М.П. Осипова Язык св. Терезы Авильской и формирование литературной нормы испанского языка

М.П. Осипова

Язык св. Терезы Авильской и формирование литературной нормы испанского языка

Задача данной статьи — уточнить некоторые из представлений о языке и стиле св. Терезы, представлений, ставших достаточно стереотипными и закрепленных в ряде важнейших филологических работ. Для этого необходимо будет сравнить узус св. Терезы и узус современных ей авторов, писавших в том же жанре, а также провести анализ историко-культурных обстоятельств написания ее произведений и их жанровых особенностей.

Прежде всего необходимо уточнить смысловое наполнение используемых терминов. Под термином «литературный язык» будет пониматься, согласно определению Р.А. Будагова, «обработанная форма общенародного языка, обладающая в большей или меньшей степени письменно закрепленными нормами»¹⁷¹. И здесь чрезвычайно важно уточнение этого определения, данное самим автором: понятие «обработанной нормы» изменчиво, как относительно представление о «закрепленности» норм литературного языка¹⁷².

Обращаясь к конкретному историческому периоду, к 16 веку, необходимо учитывать, что тогда еще не существовало кодифицированной нормы испанского литературного языка. В этом смысле следует различать существующую и действующую норму как представление «так писать и говорить правильно, а так — ошибочно» от попыток ее законодательно создать, зафиксировать и декларировать, которых в 16 веке хватало (здесь необходимо вспомнить труды Небрихи, Венегаса, Роблеса и других). Так, Испанская Академия не создала в 18 веке кодифицированную литературную норму, а закрепила уже сложившуюся языковую ситуацию рядом «законодательных» нормативных актов, выпустив в 1741г. «Орфографию», а в 1771г. — «Грамматику языка». Создать норму, в том числе и орфографическую, в 16 веке пытались Хуан де Вальдес и авторы трудов по правописанию. И тем не менее 16 век оставался веком орфографического хаоса, что наглядно иллюстрирует следующий фрагмент «Диалога о языке»:

VALDÉS: Dezid algunos.

MARCIO: Vanedad o vanidad, envernar o invernar, escrevir o escrivir, alevar o aliviar, etc.

VALDÉS: Si bien avéis mirado en ello, en todos essos pongo yo siempre «i» y no «e» porque me parece mejor y porque siempre lo he usado assí y veo que los más primos en esrivir¹⁷³ hazen lo mesmo. Los que hazen el contrario, por ventura es por descuido.

MARCIO: Por descuido no puede ser, porque Librixa¹⁷⁴ en su Vocabulario los escrive con e.

VALDÉS: No me aleguéis otra vez para la lengua castellana el autoridad de Librixa andaluz, que me haréis perder la paciencia».¹⁷⁵

Как видно, колебания узуса не позволяют еще говорить о «норме» как таковой, и потому по отношению к 16 веку целесообразнее говорить о «литературном узусе эпохи».

Все вышесказанное чрезвычайно важно для интерпретации одной из самых заметных и самых обсуждаемых исследователями особенностей текстов св. Терезы: на первый взгляд ее рукописи поражают совершенной безграмотностью. Беглого взгляда на тексты достаточно, чтобы увидеть: св. Тереза пишет, практически не используя заглавные буквы, не разделяя текст на абзацы, пишет ylesia вместо iglesia, mijor вместо mejor, an и anque вместо aun и aunque, cirimonias, demoño вместо demonio, perlados вместо prelados, aora без h (ahora), desgusto вместо disgusto, perfecion вместо perfección, permetir и premitir вместо permitir. Данный факт неоднократно отмечался в специальной литературе¹⁷⁶. Тем не менее, тем исследователям, которые сетуют на то, что Святая расставляет точки и двоеточия не там, где им полагалось бы быть, и на то, что она не знала заглавных букв, и на все остальные отличия орфографии св. Терезы от «правильной»¹⁷⁷, следует ответить, что даже при беглом взгляде на издания той эпохи становится ясно, что узус того времени из знаков пунктуации знал лишь точку, двоеточие и наклонную черточку, которые ставились подчас в самых неожиданных местах; и что неразделение текста на абзацы и колебания в слитном и раздельном написании слов, причем не только предлогов с артиклями (enlas), но и неслужебных лексем (desseosturbados), были явлением повсеместным и обычным для печатных изданий того времени, в том числе и духовных трактатов¹⁷⁸.

Однако наибольший интерес вызывают колебания в узусе св. Терезы, отражающие элементы народной просодии и конкуренцию форм «фонетической орфографии» («как слышу, так и пишу») и «орфографии книжной»: те самые anque / aunque, pendita / bendita, memento, mormurar, etc. Интерес к проблеме среди исследователей стимулируется, прежде всего, гипотезой Менендеса Пидаля о намеренном «опрощении» св. Терезы¹⁷⁹. Святая мать, пишет он, была весьма начитанной женщиной, причем в круг ее чтения входили и рыцарские романы, и духовные трактаты, и потому она не могла не представлять себе культурного узуса того времени, т.е. прекрасно знала, что нужно писать не anque, а aunque. Потому, пишет Менендес Пидаль, ее манеру выражаться следует рассматривать как сознательную аскезу, estilo ermitaño, своеобразный отшельнический стиль, стремление умалиться в глазах читателя. Таким образом, орфографические погрешности Святой рассматриваются испанским ученым как речевая маска «темной монахини».

Гипотеза о маскирующей и смиряющей гордыню sermo humilis св. Терезы была в дальнейшем поддержана Ласаром Карретером¹⁸⁰ (экс-президетом Испанской королевской академии), а также получила несколько иное преломление в работах Ауроры Эхидо, которая рассматривала просторечность писаний Святой как отражение ее борьбы с учеными-теологами, letrados, которые не доверяли новой испанской духовности, которую представляла Св. Тереза¹⁸¹. С ее точки зрения, «безграмотные» тексты Св. Терезы отвечали принципу docta ignorantia, «ученого невежества», т.е. утверждению, что лучше быть мудрым в Боге, чем ученым на земле.

В полемику с обеими точками зрения вступил Виктор Гарсия де ла Конча, нынешний президент Испанской Академии¹⁸². Спор завязался вокруг первых изданий произведений Св. Терезы (все они, как известно, были посмертными). В 1583г. в Эворе в свет вышла книга Camino de perfección, причем вышла в таком виде, что почитатели Святой не узнали текст, и мнение было единогласным: este no es el estilo de la Madre («святая мать выражалась вовсе не так»). Редактор снял варианты — орфографические, лексические, синтаксические — которые показались ему слишком просторечными, и выпустил текст, который соответствовал представлениям того времени о «книжном языке». Исправить положение вызвался фрай Луис де Леон, и в 1588г. в Саламанке вышло собрание сочинений св. Терезы, подготовленное к печати лично им. Фрай Луис заявил, что его издание отличается от того, что вышло в Эворе, именно верностью оригиналу: «Impreso conforme a los originales de mano, enmendados por la misma Madre, y no conforme a los im impresos en que faltaban muchas cosas y otras andaban corrompidas»¹⁸³. Вот на этом заявлении фрая Луиса и основывался Ласаро Карретер, когда утверждал, что фрай Луис издал произведения св. Терезы со всеми орфографическими погрешностями и просторечными элементами, потому что уважал «святую простоту» (santa simplicidad) ее стиля, и боролся с переписчиками и издателями, которые не могли оценить столь свежее веяние в духовной литературе. С точки зрения Ласаро Карретера, подобная стратегия редакторской правки «наоборот» свидетельствовала о том, что «добровольное снижение социального статуса» (desclasamiento voluntario), т.е. пресловутое «опрощение» св. Терезы нашло понимание у издателя ее произведений, — а значит, это еще один аргумент в пользу тезиса Менендеса Пидаля и св. Тереза действительно могла писать «как образованная», но специально этого не делала.

Неизвестно, сколько бы длилась эта сугубо академическая размолвка между двумя известными академиками, если бы в конце концов Виктор Гарсия де ла Конча не сравнил оригинал рукописи св. Терезы и текст издания, подготовленного и откорректированного фраем Луисом. Выяснилось, что Ласаро Карретер высказал сугубо умозрительную, отнюдь не основанную на фактах идею: Луис де Леон, оказывается, старательно исправлял орфографию св. Терезы, устраняя наиболее яркие элементы народной просодии: ylesia на iglesia и т.д., и оставался верным лишь разговорному синтаксису и лексике оригинала, — что Гарсия де ла Конча и отразил в чрезвычайно язвительной по тону статье.

Логическим продолжением дискуссии о «речевой маске» св. Терезы и сознательном опрощении стала работа Нинфы Уотт¹⁸⁴. Исследовательница сравнила две рукописи книги Camino de perfección: Эскориальскую рукопись, т.е. первый вариант, и Вальядолидскую рукопись, которая представляет собой вариант, исправленный рукой самой св. Терезы, которая готовила книгу для распространения в монастырях Ордена. Английская исследовательница логично предположила, что если бы св. Тереза задавалась целью сознательно вульгаризировать свою орфографию, то это так или иначе отразилось бы на второй редакции. Но оказалось, что святая мать старательно исправляла слова, которые казались ей ошибочно написанными, и многие слова были исправлены в соответствии с культурным узусом — например, cuantimas на quanto mas, daldes на dadnos, nayde на nadie, ylesia на iglesia. Тем не менее, коррекция совершенно не стабильна: так, стараясь исправить орфографию, в 44 случаях св. Тереза исправляет написанное (например, demoño на demonio), а в 14 случаях «ухудшает» орфографию, меняя «правильное» с точки зрения культурного узуса слово на «неправильное»¹⁸⁵. Таким образом, вторая редакция Camono de perfección обнаруживает не тенденцию к опрощению, а общую орфографическую нестабильность и — что немаловажно! — волю к исправлению ошибок в правописании.

Тем не менее, к скрупулезной и статистически точной работе Нинфы Уотт есть один серьезный вопрос: английская исследовательница принимает за аномальные формы те, что не соответствуют современному узусу. В то время как представление о «культурном узусе» той эпохи могут дать только оригинальные версии текстов 16 века. Если провести сравнение текстов св. Терезы и ее современников, окажется, что святая мать выглядит не столь уж «опрощенной» и «безграмотной». Окажется, что вменяемые ей в вину «ошибки»; колебания гласных, особенно e и i (perficion, cirimonias, espiriençia), упрощение согласных групп (все те же perfecion, espiriençia), нестабильное употребление h (oy, azen, aora), veen вместо ven и наряду с ним, метатезы (perlados), и даже знаменитые, указанные Пидалем как наиболее яркие примеры несоответствия книжному узусу ansi, anque, an, — вся эти формы документированы в духовной литературе того времени. Подобные выводы неоспоримо подтверждаются следующим материалом: Carro de dos vidas Гомеса Гарсии (книга вышла в 1500 году в Севилье), Confesiones de San Augustín в переводе фрая Себастьяна Тоскана (интересно, что это была настольная книга св. Терезы, как утверждают биографы), Vergel de oracion y Monte de contemplacion de Beato Orozco (еще одна настольная ее книга), Ludolfo de Sajonia, которого Святая знала как El Cartuxano, — Vita Christi, наконец, вышедшая в 1514 году книга Sol de contemplativos, автором которой является Гуго Бальмский, чего св. Тереза не знала, потому что книга приписывалась Святому Бонавентуре. Более того, исследования показывают, что сам фрай Луис де Леон зачастую писал hazen, но heziste, encarecer, но invidias, redimir и redemimos, и также как св. Тереза писал juyzio, huyra, conocereys с y вместо i¹⁸⁶. Безусловно, орфография св. Терезы допускает такие своеобразные варианты как rrelisio вместо religion, но на общем фоне ее тексты выглядят как тексты человека безусловно грамотного, но не книжного. Как указывает тот же Гарсия де ла Конча, это достаточно стабильная орфография pro domo sua, т.е. не рассчитанная на широкую читающую публику¹⁸⁷.

Именно этот факт следует иметь в виду при оценке столь обсуждаемой «разговорности» языка св. Терезы. Произведения, служащие манифестом ее «простого стиля», estilo llano, а именно Libro de la Vida, Camino de perfección, Las Moradas del castillo interior, — все они изначально предназначались исключительно для употребления внутри ордена (Camino y Moradas), либо представляли собой расширенный отчет для духовника, Cuenta de conciencia (Libro de la Vida). То, что эти тексты никогда не редактировались как собственно литературные произведения, предназначенные для широкого круга читателей, — один из факторов, объясняющий непринужденность и разговорность их языка. Св. Тереза обращалась либо к сестрам-монахиням, либо к духовному отцу, что делало излишней риторическую упорядоченность и книжность.

При этом столько раз заявляемую простоту ее стиля (llaneza) следует понимать двояко. С одной стороны, безыскусность противопоставляется теологическому дискурсу, которым она не владела и владеть не могла (как всякая женщина-дворянка той эпохи, она умела читать и писать, но не получила систематического образования), и тут у нее действительно не было стилистического выбора. С другой стороны, эта безыскусность противопоставляется «стилистической сублимации», обработанности и риторической изящности собственно книжного языка, к которому св. Тереза прибегала, когда хотела создать собственно литературный текст: «¡Oh vida, vida!, ¿cómo puedes sustentarte estando ausente de tu vida? En tanta soledad, ¿en qué te empleas?, ¿qué haces, pues todas tus obras son imperfectas y faltas? ¿Qué te consuela, ¡oh ánima mía!, en este tempestuoso mar? (Exclamaciones del alma a Dios, 1,1)»

То, что наиболее «разговорные» произведения св. Терезы никогда не писались как собственно литература, делает выбор разговорного стилистического регистра абсолютно естественным, и было бы ошибкой представлять его как сознательно продуманную литературную стратегию. Подобное отношение к собственно мистическим по тематике текстам — как материалам исключительно для внутреннего пользования и практического назначения — роднит ее со св. Иоанном Креста.

Именно сравнение ее текстов и текстов ее соратника и духовника позволяет выявить своеобразие «разговорности» стиля св. Терезы и уточнить само это здесь необходимо различать, с одной стороны, разговорность в обиходном смысле, т.е. необработанность, стилистическую небрежность (descuido, desaliño), характерную для обоих классиков (она проявляется в наличии местоименных плеоназмов, нарушении синтаксических связей, отсутствии согласования между членами предложения); а с другой стороны, разговорность как наличие в тексте явлений, характерных для разговорной речи: эллипсисов, эмфаз, плеонастических повторов, экспрессивности и т.д. В таком случае тексты св. Терезы действительно оказываются уникальным документом, которые позволяют судить о разговорных процессах в испанском языке в 16 веке (естественно, принимая во внимание, что, как всякая записанная разговорная речь, она сублимирована). Именно estilo coloquial (разговорный язык), а не estilo descuidado (стилистически необработанный язык) выделяет произведения св. Терезы из общего контекста.

И последнее: достаточно традиционным стало высказывание — язык св. Терезы обогатил арсенал стилистических возможностей испанского литературного языка классического периода. Возникает следующий вопрос: каким образом мог он обогатить и расширить его стилистические возможности? Здесь следует различать востребованность той или иной стилистической модели литературой эпохи и, с другой стороны, ее признание в качестве классической. Восхищение стилем со стороны современников вовсе не означает, что та или иная стилистическая модель будет воспринята как образец для подражания и свежее веяние в литературе. В этом смысле весьма показательно, что св. Терезой восхищались, но никто не стремился подражать ее «неподражаемой разговорности»: любимый ученик, Грасиан, синтезировал учение своей наставницы, но в совершенно традиционных для духовного трактата литературных формах. И это неслучайно. Прежде всего потому, что проза св. Терезы, как странно и неприятно это ни звучит, есть проза чисто женская. Женская в том смысле, что женщина в то время могла писать только так, и в то же время позволить себе писать так могла только женщина. Вспомним, как язвительно отзывался об ученых и образованных женщинах Эразм Роттердамский:

«bien es verdad que ay algunes mejeres tan ressabidas, que presumen de bachilleras. Y destas tales no seria muy fuera de proposito el refran [«la muger letrada es dos veces necia»]. Mas la muger que verdaderamente es sabia, lo primero en lo que lo muestra es no hazer plaça de lo que sabe, sino en tener una muy templada modestia en todo lo que fablare, con la cual parezcan salir todas sus palabras mas de inocencia y simplicidad mugeril que de sofistica agudeza»¹⁸⁸.

Св. Тереза была умной, язвительной и прекрасно приспособленной к жизни женщиной (для того, чтобы сделать такой вывод, достаточно обратить внимание на ее выпады в адрес инквизиционных цензоров и женоненавистников из числа «духовных» критиков, которым за каждой женской исповедью мерещились «прелесть» и «дух визионерства»¹⁸⁹). Она отдавала себе отчет в том, что будет казаться бесспорным экзотом в среде мужчин, не доверяющих женскому суждению, тем более в духовной области, где весь женский пол скомпрометировали Магдалена де ла Крус и подобные ей «блаженные», beatas, чьи одержимые видения, припадки и «стигматы» действительно доставляли немало хлопот инквизиционным следователям.

Здесь будет уместно вспомнить имя того, кто «вывел» св. Терезу в литературные классики. Это был фрай Луис де Леон, который сказал: «si entendieran bien castellano, vieran que el de la madre es la misma elegancia», «que aunque en algunas partes de lo que escribe, antes que acabe la razón que comienza, la mezcla con otras razones, y rompe el hilo, comenzando muchas veces con cosas que injiere, más injiérelas tan diestramente ... que este mismo vicio le acarrea hermosura»¹⁹⁰.

Если учесть, что сам фрай Луис требовал от писателя, чтобы тот тщательно взвешивал слова и даже прикидывал, сколько в них букв, чтобы давали хороший ритм (y mira el sonido dellas, y aun cuenta a vezes las letras, y las pesa y las mide y las compone)¹⁹¹, восхищение беспорядочным языком св. Терезы кажется по меньшей мере странным.

Но здесь нужно учитывать три вещи.

Первая: простота и естественность (naturalidad) тогда были в великой моде среди гуманистов, и безыскусность текстов св. Терезы сразу сделала ее модной писательницей.

Вторая: вспомним слова самого фрая Луиса о женщинах: la naturaleza «lea tasó a las mujeres las palabras y las razones» («природа обделила женщину и умом, и способностью выражать свои мысли»)¹⁹². Он воспринял и принял св. Терезу, «святую простоту», santa simplicidad, ее стиля, и, видимо, это был род умиления: даже такое убогое существо как женщина, самой природой лишенное способности мыслить, вдруг сказала что-то полезное и духовно значимое. Фрай Луис и его последователи восхищались неизысканностью и простотой стиля св. Терезы, потому что в их представлении так и должна была выражаться женщина.

И третье: св. Тереза и ее учение пользовались огромным авторитетом. Ведь она и св. Иоанн Креста сделали для католической мистики и духовной жизни то, что Эйнштейн — для физики 20 века. При этом Святая Тереза была женщиной с огромной харизмой, чрезвычайно обаятельной и простой в обращении — se portaba con tal desenfado que parecía santa. Стилистическая безыскусность прекрасно соответствовали ее образу святой и реформатора.

Итак, выясняется, что традиционный тезис о «нарочитом опрощении» и «речевой маске темной монахини» в отношении св. Терезы не может считаться достаточно аргументированным. Анализ рукописей святой матери и особенности орфографии современных ей изданий свидетельствуют в пользу того, что уровень ее грамотности вполне соответствовал эпохе и что она даже стремилась этот уровень повысить. Встречающиеся в текстах своеобычные варианты, отражающие колебания просодической нормы, могут быть объяснены дискурсивными характеристиками текста, который редактировался как частный документ, не предполагающий широкого распространения или искушенного в стилистических изысках читателя. В то же время, очевидное в ряде произведений предпочтение отчетливо разговорного регистра и отказ от какой-либо «стилистической сублимации» может быть объяснен не столько неспособностью «выражаться изящно» (многие тексты св. Терезы могут сделать честь любому из двух Луисов), сколько желанием соответствовать своей социальной роли. В итоге можно сформулировать, что св. Тереза избирала вполне естественные и соответствующие поставленным задачам дискурсивные стратегии, не пытаясь создать некоего речевого персонажа, но и не желая противоречить стилистическим ожиданиям своих адресатов.

Таким образом, при анализе феномена стиля св. Терезы и его роли в литературном контексте эпохи необходимо принимать во внимание весь комплекс историко-культурных обстоятельств этого контекста и, в тоже время, нельзя недооценивать уникальность роли св. Терезы в истории испанской словесности.