Осознанное сновидение Стивен Лаберж
жүктеу/скачать 1.12 Mb.
|
| В каждом сне обычно присутствует персонаж, роль которого исполняет спящий. Именно глазами этого персонажа мы и следим за событиями, происходящими во сне. Именно этим персонажем мы и ощущаем себя все время, пока длится сон. Поэтому он вполне может стать следующим «подозреваемым». Но ведь в действительности нам только снится, что мы являемся этим героем. Персонаж сна – всего лишь наш представитель. Я называю этот персонаж «актером сна» или «эго сна». Точка зрения эго сна, независимо от того, вольным или невольным участником оно является, всегда находится внутри многомерного мира (сновидения), оно воспринимает происходящее почти так же, как мы воспринимаем наше обычное существование.
Но и «актер сна» не может быть сновидцем. Это подтверждается тем, что существуют сны, в которых мы не принимаем никакого участия. В этих снах мы лишь наблюдаем со стороны за развивающимися событиями. Например, иногда нам снится, что мы смотрим пьесу. Мы кажемся себе зрителями, а на сцене тем временем разворачивается действие. В таких случаях мы в меньшей степени ощущаем себя существующими и лишь пассивно наблюдаем за происходящим. Известный пример такого типа сна можно найти в Ветхом Завете (Бытие 41,1–7): …Фараону снилось: вот он стоит у реки; и вот, вышли из реки семь коров, хороших видом и тучных плотью, и паслись в тростнике; но вот, после них вышли из реки семь коров других, худых видом и тощих плотью, и стали подле тех коров, на берегу реки; и съели коровы худые видом и тощие плотью семь коров хороших видом и тучных. И проснулся фараон… В других случаях сновидца может вовсе не быть во сне, как это случилось с фараоном, когда он опять уснул:
… и заснул опять, и снилось ему в другой раз: вот, на одном стебле поднялось семь колосьев тучных и хороших; но вот, после них выросло семь колосьев тощих и иссушенных восточным ветром; и пожрали тощие колосья семь колосьев тучных и полных. И проснулся фараон и понял, что это сон. Такую бестелесную перспективу я называю «наблюдателем сна». Наблюдателя никогда нет внутри сна, он всегда остается снаружи. В каждом сне всегда существует исходная точка, с которой мы идентифицируем себя, – роль, исполняемая нами в собственном загадочном театре. Природа той роли, в которой мы оказываемся или которую выбираем, подразумевает различную степень вовлеченности: от активного участия актера сна, до полной обособленности наблюдателя. Поэтому на вопрос, кто такой осознанно-сновидящий, можно ответить так: «Это тот, кто сочетает в себе качества отчасти эго сна или актера, отчасти наблюдателя». В каждом сне рядом с нами обычно присутствует кто-то или что-то еще. Одушевленные и неодушевленные предметы пополняют собой список действующих лип. Если среди них находится тот, с кем мы полностью идентифицируем себя в данный момент, то именно он становится воплощением эго сна. Например, нам может присниться, что мы смотрим пьесу, сидя в зрительном зале. В этом случае мы идентифицируем себя со сторонним наблюдателем. Однако стоит нам лишь представить себя актером па сцене, как может случиться, что мы тут же превратимся в этого актера. Обычно в этот момент мы забываем, что всего мгновение назад были кем-то другим. Тенденция к самоидентификации настолько сильна, что, играя роль, мы забываем о себе. Какой же из уровней идентификации характеризует осознанно-сновидящего – участник или наблюдатель? Ответом может быть только сочетание обоих. Подводя итог, можно сказать, что эго сна всегда находится внутри сна и является его частью, наблюдатель же всегда вовне. Сочетание этих двух состоянии характеризует осознанное сновидение и позволяет сновидцу быть во сне, но не быть его частью. Можно предположить, что для осознанных сновидений необходима сбалансированность между обособленностью и участием. Человек, прочно связанный с ролью, исполняемой во сне, окажется еще сильнее втянутым в происходящее и не сможет отступить назад, чтобы увидеть свою роль как роль. Тот же, кто чересчур отделяет себя от сна, будет обособлен еще больше, и вряд ли его будет волновать происходящее. В моих собственных опытах участие было необходимым условием осознанных сновидений. У меня были случаи, когда в своем сне я оказывался простым наблюдателем, но ни один из таких снов я не осознавал. Почти во всех девятистах осознанных снах, записанных мною, я находился в своем привычном теле. Только в трех случаях я осознавал себя человеком, отличным от Стивена Лабержа. Эти исключения довольно интересны: однажды я чувствовал себя бестелесным источником света; в другой раз – удивительным фарфоровым сервизом; наконец, я был Моцартом. Однако все это продолжалось лишь до тех пор, пока я не обретал осознанность, потому что после этого я ощущал себя «Стивеном-Моцартом», актером, играющим свою роль, и я знал, что это всего лишь роль. Каким-то образом, скрываясь за маской, я не был кем-то другим, я был самим собой. Может быть, это лишь индивидуальное свойство, но полное ощущение тела (ощущение себя центром действий) является для меня неотъемлемым требованием обретения осознанности. Наряду с этим необходима определенная степень обособленности, для того чтобы отступить на шаг от роли эго сна и сказать: «Все это сон». А сказать такое может лишь тот, кто, по крайней мере частью себя, наблюдает сон. Поэтому, чтобы осознать себя во сне, нужно уметь посмотреть на происходящее в нем взглядом наблюдателя. Таким образом, осознанно сновидящий должен обладать по меньшей мере двумя разными уровнями восприятия. В моих осознанных снах нередко возникала путаница из-за такого дуалистического восприятия. Вспомним пример, приведенный в начале этой главы. Сначала я подумал о том, что если бы я находился в осознанном сне, то у меня не было бы причин для страха. Мгновение спустя я понял, что действительно сплю. Имеют место случаи, когда осознанно сновидящие ощущают, будто тело, принадлежащее им во сне, не соответствует их реальному телу. Эти факты заслуживают отдельного разговора, и мы коснемся их позже. Отметим пока лишь один важный момент: такие сновидцы рассматривают собственное эго как модель самих себя, и это избавляет их от ошибочного представления о реальности такого эго. Познавательные функции Форма, которую принимает осознанное сновидение, зависит от уровня умственного развития сновидца. Во сне, так же как и в бодрствующем состоянии, индивидуальные способности памяти, мышления и воли сильно различаются. Обычно сновидцы могут ясно мыслить, свободно запоминать и действовать по своему усмотрению, полагаясь на рефлексы. Однако иногда не все умственные способности могут быть доступны в полной мере, это зависит от степени осознанности. Только относительно опытные сновидцы могут действовать на уровне, сравнимом с лучшими моментами бодрствования. В осознанных сновидениях нередко встречаются небольшие изъяны в мышлении. Например, некоторым сновидцам нелегко удерживать в сознании четкое различие между миром сна и реальностью. Сен-Дени писал, что всегда испытывал трудности, пытаясь убедить себя, что персонажи его осознанных снов не являются реальными людьми, разделяющими его переживание. Он описывает сон, в котором вместе с товарищем поднялся на колокольню и восхищался оттуда великолепной панорамой, раскинувшейся перед ними. Он отлично знал, что это сон, однако просил друга запомнить все происходящее, чтобы завтра они могли его обсудить. Тем не менее осознанно сновидящие очень редко не понимают, что персонажи, сопровождающие их во сне, всего лишь вымышленные люди. Гораздо чаще их сбивают с толку те роли, которые они играют. Сновидцы считают себя реальными, а окружающих воспринимают как плод своего воображения. Только настоящие осознанно сновидящие отдают себе отчет в том, что все персонажи сна, включая собственное «эго», не более чем образы. Способность к запоминанию также приводит к различному восприятию происходящего во сне. Может показаться странным, но уровни сознания и памяти связаны между собой. Низкий уровень сознания в обычных снах сопровождается забыванием того, что человек недавно уснул. Все связанное с происшедшим во сне человек склонен объяснять, прибегая к небылицам – историям, ошибочно возникающим в памяти и никак не связанным с реальной памятью о событиях. Например, если вас спрашивают во сне, откуда взялись деньги, находящиеся у вас в руке, вы скорее всего ответите: «Я нашел их в водосточной трубе», вместо того чтобы вспомнить, что в действительности вы нашли их во сне! В противоположность этому полное вхождение в осознанное сновидение приносит с собой свободный доступ к памяти. Например, осознанно сновидящий всегда может вспомнить, где он спит в данный момент, – немаловажный факт для лабораторных исследований. Индивидуальные характеристики памяти различаются у отдельных осознанно сновидящих так же, как мыслительные и волевые способности. Один довольно опытный сновидец сообщал, что «ни в одном из осознанных снов не мог мыслить так ясно и помнить так полно, как во время бодрствования». В противовес множеству экспериментов, проводимых нами в Стэнфордской лаборатории сна, тот же сновидец заявлял: «Ни в одном эксперименте мне не удавалось уверенно вспомнить где я спал».[64 - Gillespie, G., «Lucidity language: A personal observation», Lucidity Letter 1(4) (1982): 5.] Нужно всегда помнить, что в состоянии осознанного сна у людей могут встречаться ощутимые индивидуальные различия в доступе к умственным способностям. Тем не менее наиболее часто проявляются те из них, которые доступны человеку в бодрствующем состоянии. Мотивации и ожидания Мотивации – это то, что заставляет нас действовать. Во сне, так же как и во время бодрствования, они приобретают различные формы. Мы способны разделять четыре уровня мотиваций, влияющих на происходящее во сне, независимо от степени его осознанности. Низшим уровнем мотивации являются инстинкты (drives), которые, к примеру, побуждают нас в случае необходимости посещать во сне ванную. К следующему уровню относятся желания (desires), которые могут заставить нас оказаться в постели с любимой кинозвездой. Затем идут ожидания (expectations) и, наконец, идеалы (ideals) или цели (goals). Если ожидания характеризуют уровень нашего привычного поведения, то идеалы по своей природе надуманны. Следовать им мы можем, опираясь лишь на свое сознание. Таким образом, только в осознанных снах мы можем действовать в полном соответствии со своими идеалами. Позже, когда в главе 10 мы обсудим трансперсональные сновидения, эта особенность покажется нам чрезвычайно важной. Так как в своем поведении мы чаще пользуемся привычками, а не надуманностями, то бесспорным оказывается тот факт, что в снах, как и в обычной жизни, мы руководствуемся, в основном, ожиданиями, а не идеалами. Привычный набор ожиданий, руководящий нами во время бодрствования, оказывает на нас первостепенное влияние и во время обычного сна. В обоих случаях мы молчаливо предполагаем, что бодрствуем, и наше восприятие сна искажено, чтобы соответствовать такому предположению. В качестве примера позвольте привести известный психологический опыт с картами. В 1949 году в одном из экспериментов Брюнер и Постмен предложили испытуемым идентифицировать игральные карты, разложенные перед ними на короткий промежуток времени. Уловка состояла в том, что некоторые карты были нестандартными: например, красный пиковый туз. Поначалу испытуемым казалось, что это туз червей. И только после того, как карты стали оставлять на более длительный промежуток времени, некоторые испытуемые начали замечать нестандартные карты. Для большинства же понадобилось дальнейшее увеличение времени. После подсказок со стороны исследователей: «Пики обычно черные, но может оказаться…», многим испытуемым удавалось изменить восприятие и довольно быстро отыскать необычные карты. Однако некоторых такие подсказки, наоборот, смущали, и для правильного определения карт им требовалось больше времени. Здесь можно провести аналогию с осознанными сновидениями: подобно тому как испытуемые в нормальном состоянии полагают, что пики черные, а черви красные, сновидцы считают себя в обычном сне бодрствующими. Когда нам снятся причудливые события, а такое часто бывает во время БДГ-сна, мы каким-то образом воспринимаем их как нечто обыденное. Если приходится замечать или переживать что-то необычное, то мы в любой момент способны это рационализировать. Такая способность основана на уверенности, что в (иллюзорной) концептуальной модели мира для сновидца всегда «существует логическое объяснение». Случалось, что люди, узнав от меня о существовании осознанных сновидений, в первую же ночь переживали этот феномен. Эта категория людей очень походит на тех испытуемых, которые легко воспринимают подсказки. Они знают, что, хотя для некоторых несоответствий в реальном мире и можно найти «логические объяснения», лучшим объяснением для аномалий служит иногда осознание того, что ты спишь. Наши сознательные и бессознательные ожидания и предположения удивительным образом влияют на форму, которую приобретает осознанное сновидение. Как я уже говорил, аналогичное влияние они оказывают и на нашу обычную жизнь. В качестве примера сознательного ограничения человеческих способностей можно привести известный миф о невозможности пробежать милю быстрее, чем за четыре минуты. На протяжении многих лет это казалось невероятным… пока кто-то не пробежал, сделав невозможное возможным. Почти сразу многие другие смогли повторить это достижение. Концептуальный барьер был преодолен. Есть основания полагать, что в мире снов ожидания играют еще более важную роль. В конце концов, в физическом мире существует множество ограничений, связанных со строением нашего тела, не говоря уже о законах физики. И хотя барьер «четырехминутной мили» оказался непреодолимым, существуют абсолютные пределы человеческой скорости: обладая нашим сегодняшним физическим телом, пробежать ту же милю за минуту невозможно. Между тем в мире снов физические законы полностью игнорируются: в снах, например, нет гравитации. Эквивалентом физических законов в мире снов являются законы психологические. Именно эти законы, обусловленные функциональной ограниченностью человеческого мозга, сдерживают поведение осознанно сновидящего. Например, осознанно сновидящий иногда обнаруживает, что не в состоянии прочесть больше одного-двух слов. Как отмечал Моэрс-Месмер, буквы в осознанных снах катастрофически не желают оставаться в покое. Когда он пытался сфокусироваться на словах, буквы превращались в иероглифы. Заметьте, я не говорю, что мы не можем читать во сне. Мне самому несколько раз снилось, как я делал это, однако это были не осознанные сны, в которых написанное появляется в результате сознательного напряжения воли. Следующий пример возьмем из свидетельств Сен-Дени, который рассказывал, что часто оказывался не в состоянии изменять уровень освещенности в собственных осознанных снах. Мне приходилось испытывать аналогичную трудность, которую Хирн окрестил феноменом «выключателя света». Конечно, психологические ограничения кажутся незначительными по сравнению с теми, которые налагаются на нашу обычную жизнь физическими законами. Тем не менее слишком большое количество психологических обусловленностей может ухудшать качество осознанных сновидений. Переживания, испытываемые конкретным сновидцем, подвергаются мощному давлению со стороны ожиданий. Приводимые ниже примеры красочно иллюстрируют это. Русский философ Успенский, основываясь на теоретическом фундаменте, полагал, что «спящий не может думать о себе до тех пор, пока эта мысль сама не станет сном». Отсюда он заключал, что «человек не может во сне произнести своего имени». Неудивительно, что, по словам Успенского, можно «ожидать», что «если я произнесу во сне свое имя, то немедленно проснусь».[65 - Ouspensky, P., A New Model of the Universe (London: Routledge amp; Kegan Paul,1931,1960) p. 281.] Эксперимент, скорее даже упражнение, предложенное Успенским, должно было ясно продемонстрировать влияние, которое переживание оказывает на события, происходящие во сне. Одна из испытуемых Селии Грин, называемая «Субъектом С.», услышав об этом упражнении, решила поэкспериментировать с эффектом произношения собственного имени во время осознанного сна. Вот что она сообщает об этом: «Я подумала о феномене, описанном Успенским, и ощутила своеобразный провал в сознании. Мне не удавалось найти два нужных слова. Все это сопровождалось чувством какого-то головокружения, и я остановилась».[66 - Green, C., Lucid Dreams (Oxford: Institute for Psychophysical Research,1968), p. 85.] А вот как Патриция Гарфилд описывает собственный осознанный сон, который можно отнести к тому же разряду: «Я подошла к двери, на которой было вырезано мое имя. Попытавшись прочитать его, я поняла, почему Успенский полагал невозможным произнесение своего имени в осознанном сне. Все вокруг начало дрожать и греметь, и я проснулась».[67 - Garfield, P., Creative Dreaming (New York: Ballantine Books 1974), p. 143.] П.Гарфилд, пережившая нечто схожее с переживанием Субъекта С., заключает: «Нет ничего невозможного в том, чтобы произнести свое имя в осознанном сне, однако это действует разрушительно». Когда я читал Успенского, то не намерен был принимать ни его выводов, ни его предпосылок. Я абсолютно не видел причин, мешавших кому-либо произносить во сне свое имя. Я решил проверить собственные ожидания, и в одном из моих ранних осознанных снов мне удалось произнести магические слова: «Стивен, я – Стивен». Я услышал звук своего голоса, однако больше ничего не произошло. Единственным объяснением этому может служить то, что переживания Успенского, Субъекта С. и Патриции Гарфилд были обусловлены их предварительными ожиданиями. Кроме того, вполне возможно, что описанный феномен объясняется нашей привычкой слышать во сне свое имя только в тот момент, когда нас кто-нибудь будит. Другой иллюстрацией влияния ожиданий на осознанное сновидение могут служить два разных подхода к сексуальности в подобного рода снах. В первом случае женщина утверждали: «Осознание того, что спишь, приносит удивительное чувство свободы – расширяются рамки восприятия, и можно испытать все, что хочешь». «Природа осознанных сновидений, – добавляет она, – позволяет достигнуть мистических переживаний, однако существует некое неотъемлемое сопротивление всему эротичному (курсив мой)».[68 - McCreery, C., Psychical Phenomena and the Physical World (London: Ha-mish Hamilton,1973), p.114.] Свидетельства Патриции Гарфилд совершенно противоположны. Она сообщает, что «добрых две трети» ее осознанных сновидений были наполнены «сексуальной энергией. Половина таких сновидений достигала кульминации и заканчивалась вспышками оргазмов». И далее: «Оргазм – естественная часть осознанного сновидения (выделено ею). Собственные переживания убедили меня в том, что сознательное сновидение, это оргазмическое сновидение… Многие мои ученики, – продолжает она, – рассказывали о схожих экстатических переживаниях во время осознанных сновидений, подкрепляя феномен моих индивидуальных особенностей».[69 - Garfield, P., Pathway to Ecstasy. (New York: Holt, Rinehart amp; Winston,1979), pp. 134–35.] Дело не в том, являются осознанные сновидения «естественно» эротичными или нет, потому как они, возможно, не являются ни теми, ни другими. Скорее всего, «каков сновидец, таков и сон». Из приведенных примеров можно извлечь два полезных урока. Первый из них заключается в том, что предположения, касающиеся потенциального развития событий в осознанном сне, полностью или частично определяют то, что в действительности происходит. Второй урок – это логическое следствие первого: индивидуальные особенности оказывают очень существенное влияние на феноменологию осознанных сновидений. Разнообразие действий: к вопросу о контроле Поступки осознанно сновидящих отличаются таким же разнообразием, как и поступки бодрствующих людей. Некоторые из наших действий чисто рефлекторны. Находясь в осознанном сновидении, мы можем, например, ходить, не теряя равновесия. Другие – инстинктивны: если нас что-то испугало, мы бежим. Большинство действий обусловлены привычкой: мы не теряем способности вести машину даже тогда, когда понимаем, что спим. Наконец, существуют намеренные действия: иногда мы сдерживаем желание убежать, даже несмотря на пугающие события, происходящие в осознанном сновидении. (Отказ от действия – это форма намеренного действия.) Я перечислил здесь четыре формы действий – от самых бессознательных и автоматичных до наиболее сознательных и добровольных. Чем выше уровень наших действий, тем большей свободой мы обладаем. Свобода – это выбор. Нередко этот выбор пугает нас, и мы, как правило, выбираем одно и то же. Однако во многих случаях намеренное действие более приемлемо, чем привычное или инстинктивное. Намеренное действие может заставить нас не бежать от опасности, добровольно встретиться лицом к лицу со своими страхами и преодолеть их. Большинство наших поступков представляют собой сложное сочетание всех четырех уровней действий. Наивысший уровень, доступный нам, определяется тем, насколько в данный момент мы руководствуемся своим сознанием.
… Мне спилось, что погожим днем я прогуливался верхом. Вдруг я понял, что сплю, и решил определить, могу ли я применить волю для управления своим поведением во сне. «Ладно, – сказал я себе, – эта лошадь – лишь иллюзия. Местность, по которой я проезжаю, не более чем сценическая декорация. Даже если бы все вокруг не было плодом моего воображения, я все равно мог бы управлять всем этим». Я решил перейти на галоп – и перешел. Решил остановиться – и остановился. Я оказался перед дорожной развилкой. Правая дорога уходила в густой лес, левая вела к развалинам какого-то поместья. С особой ясностью я ощутил, что могу выбрать любую, заставив тем самым свое воображение дорисовывать образы либо развалин, либо леса.[70 - McCreery, op. cit., p. 91.] Нет сомнений, что способность добровольного действия является одной из самых замечательных особенностей осознанных сновидений. Сновидцы испытывают неописуемый восторг, открывая, что могут делать почти все, что хотят. Они могут, например, отменить закон тяготения и воспарить в небеса. Они могут отправиться в Гималаи и взобраться на высочайшую вершину без страховок и проводников. Они могут даже заняться исследованием Солнечной системы, отказавшись от скафандра!
жүктеу/скачать 1.12 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|