каждый член хевсурской общины рассматривался как «кма» (ÚÌÀ) своего общинного Джвари (ãÅÀÒÉ), т.е. святилища, а вся община в целом как его «сакмо» (ÓÀÚÌÏ). В соответствии с этим в Хевсурети было столько «сакмо», сколько и общин. Вместе с этим каждая община и каждый член общины носил теофорное имя, в котором засвидетельствованы слова „ÓÀÚÌÏ" («сакмо») и «ÚÌÀ» («кма»). Правда, „ÚÌÀ" («крепостной крестьянин») является социальным термином, характерным для феодальной Грузии. Античной Грузии были неизвестны ни сам институт, ни это название, однако В. В. Бардавелидзе справедливо ставит вопрос об употреблении данного термина в вышеотмеченных случаях, скорее всего, в значении «раба»[17]. Здесь мы имеем, несомненно, дело с заимствованием из феодальной среды термина для обозначения понятия беспредельно подчиненного (по отношению к божеству и его святилищу) человека. Этот институт сопоставляется также с засвидетельствованным в низменной части Грузии в феодальную эпоху институтом «сакдрисшвилни» или «хатисшвилни» («дети святилища (храма)»)[18]. Как мы отметили выше, это крупное храмовое объединение, находившееся, по всей видимости, на территории совр. Кахети (в среднем течении р. Алазани), в первые века н. э. вошло в состав Картлийского государства. Нам кажется, что и в этот период храмовое объединение в значительной мере сохранило свои позиции. Признаком этого мы склонны считать наблюдаемый несколько позже, в IV—VIII вв. факт особенной прочности царского землевладения в этом районе. Кахети предстает перед нами как царский домен. С этим можно связать и то обстоятельство, что Кахети превращается в значительный политический центр царства, происходит выдвижение города Уджарма и т. д. Возможно, мы имеем дело с резким усилением позиции царской власти и царского землевладения, последовавшим за разгромом языческих храмов и жречества в начале IV в. в связи с принятием христианства в Картли. Что касается внутреннего развития этой, как и других подобных храмовых общин, имевшихся в Картли, то оно, несомненно, шло к упрочению господствующего положения жреческой верхушки, эксплуатирующей зависимое от нее население сельских общин, входивших в то или иное храмовое объединение. Наряду с этим имелись земли, оставшиеся в непосредственном владении храма, превратившиеся фактически в полную собственность верхушки храмового объединения. Они могли обрабатываться рабами, выдавались в качестве наделов для обработки на определенных условиях или же обрабатывались в порядке трудовой повинности членами зависимых от храма общин. Так шло развитие в крупных храмовых общинах. В более мелких храмовых общинах святилище и священнослужители не смогли завоевать особых позиций в землевладении. В лучшем случае за жрецом сохранялись права религиозного и гражданского главы общины («хуци», «хуцеси» у горцев Вост. Грузии). Неделимый земельный фонд общины (храма) — аgеr рublicus или вовсе не существовал, или был очень незначительным. Все обязанности (налоги, общественные работы, воинская повинность) выполнялись общиной по отношению к царской власти. Это была фактически «царская община» — „ÓÀÌÄÖ×Ï ÃÀÁÀ" («самеупо даба»), как она упоминается в более поздних грузинских источниках[19], хотя социальный статус жившего здесь населения сильно отличался от статуса населения собственно царских земель. Впрочем, от некоторых обязанностей, в частности воинской, не были свободны и общинники, сидевшие на землях крупных храмовых объединений. Конечно, они выполняли и все другие обязательства, но, вероятно, непосредственно только в отношении данного святилища. Наряду с общинным и храмовым землевладением, о котором речь шла выше, а также царским землевладением, о котором мы будем говорить ниже, в древней Картли существовало также крупное частное землевладение. Это были, в основном, земли представителей царского рода и военно-служилой знати, выделяемые за службу и т. д. из общинного или из царского земельного фонда. Эту же категорию земель образовали и приобретенные путем купли-продажи земельные участки. В древнегрузинском мы встречаемся с наличием терминов, обозначающих как в Картли, так и в соседних странах частновладельческие хозяйства. Притом, как в этих странах, так и в Картли налицо противопоставление «агараки», т. е. частновладельческих поместий, — «сопели», «даба» («деревня»), т. е. общине. «Деревни» могли быть общинами порабощенных земледельцев — «глехи», и в таком случае, надо думать, «агараки» обрабатывались данными «глехами». В другом случае к обработке подобных частновладельческих хозяйств крупных сановников или храмов в порядке трудовой повинности могли привлекаться и свободные общинники. Наконец, «агараки» могли обрабатываться либо посаженными на землю рабами, либо обездоленными общинниками, бедняками-чужеземцами и т. д. Эти последние привлекались на условиях аренды, кабальные условия которой не должны подлежать сомнению. В дальнейшем, в процессе феодализации, подобные крупные, находившиеся вне общины, частновладельческие хозяйства как в Грузии, так и в Армении превратились в небольшие селения, группировавшиеся вокруг крупного поселения[20], в основном городского, как места сосредоточения крупных земледельцев — высшей знати. В таком значении этот термин и дошел до наших дней («дача» и т. п.). По социальному статусу в эту позднюю эпоху сидевшее в агараках население — то же феодальное крестьянство — не отличалось от населения «деревни»[21]. Однако сохранилось различие относительно объема: по сравнению с «деревней», «агараки» было, как правило, небольшим поместьем. Ясным указанием на наличие в древней Картли царского землевладения является известное сообщение Страбона о существовании в Иберии слоя «царских рабов» (βασιλιхοί δοŭλοί,— οί λαοί, которые доставляли все необходимое для жизни «царскому роду» Иберии. Ясно, что земли,. обрабатываемые этими «λαοί», рассматривались в качестве «царской земли» (χώρα βασίλιхή по терминологии эллинистического Востока). Об этом сообщении Страбона мы подробно говорили выше при рассмотрении вопросов социально-экономической истории древней Картли в эллинистическую эпоху. Было отмечено, что одну из категорий земледельческого населения в Картли того времени образовали эти «лаои» — «царские рабы», называвшиеся, возможно, «глехни», в лице которых мы имеем дело с населением порабощенных царской властью общин, к которым по своему социальному статусу, очевидно, относились также и посаженные на царских землях переселенцы. Бурная эпоха I—II вв., несомненно, поставила в порядок дня широкое привлечение и членов этих общин к военной службе, в силу чего происходила определенная нивелировка в положении «эри» и «глехи». При этом оба этих общественных слоя захватываются интенсивным процессом социальной и имущественной дифференциации, ведущей к образованию, с одной стороны, военного сословия, постепенно отходящего от непосредственного земледельческого труда (будущие «азнауры»), а с другой стороны, к сложению, в основном, уже однородного слоя сельских общинников — непосредственных производителей, все более и более отстранявшихся от военного дела («цврили эри»). Конечно, возвышение происходило в основном из среды бывших свободных земледельческих общин и несравненно в меньшей мере из общин «глехи» («лаои»). В античной Картли, несомненно, все время сохранялся определенный слой порабощенных земледельцев, свидетельством чего можно считать наличие термина «глехи», обозначавшего именно эту категорию земледельцев. Из употребления «глехи» в древних письменных источниках ясно, что речь идет о земледельцах, обрабатывавших чужую землю и выполнявших ряд повинностей по отношению к владельцу земли (подать, а также, возможно, и другие повинности). Возможно, институт иберийских «лаои»-«глехи» как по своему происхождению, так и по содержанию следует сопоставить не только с малоазийскими «лаои», но, вероятно, в еще большей степени и институтом «илотов» древней Лаконики[22]. Другую часть держателей царских земель составляли «тадзреулни». Термин «тадзари (ÔÀÞÀÒÉ)[23] в древнегрузинском значит, наряду с «храмом» (дом (божий)), также и «дворец». В таком значении употребляется этот термин, например, в одном из древнейших памятников грузинской литературы «Мученичество Шушаник»[24]. Термин «тадзреули» образован от этого самого термина и буквально означает «дворцовый». По своему значению, так же как и по содержанию, он вполне соответствует древнеармянским «востаникам». Последние были свободными землевладельцами, жившими на царских землях («востан»). Однако, земли на χώρα βασίλιхή были даны им только в условное наследственное владение; собственником этих земель оставался царь. Востаники были тесно связаны с царской властью и составляли основную часть царской конницы. Даже в марзпанский период нахарарское войско противопоставляется войску, набранному из востаников[25]. Во многих отношениях близким древнеармянским «востникам» социальным слоем предстает перед нами слой картлийских «тадзреулни». Исследователи сближают их с категорией «мсахурни» и считают людьми, выполняющими какую-то службу по отношению к «тадзари» — дворцу[26]. Скорее всего, это была воинская повинность[27]. Судя по древнеармянким востаникам, следует думать, что именно из их числа комплектовались «царские полки» — дружины, и «тадзреули» являлись членами таких дружин[28]. Вероятно, они выполняли (особенно в раннюю эпоху) и другие обязательства по отношению ко дворцу. Когда образовался слой военно-феодальной знати — «азнауры», «тадзреулни» в общественной иерархии оказались ниже их. Ведь они были лишь условными владетелями царских земель. Грузинские источники царю Арчилу (VIII в.) приписывают важную реформу. Согласно «Картлис цховреба», он прибыл в Кахети (она, как указывалось выше, была царским доменом) и всем своим тадзреулам отдал Кахети, и сделал их азнаурами. Отныне это была лишь бывшая царская земля, а военная служба обуславливала владение ими полей, деревень и т. д.[29] Это были уже «ленные землевладельцы», в каковых, в связи с процессом феодализации, превратились и древнеармянские востаники[30]. Социальный слой тадзреулов в древней Картли формировался, вероятно, в основном из рядов обнищавших общинников — «цврили эри». Однако частично этот слой комплектовался также и из среды вольноотпущенников — бывших рабов, привлеченных к военной службе в царских отрядах, и т. д[31]. «Мона» является наиболее распространенным и общим обозначением «раба» в древнегрузинском. В древних грузинских и армянских переводах Библии в соответствии с груз. «мона» чаще всего фигурирует арм.(арм), являвшееся также наиболее общим обозначением понятия «раба» в древнеармянском[32]. Термином такого же характера, как «мона» («раб»), является в древнегрузинском «мхевали» — «рабыня». В параллельных армянских памятниках этот термин обыкновенно соответствует армянскому (арм) (см., напр., Исход. гл. 20, §10, 17 и др.). «Мона» и «мхевали» противопоставляется термин «упали» — «господин». Характерно, что термин «тавис-упали» — «свободный», буквально значит «господин самого себя», т. е. тот, кто не имеет кого-либо другого «господином» («упали»). От «упали» образован также термин «уплеба», употреблявшийся в древнейших памятниках в значении «господствовать», «править» (в дальнейшем «право» и т. д.)[33]. На наличие в древней Картли термина «упали» в качестве термина, обозначающего определенный институт, указывает наименование в арамейской надписи из Армази питиахшем Шарагасом своего отца «упали» (господином) —rbwnyn[34]. В сельском хозяйстве применение рабского или полурабского труда, несомненно, происходило все же в довольно ограниченных масштабах. Здесь господствовал труд свободных земледельцев — общинников. Иначе обстояло дело, безусловно, в таких областях деятельности, как строительство или ремесла. Весьма симптоматичным являются слова древнеармянского историка Фавстоса Бузанда (V в.), которые он вложил в уста албанского царя Урнайра. При описании событий IV в., рассказывая о войне между армяно-греческими и албано-персидскими войсками, Фавстос Бузанд говорит следующее: «Но когда персидские войска пошли походом на армян, то с ними был также и албанский царь Урнайр со своим отрядом. Албанский царь вступил в разговор с теми, кто находился при нем и сказал: «Ныне же я вас предупреждаю, чтобы помнили, что когда мы заберем в плен греческие войска, то многих из них надо оставить в живых, мы их свяжем и отведем в Албанию, и заставим их работать как гончаров, каменотесов и кладчиков для наших городов, дворцов и других нужд»[35]. В этом ясно можно видеть факт использования в древней Албании труда рабов — военнопленных, в строительстве и ремесле. Но если это говорится о соседней с Иберией стране, которая по уровню своего развития несколько отставала от Иберии, то, несомненно, то же можно сказать и об Иберии. Памятники материальной культуры — остатки оборонительных, дворцовых и др. сооружений, дошедшие до нас из древней Картли, поражают своей монументальностью. Для постройки крепостной стены Армазцихе, например, надо было выполнить исключительно трудоемкую работу. Это было под силу лишь тем, в распоряжении которых находились большие массы дешевой рабочей силы. Таковыми же в эту эпоху могли быть и рабы. Древнегрузинская историческая традиция сохранила нам сведения о крупных строительных и иригационных работах, проводимых царями древней Картли: согласно исторической хронике «Мокцевай Картлисай» с III в. до н. э. по I в. н. э. царями велись крупные строительные или реставрационные работы в Армазцихе, «городе бога Задени» (Севсамора), Мцхета, Некреси, Уплисцихе[36]. Наряду со строительством и ремеслом рабы в древной Картли, несомненно, широко привлекались к работе в качестве домашней челяди, слуг. Основным источником добывания рабов была война. Военнопленные и их потомки составляли, несомненно, основной контингент рабов в древней Картли. То, что ведущиеся картлийскими царями многочисленные войны преследовали между прочим, и эту цель — захват рабов — военнопленных, нашло отражение и в древнегрузинской исторической традиции, а именно, при изложении истории древней Картли не раз отмечается захват картлийскими царями пленных. В связи с тем обстоятельством, что пленные составляли основную массу рабов, можно ожидать, что сам термин «ткуэ»—(ÔÚÖÄ) — «пленный» стал синонимом «раба» и часто употреблялся в таком значении. Симптоматичным кажется нам в этом отношении многократное употребление данного термина в древнегрузинских источниках в отношении Нино —«просветительницы грузин». В том, что в этой традиции общественное положение Нино определяется термином «ткуе», мы склонны видеть широкое распространение в древней Картли этого термина в качестве обозначения некоренного элемента — рабов, чужестранцев. В вышеприведенных местах из грузинских источников этот термин фигурирует рядом с терминами «уцхо» и «мцири» (чужестранец, находившийся вне общины человек) и, подобно терминам мона-мхевали, резко противопоставляется термину «господин» (в данном случае: « госпожа» — «дедопали»: пришла Нино как «ткуе», но сделалась затем «дедопали»)[37]. Употребление термина, обозначающего «пленного» в смысле «раб», как известно, часто встречается в древнем мире. Наряду с «глехи», «мона»-«мхевали» и «ткуэ» в древней Картли, несомненно, существовали и другие обозначения людей, находившихся в рабском состоянии или приближающихся по своему положению к ним (напр., «кирти» для обозначения особо тяжелой формы рабства). «Мона» и «мхевали» могли иметь не только цари, представители знати и т. д., но и зажиточные слои рядовых свободных. Из памятника VI в. — «Мученичество Евстафия Мцхетского», например, видно, что у мцхетского ремесленника Евстафия имелись свои мона-мхевали[38]. Груз., термин «мона» — «раб», «слуга», исследователи уже давно сближают с древнеперсидским mаnуа (от nmаnа = «жилище», «дом»), который обыкновенно понимался как «домашний раб»[39]. Интересным является также вопрос о происхождении женского двойника термина «мона». Таковым (самым общим и распространенным термином для обозначения «рабыни») является термин «мхевали» (ÌâÄÅÀËÉ). Корень этого слова вскрывается в женских окончаниях фамильных названий, засвидетельствованных в Западной Грузии — в Гурии, Квемо-Имерети и Самегрело. Так, женские формы гурийск. Ломтати-пхе (ËÏÌÈÀÈÉ-×áÄ) мегрел. Куча-хе (ÊÖÜÀ-áÄ) мегрел.Джинори-хе (ãÉÍÏÒÉ-áÄ) мужские формы Ломтатидзе Кучаа←Куча-ва Джинориа По аналогии с мужскими формами (с «дзе» — «сын») в «пхе» («хе») следует признать обозначение «дочь» — «женщина». Мегрельское «хе», как полагает А. С. Чикобава, должно быть, является упрощением «пхе». Это последнее же без труда связывается с восточногрузинским (картским) «мхевали», которое образовано характерным для грузинского суффиксом «-ал(и)»: «мхев-али». В «мхе//хе», очевидно, недостает конечного «в» этого корня. А. С. Чикобава оставляет отрытым вопрос — является ли означенное мхев//пхе//хе принадлежностью картвельских языков или заимствовано из иноязычной среды[40]. Из сказанного явствует, в каком направлении следует искать происхождение грузинского термина «мхевали» — «рабыня». Во всяком случае для собственно картской (восточногрузинской) языковой среды корень «мхев» (пхе//хе), очевидно, является заимствованием из той среды, откуда чаще всего доставлялись в древности рабыни. Наличие этого корня в своем первоначальном (?) значении («женщина», дочь»?) как будто уводит нас на запад, в Западную Грузию, причем в самом западногрузинском этот термин также может быть заимствованием из другой языковой среды. С другой стороны, если за этим корнем признать первоначальное значение «дочь», то это также уводит нас в далекую эпоху патриархального рабства, когда, подобно домашним рабам «сахлис цули» («сын дома»), и рабыни могли рассматриваться «дочерьми (дома)». [1] См.: Ломтатидзе Г. А. К социальной и культурной характеристике населения Грузии в I—III вв. н. э. (по археологическим материалам). — Труды Института истории АН Груз. ССР, I, 1955, с. 329—374 (на груз. яз.); Лордкипанидзе О. Д. Ремесленное производство и торговля в Мцхета в I—III вв. н. э. (К изучению экономики городов Иберии античного периода). — Труды ТГУ, т. 65, 1957, с. 116—!59. [2] Апакидзе А. М., Гобеджишвили Г. Ф., Каландадзе А.Н .Ломтатидзе Г. А. Мцхета, I, 1955, с. 167 — 168 (на груз. яз.). [3] Ломтатидзе Г.А. К социальной и культурной характеристике населения Грузии в I— III вв. н. э. — Труды ИИАЭ, 1955, I, с. 357— 358. [4] Там же, с. 358. [5] Ломтатидзе Т. А. Указ. соч., с. 358—359; ср.: Рчеулишвили М.Д. К истории овцеводства Грузии. Тбилиси, 1953, с. 69 и след. [6]Одно такое захоронение коня мы имеем в столице Мцхета, у открытого близ ж.-д. станции Мцхета погребения типа мавзолея. (См.: Ломтатидзе Г. А. и Цицишвили И. Н. Новооткрытый склеп в Мцхета. —САНГ, I, 1951,. № 10). Погребение коней имеем мы также в Бори и Клдеети (на территории исторической Аргвети). [7]Ломтатидзе Г. А. Указ. соч., с. 359. [8] Рчеулишвили М. Д. Указ, соч., с. 207. [9] СМОМПК, с.62-63; Описание., II. с. 748; КЦ, с. 85—86. [10] СМОМПК, с. 6. [11] Описание..., II, с. 720; СМОМПК, с. 29. [12] Ср.:Джанашиа С. Н. Труды, I, с. 132 (на груз. яз.). [13] См.: Бардавелидзе В. В. Хевсурская община. — САНГ, 1952, т.XIII, № 8; ее же. Система управления хевсурской общины. — Там же, 1952, т. XIII, № 10; ее же. Земельные владения древнегрузинских святилищ. — Советская этнография, 1949, № 1; См. также: Bardavelidzeova V. Chevsurská občina. —Československá Etnografie, 1958, VI, № 1, с.43-54. [14] А. Г. Периханян склонна признать одинаковый социальный статус «иеродулов» Малой Азии, Армении и Кавказской Албании (см.: Указ. соч. — ВДИ, 1957, №2, с. 50). [15] Rostovtzeff M.I. The social and economic history of Hellenistic world, c.506. [16] Периханян А. Г. Указ. соч., с. 68. [17] Бардавелидзе В. В. Хевсурская община. Струкура и институт «джварискмоба». — САНГ, 1952, г. XIII, №8, с. 497. [18] Там же, с. 498. [19] Абуладзе И. В. Древние редакции житий сирийских подвижников в Грузии. Тбилиси, 1955, с. 111,205 (на груз. яз.). [20] См.: Бердзенишвили Н. А. Из истории топонимики Тбилиси (агараки). — Мимомхилвели, II, 1951 (на груз. яз.); ср.; Еремян С. Г. Развитие городов и городской жизни в древней Армении. — ВДИ, 1953, с. 17. [21] В ранний период феодальных отношений, по крайней мере, термин «агарак»-«агара» все же стойко сохранял свое старое .основное значение земельного участка, часто приобретаемого путем купли или дарения, находившегося в полном распоряжении своего владельца, а также употреблялся в общем значении пашни, обработанного поля. [22] Reinach Th. Mithridate Eupator, Roi de Pont, Paris, 1890, с. 391. [23] Восходит к древнеперсидскому tаčаrа. [24] См. издание И. В. Абуладзе, Тбилиси, 1938, с. 27. [25] Периханян А. Г. Древнеармянские востаники. — ВДИ, 1956,№ 2, с. 57—58. [26] Джавахишвили И. А. История грузинского права, II1 ,с. 35; Джанашиа С. Н. Труды, т. I, с. 278—279; II, с. 229—230 (все на груз.яз.) [27] Ср.: Бердзенишвили Н. А. — В кн.: История Грузии (макет), I, 1956, с. 114 (на груз. яз.). [28] Джанашиа С. Н. К критике Моисея Хоренского — Материалы по истории Грузии и Кавказа, вып, V, 1937. [29] Б е р д з е н и ш в и л и Н. А. Указ, соч., с. 114. [30] Периханян А. Т. Указ.соч., с. 58. [31] Джанашиа С. Н. Труды. I, с. 278; II, с. 229 (на груз. яз.). [32]Г. А. Капанцян возводит этот древнеармянский социальный термин к хурритскому šаrr-//zаrr-, обозначающему, по его мнению, также «раб, слуга» (см. его: К установлению хурритского термина šаrr-//zаrr в значении «слуга, раб» по данным армянского и грузинского языков. — ВДИ, 1951, № 1, с. 245 и сл.). [33] Джанашиа С. Н. Труды, I, с. 126; Церетели Г. В. Армазская билингва. — Известия ИЯИМК АН Груз. ССР, 1942, XIII, с. 42 (все на груз. яз.). [34] Церетели Г. В. Армазская билингва. — Известия ИЯИМК АН Груз. ССР, 1942, XIII, с. 42—43 (в тексте (см. указ. соч., с. 42) ’nh šr[gs] brh zywh rbwnyn—«Я, Шарагас, сын Зеваха господина») (на груз. яз.). [35] История Армении Фавстоса Бузанда. Ереван, 1953, с. 149. [36] Описание..., II, с. 709. [37] Описание..., II, с. 799. [38] ИмнайшвилиИ. В. Историческая хрестоматия грузинского языка, 1953, с. 164 (на груз. яз.). [39] См.:К е n t R.G. Old Persian, 1953,c.202,219. [40] Чикобава А. С. Древнейшая структура именных основ в карвельских языках. Тбилиси, 1942, с. 25—26 (на груз. яз.). жүктеу/скачать 2.57 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|