Одна строка вургуна



Дата18.07.2016
өлшемі144.46 Kb.
#206710
түріОбзор
ОДНА СТРОКА ВУРГУНА
Народность в писателе есть достоинство,

которое вполне может быть оценено одними

соотечественниками ,- для других оно или не

существует, или даже может показаться пороком.
А.С.Пушкин20

Если собрать все, что написано о Самеде Вургуне, то, наверно, этот материал по объему давно уже превысил все, написанное самим поэтом. И, тем не менее, его творчество, столь богатое и многогранное, и ныне, и впредь будет привлекать исследователей с самых различных точек зрения.

Обзорная работа Ф.Велихановой «Русские переводы поэзии Самеда Вургуна»21 явилась едва ли не первой серьезной попыткой рассмотреть более, чем двадцатилетний опыт сотрудничества азербайджанского поэта со своими русскими собратьями по перу в свете общей теории перевода. Понятно, что все вопросы сразу охватить было невозможно. Далек от мысли дать исчерпывающие ответы и автор данных заметок. Более того, он ставит перед собой сугубо узкую задачу – проследить судьбу одной-единственной строки Вургуна, который был поистине народным поэтом, и с полным правом мог сказать о себе еще в молодые годы:
Я чеканил слова не за хлеба кусок, -

У народа их брал, чтоб народу отдать.


Это прозвучало в 1936 году в «Свободном вдохновении», которое с большим подъемом перевел П.Г.Антокольский. Никто сейчас не возьмется высчитывать, сколько взял Самед у народа и сколько дал ему. Очевидно одно – знаменосец азербайджанской поэзии во многом опирался на традиции устного творчества своего народа, а с другой стороны – немало его стихотворений бытуют ныне как народные песни – «Азербайджан», «Ущелье Дилижана», «Джейран» /вступление в поэму «Мугань»/, широко разошлись монологи из «Вагифа» и т.д. Ныне можно сказать, что Вургун вышел из народа и ушел в народ. Одной из многих тысяч нитей, связывающих поэта и народ, является строка в том же самом «Свободном вдохновении»:
Siz, ey yeddisini doğan analar...
которую П.Г.Антокольский передал очень близко:
О земля матерей, что родят семерых…
Но перевод неточен, ибо… слишком точен. Дело тут не в том, что азербайджанская строка обращена непосредственно к матерям, а русская – к земле матерей, такие трансформации в порядке вещей при поэтическом переводе: неточность, как подводная мина, таится именно там, где на поверхности буквальное совпадение – «родят семерых», «рождающие семерых». Подлинник звучит шире, впечатляет больше. Почему?

На этот вопрос и попытается ответить автор данных заметок.

Самед Вургун родился до революции – в 1906 году, эта строка его адресована женщинам, родившимся значительно раньше, годящимся ему в матери. И поэт обращается к ним по сыновнему задушевно, в форме им особенно близкой и трогательной, косвенно напоминая об их молодости, о самом, может быть, памятном событии в их жизни – о свадьбе.

Дело в том, что стих Вургуна содержит намек на обрядовую песню:


Подстрочник:
Anam, bacım, qız, gəlin, Мать моя, сестра моя, девушка-невеста,

Əl-ayağı döz, gəlin, Руки-ноги /у тебя/ прямы, невеста.

Yeddi oğul istərəm, Семь сыновей хочу /желаю иметь/,

Birdə dənə qız, gəlin. Одну только дочь, невеста.


К подстрочнику необходимо дать такое добавление: слово «гыз» многозначно: дочь, девочка, девушка, девица, дева, девственница; а вторая строка – идиоматическое выражение, по поводу ее проф. Азиз Шариф замечает: «Эта строка может означать и «правдивая», «чистая на руку», «негулящая», «не грешащая ни рукой, ни ногой» и т.д.».

Это четверостишие заслуживает пристального внимания, потому что оно, на наш взгляд, одно из ключевых, узловых – без верного понимания его нельзя достичь и многое другое как в истории и устном народном творчестве азербайджанского народа, так и в поэтическом наследии Вургуна, который полностью приводит его дважды - в поэме «Басти» и пьесе «Вагиф». Оба произведения перевела А.Е.Адалис и в каждом случае дала иную интерпретацию:


На свадьбах пели: Девка здорова,

Вся без изъяна. Сладкая халва!

Семь сыновей роди, рока жива,

Ты мне, гляди, поди не дочь, а сына.
/ «Слово о колхознице Басти »/

Сестричка! Мамочка моя! Ах, ангел мой родной, невеста!

Ах, ручки-ножки у тебя величины одной, невеста!

Глядите, на руку чиста и на ногу тверда невеста!

Пройдет, любимого любя, походкою прямой невеста!

Тебе желаю семерых, достойных мужа, сыновей


И дочь, подобную во всем тебе самой, невеста!
/ «Вагиф»/


Конечно же, отступление А.Е.Адалис от буквы – отнюдь не бездумный произвол и не отсебятина, свойственная невежам. Ее отступления энергичные, целенаправленные, сознательные. Достаточно вспомнить ее несомненно вольный и вместе с тем удивительно точный по дыханию перевод самедовского «Азербайджана». Та к же по-хозяйски она поступает и с поэмой Вургуна о его современнице. Автором поэма названа кратко – по имени героини – Басти /в Азербайджане ее знали и стар и млад, каждый добавил бы: Багирова, знатная хлопкоробка, депутат Верховного Совета СССР, Герой /впоследствии - дважды/ Социалистического труда. Иное дело на всесоюзной арене, когда слава Басти Багировой только зачиналась/. Поэтому А.Е.Адалис и назвала свой перевод – «Слово о колхознице Басти», помимо всего прочего, исходя из особенностей своеобразного произведения, которое не укладывалось в обычные представления о поэме, как жанре. /Позднее нашлось определение для произведений подобного плана – лирическая поэма. Поскольку Самед Вургун контрастом дает бесправное положение азербайджанке в прошлом, переводчице фольклорная вставка кажется чересчур нейтральной и она сгущает краски и в ней:

Семь сыновей роди, пока жива,

Ты мне, гляди, роди не дочь, а сына.
К сожалению, А.Е.Адалис теряет чувство меры, гипертрофирует, перебарщивает – в оригинале речь довольно приветливая, никто не лезет с кулаками к новобрачной. Слишком фривольна, а потому неуместна и «сладкая халва» - девушку не в увеселительный дом сдают, чтобы там смачно расхваливать ее прелести. Девушку благословляют на создание новой семьи, нового дома. К тому же, халва более характерна не для свадьбы, а для похорон и поминок. Есть даже пословица, окрашенная горькой иронией: «Мертвым сдается, что живые то и знай халву едят»/.

Во втором случае песня обращена к невесте, вступающей в дом жениха – сына первого вельможи Карабахского ханства и прославленного поэта. Здесь А.Е.Адалис подчеркнула мягкость интонации, вполне закономерно и подразумевающее жест обращения «глядите» в драматическом произведении, ведь «Вагиф» предназначен прежде всего для сцены, для зрителя. Трудно дается переводчице вторая строка оригинала – второй, третий и четвертый стихи перевода – это три вариации её. Вызывает недоумение странная похвала новобрачной:


Ах, ручки-ножки у тебя величины одной, невеста!
Но ведь девушка, у которой руки одной величины с ногами, - не ангел, а горилла!

В обоих случаях не соблюден и принцип рифмовки, присущей оригиналу: в первом переводе – аааб, свойственное более гошме, а не баяты, а во втором – аабава, неизвестно какую форму здесь переводчица брала за образец. Вообще второй перевод грешит многословием, противоречащим лаконизму оригинала, наряду со смысловыми неточностями, вместо четырех строк – шесть и все чрезмерно растянуты /в оригинале – строго по семь слогов в каждой строке/.

Воистину, наши недостатки - продолжение достоинств А.Е.Адалис каждый раз в цитате из фольклора видела только деталь произведений Самеда Вургуна и каждый раз стремилась как можно плотнее смонтировать ее вургуновским текстом, давая однозначное решение – в первом случае выпятила прямолинейность и довела ее до грубости, а во втором – ласку превратила в заискивание, умильную лесть. В переводах А.Е.Адалис нечего и пытаться отрывок из «Вагифа» вставить в поэму о Басти, а отрывок из «Басти» переместить в пьесу «Вагиф». Подобная перестановка слагаемых абсолютно невозможна. Так же невозможно ни один из переводов А.Е.Адалис включить в сборник, предназначенный для ознакомления русского читателя с образчиками азербайджанского фольклора. Неудачны и оба перевода автора данных заметок, выполненные специально для сборников такого рода:
Ты, невестка, нам нужна, В небо вывела луну,

Все, что хочешь, скажем «на», Сыну выбрала жену.

Но двенадцать внуков дай, Я хочу двенадцать внуков,

Внучка будет пусть одна. Внучку разве что одну.


«Баяты» «Ларец жемчужин»
Не совсем верно избран оригинал. Правда, есть варианты, в которых число желаемых сыновей поднимается с семи до одиннадцати и до двенадцати, последний и был взят за основу для обоих переводов. Но надо было бы своевременно извлечь урок из опыта Самеда Вургуна – поэт, выросший на народных традициях, дважды избирает вариант с семью сыновьями – значит, он наиболее распространенный и наиболее верный, если глянуть поглубже: семь красавиц, семь портретов, семь дворцов – у Низами, семь дней недели, семь цветов радуги, семь небес – у азербайджанцев и русских; кроме того выражения: проклясть до седьмого колена, трудиться до седьмого пота, семь раз отмерить – один раз отрезать и т.д. Число семь неоднократно встречается и в эпосе «Кёроглу» , у героя в различных главах семьдесят, семьдесят семь, семьсот семьдесят семь соратников. Если исходить из того, что число семь, повторенное дважды, означает «много», а трижды – «очень много», то единожды семь будет, видимо, означать: «нормально», «изрядно», «удовлетворительно», «достаточно».

Однако промахом с выбором оригинала не исчерпываются беды этих переводов. В конце концов, можно было поправить их, переделав число двенадцать на семь. Беда переводов в том, что они неверны от первой до последней строки, - целиком. В зачине первого происходит нечто вроде торга, сопровождаемого косноязычием и чуждым устной речи «но», которое, стыкуясь с предшествующим «на», усугубляет неблагозвучие. «Внуки» позволяют думать, что песня поется кем-то, кто собирается стать то ли дедушкой, то ли бабушкой. Недостатки наших переводов проистекали из неверной оценки подлинника. Он был взят из сборника «Баяты», а многие баяты отличаются тем, что первые две строки их при передаче из уст в уста, из поколение в поколение утрачивали смысл и ныне не несут определенной смысловой нагрузки. Отсюда и пренебрежительное отношение к зачинам баяты при переводе их на русский язык. Однако далеко не все зачины баяты так уж бессодержательны. И потом, данное четверостишие – не собственно баяты, а обрядовая песня, подчинившаяся форме баяты: первые две строки здесь очень важны и отмахиваться от них никак нельзя.

Второй перевод, несмотря на ритмически-эфоническую упорядоченность, еще более отдалился от оригинала, это – не слово в похвалу невесте в момент бракосочетания, а похвальба свекрови после свадьбы. И почему от лица женщины /свекрови/ пошла речь? Правда, по оригиналу нельзя решить – от мужского, или женского лица звучит это обращение: азербайджанская грамматика не имеет категории рода.

Все ясно – нужен новый перевод.

Но тут и оказывается, что ясно далеко не все.

Если устную азербайджанскую поэзию сравнить с большой пьесой, в которой множество действующих лиц, обращаются друг с другом в самых различных ситуациях, то это четверостишие – всего-навсего одна лаконичная реплика и перевести её правильно нельзя, не установив, кто, когда, в каких обстоятельствах, кому и почему адресует её.

Кто такая «gəlin», к которой обращено четверостишие?

Буквально: это та, что пришла. Так ее будут называть родственники мужа с момента, когда она переступит порог его дома до того самого момента, когда её мертвой вынесут оттуда. Слово «gəlin» многозначно: это не только «невеста», но и «… молодена, молодица, молодичка; молодуха, молодка, молодушка, молодайка, молодая баба, замужняя, нестарая женщина, лет до сорока; молодая, новобрачная, молодица – до первой беременности, принесшая в первых родах мальчика; сноха, невестка» 22

Автор данных заметок увлекся и у него появилось четырнадцать переводов с невесткой, снохой и даже женой, приводить их здесь нет нужды, тем более, что от всех них пришлось отказаться, вспомнив, что четверостишие звучит во время свадьбы, когда девушка еще не стала, ни женой, ни снохой, ни невесткой, когда именно – невеста в понимании и жениха, и его родственников, и приглашенных гостей, и любопытствующих зрителей. Указание на то, что четверостишие это свадебное есть как у Вургуна, так и в других источниках.

Но кто обращается к невесте?

Из самого четверостишия этого также не выяснишь.

Самед Вургун в «Басти» фольклорной цитате предпосылает ремарку:


Bizim çanil babalar xpr baxardı qadına,

Deyərdilər toy günü gəlinin sağlığına.


/Наши темные/ невежественные/ деды/предки/ косо/недоброжелательно/ смотрели на женщину,

Говорили в день свадьбы во здравие невесты/.



Фраза построена так, что ее можно понять по-разному: то ли сами деды /предки/ произносили четверостишие, то ли оно вообще произносилось – в такой позиции после запятой стоил глагол «deyirdilər». Если слово «бабалар» толковать не как конкретное «деды», а как обобщенное «предки», то представители какой половины предков – мужской или женской обращались к невесте в день свадьбы? Тут не очень понятно. В пьесе «Вагиф» четверостишие произносит йенге-сваха/ Но вот – роман Ю.Чеменземинли «В крови», события, изображаемые в нем, хронологически и географически совпадают с действием пьесы «Вагиф» - Карабах, XVIII век, есть одни и те же исторические личности, например, Молла Панах Вагиф – выдающийся поэт и государственный деятель. Здесь в свадебном ритуале принимает участие подросток, младший брат жениха, который произносит четверостишие, отличающееся от тех, что приводит Самед Вургун и сборники фольклора, ритмом, редифом м др. компонентами:
Подстрочник:
Qızım, səni qız istərəm, Дочь моя, тебя девушкой хочу /видеть/,

Qaş gözünü düz istərəm, Глаза-брови в порядке хочу /видеть/,

Yeddi oğul anası ol, Стань матерью семерых сыновей,

Bircə dənə qız istərəm. Дочку одну хочу /желаю тебе/23.

Есть определенная нелогичность в том, что мальчик обращается к невесте, которая старше него /пусть иногда не намного, но все же/ со словами: «Дочь моя…». Надо полагать, что он исполняет роль посланника, вестника, передающего чьи-то слова. Но чьи? Должно быть, некогда их произносил кто-то из старших родственников жениха – патриарх, глава племени, рода, старейшина, подобный Деде Коркуду. Видимо, ритуал, при котором звучало это четверостишие, или его предвариант, уходит в глубокую древность, когда люди верили в магическую силу заклинания. С течением времени заклинание превратилось в благословение, в пожелание семейного счастья. Потеряла магичность и цифра, поэтому, она наверно и заколебалась - от семи до двенадцати.

Примечательно, что аристократы / у Ю.Чеменземинли жених – правитель Иранского государства, невеста – сестра Карабахского хана/ придают большое значение внешности /Гаш-гюзцнц дцз истярям/ и диктуют свою волю - троекратно повторяется в виде редифа «истярям» /хочу, желаю, требую/, а не «эялин», как во всех других вариантах. Между тем, известно, что баяты подчинили себе другие формы народных песен. В конце концов возобладала не только форма, но и чисто народные взгляды, «Анам-бажым, гыз эялин» куда мягче и приветливей по содержанию и интонации, чем «Гызым, сени истярям».

Итак, в художественных произведениях свадебный ритуал исполняют и сваха, и младший родственник жениха.

Но как происходило в жизни?

Такого вопроса не стояло перед Самедом, ибо он впитал народную поэзию с молоком матери и вырос в среде, в которой были живы старые традиции. Наша действительность стремительно развивается и четверостишие, приводимое в «Басти» и «Вагифе», ныне стало литературным памятником. Полный чин свадебного обряда редко где сохранился и соблюдается. Не у нас в Азербайджане и книги, подобной фундаментальному изданию, подготовленному Н.П.Колпаковой, - «Лирика русской свадьбы». Но можно заглянуть в этнографические записки Г.Сарабского «Старый Баку» и «Антологию азербайджанского фольклора»: здесь тоже фигурирует ребенок из дома жениха и йенге-сваха.

Значит, обратиться к невесте может и мужчина, и женщина, и старше и моложе ее – любой человек при любой мизансцене свадебного действа может произнести:


Я тебя хвалю, невеста,

И, как мать люблю, невеста.

Семерых тебе сынов,

Дочь одну сулю, невеста.
Этот перевод, видимо, и следует счесть пока что наиболее приемлемым. Столь подробный разговор о свадебном четверостишии понадобился потому, что без учета широкого контекста нельзя понять одну-единственную строку, обращенную Самедом Вургуном не просто к многодетным матерям, а к матерям, которым по обычаю предписывалось родить по семь сыновей, чтобы удостоиться особого уважения.

И неспроста в следующей строке поэт, сын своего народа и человек своего времени, добавляет:


Cəbhədə bir durur oğlan da, qız da...
Для П.Г.Антокольского тут не было особого нюанса, потому он и перевел:
Вот охрана твоя – юной поросли ряд.
А для Самеда важно было акцентировать внимание на том, что и юноши и девушки, подчеркивая равноправие женщин с мужчинами, не только провозглашенное новым государством законодательно, но и подтвержденное опытом народной жизни. Азербайджанские женщины не раз вставали с оружием в руках рядом с мужьями и братьями, о чем свидетельствуют и писаная история, и память народная, закрепленная в устной поэзии – например, образ Хаджар, подруги Гачага Наби. Есть и пословица: «Что лев, что львица – оба львы». В эпосе «Кёроглу» женщины облачаются в мужские доспехи и участвуют в битвах, превосходя храбростью иных мужчин. И, наконец, народный опыт, народная мудрость тем и сильны, что идут от реалистических оценок действительности. По обычаю, связанному с патриархатом, испокон веков считалось, что сын – опора дома, дочь – украшение, сын – необходимость, дочь – роскошь. Свадебная песня выражала пожелание новобрачной рожать побольше сыновей, ибо сын – работник, защитник, продолжатель рода. Но фольклор не слепо следует этому обычаю, не считает его единственно верным всегда и везде. В иных конкретных обстоятельствах дает и иную оценку:
Хороша в горах весна,

Хорошо тропа видна.

Семерых сынов милее

Дочь хорошая одна.
И Самед Вургун придавал особое значение эмансипации женщин, которая на Востоке началась позднее и проходила мучительней. «Свободное вдохновение» написано на шестнадцатом году установления Советской власти в Азербайджане. Еще в детстве лишившись матери, причиной безвременной кончины которой явились пережитки старины, Самед Вургун остро переживал утрату и в ранних, и в зрелых стихах. Вообще Вургуна можно назвать первом женской доли, если проследить галерею женских, созданных им: колхозницы Басти и Мания /поэма «Мугань»/, летчица Лейла, старая Гызъетар и юная Хумай / «Комсомольская поэма», «Айгюнь» /одноименная поэма/, Мехин Бану, Ширин и Фитнэ/ «Фархад и Ширин», безвольная Хураман и целомудренная Гюльнар / «Вагиф»/ и др.

Вургун, как правило, избирает имена значащие, происхождение многих из них, так или иначе связано с обычаем, отображенном в четверостишии, разобранном нами выше. Верно поступает А.Е.Адалис, когда в русском тексте поясняет:


Мать, плача, назвала тебя «Басти»,

Что значит «баста», «хватит», «отпусти».


Хотя «отпусти» здесь больше «для рифмы», но сам прием, когда примечание вводится непосредственно в художественную ткань, рационален и плодотворен, ведь понятное читателю подлинника должно быть ясно и русскому читателю. Аналогично поступает А.Е.Адалис и в поэме «Мугань», замечая в скобках:

Здесь «Маня» нравится на слух, но произносят «Мания»…

Этимология, хотя и очень заманчивая, но чисто поэтическая. Думается, что по смыслу своему имя героини поэмы «Мугань» родственно имени Басти, ведь «манийа» - это преграда, помеха, препятствие.

Имя старой Гызъетар переводчиками «Комсомольской поэмы»/А.Адалис и В.Сергеев/ не расшифровывается, а оно тоже значащее: «хватит девочек» или «хватит дочерей», т.е. семантически опять-таки близкое к Басти.

«Комсомольская поэма» экранизирована после смерти автора, сценарист - его сын, писатель Юсиф Самедоглу. У старой Гызъетар н на Гражданской войне пропал без вести единственный сын. Комсомольцы – герои поэмы организовывают субботник и строят новый дом, куда и переселяют старую Гызъетар из ее землянки. Женщина, жившая безо всякого проблеска надежды на будущее, обретает новый, светлый кров, ощущает заботу и любовь благодаря комсомольцам, которых она как бы усыновляет. Поэтому и фильм по-азербайджански называется «Йедди оьул истярям», а по-русски – «Семеро сыновей моих».

Вот каким эхом и через сколько лет отозвалась строка Вургуна!


***
Какие же выводы напрашиваются из сказанного?

Подстрочник, пробивая бреши в китайской стене, разделяющей языки, тут же опутывает проделанные отверстия колючей проволокой несуразных строк. Продираться сквозь них нельзя без потерь, которые ощутимы особенно при переводе произведений, насыщенных национальной спецификой и колоритом. Тут неудачи подстерегают даже таких опытных и долгое время сотрудничавших с азербайджанскими поэтами русских мастеров, как П.Г.Антокольский и А.Е.Адалис.

Знание языка также не является панацеей от всех бед. Нужна тщательная подготовка и кропотливая работа, чтобы по-настоящему проникнуть в тайны народной поэзии и переводческого искусства.

Необходимо, усваивая опыт ветеранов, перенимать все лучшее из их опыта и остерегаться ошибок, иначе мы будем обречены на топтание на месте, одним из проявлений чего и является работа по подстрочнику. Могут сказать, что шедевры появляются не каждый день, а будничную работу можно делать и по старинке. На это следует ответить, что мы должны быть готовы к появлению шедевров, чтобы приступить к работе над ними во всеоружии переводческого искусства – благороднейшего искусства, сближающего и роднящего литературы и народы.



А эти записки только небольшая иллюстрация того, как трудно т долго дается понимание одной-единственной строки большого поэта.

Достарыңызбен бөлісу:




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет