Тернистый путь рационализма
Монархические капризы и «шутки» янсенистов. Ох, уж эти «просвещенные» монархи! Одной рукой душат свободомыслие, а другой щедро разбрасывают подачки тем, кто их прославляет и возвеличивает.
В «просвещенную эпоху» Людовика XIV во Франции организуется ряд академий, а вместе с тем историки, смущаясь, описывают бесстыдную сделку между Людовиком XIV и папой Александром VII. Но вначале об академиях.
Французская Академия наук (Academie des Sciences) конституировалась по образцу уже существовавших к тому времени во Франции двух академий – Литературной Академии (1635), которую патронировал кардинал Ришелье, оказавший весьма существенное влияние на духовную жизнь своей страны, и Королевской Академии живописи и скульптуры (1648, 1663), ныне известной как Академия изящных искусств (Academie des Beaux-Arts). Эти три французские академии, вместе с двумя другими, сегодня называются Institut de France.
Своим возникновением Французская Академия наук обязана генеральному контролеру (министру) финансов Франции Жану Батисту Кольберу (1619–1683), который, будучи весьма образованным человеком, стремившемся упрочить контакты с учеными (Р. Декарт, Б. Паскаль, П. Гассенди, М. Мерсенн и др.), начал привлекать прогрессивную научную общественность для обсуждения различных проблем науки и государственного строительства. Первая организованная им встреча ученых состоялась в королевской библиотеке (Париж). В 1699 году собрания этого общества были перенесены в Лувр под названием Королевской Академии наук (Academie Royal des Sciences).
От предметов возвышенных перейдем к рассмотрению предметов низких.
Длительное время Людовик XIV и папа Александр VII находились в состоянии вражды. Но вот как-то раз, отдышавшись после очередной перебранки с Римом, французский король решил пойти на мировую с понтификом и переслал в Рим кругленькую сумму для закупки церковных реликвий.
Обрадовавшись неожиданной щедрости короля, папа поторопился отправить во Францию требуемые реликвии. Но случилось так, что французский епископ, которому было доверено вскрыть для проверки драгоценный груз и который тайно симпатизировал янсенистам, оппозиционно настроенным по отношению к папе, решил подшутить над первосвященником, поскольку хорошо знал, что подчас представляют из себя пресловутые реликвии. Самым невинным тоном этот злой шутник предложил привлечь анатомов, которые разобрали бы и классифицировали кости усопших святых.
Надпись на первом ящике гласила, что в нем лежат останки двух знаменитых мучеников. Когда же кости извлекли на свет, оказалось, что из них можно составить три скелета вместо двух. Во втором ящике обнаружили две собачьи голени и три ослиные бедренные кости. Сюрприз поджидал экспертов и в третьем ящике, где нашли хорошо сработанную из картона «голова святого Фортуната».
Людовику XIV вручили подробный отчет экспертизы. Но монарх даже не повел бровью. В огонь полетели не ослиные кости, а протокола анатомов. Свидетелям же экспертизы было строго-настрого запрещено разглашать происшедшее. В противном случае им грозили застенки Бастилии.
Со временем Людовик XIV жестоко отплатил янсенистам за их многочисленные «шутки» по разоблачению антиморального поведения церковных иерархов.
Кто такие янсенисты?
Кое-что о них уже было сказано на страницах это книги. Теперь дополню сказанное.
Основателем янсенизма был голландец Корнелий (или Карл) Янсений, воспитанник иезуитов, ставший в начале XVII века епископом Ипрским. Когда Янсений познакомился с проклятым римской курией учением лувенского профессора XVI столетия Михаила Байуса, в душу его закрались сомнения, усилившиеся после изучения трудов Августина. В духе кальвинистов он стал отрицать свободу воли и защищать идею предопределения. Янсений доказывал, что человеческая природа порочна и что спасутся лишь те, которые предопределены к спасению.
Янсенизм чреват был отрицанием посреднической роли церкви, что сближало янсенистов с кальвинистами в их французском варианте, то есть с гугенотами. Симптоматично, что янсенизм называют католическим протестантизмом, так как он, не порывая с католической церковью, разделяет августино-этические основоположения протестантов.
Во Франции янсенизм нашел благодатную почву в провинциальном женском монастыре Пор-Рояль, которым руководила строгая и благочестивая аббатиса Анжелика Арно. Оттуда дух янсенизма перекочевал в парижский филиал Пор-Рояля.
Папские проклятия и правительственные гонения содействовали тому, что янсенизм принимал все более резко выраженный политический характер. Янсенистами становились не в силу отрицания иезуитского толкования «благодати» и не в силу испепеляющей критики взглядов католиков-ультрамонтанов, которые всячески способствовали возвышению престижа папского престола и в лице иезуитов нашли верных единомышленников, а потому, что ненавидели абсолютистский режим короля Людовика XIV.
Иезуиты без особого труда убедили Людовика XIV в том, что янсенисты составляют партию республиканцев-заговорщиков. Взбешенный король запальчиво заявил, что он скорее примирится с атеизмом, чем с янсенизмом. По его приказу янсенистский монастырь Пор-Рояль был разрушен; были выкопаны даже трупы похороненных там янсенистов.
Внутренняя драма «Мыслящего Тростника». В свое время во главе янсенистов стоял великий французский ученый Блез Паскаль. Из всех обитателей монастыря Пор-Рояль он был самой мощной по духу личностью, беспощадно обнажавший суть иезуитизма и притом так, как никто ни до, ни после него. Им же безоговорочно отрицалась папская непогрешимость. Противоречивая натура Паскаля отразила всю половинчатость янсенистов, которые не хотели признавать власти римской церкви, но все-таки не отважились отвергнуть ее.
Паскаль был человеком большого ума и, что не всегда свойственно интеллектуалам, доброго сердца. Так отзывался о нем Ш.-О. Сент-Бев, известный французский литератор XIX века, автор шеститомного исследования истории Пор-Рояля.
По словам Льва Толстого, Паскаль умел «писать кровью своего сердца».
Блез Паскаль, чье имя овеяно легендами, родился 19 июня 1623 года в городе Клермон-Ферране, расположенном в Овернье, одной из самых гористых провинций Франции. Этот город был основан еще римлянами.
На одной из клермонских улиц находился дом семейства Паскалей, вполне соответствующий средневековым городским строениям, архитектурный стиль которых сохранялся во Франции примерно до XVIII века. Он имел несколько этажей, соединенных винтовой лестницей. К дому примыкал небольшой дворик.
Паскали принадлежали к судейскому дворянству. Члены этого старинного овернского рода считались людьми честными и справедливыми.
По традиции Паскали служили в клермонском парламенте. Чиновники парламента являли собой касту «дворянской мантии», в противовес старой дворянской знати, которую именовали «дворянством шпаги».
Отец Блеза, Этьен Паскаль, был человеком образованным и талантливым, служившим выборным королевским советником финансово-податного округа Овернь, а в 1626 году купил еще должность второго президента палаты сборов в соседнем городе Монферране.
Мать Блеза, в девичестве Антуанетта Бегон, была моложе своего мужа на восемь лет. Они родила четырех детей, но первый ребенок не дожил даже до крещения. Вскоре после рождения четвертого ребенка Антуанетта Паскаль умерла, оставив на руках тридцативосьмилетнего мужа троих малолетних детей – двух девочек, Жильберту и Жаклину, и слабенького Блеза.
Этьен Паскаль после смерти жены большую часть своего времени стал посвящать детям, решив вторично не жениться. Отдавая предпочтение домашнему обучению и не слишком доверяя учителям, он без устали придумывал игры и развлечения, которые помогали детям заучивать учебный материал. Своих дочерей он учил латыни и начаткам математики, а хрупкого и легко возбудимого Блеза занятиями не только не переутомлял, но даже прятал от него книги по математике. Тем не менее уже в возрасте четырех лет мальчик читал и писал, легко производил в уме сложные вычисления, чем поражал и восхищал своих близких.
Когда дети подросли, Этьен Паскаль начал подумывать о переезде в Париж. Являясь незаурядным математиком и стремясь дать детям хорошее образование, он тяготился провинциальным Клермоном, служебными делами, которые отвлекали его от занятий математикой и воспитания детей.
Осенью 1631 года Этьен Паскаль осуществляет задуманный переезд в столицу.
Если кто-то наивно полагает, что Париж тех времен выгодно отличался своей бытовой стороной жизни от провинциальных городов, тот, смею вас заверить, изрядно заблуждается. Париж д’Артаньяна и кардинала Ришелье имел облик довольно грязного средневекового города. Старые крепостные рвы служили местом свалки отбросов. Узкие и кривые улицы, сохранявшие название средневековых цехов, тротуаров не имели, а во время дождей по ним устремлялись зловонные потоки грязи. Кстати, древнее название Парижа – Лютеция (от лат. luteus – грязный).
Чистоплотность французов, включая парижан, долгое время оставляла желать лучшего. Бани, наследие Рима, становятся в XV–XVII веках редкостью. Церковники всех мастей обличали бани как рассадник бесстыдства. При дворе Людовика XIV к бане прибегали лишь в порядке исключения, в случае заболевания, а не для поддержания чистоты тела. Только в Восточной Европе практика пользования общественными банями оставалась в силе вплоть до небольших деревушек.
Скверно обстояли дела и с уходом дам за своим телом. Кокетки предпочитали пользоваться не мылом, которое было тогда большой редкостью, а косметической «штукатуркой». Особое внимание дамы уделяли внешнему виду, в частности прическам. Чтобы сложные и причудливые прически сохраняли форму, их заливали топленым бараньим салом, служившим отменной пищей для насекомых. Для борьбы с этой кишащей мерзостью применялись «блохоловки» – небольшие коробочки с клеем, которые носили под платьем.
В правилах хорошего тона того времени говорилось, что кавалеры не должны облизывать руки во время еды, плевать в тарелку и сморкаться в скатерть.
От Клермон-Феррана до Парижа 420 километров нелегкого пути по отвратительным дорогам.
На чем могли добираться до Парижа наши путешественники?
Вполне возможно, что это был экипаж с поворотной передней тележкой, ведущей свою родословную от артиллерийских повозок, которые стали использоваться во второй половине XV века. А может быть, они тряслись в дилижансе, появление которого на европейских дорогах датируется XVII веком. Что касается кареты, то она появилась в конце XVI века и представляла собой неудобное и некомфортабельное средство передвижения. В первой половине XVII века карета в виде тяжелого деревянного ящика, подвешенного на ремнях к специальным выступам, укрепленным на осях колес, была еще новшеством. В карету попарно впрягали шесть или восемь лошадей, на одной из которых сидел кучер, так как козел еще не было. Рессор также не было. Поэтому езда в карете становилась сущей мукой. Наконец, карета не имела поворотного круга, в результате чего при повороте она вынуждена была описывать огромную дугу. На каретах можно было ездить королям и вельможам на бал, но не путешествовать по жалкому подобию французских дорог XVII века.
Единственной пригодной для карет дорогой была мощенная камнем дорога от Парижа до Орлеана, крупнейшего и важнейшего речного порта Франции. Не случайно эту дорогу называли королевской. Все остальные дороги были в плачевном состоянии вплоть до начала XIX века.
Население Парижа, куда направлялись Паскали, составляло около полумиллиона человек. Город давал приют пастухам, хлебопашцам и виноградарям, о чем свидетельствовало мычание и блеянье на его улицах, а также сады и огороды внутри крепостных стен с их громадами обветшавших башен. Городские жители той поры зачастую лишь наполовину были горожанами.
Посреди ночи в Париж начинали стекаться крестьянские повозки, груженные овощами и фруктами. На рассвете город наполняли булочники из Гонеса и бродячие торговцы с корзинками макрели, устриц, рыбы.
Во время «ярмарки окороков» толпы крестьян из окрестностей столицы с раннего утра собирались на улице Нев-Нотр-Дам с огромным количеством окороков, сосисок и кровяных колбас. Такой «праздник живота» доставался дорогой ценой, ибо крестьяне продавали больше чем излишки. Сами же они питались просом, а раз в неделю ели солонину. Парное мясо в меню крестьян и ремесленников было слишком дорогой роскошью. Соленая свинина являлась обычным мясным рационом европейской бедноты.
Когда наши путешественники достигли городских предместий, их захлестнула волна малоприятных запахов, исходивших от свалок и канав с отбросами.
После проверки документов и оплаты городской ввозной пошлины они въехали в город, на гербе которого красовался серебряный корабль, плывущий по лазурной волне.
Многие парижане, не говоря уже о приезжих, не имели собственных домов, а снимали жилье на определенный контрактом срок. Этьен Паскаль также не стал приобретать недвижимую собственность в столице. Это было слишком накладно и невыгодно. Первоначально он поселился на улице Жюиф, недалеко от центра, а потом несколько раз в течение восьми лет менял местожительство. За самую дорогую квартиру на улице Нев-Сент-Ламбер он платил 600 ливров.
В Париже Этьен Паскаль завязал отношения с известными математиками. О незаурядности его научных способностей свидетельствует открытие знаменитой алгебраической кривой четвертого порядка – так называемой «улитки Паскаля».
Он оказался не только глубоким ученым, но и незаурядным педагогом, учившим своих детей самостоятельно и критически мыслить. При этом во главу угла ставилось правило, согласно которому трудности изучаемого предмета не должны превышать умственных сил ребенка.
Слыша и видя, кто и как беседует с отцом о математике и ее проблемах, Блез все чаще приставал к нему с просьбами обучить этой интригующей его науке, но тот не спешил, щадя здоровье мальчика.
Однажды Этьен Паскаль, уступая настойчивым просьбам сына, кратко разъяснил ему, что собой представляет наука геометрия. Но при этом запретил любознательному малышу думать о математике и читать математические трактаты.
Запретный плод сладок. Разыгравшееся воображение Блеза заставляло его уединяться в комнате для игр и там чертить углем на полу и на стенах геометрические фигуры, отыскивая затем пропорции между элементами этих фигур. В своих занятиях он настолько продвинулся, что дошел до 32-й теоремы первой книги Евклида. За этими занятиями и застал его как-то раз отец. Этьен Паскаль был ошеломлен увиденными геометрическими фигурами и еще больше потрясен объяснениями сына. Он молча вышел из комнаты и поспешил к своему другу – математику Ле Пайеру. Когда тот увидел чертежи Блеза и поговорил с мальчиком, Этьен Паскаль услышал от своего друга:
– Это несправедливо и жестоко – сковывать такой ум и прятать от мальчика книги по математике.
После случившегося Этьен Паскаль решил изменить свой план занятий с сыном. Он дал ребенку «Начала геометрии» Евклида, которые Блез одолел быстро и без посторонней помощи. С тех пор пытливый искатель истины приступил к систематическому изучению математики под руководством отца и вскоре превзошел его. В тринадцать лет он был допущен на заседания математического кружка францисканского монаха Мерсенна, который регулярно посещал его отец.
Вновь Мерсенн, тот самый Марен Мерсенн, который вместе с Декартом учился в коллегии Ла-Флеш. Благодаря своему вкладу в становление научного сообщества Нового времени этот монах заслуживает более подробной характеристики.
После завершения учебы в коллегии Мерсенн решил посвятить себя религиозной жизни и обосновался в монастыре миноритов, «меньших братьев» францисканцев. Выбор монастыря, где монахам предписывалось непрестанное покаяние и строжайший пост, свидетельствует о склонности Мерсенна к нравственному аскетизму. Может быть, подобная склонность и предопределила бескорыстный характер его служения научной Истине. Начав с богословских сочинений, этот сухощавый человек с добрыми глазами и мягкими чертами лица постепенно углубился в изучение научных проблем. В итоге, как отмечают его биографы, Мерсенн начал трактовать Евангелие в качестве своеобразного сборника физических проблем.
Мерсенн познакомил французов с трудами Галилея, отважившись издать их на французском языке, несмотря на осуждение книг римской курией. Как ученый, он первым дал определение скорости звука. Его перу принадлежат сочинения о конических сечениях и квадратных корнях, о реках Франции и движении жидкостей, о законах качания маятника и музыке. Но все же Мерсенн в первую очередь известен не своими научными заслугами, а заслугами в деле объединения европейских ученых в одно сообщество.
В 1636 году начал функционировать знаменитый кружок Мерсенна, членами которого были многие парижские ученые. Современные историки науки скажут, что подлинным центром французской науки в первой половине XVII века была келья францисканского монаха Мерсенна, который неустанно вел переписку практически со всеми известными европейскими учеными. Поскольку тогда еще не существовало научных журналов, Мерсенн служил важным посредником в общении ученых Европы между собой. К нему стекались сведения о всех научных новинках. Сообщить ему эти сведения – значило сделать новинку известной всей Европе. Совершенно правильно замечено, что Мерсенн как бы дирижировал ходом европейского научного процесса, не только сообщая другим ученым имеющиеся у него сведения, но и нацеливая их на решение тех или иных познавательных задач. В числе его корреспондентов были такие выдающиеся умы науки, как Галилей, Торричелли, Кавальери, Декарт, Ферма, Гюйгенс, Роберваль. Немало он сделал и как популяризатор науки.
В келье Мерсенна обсуждались результаты научных опытов и наблюдений, сложные математические задачи и теоремы, а также научные новости, поступавшие из других стран Европы. На этих ассамблеях царила атмосфера высокой научности.
Юный Блез Паскаль вначале только слушал разговоры взрослых, впитывая, как губка, новые математические знания. В пятнадцать лет он уже на равных принимает участие в научных беседах, обнаруживая при этом способность находить незаметные ошибки в доказательствах.
Блезу исполнилось шестнадцать лет, когда он написал и опубликовал свое замечательное исследование о конических сечениях, вызвавшее большой резонанс в кружке Мерсенна.
Заинтересовавшись этим «авторефератом», Декарт написал Мерсенну письмо с просьбой выслать сочинение Паскаля. К сожалению, при ознакомлении с этим сочинением у Декарта возобладали эмоции над рассудком: ему не хотелось верить, что автору всего лишь шестнадцать лет. К тому же в памяти свежа была ссора между ним и Робервалем, который вместе с Этьеном Паскалем выступил в поддержку раскритикованной Декартом работы Ферма «О наибольших и наименьших величинах». По-видимому, боязнь церковных рогаток, приводившая к некоторой недосказанности его научных текстов, сделала Декарта болезненно ревнивым к новаторским суждениям его научных коллег. Еще Лейбниц заметил у него странную привычку искажать взгляды своих соперников. Что же касается Блеза Паскаля, то, по мнению Сент-Бева, Декарт относился к нему с беспокойной бдительностью охранителя собственных прав, считая его опасным конкурентом. Вероятно, по причине пренебрежительного Декартова отзыва о его работе Паскаль охладел к ней и не довел до конца начатое.
В 1633 году Этьен Паскаль продает свой дом в Клермон-Ферране, а через год продает своему брату и должность. Затем, сделав два займа на сумму в несколько тысяч ливров, начинает заниматься финансовыми операциями, которые принесли ему значительную прибыль. В этот период на его жизненном пути возникает фигура кардинала Ришелье.
Идеалом Ришелье было сильное, централизованное государство под абсолютистской властью монарха. Он не терпел своеволия дворян, угрожающего этому идеалу. Но все же кардинал не мог не учитывать силу французского дворянства. Освобождая дворян и духовенство от налогов, Ришелье должен был пополнить казну какими-то другими способами. В связи с этим он обращает свой взор на держателей государственных рент и решает за их счет поправить финансовые дела королевства. Отныне все чаще практикуется неуплата, отсрочка и сокращение размеров гарантированных платежей, а затем выплата рент вовсе отменяется. Для многих рантье это было разорением.
Незадолго до этого в парижской магистратуре рантье устроили собрание протеста, участником которого был и Этьен Паскаль. На него и еще трех рантьеров пало подозрение в подстрекательстве. Разгневанный Ришелье, который не прощал никому даже малейшего неповиновения своей воле, приказал упрятать всех четырех строптивцев в Бастилию. Трое были схвачены и посажены в эту мрачную королевскую тюрьму, а Этьен Паскаль, предупрежденный друзьями, успел вовремя скрыться.
Прячась от шпионов кардинала, Этьен Паскаль все же не покинул Париж, где оставались его дети. Когда неожиданно заболела оспой Жаклина, опальный отец, презрев опасность и забыв о страхе, вернулся в свой дом и начал ухаживать за дочерью. Только после ее выздоровления он бежал в родную Овернь. Дети остались на попечении друзей. Роль хозяйки взяла на себя энергичная и волевая Жильберта. Но главную роль в судьбе Паскалей суждено было сыграть Жаклине, которая была способным литератором и талантливой актрисой.
Незадолго до описываемых событий забеременела жена Людовика XIII Анна Австрийская. Этого ожидали давно и с большим нетерпением, ибо оставался открытым вопрос о наследнике королевского престола.
В ознаменование столь важного для двора события Жаклина написала сонет, который волею случая оказался в руках королевы. Сонет ей понравился, и она изъявили желание познакомиться с юной поэтессой.
В назначенный день Жаклина явилась в королевские покои. Ее обступили придворные дамы, прося почитать стихи. Девушка тут же сочинила несколько заказанных ей эпиграмм. Затем она была приглашена в кабинет королевы.
Королева удивилась способностями маленькой поэтессы и решила приблизить ее к себе. С тех пор Жаклина, осыпанная королевскими ласками, стала часто бывать в придворном обществе и даже удостоилась чести обслуживать королеву, когда та уединенно обедала в своих покоях.
Слабость к поэзии и театру проявлялась не только у королевы, но и у кардинала Ришелье. Кардинал даже пытался что-то писать для театра. За ним числится несколько трагедий, на постановку которых было истрачено около ста тысяч экю.
Однажды кардинал спросил литератора Демарре де Сен-Сорлена:
– Как вы думаете, что доставляет мне наибольшее удовольствие?
– Заботиться о благе Франции, – бодро отрапортовал литератор.
– А вот и не угадали, – захихикал кардинал. – Наибольшее удовольствие я испытываю, когда пишу стихи.
Придворный литератор подобострастно улыбнулся, а сам подумал: «Еще, ваше высокопреосвященство, вы любите бросать непокорных вам поэтов в Бастилию. И не дай Бог вызвать у вас подозрение в нелояльности».
От этих грустных мыслей члену Литературной Академии стало не по себе, и он постарался тут же забыть о своей мимолетной крамоле.
Как-то раз в феврале 1639 года в голову кардинала пришла фантазия, чтобы молоденькие девушки разыграли для него любовную комедию мадемуазель де Скюдери «Переодетый принц». Постановку пьесы и подбор актеров он поручил своей племяннице, герцогине д’Эгийон. Герцогиня была расположена к семейству Паскалей и, учитывая, что Жаклина обласкана королевой, предложила ей роль. Вначале Жаклина отвергла это предложение, сказав, что ей сейчас не до развлечений, но умная герцогиня намекнула, что участие девушки в спектакле может оказаться на пользу ее отцу. Тогда Жаклина согласилась. И действительно, замысел герцогини удался.
Игра актеров очаровала присутствующих. Не остался равнодушным и кардинал Ришелье.
Улучив момент, Жаклина подбежала к кардиналу и начала декламировать посвященный ему мадригал. Сентиментальный деспот был растроган. Воспользовавшись этим, Жаклина обратилась к нему с просьбой простить отца. В ответ на просьбу милого создания кардинал во всеуслышание заявил, что Этьен Паскаль может возвращаться домой, ничего не опасаясь. Более того, по подсказке ловкой герцогине д’Эгийон, кардинал изъявил желание встретиться с Этьеном Паскалем.
|
Достарыңызбен бөлісу: |
