Т.Токомбаева Аалы Токомбаев
это тоже изгнание, изгнание совести из себя, отречение от себя… Смерть – честнее и
милосердней…
«…Ты пойми: государство Советов – плоть от плоти твоя и моя; для меня – это
родина света в закоулках слепых бытия…».
Аалы Токомбаев не был зашоренным коммунистом, он был
высокоинтеллектуальным сложным поэтом с горячей верой в коммунистические
идеалы. Когда эти идеалы попирались кем-то, пусть и партийной элитой, – он шёл в
бой с открытым забралом, не заботясь о последствиях: «...изгнанья лучше – яд!».
Советская власть дала ему возможность получить бесплатное образование, открыла
широкую дорогу в творчество, выучила и вылечила его любимый народ. «…Он снова
там, в своей большой судьбе, – наощупь возвращается к былому. Не о себе, – о нет, не о
себе! – скорбит, и рот усмешкою изломлен, – не он один был пасынком судьбе, и рос в
тряпье на стоптанной соломе: в укусах блох, в бесправье, в нищете и прочем рабстве
кровопийц двуногих… Туберкулёз – ещё не так уж много для жизней, зародившихся в
беде…». Он часто говорил об этом и дома, и в кругу друзей и приятелей, многие из
которых после, в угоду новым – уже демократическим чиновникам – предали анафеме
Поэта именно за его дар быть благодарным и объективным, вопреки качнувшемуся в
обратную сторону маятнику мнения толпы…
Вообще, «вопреки» – это тоже волшебное слово, которому я научилась именно у
Аалы Токомбаева. «Поэты – вопреки, а не благодаря!» – обронил он в одном
стихотворении.
Как часто спасало меня это «вопреки» в разных житейских коллизиях, в
идеологических сомнениях, в творческих неудачах! Вопреки – это когда учишься и в
победах, и в поражениях оставаться собою – «хвалу и клевету приемля равнодушно».
Это «вопреки» – голос уверенной в своей чистоте человеческой совести: что бы ни
происходило вокруг, человек тверд только в своих убеждениях, причём, он не бьёт себя
в грудь, утверждая свою правоту, не сражается с ветряными мельницами – он просто
наблюдает течение обстоятельств и ждёт, пока спадёт туман лжи и обнаружится
истина… Это же «вопреки» сверкает тайно в его коротких хлёстких эпиграммах в ответ
на – увы! – столь частые в его судьбе нападки клеветников: «Спасибо подлецу, что
ясен: кто ясен, тот не так опасен!», или «Ответной лести требуешь?.. Ну что ж, ты прав
по-своему, приятель. Да жаль, что время зря потратил: я ложью не плачу за ложь!».
Самое примечательное, что и в эпиграммах Аалы Токомбаев мимоходом, как о чём-то
неважном, случайном в жизни, говорил о человеческой зависти, лести, глупости;
гораздо больше внимания он уделял светлой стороне бытия, искал способы выражения
невыразимого: «Душа поёт. Сперва невнятно… Но будит разум из оков. Невыразимое
понятно, когда ему не надо слов!».
Когда мне в жизни что-то непонятно, когда время, кажется, выталкивает меня из
своего стремительного течения, когда начинают застилать глаза слёзы обиды и
самосожаления, тогда я обращаюсь к стихам Аалы Токомбаева, и он с улыбкой ставит
мне свой диагноз:
… Я детство вспоминаю всё острее.
Что значит это?
Видно, я старею.
Один я в мире ярком и чужом,
Здесь все меня давно уже забыли…
Себя я вспоминаю малышом,
Когда меня без памяти любили.
65
Т.Токомбаева Аалы Токомбаев
… Память подсказывает всё новые и новые штрихи к портрету Аалы
Токомбаева, нашёптывает строки стихов и поэм, разворачивает картины событий,
мудрые свитки бесед, вертит калейдоскоп минувших встреч… Да, собственно, я всегда,
каждый день, уже много лет слагаю – и про себя, и вслух, – этот удивительно живой,
полный искрящегося света портрет Учителя. Может, сегодня, в этот раз лучше
завершить воспоминания словами самого Аалы Токомбаева, обращёнными им к своему
Учителю – Горькому, под которыми я бы с радостью подписалась не только как
переводчик:
Он дал мне в путь крылатого коня,
Поведал, как добраться до Парнаса;
Своей любовью ободрив меня,
Наколдовал, чтоб к цели я добрался…
Я – свет его бессмертного огня
И за него гореть всю жизнь поклялся!
Ах, был бы я вершителем судьбы –
Учителю я дал бы столько счастья,
Чтоб этой жизни вечно не кончаться,
А только зреть под небом голубым!
Богатством поделился бы любым…
Да всё бы отдал, не деля на части!
…Мы с ним вошли бы в белый вешний сад,
Где пчёлы вьются сотней звёзд мохнатых,
Где Иссык-Куль искрится за оградой,
Как девушки возлюбленной глаза…
И, не колеблясь, я бы так сказал:
–
Вот жизнь моя! Возьмите, если надо…
Ученика бы обнял он опять,
Смеясь в усы, зажав мундштук свой красный,
Сказал бы:
–
Жизнь людская тем прекрасна,
Что нам её с другой – не обменять,
Не повернуть к своим истокам вспять…
Чтоб я живым был – ты, мой друг, не гасни!..»
Лирика и эпос. Это одно из главных составляющих самого значительного и
крупного произведения Аалы Токомбаева – романа в стихах «Перед зарёй». Я уже
говорила, как противоречива судьба этого произведения, над которым поэт работал
более тридцати лет. В первой редакции роман назывался «Кровавые годы» и увидел
свет в 1935 г. Роман получил всеобщее признание и стал практически настольной
книгой каждого кыргыза. События, описываемые поэтом, а именно восстание 1916 года
против царизма, жестоко подавленное, ещё были очень свежи в памяти, а сила
поэтического таланта автора, психология восприятия читателя, веками воспитанного на
устном поэтическом фольклоре, делало произведение близким, понятным и вызывало
острое соучастие и сопереживание с героями книги. Появление этой книги трудно
переоценить, такое значение она имела и для судьбы кыргызской литературы, и для
национального самосознания народа.
Судьба книги драматична, как и судьба самого автора. Обвинённый в
национализме, в искажении образа Ленина и ленинизма в сборнике «О Ленине» и даже
66
Т.Токомбаева Аалы Токомбаев
шпионаже в пользу Японии, поэт, проведя два года в тюрьме, выйдя, обнаружил, что
все его книги и рукописи были преданы огню…
Аалыке был освобождён в 1939 году. В постановлении об освобождении
говорится: «Вину за собой не признал, никого не оклеветал».
Книги Токомбаева тоже были освобождены от запрета, но … рукописи поэта
исчезли навсегда. И всё же роман «Кровавые годы» вновь был издан в 1940 году, а в
1
947 году увидела свет вторая часть романа под названием «Перед зарёй».
Жизнь поэта делает новый виток. Ждановский разгром журналов «Нева» и
«Ленинград», преследования Анны Ахматовой, Михаила Зощенко и других
талантливых писателей… Эти события не могли не аукнуться, не отразиться и на
деятелях кыргызской литературы. И Аалы Токомбаев снова оказался в опале.
Так его стихи, вошедшие в сборник, изданный на русском языке в 1946 г.,
вызвали бурную реакцию Союза писателей Киргизии: «… В книгу Токомбаева
включены его идейно-порочные стихи, такие как «Арча», «Воспоминание», «Мой
тополь», «Сырдарья» и другие. Правление СП Киргизии просит довести это до
сведения ЦК КП Киргизии и СП СССР, и издательства «Советский писатель»,
издавшего этот сборник…».
Его роман «Кровавые годы» был вновь подвергнут остракизму. Обвинённый в
национализме – как «защитник националистического эпоса «Манас» и «защитник
националистического поэта-письменника Молдо Кылыча» – Токомбаев вынужден был
бежать за пределы республики… Спасибо, вмешался Александр Фадеев, тогдашний
Достарыңызбен бөлісу: |