VII. ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИЕ ШКОЛЫ

VII. ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИЕ ШКОЛЫ

Эллинистический период

Слово “эллинистический” традиционно обозначает период греческой истории, простирающийся от воцарения Александра Великого (Македонского) до установления римского владычества, т.е. с конца IV в. до н.э. до конца I в. до н.э. С небывалыми завоевательными походами Александра, благодаря которым греческое влияние распространяется от Египта до Самарканда и Ташкента и до берегов Инда, начинается новая эпоха мировой истории. Можно сказать, что Греция открывает для себя необъятность мира. В этот период завязываются оживленные торговые связи не только с Центральной Азией, но и с Китаем, Африкой, Западной Европой. Происходит смешение традиций, религий, идей, культур; такое взаимопроникновение накладывает неизгладимую печать на всю западную культуру. После смерти Александра его полководцы оспаривают друг у друга огромную державу. Эти войны завершаются образованием трех крупных государств, сложившихся вокруг трех центров: Пеллы в Македонии, распространяющей свою власть на Македонию и Грецию, Александрии в Египте и Антиохии в Сирии, где династия Селевкидов царствует не только над Малой Азией, но и над Вавилонией. К этому надо прибавить еще Пергам и Греко-Бактрийское царство, простирающееся до Инда. Конец эллинистического периода принято связывать с самоубийством египетской царицы Клеопатры в 30 г. до н.э., после победы, одержанной у мыса Акция будущим императором Августом. С конца III в. до н.э. римляне, соприкасаясь с греческим миром, постепенно открывали для себя философию. Рассказывая об эллинистических школах, мы иногда будем ссылаться на философов, живших в эпоху Римской империи, т.е. после 30 г. до н.э., так как их сочинения служат важнейшим источником для изучения эллинистической философии. Но, как мы еще будем говорить1, философия эпохи императорского Рима по своим характеристикам существенно отличается от философии эпохи эллинизма.

Эллинистический период греческой философии зачастую изображали как фазу упадка греческой цивилизации, будто бы вырождающейся от соприкосновения с Западом. Столь категоричное суждение объясняется несколькими причинами. Главными из них можно считать две: во-первых, это широко распространенный предрассудок, в силу которого, исходя из априорно установленной идеальной модели культуры, полагают, что заслуживает изучения только Греция времен досократиков, трагических поэтов и разве что еще Платона; во-вторых, идея о том, что с переходом от демократического строя к монархическому и утратой политической свободы общественная жизнь в греческих городах-государствах замирает. Философы, отказавшись от великих умозрений Платона и Аристотеля и оставив надежду на воспитание политических деятелей, способных преобразовать государство, смирились со своей участью и стали призывать людей, лишенных политической свободы, искать прибежище во внутренней жизни духа. Подобное представление об эпохе эллинизма, восходящее, я думаю, к началу XX в.2, часто мешает составить верное понятие о философии этого периода.

1 cm. ниже, с. 162 и ел.

2 См. в особенности: G. Murray. Four Stages of Greek Religion. New York, 1912 (3. ed. 1955), p. 119 Г., “The Failure of Nerve”. После Г. Марри почти все работы историков философии (например, Фестюжьера, Брейе) отмечены этим предрассудком.

В действительности представлять себе эпоху эллинизма как период упадка — глубокое заблуждение. Специалист по эпиграфике Луи Робер, много времени посвятивший изучению надписей, которые находят при раскопках древних греческих городов, в своих работах убедительно показал, что во всех этих городах как при эллинистических монархиях, так и после римского завоевания продолжалась напряженная культурная, политическая, религиозная жизнь и даже сохранялись традиции атлетических состязаний. Кроме того, в этот период достигли небывалого подъема точные науки и техника. В частности, при Птолемеях, правивших в Александрии, этот город стал живым средоточием эллинистической цивилизации'. Деметрий Фалерский, верный аристотелевской традиции, отдававшей предпочтение научным изысканиям, основал александрийский Мусейон — подлинный храм науки, где проводились исследования во всех областях знания, от астрономии до медицины; созданная в том же городе Библиотека собирала всю существующую философскую и научную литературу. В Александрии работали крупные ученые: например, врач Герофил, астроном Аристарх Самосский. Достаточно назвать вдобавок только одно имя — Архимеда из Сиракуз, математика и механика, чтобы можно было судить о чрезвычайно активной научной деятельности, развивавшейся на протяжении всего этого периода.

Так называемая утрата свободы греческими полисами не вызвала и ослабления философской активности. Да и можно ли вообще утверждать, что демократический строй был для нее благоприятен? Разве не демократические Афины возбудили судебные процессы против Анаксагора и Сократа, обвинив их в безбожии?

Равным образом и сама направленность философской деятельности не претерпела столь радикального изменения, как это пытаются изобразить. До сих пор еще постоянно звучит мысль, что философы эпохи эллинизма, не имея возможности заниматься делами государственного управления, развили индивидуалистическую мораль, обратившись к внутреннему миру человека. На самом деле все обстоит значительно сложнее.

С одной стороны, Платон и Аристотель хотя и ставили перед собой, каждый по-своему, политические цели, рассматривали философскую жизнь как средство избавления от того зла, которое несет в себе государство. Жизнь, подчиненная уму, взятая за образец в аристотелевской школе, позволяет избежать сделок с совестью, неизбежных для человека, участвующего в решении государственных вопросов. Что же касается Платона, то он как бы от имени всех философов античности окончательно выразил позицию философа в извращенном государстве:

1 См. превосходную работу Б. Жиля: В. Gille. Les Mecaniciens grecs. Paris, 1980, в особенности главу об Александрийской школе (р. 54 et suiv.).

Остается совсем малое число людей, достойным образом общающихся с философией [...] Все вошедшие в число этих немногих, отведав философии, узнали, какое это сладостное и блаженное достояние; они довольно видели безумие большинства, а также и то, что в государственных делах никто не совершает, можно сказать, ничего здравого и что там не найти себе союзника, чтобы с ним вместе прийти на помощь правому делу и уцелеть. Напротив, если человек, словно очутившись среди зверей, не пожелает сообща с ними творить несправедливость, ему не под силу будет управиться одному со всеми дикими своими противниками, и, прежде чем он успеет принести пользу государству или своим друзьям, он погибнет без пользы и для себя, и для других. Учтя все это, он сохраняет спокойствие и делает свое дело, словно укрывшись за стеной от пыли, поднятой ураганом. Видя, что все остальные преисполнились беззакония, он доволен, если проживет здешнюю жизнь чистым от неправды и нечестивых дел, а при исходе жизни отойдет радостно и кротко, уповая на лучшее1

Когда философ отдает себе отчет в том, что он совершенно бессилен против царящего в государстве зла, ему остается только заниматься философией, в одиночестве или совместно с другими. К несчастью, в таком положении по отношению к политическому миру находились почти все античные философы2, не исключая даже императора Марка Аврелия, который тоже испытал чувство бессилия, столкнувшись с непониманием и бездеятельностью подданных3.

Но, с другой стороны, философы эллинистической эпохи, даже эпикурейцы4, отнюдь не утрачивают интереса к политике; они нередко служат советниками правителей или послами государств, о чем свидетельствуют часто обнаруживаемые надписи в их честь. Философы-стоики играют важную роль в разработке политических и социальных реформ во многих государствах; например, стоик Сфер оказывает сильное влияние на спартанских царей Агиса и Клеомена, стоик Блоссий вдохновляет римского реформатора Тиберия Гракха". Порой стоики мужественно сопротивляются римским императорам. В общем, философы никогда не оставляли надежды изменить общество, хотя бы примером собственной жизни.

1 Госуд., 496 с 5.

2 См.: /. Hadot. Tradition stolcienne et idees politiques ail temps des Gracques. — “Revue des etudes latines”, t. 48, 1970, p. 146—147; Le probleme du neoplatonisme alexandrin. Hierocles et Simplicius. Paris, 1978, p. 37.

3 P. Hadot. La Citadelle interieure. Introduction aux “Pensees” de Marc Aurele. Paris, 1992, p. 308 et suiv.

4 Например, Аминий Самосский и Аполлофан из Пергама. См. статьи Б. Пюэш (Puech) об этих философах в Dictionnaire des philosophes antiques, ed. R. Goulet, t. I.

Философская жизнь в эпоху эллинизма была предельно насыщенной, но, к сожалению, она известна нам лишь в общих чертах: у нас было бы совсем другое представление о ней, если бы сохранились все философские произведения, написанные в этот период. Сочинения философов не издавались тогда, как в наше время, тысячами экземпляров и не получали широкого распространения. Многократно переписываемые (что послужило источником многочисленных ошибок и требует от современных ученых, изучающих эти тексты, кропотливого исследовательского труда), они, возможно, иногда продавались в книжных лавках, но произведения, предназначенные для узкого круга читателей, просто хранились в библиотеках различных философских школ. С течением веков значительная часть этого драгоценного материала была утрачена, в частности в Афинах, во время опустошения города Суллой в марте 86 г. до н.э., и в Александрии, после нескольких пожаров и последующего окончательного уничтожения Библиотеки. Так погибли тысячи произведений; катаклизмы, которые положили конец эллинистической эпохе, уничтожили также сокровища поэзии и искусства, известные нам только по римским копиям. Ограничимся всего одним примером. Философ Хрисипп, один из основоположников стоицизма, написал, по меньшей мере, семьсот трактатов. Все они утрачены; от них остались лишь немногие фрагменты, которые дошли до нас частью в папирусе, открытом в Геркулануме, частью в цитатах авторов римской эпохи. Таким образом, наше видение истории философии непоправимо искажено в силу исторических обстоятельств. Возможно, оно было бы совершенно иным, если бы, наоборот, пропали сочинения Платона и Аристотеля, а уцелели труды стоиков Зенона и Хрисиппа. Как бы то ни было, именно благодаря авторам, принадлежащим к римскому миру — будь то времен республики, как Цицерон, Лукреций и Гораций, или периода империи, как Сенека, Плутарх, Эпиктет, Марк Аврелий, мы располагаем ценными сведениями относительно эллинистической философской традиции. Поэтому нам иногда придется цитировать этих авторов, хотя они жили в более позднюю эпоху.

1 См. статью И. Ало: /. Hadot. Tradition stoi'cienne... p. 133—161.

Восточные влияния?

Какое влияние оказали походы Александра на развитие греческой философии? Несомненно, они способствовали научному и техническому прогрессу, обогащая греков географическими и этнологическими знаниями. Известно, что благодаря походам Александра появилась возможность общения греческих и индийских мудрецов. Так, философ Абдерской школы Анаксарх и его ученик Пиррон из Элиды сопровождали македонского завоевателя до Индии;

рассказывали, что по возвращении Пиррон стал вести уединенную жизнь: он услышал, как один индиец внушал Анаксарху, что тот не может быть учителем, оттого что знается с царями1. Общение греческих философов с индийскими аскетами, по всей видимости, не привело к подлинному обмену идеями, к сопоставлению различных теорий. Но на греков произвел впечатление образ жизни2 тех, кого они назвали гимнософистами — “нагими мудрецами”. Историк и философ Онесикрит, который тоже принимал участие в походах и вскоре после смерти Александра написал о них книгу, сообщил множество подробностей о нравах индийских брахманов, о принятом у них обычае самосожжения. В глазах греческих философов, гимнософисты вели именно тот образ жизни, к какому призывали они сами:

1 Диоген Лаэртскич, IX, 61—63.

2 См.: С. Muckenstunn. Les gymnosophistes ftaient-ils des cyniques modeles? — Le cynisme ancien et ses prolongements, ed. M.-O. Goulet-Caze et R. Goulet. Paris, 1993, p. 225-239.

они увидели жизнь, свободную от условностей и согласную с природой, совершенное безразличие к тому, что считается у людей желательным либо нежелательным, хорошим либо дурным, — безразличие, дарующее полный душевный покой и безмятежность. Демокрит, учитель Анаксарха, сам проповедовал такое спокойствие духа1. Киники выказывали пренебрежение ко всем человеческим условностям. Но у гимнософистов они обнаружили ту же позицию, доведенную до предела. Как скажет стоик Зенон2, вероятно по поводу самоубийства индийского мудреца Калана3, с которым свел знакомство Александр: “Я предпочитаю увидеть одного-единственного индийца, горящего на медленном огне, нежели затвердить все, какие есть, доказательства касательно страдания”. Но оставим столь драматические ситуации. Сообщения древних авторов об образе жизни Пиррона свидетельствуют о его полнейшем безразличии ко всему, и нам трудно удержаться от мысли, что он пытался подражать увиденному в Индии. Отметим и крайний субъективизм Анаксарха4, который говорил, что сущее не более реально, чем театральные декорации, и что оно подобно образам, какие являются спящим или безумцам. Здесь можно было бы предположить восточное влияние, но не следует забывать, что учитель Анаксарха Демокрит5, основатель Абдерской школы, уже радикально противопоставлял действительность саму по себе, т.е. атомы, и субъективные восприятия чувств. Таким образом, походы Александра вряд ли повлекли за собой ощутимые изменения в философской традиции. Эллинистическая философия — это естественное продолжение предшествующего духовного развития, она нередко обращается к досократическим темам, но главное то, что она глубоко проникнута сократическим духом. Возможно, сам опыт общения двух народов сыграл некоторую роль в формировании понятия космополитизма6, идеи о человеке как о гражданине мира.

1 Демокрит, фр. 191. — Les Presocratiques, p. 894.

2 Климент Александрийский. Строматы, II, 20, 125, 1.

3 См.: С. Muckensturm. Art. “Calanus”. — Dictionnaire des philosophes antiques, t. II, p. 157—160.

4 Секст Эмпирик. Против логиков, I, 87—88; см.: R. Goulet. An. “Anaxarque d'Abdere”. — Dictionnaire des philosophes antiques, 1.1, p. 188—191.

5 Демокрит, фр. 9. — Les Presocratiques, p. 845.

6 См.: H.-C. Baldly. The Idea of the Unity of Mankind. — H. Schwabi, H. Diller. Grecs et Baibares, Entretiens sur l'Antiquite classique, t. VIII. Fondation Hardt, Geneve, 1962, p. 169—204; /. Moles. Le cosmopolitisme cynique. — Le cynisme ancien et ses prolongements, p. 259—280.

Философские школы

Мы уже описали образ жизни, характеризующий школы Платона и Аристотеля. Однако нам нужно вернуться к тому совершенно особому явлению, какое представляли собой философские школы античности; мы не должны забывать, что условия преподавания философии в то время были совсем иными, нежели в наши дни. Современный студент изучает философию только потому, что она входит в учебную программу старших курсов. Возможно, при первом знакомстве с этой дисциплиной он заинтересуется ею и изъявит желание сдать экзамены по философии. Встретится ли ему преподаватель, принадлежащий к феноменологической, экзистенциалистской, деконструктивистской, структуралистской или же марксистской “школе”, — это решит случай. Может быть, когда-нибудь он интеллектуально примкнет к одному из этих “измов”. Как бы то ни было, выбор его будет именно интеллектуальным и не затронет его образа жизни, исключая разве только случай марксизма. Для нас понятие философской школы связано единственно с представлением об идейном течении, о теоретической позиции.

Иное дело — в античности. Будущего философа не ориентирует на ту или иную школу никакой университетский учебный план: он приходит на занятия в избранное им учебное заведение (schole) потому, что его привлекает практикуемый там образ жизни1, — если только он не обратится к какой-либо философии, случайно оказавшись в зале для занятий и послушав учителя. Такое рассказывали о Полемоне, который однажды утром, после ночной пирушки, из бравады ввалился с толпой гуляк в школу платоника Ксенократа и, пораженный его речью, решил сделаться философом и впоследствии стал главой школы, — скорее всего, просто назидательная выдумка, выглядевшая, однако, вполне правдоподобной2.

1 О греческих словах, обозначающих школу как учреждение и как идейное направление см.: /. Glucker. Antiochus and the Late Academy. GOttingen, 1978, p. 159-225.

2 Диоген Лаэртский, IV, 16.

К концу IV в. почти вся философская деятельность сосредоточивается в Афинах, в четырех школах, основанных Платоном (Академия), Аристотелем (Ликей), Эпикуром (Сад) и Зеноном (Стоя). Эти школы просуществуют около трех столетий. В отличие от временных групп, складывающихся вокруг софистов, они будут постоянно действующими учебными заведениями не только при жизни их основателей, но и долгое время спустя после их смерти. Последовательно сменяющие друг друга преемники этих четырех философов обычно избираются членами школы путем голосования, реже — назначаются предыдущим схолархом. Учреждение представляет глава школы; сама школа не является юридическим лицом1. Это очевидно из таких интереснейших документов, как завещания философов; мы располагаем завещаниями Платона, Аристотеля, Феофраста, Стратона, Ликона и Эпикура2 и можем констатировать, что в текстах этих не содержится никакого упоминания о собственности школы как таковой. Книги и недвижимость считаются собственностью главы школы. Поэтому нет необходимости предполагать, по примеру некоторых исследователей, что философская школа должна была, чтобы стать юридическим лицом, организоваться в посвященное Музам религиозное братство. Афинское законодательство в части права на образование союзов не требовало особого статуса для учебных заведений.

Философские школы действуют в основном в таких многофункциональных комплексах, как гимнасии (Академия, Ликей), или в других общественных местах, как Stoa Poikile (Портик), где можно было собираться, чтобы слушать лекции или вести беседы. Название школы происходит от места собрания ее членов.

Таким образом, мы почти всегда, во всяком случае до конца эпохи эллинизма, обнаруживаем совпадение трех понятий: школы как идейного течения, школы как места преподавания и школы как постоянно действующего учреждения, основателем которого были определены образ жизни, практикуемый в школе, и связанное с ним идейное направление. Впоследствии, с уничтожением большей части афинских школьных учреждений, ситуация станет иной.

1 См.: J.P. Lynch. Aristotle's School, p. 106—134.

2 Диоген Лаэртский, III, 41; V, 11, 51, 61, 69; X, 16.

Каждая из названных нами школ открыта для широкой публики. Большинство философов, хотя и не все, считают делом чести не брать за преподавание платы, что отличает их от софистов. На содержание школы идут либо личные средства схоларха, либо даяния благодетелей — для Эпикура, например, таким благодетелем был Идоменей. Расходы на нужды школы покрывались дневным взносом в два обола: два обола были “поденной платой прислуживавшему рабу, и, по свидетельству Менандра, их едва хватало на то, чтобы заплатить за ячменную похлебку”1. Среди тех, кто посещает школу, различаются просто слушатели и группа собственно учеников, называемых “друзьями”, “приверженцами” или “спутниками”; эти последние делятся на младших и старших. Ученики иногда живут в доме учителя или селятся по соседству. Об учениках Полемона — того ученика Ксенократа, о котором мы упоминали выше, рассказывали, что они строили себе хижины, чтобы жить поблизости от него2. И в Академии, и в Ликее, и в школе Эпикура было заведено регулярно собираться на общие трапезы. Вероятно, именно для устройства таких трапез в Академии и Ликее была учреждена должность старосты, поочередно исполняемая каждым членом школы в течение нескольких дней3.

Меньше известно нам о школе стоиков, основанной около 300 г. Зеноном из Китиона, который преподавал в Расписном Портике — Stoa Poikile. Античные историки сообщают, что у него было много учеников и что даже македонский царь Антигон Гонат приходил послушать его, когда бывал в Афинах. Как и в других школах, в школе Зенона существовало различие между простыми слушателями и собственно учениками, такими, как, например, Персей, живший у него в доме и посланный им ко двору Антигона Гоната1. Перемена в отношении Афин к философии, происшедшая со времен осуждения Анаксагора и Сократа, ясно видна из текста постановления, вынесенного афинянами в 261 г. до н.э. в честь Зенона, правда, под давлением Антигона Гоната. Согласно этому постановлению, надлежало увенчать Зенона золотым венком и поставить для него гробницу на счет города. Примечательно объяснение причин воздаваемых почестей:

1 С. Diano. La philosophic du plaisir et la society des amis. — C. Diano. Studi e saggi di filosofia antica. Padova, 1973, p. 368—369. Epicure. Opere, ed. G. Ar-righetti. Torino, 1973, p. 443, 471. Об укладе жизни в школе Эпикура см.:

N. W. De Witt. Epicurus and his philosophy. University of Minnesota Press, 1954 (2. ed. Westport, Connecticut, 1973); Organization and Procedure in Epicurean Groups. — “Classical Philology”, t. 31, 1936, p. 205—211; /. Hadot. Seneca... p. 48-53.

2 Диоген Лаэртский (в дальнейшем: Д.Л.), IV, 19.

3 Д.Л., V, 4; J.P. Lynch. Op. cit„ p. 82.

и, занимаясь философией, показал себя достойнейшим человеком во всех отношениях, призывал к добродетели и здравомыслию тех молодых людей, которые сходились к нему для поучения, обращал их ко всему наилучшему и в собственной жизни являл для всех пример согласия с учением, которое проповедовал2.

Зенона славословят здесь не за теории, а за воспитание юношества, за его образ жизни, за единство речей и поступков. О его строгой жизни упоминается в комедиях того времени:

Сухая смоква, корка да глоток воды — Вот философия его новейшая;

И мчат ученики учиться голоду3.

Заметим, что слово “философия” обозначает тут именно образ жизни. Школа стоиков не так монолитна, как эпикурейская школа. И дело не только в перемене мест преподавания: после смерти Зенона здесь возникают различные идейные течения. Аристон Хиосский, Клеанф, Хрисипп придерживаются во многом не совпадающих взглядов. Эти идейные расхождения будут сохраняться на протяжении всего существования школы, т.е. до II—III вв. н.э. Наши сведения об атмосфере, царившей в различных стоических школах, весьма скудны.

1 Д.Л., VII, 5-6 и 36.

2 Французский перевод Фестюжьера см. в кн.: A.-J. Festugiere. La Revelation d'Hermes Trismegiste, t. II. Paris, 1949, p. 269, 292-305'*.

3 Д.Л., VII, 272*.

Итак, в Афинах приблизительно с IV по I в. существовали четыре философские школы, которые так или иначе приобрели институциональную форму и в общем практиковали схожие методы преподавания. Философские школы были и в других городах, но они не пользовались таким авторитетом. К этому надо прибавить еще два философских течения, которые значительно отличаются от четырех школ: скептицизм или, точнее, пирронизм — так как понятие скептицизма появилось позднее — и кинизм. Эти течения не организовались в особые школы, у них нет догматов. Но они представляют два образа жизни, проповедуемые первый — Пирроном, второй — Диогеном-киником, и, значит, это не что иное, как haireseis, — две интеллектуальные и жизненные позиции. Вот что пишет “скептик” более поздней эпохи, врач Секст Эмпирик:

Если кто-либо определяет школу (hairesis) как приверженность многим догмам, тесно связанным между собой [...] то мы скажем, что не имеем школы. Если же школой (hairesis) будут называть образ жизни, основывающийся на некотором разумном принципе согласно с явлением [...] тогда мы скажем, что имеем школу'.

Скептики, впрочем, развивают свою аргументацию; они хотят показать, что следует воздерживаться от суждения, от приверженности какой-либо догме, чтобы обрести спокойствие духа. Киники же не прибегают к доказательствам и не излагают никакого учения. Сама их жизнь выражает некий смысл и заключает в себе целое учение.

Совпадения и различия: первичность выбора образа жизни

Как мы уже видели на примере Сократа, Платона и Аристотеля и как мы еще убедимся в дальнейшем, рассматривая эллинистические школы, каждая школа определяется и характеризуется некоторым жизненным выбором, или экзистенциальным предпочтением. Философия — это влечение к мудрости, а мудрость тождественна некоторому образу жизни. Следовательно, изначальный выбор, отличающий каждую школу, есть выбор некоторого типа мудрости.