От редактора


КЛАССООБРАЗОВАНИЕ В КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ



бет4/19
Дата11.06.2016
өлшемі1.83 Mb.
#127328
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   19

КЛАССООБРАЗОВАНИЕ В КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ

МИРОЭКОНОМИКЕ

Понятие общественного класса было изобретено в рамках капиталистической мироэкономики, и, вероятно, его использование наиболее полезно, если мы применяем его как исторически специфическое именно для этого типа миросистемы. При удалении от диалектической динамики и движении в сторону превращения в формальную модель классовый анализ теряет способность объяснять действительность.

Итак, мы хотим заняться анализом классов как эволюционирующих и изменяющихся структур, укрытых постоянно изменяющимися идеологическими покровами, чтобы увидеть, кому именно в условиях конкретного времени выгодно определять классовую принадлежность в тех или иных концептуальных терминах. Что мы особенно постараемся показать — так это факт, что аль­тернативные восприятия социальной реальности вполне конкретно влияют на возможность убедить классы следовать своим интересам. В особенности нас интересуют два спорных аспекта осно­вополагающей парадигмы анализа: является ли класс понятием, связанным с представлением об обществе как поляризованной структуре, или мультимодальным понятием? Является ли принад­лежность к классовым группировкам более значимой, чем принадлежность к «статусным группам» или этно-нациям, или нет? Мы докажем, что споры об этой парадигме в конечном счете оказываются решающими спорами и играют центральную роль в классовой организации.

Тем не менее, прежде чем мы сможем приступить к анализу природы и функционирования социальных классов и процесса классообразования, мы должны уточнить способ функционирования той миросистемы, в которую они включены. Существуют три основных элемента капиталистической мироэкономики. Во-первых, она состоит (метафорически выражаясь) из единого рынка,

на котором происходит расчет максимальной прибыльности и который таким образом определяет в долгосрочном плане объем производственной деятельности, степень специализации, способы оплаты труда, товаров и услуг, использование технологических изобретений.

Второй базовый элемент — существование системы государственных структур разного уровня силы (как внутри своих границ, так и по отношению к другим элементам мировой системы). Государственные структуры служат прежде всего для того, чтобы извратить «свободное» функционирование капиталистического рынка и таким образом повысить возможности одной или нескольких групп получить на нем преимущества. В краткосрочном плане государство действует на рынке, используя свои законные прерогативы, чтобы задать определенные рамки экономической деятельности внутри или вне своих границ. Но оно действует на рынке и долгосрочными средствами, стремясь создать институциональные склонности (от доверия к установленной валюте и способам торговли До вкусовых предпочтений и ограничения доступа к знаниям об альтернативных способах экономического поведения), так, чтобы' некоторые люди или группы «стихийно» ошибались бы в оценке способов экономической деятельности, которые на самом деле оптимизировали бы их приобретения; такая неправильная оценка помогает какой-то другой группе или группам, для кото­рых определенное государство хотело бы создать благоприятные условия.

Третий существенный элемент капиталистической мироэкономики — присвоение прибавочного продукта происходит таким образом, что в процессе эксплуатации присутствуют не два, а три уровня. Иначе говоря, здесь есть промежуточный уровень, имеющий свою долю в эксплуатации нижестоящих, но разделяющий их судьбу, будучи эксплуатируем вышестоящими. Такая трехуровневая структура имеет существенный стабилизирующий эффект, в то время как двухуровневая структура является по существу дезинтегрирующей. Мы не говорим, что три уровня существуют в любой момент. Мы говорим, что те, кто стоит наверху, всегда стремятся обеспечить су­ществование трех уровней, дабы лучшим образом предохранить свои привилегии, в то время как те, кто внизу, напротив, стремятся сократить схему до двух уровней, чтобы успешнее разрушить эти са­мые привилегии. Эта борьба вокруг существования среднего уровня продолжается непрерывно, как в политической области, так и в области идеологических конструктов (приверженцы плюрализма против сторонников манихейского подхода). Это стержневой вопрос, стоящий в центре классовой борьбы1.

Эти три уровня можно вновь и вновь находить во всех институтах капиталистической мировой экономики: в трех возможных ролях регионов в мировой экономике — как центра,

37

полупериферии и периферии2; в основной организационной структуре производственного процесса (существование фигуры мастера); в трехслойной модели распределения доходов и статуса в капиталистических странах центра; в трехзвенной модели политических группировок (левые, центр, правые) как на всемирном, так и на национальном уровне.



Позвольте мне еще раз подчеркнуть мою позицию: я не доказываю, что три уровня реально существуют, равно как я не доказываю, что два полюса реально существуют. Я безразличен к таким платоновским сущностям. Я скорее выдвигаю предположение, что классовая борьба политически вращается вокруг стремления господствующих классов создать и поддержать существование третьего уровня против стремления угнетенных классов поляризовать как действительность, так и восприятие действительности.

Иначе говоря, классы не являются какой-то неизменной реальностью. Они скорее формируются, консолидируются, дезинтегрируются или распадаются; и они переформируются. Это процесс постоянного движения, и величайшим препятствием для понимания их деятельности является овеществление3. Более точно говоря, они (классы) являются моделями, которые мы можем описать и которые помогают нам идентифицировать конкретные реалии и объяснять исторические события. Но и модели сами по себе эволюционируют со временем, даже в рамках исторически определенного феномена современного капиталистического мира-экономики.

Разделение населения по уровню относительных привилегий часто принимает форму этно-национальных группировок. Макс Вебер бросил вызов марксистскому восприятию действительности, предположив, что то, что он назвал «статусными группами» (Stande*), является феноменом, параллельным социальным классам, и что две реальности исключают друг друга. Я не принимаю эту позицию. Я верю, что «класс» и то, что я предпочитаю называть «этно-нацией», являются двумя системами выражения для одной и той же реальности4. Тем не менее действительно важно отдавать себе отчет, что на самом деле существуют две системы выражения, чтобы мы могли оценить, как, когда и почему используется одна, а не другая система. Этно-нации, как и социальные классы, формируются, консолидируются, дезинтегрируются или распадаются и постоянно переформируются.

Таким образом, частью любого конкретного анализа становится идентификация стадии, на которой основываются специфические классы или этно-нации: является ли данная страта становящимся, ставшим или приходящим в упадок социальным классом. Я хотел бы далее доказать, что классическая марксистская терминология, относящаяся к социальным классам, имеет дело с этими тремя стадиями эволюции классов. Становящиеся классы являются классами an sich. Ставшие классы являются классами/ш-sich**. А ложное сознание — форма защиты интересов социальных классов, приходящих в упадок5.

Если мы доказываем, что классы и этно-нации отражают одну и ту же социальную реальность, мы должны дать некое рациональное обоснование для существования обеих форм. Мы попытаемся сделать это, предполагая, какими могут быть намерения (или выигрыши) социальной группы при принятии той или иной идентификации.

Начнем с социальных классов. В образовании классов существует краткосрочная логика. Именно постепенное осознание общих интересов (то есть одинакового отношения к собственности и управлению средствами производства и сходных источников дохода) и построение некоторой организационной структуры (структур) для отстаивания этих интересов являются необходимым аспектом социального торга* (эта та форма, которую принимает любая борьба с краткосрочными целями). Традиционное различие между объективным положением класса и субъективной принадлежностью к классу (общее для большинства как марксистов, так и функционалистов) кажется мне полностью искусственным. Объективное положение класса является реальностью лишь постольку, поскольку оно становится субъективной реальностью для группы или групп, а если оно существует «объективно», оно неизбежно будет ощущаться и «субъективно». Вопрос не в этом, а в степени, в которой «объективная» реальность принимает «субъективную» форму скорее классового, нежели этно-национального сознания.

Казалось бы логичным заключить, что организация с краткосрочными целями используется, когда общая политическая расстановка сил такова, что организующиеся могут обоснованно ожидать значительных краткосрочных преимуществ в процессе социального торга. Нет необходимости говорить, что сам успех процесса подрывает его поляризующее влияние на политическую систему. Это явление, которое Ленин называл «экономизмом», а «новые левые» недавно определили как «кооптацию».

Но классовое сознание имеет также и долгосрочное значение. Его развитие — наиболее ясный путь к овладению властью внутри данной государственной структуры группой, численно

38

большей, чем политически господствующая в этой государственной структуре. Выражают ли это стремление овладеть властью теория парламентского пути или методы вооруженного восстания, в основе лежит вера в «демократию». Именно это, как мне кажется, мы имеем в виду, называя Французскую революцию «буржуазно-демократической». В XVIII столетии буржуазия не играла первенствующей роли в управлении французским государством, а в XIX столетии — играла. Этот главный сдвиг случился как результат развития «буржуазного классового сознания».



Самоотрицающие аспекты таких «классовых» представлений о власти являются основополагающей темой находящихся на обочине современной истории несчастных критиков, особенно в последние полвека. Посмотрим, например, трилогию Клоделя о наполеоновской эпохе («Заложник», «Черствый хлеб», «Униженный отец»), или роман ди Лампедузы о социальных последствиях Рисорджименто («Леопард»), или анализ Джиласом югославской революции в «Новом классе».

Хотя я и не разделяю упрощенный пессимизм, пронизывающий эти произведения, они указывают (без правильного понимания) на вполне реальное явление. Все время, которое мы имеем капиталистический мир-экономику, государственная машина неизбежно является «пребендальной»* в том смысле, что контроль над государственной машиной ведет к дифференцированному доступу к ресурсам в системе, где производство осуществляется в большей мере для прибыли, чем для общественной пользы. Поэтому такая власть является, если хотите, «коррумпирующей», «раз­лагающей» даже тех, кто стремится к ней, имея главной целью преобразование социальной структуры. Все мы были настолько ослеплены феноменом бюрократизации в современном мире, что упустили из виду более важный факт, что бюрократизация могла бы никогда не возникнуть на уровне политического принятия решений в государственной структуре в рамках капиталистического мира-экономики.

И тем не менее как Вебер, так и Маркс указывали на этот факт. Вебер, труды которого являются источником современных теорий бюрократизации, тем не менее говорил: «Строго говоря, чистый тип бюрократии, иерархия назначенных чиновников, нуждается во властной инстанции, которая не была назначена таким же образом, как другие чиновники»6.

От понятия католического канонического права praebenda — доходы и имущество, связанные с занятием определенной должности и выполнением связанных с ней обязанностей.

А Маркс предложил в качестве одной из перспектив социализма конец именно этой аномалии. Что еще имел в виду Энгельс, говоря об «увядании государства», если не окончание именно такого рода частного использования коллективного аппарата? Карл Маркс, отрицавший «идиотизм деревенской жизни», совершенно точно не видел будущее как буколическую, неструктурированную Утопию. Энгельс, пожалуй, точно ухватил смысл сказанного им, когда писал: «Вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда в одной области за другой излишним и само собой засыпает. На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами. Государство не "отменяется", оно отмирает»7.

Как это отсутствие пребендальных возможностей будет действовать в социалистическом мире, не является здесь предметом рассмотрения. Что должно быть предметом — так это определение ограниченности захвата власти (ограниченности, а не неуместности) как средства достижения классовых целей в капиталистическом мире-экономике.

Таким образом, классы формируются — для ведения социального торга в краткосрочном плане и для захвата власти в долгосрочной перспективе — и затем дезинтегрируются в силу своего успеха. Но затем они преобразуются. Именно это имел в виду Мао Цзэдун, когда говорил о Китайской Народной Республике: «Классовая борьба никоим образом не закончена»8.

Непрерывное возобновление классовой борьбы после каждого разрешения политических противоречий является, однако, с моей точки зрения, не циклическим, а диалектическим процессом. Потому что «становление» класса, сколь бы преходящим явлением он ни был, меняет — в большей или меньшей степени — миросистему и таким образом вносит прямой вклад в ее историческую эволюцию.

Давайте теперь обратимся к альтернативной организационной форме, а именно к этно-нациям. Здесь мы тоже можем различить краткосрочные и долгосрочные способы ее использования. В краткосрочном плане формирование «этно-нации» служит, чтобы изменить распределение благ в соответствии с неким произвольно определенным «статусом» — родством, языком, расой, религией, гражданством. Этно-нации защищают или стремятся приобрести привилегию через полные или

39

частичные монополии, выделяя группу и создавая организационную цельность посредством манипулирования культурными символами9.



Этно-национальное сознание является постоянным прибежищем для всех тех, кому классовая организация угрожает утратой относительных преимуществ при нормальной деятельности на рынке и в политическом торге, где доминируют классы. Очевидно, что часто это именно так для высших слоев, которые тем самым оправдывают те или иные версии расистской идеологии. Более того, коль скоро господствующие группы могут вдохновить принятие этно-национализма как основы политических действий, они тем самым достигали той самой трехуровневой структуры эксплуатации, которая помогала сохранять стабильность системы10.

Но этно-нации, вынужденные полагаться на открыто декретированные монополии, стоят на зыбкой почве. Они слишком заметны в своем открытом вызове универсалистской идеологии приори­тетности капиталистического рынка, находящей свое выражение в политической идеологии «либерализма». Как нам всем хорошо известно, сохранение законодательной дискриминации в течение длительного времени возможно. Тем не менее, более устойчивой формой сохранения привилегий является создание существующих de facto*, но неформальных привилегий в доступе к негосударственным институциям (образование, занятость, жилье, здравоохранение), в оптимальной форме — через процесс полностью «индивидуального» присвоения преимуществ. Отказываясь от «дискриминации» в конкретных ситуациях «тестирования» того или иного индивида, институция абстрагируется от полноты социальных факторов, требующих учета при оценке различий в достижениях, и тем самым скорее увеличивает, чем сокращает, существующее неравенство11.

Этот изощренный механизм защиты интересов высшего класса в последние годы стал еще важнее, именно из-за возросших трудностей в использовании более грубых механизмов, что стало результатом все более эффективной организации угнетенных классов. Именно так следует оценивать вновь обозначившийся феномен «институционального расизма», свидетелем которого стал мир в XX в. в результате растущего выражения классового сознания в этно-национальной форме.

Не случайно, что великие социальные революции XX в. (русская, китайская, вьетнамская, кубинская) были в одно и то же время «социальными» и «национальными». Чтобы быть «социальными», они должны были быть и «национальными», в то время как те «революции», которые провозглашались «национальными», не будучи «социальными» (например, революция Гоминьдана), не могли на самом деле защитить национальные интересы. Точно так же не случайно, что угнетенные низшие слои в странах капиталистического центра (негры в США, квебекцы в Канаде, провансальцы во Франции и т. д.) должны были прийти к выражению своего классового сознания в этно-национальных терминах. Строго говоря, это порождает путаницу. Но в выгодах, извлекаемых прихлебателями высшего класса в угнетенных нациях, меньше путаницы, чем в Неудаче рабочего движения стран капиталистического центра представить интересы слабейших слоев пролетариата (обладающих статусом этнических «меньшинств») и таким образом предотвратить растущий разрыв — как объективный, так и субъективный — между интересами рабочих с более высоким и с более низким этническим статусом.

И тем не менее путаница, пусть не столь серьезная, существует. И развитие этно-национальных меньшинств чаще всего приводит к сдвигам в положении привилегированных слоев и к переструктурированию разделительных линий между этно-нациями.

Не оказались ли мы таким образом там же, откуда начинали? Вовсе нет. Мы должны сосредоточиться на центральном вопросе. Капиталистический мир-экономика как целостность — его структура, его историческая эволюция, его противоречия — является ареной социального действия. Фундаментальная политическая реальность этого мира-экономики — классовая борьба, которая, однако, принимает постоянно изменяющиеся формы: открытое классовое сознание в сравнении с этно-национальным сознанием, классы внутри наций в сравнении с межнациональными классами. Если мы думаем об этих формах как о калейдоскопических отражениях базовой реальности, имеющей структуру, которую наблюдатель редко может обнаружить невооруженным глазом (как физик не может без приборов увидеть мир атомов), но такую, которая может быть воспринята как эволюционирующая модель, мы затем сможем ближе подойти к пониманию социальной реальности капиталистической миросистемы, частью которой мы являемся, чтобы лучше и быстрее преобразовать ее.

1 Сам Маркс подчеркивал политическую важность третьего уровня, среднего слоя: «Что он [Рикардо] забывает отметить, так это — постоянное увеличение средних классов, стоящих посредине между рабочими, с одной стороны, капиталистами и земельными собственниками, с другой, —

40

средних классов, которые... ложатся тяжким бременем на рабочих... и увеличивают социальную устойчивость и силу верхних десяти тысяч». См.: Теория прибавочной стоимости // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е, т. 26, ч. И, с. 636.



  1. О том, как отличить полупериферию от центра и от периферии, см. мою статью: Dependence in an Interdependent World: The Limited Possibilities of transformation within the Capitalist World-Economy, African Studies Review, 17 (апрель 1974), p. 1-26, а также очерк «Три случая гегемонии в истории капиталистического мира-экономики» в настоящей книге.

  2. Люсьен Гольдман (Lucien Goldman) определяет овеществление как «подмену качественного количественным, конкретного абстрактным», этот процесс, доказывает он, «тесно связан с производством на рынок, конкретно, с капиталистическим производством». См.: La Reification. In: Recherches dialectiques (Paris, Ed. Gallimard, 1959), p. 92. Я выразил детально свои взгляды на спор Маркс-Вебер и на те способы объяснения, в которых, как я полагаю, Вебер ошибался, парадоксаль­ным образом превращаясь в «вульгарного марксиста», в работе: Social Conflict in Post-Independence Black Africa: The Concept of Race and Status Group Reconsidered. In: Ernest Q. Campbell, ed. Racial Tensions and National Identity (Nashville: Vanderbild University Press, 1972), p. 207227; а также в гл. 10 книги: Historical Capitalism (London: Verso, 1984) Термин «ложное сознание» относится главным образом к неспособности членов группы воспринять (и a fortiori [тем более {лат.)] принять), что они являются членами данного социального класса. Наиболее очевидное объяснение такого поведения — группа видит некоторые преимущества в таком «неверном восприятии». Если группа рядовых служа­щих отказывается признать растущую «пролетаризацию» рабочей силы в больших бюрократических структурах или же младшие представители знатных родов отказываются признавать, что действуют как сельскохозяйственные капиталисты, точно так же как нетитулованные «джентри», но настаивают, что являются особым «слоем» по сравнению с другими, выполняющими похожие в основе экономические функции, они демонстрируют «ложное сознание». Выгода, которую они надеются извлечь из этого, состоит в удержании привилегий, ассоциируемых с прежним статусом, который они боятся потерять, признав, что класс, к которому они (или их предки) некогда принадлежали, пришел в «упадок» в связи с эволюцией структуры капиталистического мира-экономики.




  1. Max Weber. Economy and Society (3 vols., N. Y.: Bedminster Press, 1968), vol. 3, p. 1123.

  2. Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е, т. 19, с. 225. В некоторых переводах выделенные курсивом слова оно отмирает передавались как оно увядает. Вебер, в отличие от Маркса и Энгельса, не предвидел в будущем «увядания» государства. Совсем напротив. Он видел в политиках гарантов «ответственности», а опасным считал такого политика, который действует, как если бы был бюрократом и таким образом становится Kleber, че­ловеком, приклеенным к своему посту. См.: Weber. Economy and Society, vol. 3, p. 1403-1405.

  3. См. мою работу: Class Struggle in China? Monthly Review, 25; 4 (September 1974), p. 55-59.

  4. В неопубликованном докладе Майкл Хегтер доказывает, что Индустриализация не только не уменьшает значения этих факторов, но и ведет к «усилению разнообразия в культурном разделении труда». Он приходит к выводу, что «до тех пор, пока сохраняются существенные эконо­мические различия между регионами и на международном уровне, есть основания ожидать, что будет по-прежнему существовать и культурное разделение труда». См.: Ethnicity and Industrialisation: On the Proliferation of the Cultural Division of Labor (ротапринт), р. 10.

10 Хотя многие аналитики очень часто с готовностью признают очевидной функцию этих
групп внутри национального государства, реже замечается, что создание и усиление государственных
структур как таковых играет ту же стабилизирующую функцию для мировой системы. Франсиско
Веффорт — один из авторов, видящих этот факт совершенно отчетливо. Критикуя авторов,
увидевших «противоречие» между классовой борьбой на рынке и перспективой трансклассовой
борьбы на основе признания угнетенного положения нации, Веффорт говорит: «Существовало ли,
например, реальное противоречие между государством и рынком при почти полной интеграции
Аргентины в мировой рынок XIX века? Не было ли само аргентинское государство, использующее
свои атрибуты суверенитета, одним из факторов этой включенности? Чтобы чуть-чуть лучше понять
этот пример — очевидно, что государство контролировалось олигархией, но кто придал Аргентине
той эпохи национальное самосознание, как не та же олигархия? С моей точки зрения, существование
национального государства (можно также назвать это автономией и политическим суверенитетом) не
дает нам достаточных оснований полагать, что в стране, интегрированной в международную
экономическую систему, возникло противоречие между нацией и рынком. Напротив, при
определенных внутренних социальных и политических условиях (которые могут быть определены
только средствами классового анализа) группы, осуществлявшие господство и власть, или те, кто

41

давал содержание идее нации, могли использовать политическую автономию для развития экономической интеграции».



См.: Notas sobre la «teoria de dependencia»: Teoria de clase о ideologia nacional? Revista Latinoamericana de Ciencia Politica, 1; 3 (декабрь 1970), p. 394. См. также полезное понятие «нация-класс», предложенное Амилкаром Кабралом: «Нам известно, что в ходе истории нашего народа возник феномен классов разного характера и стадий развития... [Но] когда началась борьба против колониального господства, она не была делом какогото одного класса, хотя идея могла возникнуть в классе, который быстрее и раньше смог осознать факт колониального господства и необходимости бороться с ним. Но само восстание стало продуктом деятельности не класса как такового. Скорее, все общество участвует в нем. Эта нация-класс, которая может быть более или менее четко структурирована, является объектом господства не со стороны людей из колонизованной страны, но скорее со стороны господствующего класса колонизующей страны. Таков наш взгляд, и поэтому наша борьба основана в сущности не на классовой борьбе, а на борьбе, ведущейся нашей нацией-классом против португальского правящего класса». Интервью, опубликованное в «Anticolonialismo», 2 (февраль 1972). [См. также: Кабрал А. Революция в Гвинее. М.: Наука, 1973, с. 42-43. (Прим. перев.)]

11 Именно на эту опасность указывал Маркс в «Критике Готской программы». Один из пунктов программы призывал к «справедливому распределению трудового дохода». Маркс комментирует: «Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а, напротив, с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества... Это равное право есть неравное право для неравного труда. Оно не признает никаких классовых различий, потому что каждый является только рабочим, как и все другие; но оно молчаливо признает неравную индивидуальную одаренность, а следовательно, и неравную работоспособность естественными привилегиями. Поэтому оно по своему содержанию есть право неравенства, как всякое право... Чтобы избежать всего этого, право, вместо того чтобы быть равным, должно бы быть неравным...». См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е, т. 19, с. 18-19.

42



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   19




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет