Рэндалл коллинз
жүктеу/скачать 1.31 Mb. Pdf көрінісі
|
| ниченной рациональности (bounded rationality), и ее результат называ-
ется неорационалистической позицией. Главную проблему здесь составляют пределы нашей способности к рациональности. Впер- 166 вые эта проблема выявилась при исследовании формальных орга- низаций, которые возникли в той области, которую можно назвать административной, или управленческой, наукой. Изучая поведе- ние менеджеров в организациях, Герберт Саймон пришел к вы- воду, что ключевой проблемой для них является обработка всей поступающей информации и выбор той информации, на осно- ве которой можно действовать. Рациональный менеджер пытает- ся максимизировать доход и минимизировать издержки: разницу между ними составляет прибыль организации. С этим можно со- гласиться, но что именно должен максимизировать и минимизиро- вать менеджер? Допустим, организация — фабрика или производ- ственный сектор — должна максимизировать производство. Но ес- ли на фабрике происходит много несчастных случаев и слишком много рабочих получают травмы, то это замедляет процесс и при- водит к дополнительным издержкам, и потому система безопасно- сти также должна достичь своего максимального потенциала. Нуж- но ли увеличивать скорость производства товаров, если это приво- дит к перерасходу материалов? Допустим, что контроль расходов также должен стать частью рациональной цели. Список легко мож- но продолжить. Снижение расходов по заработной плате важно, но не менее важно и сохранение морального климата в коллекти- ве. Качество, количество, своевременность, разрешение возника- ющих проблем, планирование будущего — все это является частью того комплекса проблем, который должен принять во внимание рациональный менеджер. В своем исследовании поведения рационального менеджера Сай- мон приходит к выводу о том, что он не может делать все сразу и да- же не пытается все охватить. В классической формулировке Сай- мона и Джеймса Марча рациональный менеджер не максимизирует, а удовлетворяет. Значение последнего термина следующее. У менед- жера есть целая группа проблем, о которых он заботится: производ- ство, качество, количество, скорость, безопасность и т.д. Для каж- дой из этих областей менеджер устанавливает свой приемлемый уровень. Если процессы идут на этом уровне, то он не должен обра- щать особого внимания на эти проблемы, и процессы в этом секто- ре могут идти своим чередом. В каждый период времени менеджер концентрируется на одной их областей, которая является наиболее насущной. Обычно это та область, где возникает больше всего про- блем, где процессы выходят за рамки приемлемого уровня. Раци- ональный менеджер не пытается максимизировать все сразу и на- ходит удовлетворение (принимает удовлетворительный уровень) 167 2. /' в каждой области, которая до поры до времени может развивать- ся рутинным путем, и сосредотачивается на разрешении проблем в наименее удовлетворительных областях. Этот принцип, указывающий на невозможность максимизации и рациональность удовлетворенности, носит название принципа ограниченной рациональности. Рациональность не может быть универсальной, и есть пределы того, чего могут достичь индивиды. Нерационально действовать в качестве идеального экономическо- го агента, рассматривая каждую возможную альтернативу на рынке, прежде чем начать действовать. При этом все плюсы скоро переве- шиваются издержками на обработку всей информации об альтер- нативах. Гораздо лучше принять решение на относительно ранних стадиях и позже делать поправки, если процессы не идут на удо- влетворительном уровне. Это и есть то, что называется неорацио- налистической позицией. Марч и Саймон сформулировали принцип удовлетворенности в конце 1950-х годов. С тех пор было раскрыто множество других проблем, относящихся к пределам рациональности. Возьмем базо- вые принципы теории обмена Блау: человек выбирает самый вы- сокий уровень прибыли, который подсчитывается умножением на- град (за вычетом расходов) на вероятность их достижения. Но как это делается в реальной жизни? С одной стороны, как измерить ве- роятность получения одного положительного результата (скажем, возможность повеселиться на пляже в выходногй день) в сравне- нии с другим (не идти на пляж и хорошо поработать)? Проблема состоит в том, что реальные люди, в противоположность идеали- зированным математическим распределениям в уравнениях эконо- миста, обычно не имеют ясной и достоверной информации о веро- ятности различных исходов событий. Другая родственная проблема состоит в том, что большинство вещей, в отношении которых принимаются решения, не может быть измерено деньгами и потому, строго говоря, несравнимо. Как, например, соотнести ценность дня, проведенного на пляже, с ду- шевным покоем оттого, что человек выполнил свою работу? Это проблема общего знаменателя, с помощью которого можно срав- нивать различные вещи: даже если одну из них можно перевести в денежный эквивалент (дневная зарплата), можно ли ее сравнить с нематериальными благами (веселье на пляже)? Ситуация ослож- няется, если следовать модели Блау: каков общий знаменатель, ко- торый позволяет умножать вознаграждение на вероятность получения? Вознаграждения и вероятности — разные категории вещей: когда 168 мы умножаем одно на другое, в каких единицах мы должны изме- рять результат? И являются ли единицы вознаграждений, помно- женные на вероятности в одной области (скажем, веселье на пля- же), теми же типами единиц, что и вознаграждения, помноженные на награды, в другой области (выполнение своей работы)? Задача такого анализа состоит в том, чтобы показать невозможность для людей делать подобного рода подсчеты в своей социальной жизни вне зависимости от ее рациональности. Исследователи в ходе изучения принятия решений людьми и со- вершаемых ими подсчетов обнаружили, что люди вообще не следу- ют классическим правилам рациональности. Исследование поэто- му сосредоточилось на изучении «аномалий» и «эристики» выбо- ра. Итог некоторых самых важных открытий в этой области был подведен психологами Тверским и Канеманом. Например, когда человека просят выбрать между различными ситуациями, учиты- вающими баланс вознаграждений и рисков различных издержек, он будет склонен выбрать рискованную опцию в том случае, ког- да вопрос сформулирован как возможность что-то получить, а не как возможность потерять. Публичные программы будут гораздо более приемлемы, если они пообещают нам 90% занятости, а не 10% безработицы. Существует множество таких эвристических мо- делей выбора. Расходы кажутся людям выше, если им надо вычесть их из того, что у них уже есть, а не из того, что они смогут полу- чить в будущем. Когда речь идет о гипотетическом выборе, расхо- ды будут казаться им более высокими, если они сопряжены с ри- ском для людей, которых они знают лично, а не с рисками для аб- страктного человека. В целом люди не обращают слишком много внимания на стати- стическую информацию, которую они получают. В отношении бу- дущего они предпочитают иметь дело с информацией, которая со- ответствует их стереотипам прошлого опыта. Брокеры и азартные игроки, сталкивающиеся с вероятностями в силу своих професси- ональных занятий, тем не менее, используют культурные стерео- типы, а не чистые расчеты. Даже память подвергается воздействи- ям этих эвристических стратегий: люди помнят те случаи, кото- рые соответствуют их стереотипам, и забывают случаи, которые их опровергают. Короче говоря, людям не нужен весь массив ин- формации, и они не совершают строгих подсчетов. И это не удиви- тельно с позиций модели удовлетворения, а не максимизации. Лю- ди более охотно выберут медицинскую альтернативу, если им ска- жут, не сколько жизней было потеряно в результате ее применения, 169 2. /' а скольким людям удалось сохранить жизнь. В нас больше развит страх потерь, чем жажда к приобретению. Не удивительно, что в ре- альной жизни люди скорее смиряются с рутиной, если она не слиш- ком дурна, и будут готовы тратить время на решение проблем, а не на максимизацию выигрыша. Другая серия парадоксов рационального поведения относится не к сфере мышления людей, а к сфере координации их действий в группе. Это может быть названо проблемой социальной коорди- нации, и она связана с проблематизацией возможностей индиви- дов к формированию общества. Самая известная из этих проблем носит название «проблемы безбилетника». Манкур Олсон сфор- мулировал проблему в 1965 году. Рассмотрим группу явлений, кото- рые называются «социальными благами». Это то, что дается всем, но что невозможно потребить индивидуально без других людей. Наличие свежего воздуха, уборка мусора на улице, контроль над преступностью — примеры такого рода социальных благ. Парадокс безбилетника Олсона звучит так: рациональный индивид не уча- ствует в покрытии расходов на социальные блага, но, тем не менее, пользуется ими. Это публичные блага, и они будут существовать не- зависимо от того, будет человек платить за них или нет. Это похо- же на бесплатный автобус, который содержится на добровольные взносы сообщества. (Реальные пример такого рода — это публичное телевидение или радиостанции, которые поддерживаются членски- ми взносами.) Если я могу ехать на автобусе бесплатно, зачем мне за это платить? Конечно, кто-то должен делать взносы, но в моих ра- циональных интересах не делать взносов, предоставляя другим воз- можность расплачиваться. Почему вообще кто-то делает взносы в пользу публичных благ? Олсон приходит к выводу, что здесь бесполезно апеллировать к ин- дивидуальному интересу. Публичные блага должны быть обеспече- ны произвольным или даже принудительным решением. Если нам необходим общественный транспорт или чистый воздух, то этого можно достичь принятием законов о сборе налогов или запретами на загрязнение воздуха. Если оставить их делом частного интереса, то этих благ бы не было. Попутно заметим, что ссылка на то, что люди имеют в виду груп- повой интерес и что у них есть чувство солидарности с целым, не может служить полноценным решением проблемы безбилетника. Поскольку такой подход неизбежно вызывает новый вопрос: мы хотим знать, как эгоистический человек, помышляющий только о собственном интересе, может прийти к тому, чтобы поставить ин- 170 тересы группы выше своих непосредственных эгоистических ин- тересов. Если мы скажем, что люди в действительности альтруи- стичны (реалистически мы можем сказать, что только некоторые люди альтруистичны, но не все), то мы выходим за рамки теории, которая основывается на предпосылке рациональных эгоистиче- ских индивидов. Теоретической проблемой здесь является возмож- ность вывода групповых интересов из индивидуальных интересов без постулирования каких-то других неэгоистических факторов, по- добных альтруизму или солидарности. «Дилемма узника» является другой версией проблемы безбилет- ника. Первоначально она возникает в контексте теории игр — ме- тода, получившего хождение в период Второй мировой войны и ис- пользовавшегося для анализа стратегических решений. В теории игр каждый деятель может сделать два выбора, и каждый участник знает, что другой может сделать те же самые два выбора. Потери и приобретения каждого зависят от того, как соотносятся их реше- ния. В дилемме узника представим двух подозреваемых в преступле- нии, находящихся в тюрьме по подозрению в совершении разбой- ного нападения. Полиция дает каждому из узников один и тот же выбор: если ты признаешься, а твой сообщник не признается, то ты отделаешься мягким наказанием, а сообщник будет сурово нака- зан по всей строгости закона. Если ты не признаешься, а сообщник признается, то возникнет противоположная ситуация: он выйдет на волю, а ты будешь сурово наказан. Разумеется, если ни один из сообщников не признается, то преступление не сможет быть дока- зано и обоих отпустят на свободу. Для оказания давления и полу- чения признания полиция не раскрывает четвертую альтернати- ву: если оба сообщника признаются, то признание перестанет быть особенно ценным, и оба сообщника получат умеренное наказание, где-то посередине между мягким и суровым. Очевидно, наилучшим исходом была бы ситуация, когда оба узника доверяют друг другу и отказываются от признания. В этом случае оба из них попадут на свободу. Это лучший из возможных миров, и это происходит, когда два человека социально солидарны друг с другом. Но предположим, что они не доверяют друг другу? В этом случае, принимая во внимание стимулы, которые имеются у каждого из них, а также то, что каждый знает, что второй распола- гает теми же альтернативами, в их интересах признаться, заложить другого и попытаться выйти из ситуации с легким наказанием. Бо- лее того, нужно выдать сообщника как можно быстрее, до того, как он настучит на тебя, так как если он признается первым, то при- 171 2. /' знание второго ничего не будет стоить. Стратегические интересы двух людей антитетичны друг другу, и это удерживает их от форми- рования социальной солидарности, которая была бы для них наи- более благоприятной. Дилемма узника конгениальна социальному миру, в котором пу- бличные блага были бы наиболее ценными, но в котором в конеч- ном счете индивиды несут потери, делая свои взносы в пользу пу- бличного блага, когда другие этого не делают. Должны быть гаран- тии того, что другая сторона будет придерживаться заключенного договора, однако мы никак не можем этого знать наверняка, и по- этому человек понимает, что другие будут действовать так, как ты сам. Предположим ли мы, что другой человек эгоистичен или про- сто недоверчив, результат будет одним и тем же. Рациональные эго- истичные индивиды, сталкивающиеся с другими рациональными эгоистическими индивидами, никогда не принесут никаких жертв в пользу публичного блага, так как для них это будет пустой тратой. Это как раз то, что превращает эту ситуацию в дилемму. | \) ) * В последние годы предпринимались довольно изощренные попыт- ки преодолеть эти проблемы. В конце концов, мы иногда встреча- емся со случаями социальной координации. Но можно ли объяс- нить это с точки зрения рационального индивида? Одним из пред- ложенных путей преодоления проблемы социальной координации были повторные игры. Для этого можно обратиться к теории игры, в которой индивиды играют не одну изолированную игру, а целую серию игр с одними и теми же партнерами. Это ведет к таким дол- госрочным моделям, которые могут значительно отличаться от ре- зультатов одной игры. Этот подход, связанный с повторными игра- ми, не привел, однако, ни к какому ясному соглашению по поводу того, может ли это считаться общим решением для рационально- го конструирования социальной координации. Вообще воспроиз- водит ли такой подход ситуации реальной жизни? То, что позволя- ет нам говорить именно о дилемме в случае дилеммы узника, — это наличие у узников только одного шанса. Они не могут научиться на первой ошибке и пробовать снова. Кроме того, остается и другой вопрос: что определяет выигрыш, который предлагается в каждой игре? Действительно, почему пра- вила игры сформулированы именно таким образом и какие пра- 172 вила определяют, что люди должны играть несколько игр? В усло- виях лаборатории эти правила несложно установить по желанию экспериментатора. Но почему люди в реальном мире создают осо- бые типы игр? Вероятно, существуют более высокие уровни веде- ния игр для решения вопроса о том, в какого рода игры люди соби- раются играть. В современных теориях широко распространенной является попытка различить игры первого порядка от игр второго поряд- ка. Мы постепенно привыкаем к различению первого порядка от второго порядка разных вещей. Например, через несколько па- раграфов мы займемся безбилетным проездом первого и второ- го порядков. Возможны даже третьи и четвертые порядки вещей, в результате чего возрастает риск бесконечной регрессии метау- ровней. Это тоже одна из проблем, которая требует современных нетривиальных подходов. Ее сложность состоит в том, что сами эти решения (повторные игры и метауровни) относятся к реше- нию проблемы индивидов, создающих координацию группы, а не к другой серии парадоксов, относящихся к ограниченной рацио- нальности индивидов. Способны ли индивиды со всеми своими когнитивными ограничениями, а не просто движимые математи- ческой рациональностью, вычислить результаты серии игр, от- носящихся к далекому будущему или расчету различных метаигр? Не приведет ли ограниченная рациональность к разрушению всех этих игр и метауровней — этого необыкновенно разросшегося кар- точного домика? В конце 1980-х годов несколько социологов сформулировали альтернативный подход к рациональному конструированию со- циальной солидарности. Майкл Хехтер и Джеймс Коулман, рабо- тая независимо друг от друга, выдвинули теорию, которая решает эту проблему в сходном ключе. Оба начинают с положения о том, что во многих случаях люди нужны друг другу: есть вещи, которые люди могут произвести, только кооперируясь друг с другом — об- щественная безопасность, защита от преступности, экономиче- ское производство, которое возрастает с разделением труда и так далее. Проблема состоит в том, могут ли они преодолеть взаим- ное недоверие? В некоторых случаях требуются нормы и солидар- ность. Но в каком случае люди могут преодолеть проблему безби- летника и создать общественное благо, которое удовлетворяет эту потребность? С точки зрения Хехтера, ключевым условием здесь является воз- можность для членов группы наблюдать и применять друг к другу 173 2. /' санкции для предотвращения проблемы безбилетника. Например, политическая партия сможет действовать сообща в качестве груп- пы, только если ее члены смогут видеть, что каждый голосует в со- ответствии с линией партии, присоединяется к манифестациям и борется против общего врага. Солидарность таким образом за- висит от коммуникации. Небольшие группы легче достигают соли- дарности, так как поведение ее членов заметно друг другу. Пробле- ма солидарности становится более острой, когда количество людей в группе возрастает. Некоторые члены группы становятся специа- листами по проверке поведения своих членов. Но это приводит ко второй опасности: возможности, что эти специалисты будут злоу- потреблять своей властью в своих собственных целях. Возникает старый вопрос: кто охраняет сторожей? Солидарность предполагает не только наблюдение. Она также требует от индивидуальных членов группы наличия средств, кото- рые могут быть использованы для взаимного контроля. Они долж- ны награждать друг друга за кооперацию и наказывать за отказ ко- оперироваться. Хехтер считает, что позитивные награды больше способствуют солидарности, чем негативные наказания. Угроза на- казания создает предпосылки недоверия и является стимулом для того, чтобы скрывать свое поведение от наблюдения. Таким обра- зом, группы, которые опираются на позитивные награды, создают большую солидарность. Такую систему нелегко поддерживать, так как группа, производящая материальные блага, которыми она на- граждает своих членов (коллективное хозяйство, где каждому до- стается больше еды, чем больше люди работают), тем самым уве- личивает возможность того, что индивиды могут получить те же самые награды за меньшую работу в другом месте (например, остав- ляя ферму и уходя на работу в другое место, где выше заработная плата). В целом Хехтер показывает, что солидарность будет наи- большей там, где награды вытекают из внутренних критериев, как, например, в случае социального одобрения и защиты от врага, а не являются чисто внешними, как в случае денежных вознаграждений. Это происходит потому, что внутренние награды гораздо чаще при- вязаны к специфической группе, тогда как внешние награды при- водят к ситуации рыночной торговли, которая создает стимулы для индивидов самим искать лучшей доли. Коулман дополнительно подчеркивает, что позитивные санк- ции (награды за выполнение) являются более эффективными, чем негативные санкции (наказания за неисполнение). Поскольку ког- да происходит слишком много негативных санкций, будут расти 174 расходы на эти санкции. В некоторых случаях индивиды, наруша- ющие правила, будут сопротивляться контролю и бороться с ним, и в таком случае блюстители порядка будут вынуждены приклады- вать больше усилий, возможно, даже в вооруженной форме. Все это приведет к построению формальной организации внутри коопе- рирующего сообщества, организации, которая специализируется на функциях контроля. Эта организация требует ресурсов, и у нее есть собственные интересы. Так возникает «проблема безбилетни- ков» второго порядка, которая связана с необходимостью контро- лировать безбилетников первого порядка. Перспектива устранения или минимизации специализирован- ного формального контроля была бы весьма благоприятна и жела- тельна. Коулман подчеркивает, что это было бы несложно, если бы сообщество состояло из густой сети взаимодействий, которая за- крыта для аутсайдеров. В этом случае контроль был бы неформаль- ным, а не формальным. Неформальный контроль обычно не так дорогостоящ и, как правило, предполагает наличие позитивных санкций, а не просто внешний контроль. Люди более естествен- но будут подчиняться небольшой компактной группе, так как само чувство принадлежности будет выступать в качестве награды. Ес- ли же контроль навязывается в безличной форме и включает в се- бя в основном наказания, то целое удерживается вместе не столько позитивными чувствами взаимной выгоды, сколько страхом быть пойманным. Эта рациональная теория выбора солидарности нуждается в до- полнительном исследовании и проверке. Мы пока не знаем потен- циала этой теории в плане предсказания эмпирических различий в уровне солидарности: при каких условиях солидарность наибо- лее сильна, при каких она едва теплится, разрушается или вообще никогда не возникает. Одна из проблем в доказательстве этой тео- рии состоит в том, что в глазах различных теоретических подхо- дов ряд выделенных условий приобретает разный смысл. Теория Хехтера—Коулмана предсказывает, что солидарность будет наиболь- шей в небольших группах, закрытых для аутсайдеров и предпола- гающих частые взаимодействия, через которые индивиды следят друг за другом и обмениваются позитивными вознаграждениями типа личной оценки. Проблема состоит в том, что те же самые со- ставляющие можно обнаружить и в ритуальной теории солидарно- сти, которая возникает в рамках традиции Дюркгейма. В ритуаль- ной теории (как мы увидим в главе 3) ключевыми составляющими для возникновения чувства солидарности являются высокая часто- 175 2. /' та взаимодействий, сосредоточение внимания на группе и общие эмоции. Можем ли мы проверить, какая из теорий является верной, отде- ляя специфические факторы, которые выделяет каждая из них? Не окажется ли, что оба типа теории сойдутся на одних и тех же про- цессах? Если последнее верно, то по иронии судьбы утилитарная традиция и традиция Дюркгейма, которые спорили друг с другом в течении многих лет — Дюркгейм против Спенсера, Хоманс про- тив Парсонса, — в конце концов пришли к общим основаниям. Бу- дущее покажет, случится это или нет. \ Необычным результатом всего этого внимания к парадоксам раци- ональности и усилий их разрешить является отход на второй план рыночной модели. Мыслители, которые защищают подход с точки зрения рационального действия, уделяют больше внимания работе нерыночных отношений, чем имитациям чисто экономических от- ношений. Рациональный агент больше не занимает центрального положения на сцене: перед нами остается только его силуэт, но те- перь мы уделяем гораздо больше внимания тому, почему он оста- ется в тени, то есть пределам рациональности и ограниченичени- ям условиями социальных структур. Конечно, представители со- циальных наук, которые принадлежат к этой школе мысли, до сих пор рассматривают индивидов как преследующих свои интересы. Но современный рациональный актер больше не делает то, что не- обходимо для максимизации его интересов, и только иногда про- являет склонность к эгоизму в подлинном смысле этого слова. Эта ситуация очень напоминает проблему лжи: конечно, беспринцип- ные люди лгут, когда они могут, но они могут начать говорить прав- ду в большинстве случаев просто потому, что достаточно трудно по- следовательно врать. Таким образом, хотя мы и говорим об экономическом вторже- нии в социальные науки в последние годы и об экстраполяциях те- ории рационального выбора, эти термины недостаточно точно от- ражают то, что реально происходит в сегодняшнем интеллектуаль- ном мире. Экономическая теория не просто используется по всем поводам в голом виде: для использования экономической теории ее нужно было модифицировать. И когда мы говорим о теории рацио- нального выбора в целом как об интеллектуально популярном дви- жении, это отнюдь не означает, что все основано на рациональных 176 расчетах индивида. Напротив, мы находим, что наши теории ра- циональности должны стать сложными и тонкими для того, чтобы они подходили для объяснения социальных взаимодействий и орга- низаций. Точнее было бы говорить о «головоломках рационально- сти» или «контроверзах рациональности», так как интеллектуаль- ную привлекательность этого подхода составляют вопросы и под- ходы, а не сами решения. В последние годы в центре внимания экономистов находились такие предметы, как семья, преступность, образование и полити- ка, то есть темы, которые традиционно выпадали из круга чисто экономических проблем производства и цен. В то же время мно- гие социологи и специалисты по политическим наукам восприня- ли многие элементы из экономического способа мышления. Но в этих социальных и экономических дискуссиях произошло множе- ство модификаций, и они перестали быть традиционно экономиче- скими. Чрезвычайно изощренная математическая модель, извест- ная как общая теория равновесия, является теоретическим цен- тром современной экономики. Она представляет собой попытку доказать строгим путем, что существует (по крайней мере в прин- ципе) общее равновесие цен на все товары и услуги и что это рав- новесие является стабильным и уникальным (оно может происхо- дить только одним образом), и эта ситуация обеспечивает полную задействованность рынка (все продается, и никто не остается без работы). Это в высшей степени абстрактный идеал рынка. Многие тео- ретики экономики считают, что общее равновесие даже гипоте- тически не существует и в любом случае никак не помогает раз- решению практических проблем, таких как предсказание уровня инфляции или цен медицинских расходов в будущем году. Теоре- тические экономисты, тем не менее, продолжают работу над про- блемой общего равновесия, поскольку она дает чрезвычайно при- влекательный идеал того, как должна работать рыночная система в своем идеальном воплощении. Это сложная математическая за- дача, требующая гениальных ходов для создания различных воз- можных решений или для поисков уязвимых мест в этих теориях. Такие подходы вообще характерны для способа функционирова- ния интеллектуального мира. Привлекательные головоломки оча- ровывают умных людей, и эти головоломки начинают жить сво- ей собственной жизнью, независимо от того, связаны они или нет с другими проблемами, которые пытаются разрешить люди. Преи- муществом этой ситуации является то, что когда экономисты при- 177 2. /' ходят в сферу социологии, то инструменты, которые они прино- сят с собой, — это не только математический набор анализа обще- го равновесия (или даже частичного равновесия); довольно часто они привносят идеи попроще, которые позволяют иначе взгля- нуть на явления, но идеи отнюдь не более изощренные, чем кон- курирующие идеи практикующих социологов. Другими словами, экономисты за пределами своей собственной сферы дают блужда- ющий свет. Хотя они привносят некоторые свежие идеи, эти идеи просто другие, но отнюдь не превосходящие по своей сложности теорий социологов. Интересно отметить, что в то время когда экономисты стали вторгаться в социологию, некоторые социологи стали совершать концептуальные вторжения в противоположном направлении. Ког- да связь между социологией и экономикой стала привлекать боль- ше внимания, социологи начали задаваться вопросом о реальном функционировании рынка: является ли сам подход, который со- средотачивается на общих тенденций конкурентных условий рын- ка, наиболее плодотворным способом понимания того, как люди совершают экономические обмены. Большинство людей продают и покупают в одних и тех же магазинах, работают у одних и тех же работодателей, в одних и тех же экономических единицах. Они не занимаются сравнением цен, не меняют слишком часто место сво- ей работы, а если и меняют, то не в слишком широком диапазоне, и поэтому они не испытывают даже толики тех конкурентных воз- можностей, которые теоретически им предоставлены. Некоторые социологи предположили, что лучшим способом понимания таких ситуаций является их анализ с точки зрения прослеживания их свя- зей как социальных сетей, поскольку они больше походят на мест- ные связи, чем на широкие рынки. Одна из наиболее далекоидущих идей в этом направлении была высказана Харрисоном Уайтом, который предположил, то, что мы называем рынком, — это сеть производителей, которые наблюда- ют за деятельностью друг друга. Например, производители одеж- ды наблюдают друг за другом для того, чтобы определить, какие стили одежды хорошо продаются в этом сезоне. Производители не только подражают друг другу, но также и дифференцируются, что- бы то, что они продают, было относительно уникальным. Если про- изводитель успешен в нахождении особой ниши на рынке, ему не нужно соревноваться со всеми другими производителями. В итоге продажные цены не снижаются в результате конкуренции, как это случилось бы, если бы все продавали одно и то же. Таким образом, 178 рынок — это не просто совмещение спроса и предложения; это ско- рее попытка производителей (поставщиков) понять, как выбрать для продажи такой товар, который сходен с тем, что уже был по- пулярен, но не настолько, чтобы товары вступали в прямую конку- ренцию. Картина рынка, предложенная Уайтом, более динамичная и ин- новационная по сравнению с традиционным рынком экономистов, и в этом отношении она больше подходит для современного ми- ра. Другое реалистическое преимущество уайтовской теории рын- ка, основанного на социальных сетях, состоит в том, что она объяс- няет, почему авангардным элементом рынка обычно является тен- денция к более роскошным и дорогим товарам, которая отражает страсть сегодняшнего потребительского общества, неравнодуш- ного к стилю. Она также позволяет объяснить феномен, который всегда остается проблематичным в традиционной экономической теории: откуда берется такое значительное имущественное нера- венство в капиталистическом обществе. В традиционной теории соревнование должно снижать уровень дохода к самому нижнему пределу. В модели сетей успешные производители — это те, кто на- ходит, по крайней мере на время, ниши, в которых его продукты яв- ляются уникальными и таким образом защищены от конкуренции. И когда конкуренция достигает их ниши, наибольшие богатства пе- реходят к тем, кто быстрее переключился на новый продукт. Нера- венство и новшества взаимосвязаны. Поэтому можно ожидать, что наш сегодняшний высокотехнологичный, инновационный и ори- ентированный на потребителя капитализм не станет более эгали- тарным. Социологи используют эту идею для понимания некото- рых экономических проблем более эффективно, чем это доступно экономистам. Харрисон Уайт показывает нам, как рынок может быть органи- зован таким образом, что конкуренция минимизирована и обмен канализирован в относительно узкие цепи. В этом отношении дан- ная модель напоминает теорию разделенного рынка труда, кото- рую мы рассматривали раньше, и оба типа теории помогают объ- яснить, как рыночные процессы могут приводить к неравенству. Другой модификацией рыночной экономики является так назы- ваемый вопрос о «рынке против иерархии». Оливер Уильямсон (экономист, влияние идей которого было наибольшим за предела- ми его дисциплины) подчеркивал, что уход с рынка иногда быва- ет рациональным. С точки зрения чистой рыночной теории поку- патели и продавцы труда (работодатели и работники) всегда долж- 179 2. /' ны быть вольны вступать или избегать отношений обмена, если у них появляется лучшая возможность. Таким образом, работода- тели могут покупать самую дешевую рабочую силу, и, наоборот, ра- бочие могут получать наивысшие зарплаты. Но фактически боль- шинство рынков труда не ведут повседневного торга, а заключают долгосрочные рабочие контракты. Вместо того чтобы постоянно торговаться на открытом рынке, рабочие и их работодатели вхо- дят в относительно постоянные иерархии. Некто работает на ор- ганизацию; зарплата обсуждается во время найма, но когда чело- век уже нанят на работу, он следует указаниям, а не торгуется по поводу того, сколько будет стоить следование указанию в каждом отдельном случае. Уильямсон считает, что движение от рынка к иерархии рацио- нально при наличии высоких издержек на трансакции, которые связаны с торговлей. Если необходимо значительное время и уси- лия для поисков работников, которые хотят и могут делать работу, рационально нанять их на значительный срок. Стоимость транс- акций является наивысшей там, где есть потенциал для недоверия и нужно потратить много усилий для проверки на возможный об- ман другой стороны. В дополнение к этому рационально не руко- водствоваться рыночными моделями в случаях, когда услуги, кото- рые необходимо приобрести, являются относительно уникальными и только немногие люди могут их поставлять или когда необходима значительная подготовка и координация для производительности работников. Там, где нет этих условий — например, в случае найма разнорабочих для копки траншей на строительном участке, — ра- бота оказывается в сфере повседневного рынка. Там, где есть эти условия, рабочие места уходят с рынка и входят в организацион- ную иерархию. Джеймс Коулман в своей большой синтетической книге «Осно- вы социальной теории» подчеркивает, что не все рациональные модели обмена являются рынками. Если теория рационального вы- бора верна, то каждый социальный институт будет результатом ра- циональных интересов деятелей, которые его сформировали. Это относится к семье, к коллективному поведению толпы, к правитель- ству или к любой другой организации, так же как и к экономическо- му рынку. Теория рационального выбора гораздо шире экономиче- ской теории: последняя является частью первой. Фактически здесь мы возвращаемся к теориям ранних утилитаристов. Хотя экономи- ка, очевидно, являлась одним из их любимых институтов, она была только одним из применений утилитарного подхода. 180 Коулман утверждает, что фактически главным фактором совре- менного общества является не рынок, а существование огромных организаций. Правительственные учреждения, воинские подразде- ления, школы и университеты, крупные бизнесы — все это приме- ры крупных бюрократий. Индивиды работают в этих организациях, но сама организация гораздо сильнее индивидуума. Единственный путь контроля над организацией для индивида — формирование другой организации: объединения потребителей, социальные дви- жения, члены сообществ на основе гендерной, этнической или какой-то другой общности становятся эффективными только тог- да, когда они сами становятся организациями. Мы живем в мире организаций. Значительная часть современной экономики состо- ит из организаций, которые продают и покупают или ссужают, или занимают деньги друг у друга, так же как современная политика со- стоит из организаций, которые пытаются оказывать влияние друг на друга или преследовать друг друга в суде. Коулман показывает, почему основывать организации индиви- дам рационально. (Этот аргумент не слишком отличается от тези- са Уильямсона относительно формирования иерархий из рынка.) Формируя организации, индивиды передают некоторые из своих прав действия организации. Они становятся частью корпоратив- ной акции, следуя ее моделям и инструкциям, а не своим непо- средственным целям. Но теперь возникает новая форма рацио- нальности. Организации становятся тем, что Коулман называет «корпоративными актерами». Сама корпорация становится раци- ональным агентом принятия решений, которая преследует свои собственные интересы, пытаясь максимизировать выгоды и ми- нимизировать расходы. И в этом нет ничего мистического. Кор- поративный актер управляется высшими менеджерами компании и совета директоров, но они не действуют больше как простые индивиды, преследующие свои частные интересы. Обычно выс- шие менеджеры и лидеры подталкивают друг друга к тому, что, как им кажется, отвечает интересам организации. Эта корпора- тивная идентичность культивируется также западным правом, ко- торое признает корпорацию в качестве законного индивида, фик- тивную личность, которая тем не менее располагает правами соб- ственности и может совершать трансакции с другими индивидами в обществе. Возникает вопрос: являются ли все эти рациональные деятели, корпоративные деятели, благоприятными для нашего общества? Первые утилитаристы, естественно, могли бы положительно отве- 181 2. /' тить на этот вопрос, если бы они приняли идею о том, что корпора- ция, поднимающаяся над человеческим индивидом, также является индивидом и может действовать рационально. Но Коулман уже жи- вет в эпоху, когда наука столкнулась с множеством парадоксов раци- онального поведения, и он вынужден ставить вопрос о старых па- радоксах на уровне корпоративных деятелей и о возможности воз- никновения здесь новых парадоксов. Как мы увидим ниже, то, что говорит Коулман, соответствует тенденции современных утилита- ристов к обсуждению серьезных проблем с крупными организаци- ями современного мира. Но сначала нам нужно взглянуть на наиболее мощную из этих крупных организаций — современное государство. ' Философ Джон Роулс выступил с наиболее благообразной теорией государства, с точки зрения рационального выбора. Роулс попытал- ся показать, что либеральная политика, которая помогает обездо- ленным, является рациональной. Если в прошлом существовала ра- совая или половая дискриминация и если преимущества и минусы социальных классов наследовались от родителей, то сегодня госу- дарство должно что-то предпринять для компенсации этих минусов. В системе образования и найма должны существовать специальные социальные программы (affi rmative action) или программы, подоб- ные им, которые бы давали преимущество обездоленным группам перед теми группами, которые исторически были привилегирован- ными. С точки зрения истории политических идеологий, это не но- вая идея, но она могла бы озадачить мыслителя в утилитарной тра- диции. Утилитаристы всегда рассуждали с точки зрения индивида. Они говорили, что рынок должен быть открыт для всех. Роль пра- вительства не состоит в том, чтобы давать кому-либо преимуще- ства, тем самым вмешиваясь в открытую конкуренцию, но действо- вать в качестве нейтрального судьи. Утилитарная позиция состо- яла в утверждении принципа доверия на открытом рынке и идеи невмешательства государства. Однако Роулс утверждает, что для индивидов рационально высту- пать за правительственное вмешательство в пользу обездоленных и что эта позиция рациональна для всех, как для обездоленных, так для необездоленных. Он рассуждает следующим образом. Предпо- ложим, что человеку предстоит построить государство и выбрать для него конституцию. Он делает это как бы из-под «покрывала не- 182 вежества»: он не знает своего положения в этом будущем обществе, будет ли он богатым или бедным, черным или белым, мужчиной или женщиной. Из этого нейтрального положения было бы раци- онально выбрать такую конституцию, которая бы давала дополни- тельные преимущества обездоленным для того, чтобы их компен- сировать и сделать их равными другим. Рационально принять эту конституцию, поскольку каждый может оказаться одним из обездо- ленных и ему необходимо предохранить себя. Теория Роулса вызвала много споров относительно правильно- сти его аргумента. Одним из ее главных недостатков было призна- но игнорирование неорационалистических моделей человеческих рассуждений. Если человек действует в условиях ограниченной рациональности и стремится к удовлетворению, а не к максими- зации, невозможно ожидать, что люди будут мыслить глобально и гипотетически о том, какую конституцию они предпочтут из всех возможных. Модель удовлетворенности гласит, что люди примут любую существующую ситуацию, если она отвечает минимально- му уровню приемлимости и сосредотачивается в каждый данный момент только на одном предмете. Они не конструируют больших философских моделей из ничего, а модифицируют то, что уже су- ществует, обращаясь к наиболее злободневным вопросам. Это как раз то, что произошло со времен движения за гражданские права в 1960-е годы: только когда раса, пол и другие социальные неравен- ства стали значительным препятствием, эти проблемы оказались в центре внимания, и у людей нашелся стимул бороться с этими проблемами. Нам вряд ли удастся найти решение всех этих про- блем, не создавая новых проблем и спорных установлений, что не- удивительно с точки зрения неорационалистического подхода. Лю- ди никогда не начинают фундаментальных преобразований с на- чальной точки, но выступают только с локальными поправками в ответ на особые ситуации, надеясь, что все вернется к нормаль- ному уровню удовлетворенности. Подход Роулса описывает иде- альную рациональность, которая не совпадает с тем, как люди ре- ально действуют. Это не означает, что многие люди не должны испытывать сим- патии в какой-то исторический момент к основной идее програм- мы Роулса — социальным программам для меньшинств и прочим компенсациям за неблагоприятные условия. Но вряд ли их симпа- тия будет исходить из того же типа рассуждений, которыми руко- водствовался Роулс. Некоторые люди выступили бы за програм- му компенсаций, поскольку это отвечает их интересам как членов 183 2. /' обездоленной группы. На членов привилегированного большин- ства, которые ее принимают, оказывает влияние социальное дви- жение, проповедующее альтруизм, а не личный интерес. Успеш- ные социальные движения, которые проповедуют справедливость, рассматривают ее как эмоционально выдержанный идеал, а не как результат подсчета рациональных интересов индивидов. Тот факт, что некоторые люди выступают за либерально-альтруистическую политику, а другие противятся ей, показывает, что объяснения в духе универсальной человеческой рациональности Роулса ниче- го не говорят о том, почему люди выбрали свою позицию по это- му вопросу. Скорее нам надо искать объяснений того, почему лю- ди избирают некоторые социальные движения и сопротивляют- ся другим. В целом благодушная теория государства Роулса представляет собой скорее исключение. Большинство теорий рационального выбора в политике не предлагает таких прекраснодушных идей. Одна из таких теорий утверждает, например, что государство воз- никает из необходимости «арендной защиты»: ключ к пониманию государства — контроль за вооруженными силами. Люди платят на- логи (или, говоря исторически, какую-то форму дани) правитель- ству как своего рода ренту за жизнь в безопасной зоне. Государство является своего рода землевладельцем не столько в отношении са- мой земли, сколько в отношении мира на территории, на которой живет человек. Плата государству — это плата за защиту от внутрен- ней преступности и внешних вторжений. Но государство может требовать очень многое за свою защиту, поскольку оно является монополистом (или пытается им быть, удерживая неприятельские армии вдали от своей территории). Монополии не всегда ограни- чиваются конкуренцией цен в отношении соперников. Гражданин государства обычно не может выбирать, у какого государства по- купать протекцию. (Можно заметить, что у этой теории много об- щего с веберовской конфликтной теорией государства, которая также предполагает, что государство — это монополия вооружен- ных сил над территорией, но Вебер также добавляет сюда неэко- номическую идею о том, что использование силы должно быть ле- гитимным.) Не так давно в этом ключе исторические социологи предложи- ли свой анализ того, как государства возникали и расширялись. Например, Чарльз Тилли и другие показали, что средневековое государство, по сути, было армией в сочетании с налоговой си- стемой, которая возникала для того, чтобы получать из экономи- 184 ки товары для армии. Здесь я не буду вдаваться в детали этих тео- рий. В общем говоря, ученые, которые занимаются этими тема- ми, исходят скорее из теории конфликта, чем из рациональной утилитарной традиции. Я упоминаю здесь об этих исследовани- ях потому, что в целом их аргументы вполне совпадают с идеями о государстве, предоставляющем «арендную протекцию», кото- рые выдвигают представители рационально-утилитарного подхо- да. Историческая социология весьма полезна и в том, что она пока- зывает, почему монополистическое государство не всегда выжима- ет до последней капли «арендную протекцию» из своего населения. Теория государства как «арендной протекции» превращает инте- ресы государства в угрозу для экономических интересов обычных граждан. Но если государство находится в военном бизнесе, оно может стать банкротом, если оно будет вести свой бизнес в рас- точительной или слишком экономной манере. Например, совре- менная геополитическая теория показывает, что государства про- игрывают войны, когда они растрачивают свои ресурсы в борьбе со слишком большим количеством противников, рассредоточен- ных в слишком многих направлениях и слишком далеко от дома. Государство, проигрывающее войну, оказывается не в лучшем по- ложении для взимания «арендной защиты». Подобным же обра- зом расходы на войну и правительственные расходы в целом мо- гут привести к фискальному кризису в государственном бюджете. Большинство великих революций было вызвано (как мы уже виде- ли в нашем обсуждении теории конфликта) тем, что государство не могло платить своим работникам. Так государства, которые жили за счет арендной защиты, погибли, так сказать, из-за своей неэф- фективности в качестве хранителей мира. В некотором смысле это утешительное заключение. Даже если государство является военным монополистом, существуют пределы того, что они могут получить от общества. Когда государства пере- ходят эти пределы, они теряют свою власть. Государственный кри- зис открывает возможность для реформ. Исторически это один из основных путей, каким возникает демократия, когда права граждан институционализируются в противовес посягательствам государ- ства. Все это соответствует неорационалистической модели пове- дения людей: удовлетворительной, а не максимизирующей, прими- ряющейся с нормой, пока она может поддерживаться. Даже когда гипотетически существуют лучшие возможности, нужно обращать- ся к решению проблем, только когда они становятся насущными. Модель демократизации по маршруту «кризис и развал» вполне со- 185 2. /' ответствует неорационалистической концепции индивида, кото- рый предпринимает чрезвычайные действия только в случае чрез- вычайных ситуаций. Реалистическая модель политики состоит в том, что люди далеко не всегда готовы предпринимать значительные структурные изме- нения в государстве. Иногда в случае чрезвычайных ситуаций эти изменения могут направляться в русло демократизации. Но в боль- шинстве случаев политика ведется рутинным образом. При этом интересы политиков и граждан в равной степени ведут к результа- там, которые благоприятны только для части населения. Так назы- ваемая экономическая теория демократии утверждает, что полити- ки подобны бизнесам: чтобы быть избранными, они инвестируют свои обещания политических действий для того, чтобы привлечь избирателей. Успешные политики дают обещания, которые при- влекательны для большего количества людей, чем обещания их со- перников. Эта теория, вероятно, подразумевает, что большинство людей получат пользу от правительства. Одно из направлений этой теории, однако, предполагает, что большинство должно быть не- значительным и, тем не менее, оно должно победить на выборах. Это теория «минимальной побеждающей коалиции». Например, предположим, что политическая партия одерживает оглушитель- ную победу на выборах. Она получает большую часть голосов, ска- жем, 80 процентов. Но это означает, что политики и их электорат должны делить плоды победы с достаточно большой группой лю- дей. Если бы побеждающая коалиция была меньше, скажем, 51 про- цент, она могла бы выиграть, но ей не надо было бы больше де- литься с таким большим количеством людей. Теория минимальной побеждающей коалиции утверждает, что серьезная победа партии и уничтожение оппонента не дают полной гармонии. После побе- ды победители начинают раскалываться, бороться друг с другом, пока не будет сформирована меньшая побеждающая коалиция. Ра- циональный интерес политиков удерживает уровень социальной гармонии на низком уровне даже в случае, когда возможна большая гармония интересов. ' ' Джеймс Бьюкенен, формулируя позицию «теории публичного вы- бора», пошел еще дальше, усматривая некоторые негативные по- следствия в утилитарном взгляде на политику. Бьюкенен замечает, что политики заинтересованы в избрании, и поэтому они будут тра- 186 тить деньги на то, что понравится избирателям, будь то социальное страхование, медицина, образование, занятость в системе обороны или планы строительства внутри сообществ. В то же время гражда- не не считают уплату налогов частью своих интересов. Рациональ- ный политик, преследующий свои интересы, разрешает этот кон- фликт за счет правительства, но оплачивая эти расходы не за счет налогов, а за счет займов, другими словами, за счет дефицита бюд- жета. Это является рациональным, с точки зрения всех заинтересо- ванных сторон, но только в краткосрочной перспективе. В будущем долг должен быть погашен с возросшим процентом, и чем дольше будет существовать дефицит, тем больше он будет расти. Для раци- онального политика, мыслящего в настоящем времени, это не будет иметь большого значения. Он или она избраны благодаря тому, что они удовлетворяют избирателя сегодня, и кто-то другой будет опла- чивать долги в будущем. Короче говоря, интересы сегодняшнего по- коления предпочитаются интересам будущих поколений. Бьюкенен утверждает, что рациональные интересы политиков и избирателей не могут разрешить эту проблему. Единственный спо- соб учесть интересы будущих поколений — это смена правил игры. Бьюкенен выступает за введение поправки к конституции, которая требует сбалансированного бюджета и запрещает траты за счет его дефицита. Сейчас идут споры по поводу побочных эффектов та- кой политики (например, относительно необходимости краткос- рочной гибкости правительства в случае чрезвычайных ситуаций). Если мы оставим в стороне этот вопрос, можно заметить, что Бью- кенен доводит утилитарную политику до предела и идет еще даль- ше. Традиционно утилитаристы рассматривали правительство как нейтрального судью, который поддерживает правила игры эконо- мического рынка. Но теперь перед нами теория, согласно которой само правительство выступает в качестве конкурентного рынка, яв- ляясь ареной борьбы политиков за голоса избирателей. Согласно Бьюкенену нейтральный судья должен быть поднят на новый уро- вень: нам необходим метауровень над политикой в форме поправ- ки к конституции, которая будет контролировать правила полити- ческой игры. Здесь мы видим, что Бьюкенен по-своему снова коснулся пробле- мы, которая всегда оставалась в утилитарной традиции. Это про- блема создания судьи или вопрос о том, кто охраняет самих охран- ников. Мы уже обсуждали проблему перехода эгоистических ин- дивидов к идее социальной солидарности и норм, которые имеют в виду коллективный интерес. С точки зрения поправки к консти- 187 2. /' туции Бьюкенена, что должно мобилизовать людей на голосование за такую поправку? Не возникнет ли здесь у рационального избира- теля стимула прокатиться без билета, то есть сохранить существу- ющее положение вещей — тратить за счет дефицита, пока он полу- чает нечто от правительства и не должен за это платить своими на- логами? Бьюкенен предлагает своим избирателям перестать быть утилитарными рационалистами на индивидуальном уровне и под- няться на более высокий уровень заботы о рациональности коллек- тивного поведения. Но при каких условиях люди перестают думать о своих интересах? В каком случае они переходят на новый уровень и начинают мыслить о себе как о членах коллектива, которые име- ют общие интересы? Существует ли какой-то рациональный под- счет, чтобы сравнить свои интересы как индивидов и свои интере- сы как членов коллектива? Здесь мы опять сталкиваемся с той же проблемой, которая встала перед теорией справедливости Джона Роулса, хотя Роулс был либералом, а Бьюкенена следовало бы на- звать консерватором. Для того чтобы мотивировать людей на иде- алистические поступки, выходящие за пределы их интересов, не- обходимо выйти за пределы утилитарных критериев и обратиться непосредственно к альтруистическим эмоционально-насыщенным социальным движениям. В теории Джеймса Коулмана наиболее острые проблемы совре- менного общества — это проблемы социальной ответственности в отношении коллективных институтов. Вопрос возникает на двух уровнях, но в их основе лежит одна и та же проблема. На одном уровне мы сталкиваемся с проблемой отсутствия ответственности индивидов в отношении других членов группы. Например, родите- ли, которые слишком озабочены своей карьерой или счастьем, что- бы заботиться о своей семье и своих детях. На другом уровне встает проблема корпоративных организаций. Это, например, бизнесы, которые в поисках прибылей не обращают внимания на окружаю- щую среду и характер своего воздействия на людей или правитель- ственные учреждения, которые пытаются сохранить свои бюдже- ты и рабочие места, вне зависимости от того, что требуется для общества и что оно может себе позволить. Говоря аналитически, это специфические примеры одной и той же проблемы, проблемы эгоистического человека, который навязывает экстернальности (то есть последствия своих действий, которые окружающие вынуж- дены терпеть) другим и не принимает во внимание их интересов. В первом случае масштаб этих отношений невелик — они касаются только естественных индивидов, родителей и детей в семье. В дру- 188 гих случаях это отношения большего масштаба — корпорации как рациональные индивиды. Коулман предполагает, что стратегия разрешения обоих типов проблем должна быть сходной. Он не предлагает конкретных пу- тей решения, как Роулс или Бьюкенен, оба из которых призыва- ли к созданию нового коллективного интереса или серии правил, которые бы возвышались над конкретным индивидом. Коулман не требует, чтобы люди и корпорации были более альтруистически- ми. Он пытается обратиться к утилитарным интересам для моти- вации социальных актеров в направлении большего благоприят- ствования другим. Коулману, по-видимому, кажется, что принятие эгоистических мотиваций и работа с ними более реалистичны, чем апелляция к идеалистическим мотивам, которые интерпретируют- ся как более высокий уровень эгоизма. В случае семьи Коулман утверждает следующее. В некоторые исторические периоды в интересах родителей было вкладывать свою энергию и внимание в обеспечение своим детям возможности вырасти дисциплинированными и полезными членами общества. Родители зависели от своих детей в плане ухода за ними в старо- сти. Жизненный комфорт и социальный статус зависели от нали- чия детей, которые могли управлять фермой или семейным бизне- сом или были достаточно успешны в своей карьере, чтобы их роди- тели могли к ним переехать. Но в современном обществе больший индивидуализм в сфере карьеры, а также страховки и пенсионное обеспечение для пожилых людей привели к тому, что родители по- лучают от детей гораздо меньше. У родителей остается не так мно- го стимулов для того, чтобы заботиться о домашней работе детей и предотвращать их правонарушения. У некоторых родителей нет особых стимулов для того, чтобы не оставлять детей одних и про- водить с ними время. В результате родители не особо занимают- ся социализацией детей и это приводит к экстернальностям, кото- рые навязываются ими обществу: общей неэффективности образо- вания и росту затрат на борьбу с преступностью. В своем известном исследовании Коулман показал, что вовлеченность родителей в об- разование детей оказывает гораздо большее влияние на успехи де- тей в школе, чем усилия и программы самих школ. Все это внеш- ние затраты, которые должны нести другие: сообщество должно платить за преступность, плохое образование, отчужденную моло- дежь, в то время как у отца и матери ребенка есть свои собственные интересы, с точки зрения которых рационально не обращать вни- мания на ребенка. 189 2. /' Коулман считает, что было бы нереалистичным ожидать возвра- щения к традиционной семье. Когда ценности больше не опреде- ляют поведения людей, проповедь возвращения к традиционным ценностям не может быть особенно эффективной. Единственный реалистический путь к разрешению проблемы — новый метод апел- ляции к интересам. Коулман предлагает новые системы поощре- ния для родителей в плане воспитания детей. Например, он пола- гает, что правительству было бы рационально рассчитывать рас- ходы налогоплательщиков для борьбы с бандами и преступностью и платить за обеспечение бросивших школу детей, а также потерян- ные доходы от падения экономической продуктивности. Эта сум- ма в свою очередь станет фондом, который должен использоваться в качестве поощрения, предлагаемого людям, готовым потратить дополнительное время на достойное воспитание детей. Коулман подчеркивает, что социологи могут подсчитать, какие конкретно дети в силу семейных обстоятельств с наибольшей вероятностью могут стать членами банд или испытывать проблемы с успеваемо- стью. Таким образом, уровень поощрения будет зависеть от сте- пени риска. Коулман считает, что такие финансовые поощрения должны предлагаться любому, кто займется этими детьми: их соб- ственным родителям, родственникам или организациям, готовым позаботиться о детях. Им будут платить в зависимости от их резуль- татов в предотвращении правонарушений, успехов в школе и тому подобных факторов. На уровне корпораций Коулман предлагает сходные меры. На- пример, если крупные компании не выказывают социальной от- ветственности, они могут быть реструктурированы, и поощрения будут поступать тем, кто контролирует их разрушительную дея- тельность. Например, Коулман предлагает снять легальную непри- косновенность с членов совета директоров — они должны быть лично ответственными за судебные преследования их компаний. Другая возможность — это внедрение в компанию тех, на кого не- гативно воздействуют экстернальности: в совет директоров надо зачислять соседей корпорации, которые ощущают результаты ее экологической деятельности, потребителей и даже представите- лей детей, которые не получают адекватного семейного воспита- ния из-за того, что жизнь их родителей принадлежит корпорации. На данный момент все эти предложения Коулмана достаточно об- щи и имеют гипотетический характер. Необходимы отдельные ис- следования для внедрения и разработки деталей его предложений: к каким побочным эффектам они приведут, какие дополнительные 190 проблемы возникнут, как будет задействована система поощрений. Действительно ли предложенные им схемы поощрения приведут к преимуществам, которые он предполагает, и окупятся ли расхо- ды на эти меры. Важность подхода Коулмана состоит не столько в его конкрет- ных предложениях, сколько в самом образе его мышления по по- воду социальных проблем. Он пытается быть реалистом. Он при- зывает признать, что люди преследуют свои эгоистические инте- ресы, не слишком далеко предвидят последствия своих действий и нередко не имеют стимулов придавать особое значение послед- ствиям своих действий для других. Если мы хотим добиться насто- ящих изменений в политике, которые окажут реальное влияние, нам нужно учесть, как это повлияет на систему поощрений, на за- траты и приобретения для индивидов, которые вовлечены в эту ситуацию. Этот подход кардинально отличается от традиционно- утилитарного подхода, согласно которому свободный рынок явля- ется лучшим механизмом для достижения наибольшего блага для наибольшего числа людей. В то же время подход Коулмана не про- сто повторяет старую леволиберальную традицию, по которой пря- мое вмешательство государства может разрешить проблемы пере- дачей благ от одной группы другой. Рынок не приведет к утопиче- скому состоянию, как, впрочем, и избегание рынка и его замена государством благосостояния. Мы должны сознавать, что индиви- ды остаются эгоистичными, независимо от обстоятельств, в кото- рых они оказываются. Поэтому необходимо структурировать их ин- тересы таким образом, чтобы результаты оказались благоприятны- ми для того, что мы пытаемся достичь. Из всех существующих социальных теорий рационально- утилитарная традиция в ее современном воплощении лучше всего подходит для разработки и внедрения социальных программ. В тра- диции конфликта с ее интересом к противоборствующим движе- ниям и революционным переворотам есть тенденция сосредотачи- ваться на злых силах и тех условиях, которые приведут к восстанию против них. Слабость теории конфликта состоит в ее беспомощно- сти в объяснении событий после революции или после взятия вла- сти победоносным социальным движением. Эти теории предпола- гают, что после того как угнетенные возьмут в свои руки власть, все должно пойти прекрасно. В этом пункте теория конфликта те- ряет чувство реальности. В своем роде другие направления социо- логии тоже остаются недостаточно конкретными в отношении со- циальной теории. Традиция Дюркгейма с ее интересом к условиям 191 2. /' возникновения солидарности и ее идеалов не считает людей спо- собными к производству конкретных социальных результатов. Ее победы — символические и эмоциональные, а не практические. Те- ории микровзаимодействий с их интересом к изменяющимся ког- нитивным интерпретациям социальной реальности также не осо- бенно хороши для разработки специфических социальных про- грамм. Они или считают, что каким-то образом должны возникнуть социальные убеждения, которые люди найдут удовлетворительны- ми, или предполагают, что люди живут в своем мирке когнитив- но сконструированной реальности, подобно отдельным пузырькам в потоке. Несмотря на все свои поражения, современные рацио- нальные утилитаристы тем не менее находятся в авангарде в сво- их попытках применить социологическое знание для развития программ, у которых есть реальная возможность быть принятыми и быть успешными. Это не значит, однако, что теоретическая основа рационально- утилитарной теории обязательно является адекватной для этой за- дачи. В утилитарной традиции существует постоянная проблема, связанная с мотивацией людей к коллективному действию. Может ли апелляция к одним только интересам дать стимулы людям для принятия великих реформ, будь эта апелляция воплощена в право- вые коды Бентама, свободе рынка Адама Смита или в схемах новых правил социальной игры, выдвинутых Роулсом, Бьюкененом или Коулманом? Пока теория будет брать в качестве исходной точки изолированного индивида, преследующего свои собственные инте- ресы, в этих предложениях будет оставаться нечто от попытки вы- тащить себя из воды за волосы. В качестве альтернативы мы могли бы опять опереться на теорию конфликта, которая предполагает, что люди борются за свои интересы слепо и, разрешая одну пробле- му, создают новую. Другой альтернативой этому является дюркгей- мовская традиция социальной солидарности, объясняющая эмоци- ональные связи между людьми, которые рационально-утилитарная традиция оставляет без внимания. Сейчас мы обратимся к этой аль- тернативе. |