Петр I и Саратов За последние годы в саратовской печати появилось немало публикаций на тему «Петр I и Саратов»



бет1/3
Дата03.07.2016
өлшемі181.5 Kb.
#173490
  1   2   3
Петр I и Саратов
За последние годы в саратовской печати появилось немало публикаций на тему «Петр I и Саратов». И почти во всех работах речь идет о двух посещениях Петром I нашего города – в 1695 и 1722 годах. Однако есть основание говорить, что петровское время вошло в историю Саратова не только «высочайшими пришествиями».

Вопрос о пребывании Петра I в Саратове за последние сто лет оброс огромным количеством вымышленных подробностей и легенд.

В краеведческой литературы прочно укоренилось мнение, что Петр I впервые посетил Саратов 3-4 июня 1695 года во время первого похода под Азов. Примечательно, что в ранних краеведческих исследованиях А. Ф. Леопольдова и Н. И. Костома­рова об этом визите ничего не говорится. Эта версия появилась в канун 300-летия Саратова и берёт своё начало в книге А. И. Шахматова "Исторические очерки Саратова и его округи" (Саратов, 1891). (а в след за И. Шахматовым некоторые саратовские краеведы ????) Представитель старинного дворянского рода, известного в саратовской истории с конца XVII века, член Са­ратовской учёной архивной комиссии А. И. Шахматов, дослу­жившись до генеральского чина, вышел в отставку и на досуге стал разбирать фамильный архив. На его материалах и была основана книга, имевшая между прочим цель показать вклад дворян Шахматовых в историю. В своём труде автор несколько страниц посвятил пребыванию Петра I в Саратове в 1695 году. А. И. Шахматов не поскупился на подробности. Он живописует и суетливую подготовку к встрече царя, и то, как конные стрельцы, "гарцуя по берегу с песнями, с стрельбой из писто­лей и пищалей, провожали караван вдоль берега", и торже­ственную встречу с пушечной пальбой в городе, и обед почти из полсотни блюд. Затем, по словам Шахматова, царь въехал на коне на вершину Соколовой горы и, указав рукой на окрестные земли, подарил их городу Саратову. Словом, царь действовал по-царски.
1695 год

Из приказа Казанского дворца пришла в Саратов грамота, уве­домлявшая, что царский караван во главе с государем Петром Алексеевичем проследует по Волге в Царицын и что надобно «на местах ожидать его, госуда­рева пришествия, радостно и в съестных припасах довольность ратным людям чинить».

Саратовский воевода Андрей Григорьевич Ляпунов потерял покой. С утра до вечера, забыв о делах, расха­живал он по воеводской избе, теребя бороду в сомнении и страхе. «Как быть, что делать? — вразуми, пресвятая богородица! Сказывают, хоть млад, да зело крут го­сударь, недолго и на плаху угодить. Чем поить-кормить царских особ, как слово молвить? Ох-хо-хо!..»

Ляпунов шаркал в обрезанных валенках к кадке с водой и жадно припадал к ковшу. Сквозь слюдяное окошко падал на дощатый пол слабый солнечный лучик. Воевода опустился на лавку. Задумался...

Яким! — крикнул он денщика, пожилого стрель­ца, по немощи уже негодного в разъезды и караул.— Сходи-ка покличь сюда стрелецкого голову да старосту посадского. Да архимандрита с монастыря тож.



Решил Ляпунов собрать саратовских начальных лю­дей, чтобы держать крепкую думу и выслушать со­вет,

С утра следующего дня по городу бродили бирючи и кричали, надрываясь, строки воеводского указа. У мясного ряда на волжском берегу, возле лавок и ларей, в щепетильном и шапочном рядах — там, где толкался по делу и без дела военный и работный люд, забира­лись бирючи на телегу или бочку и вещали хриплыми го­лосам: «Заказано накрепко, чтобы за два дня до царско­го приезду улицу у домов вымести тутошним жителям и до поры по ним скотины не гонять, в телегах и вер­хом не ездить от беспокойства и пыли.

...И чтоб у ворот и на башнях стрельцам в кафтанах заплатанных и стираных пребывать.

И чтоб сабли, бердыши, пищали и пушки мелом на­тереть до блеску...»

Слушали бирючей стрельцы и посадские люди и ди­вились: неужто в самом деле сам царь в Саратов пожа­лует? Испокон веков такого не было, чтоб помазанник божий в такую даль от белокаменной забирался. Стень­ка Разин, верно, приходил с ватагой. Но чтоб самодер­жец российский?! Чудно, ну чудно...

Невелик был в те времена Саратов. Жителей всего тысячи четыре. Двадцать лет только стоит он «на го­рах», перенесенный сюда с луговой стороны. Приезжал из Москвы полковник, возводил город по плану, потес­нил монастырские амбары за овраг. Вдоль Волги стену крепостную устроил, с других сторон вал насыпал, сде­лал надолбы, поставил ворота кованые и башни при них из казанского дуба. Непросто ныне калмыкам и ногайцам к городу подступиться — на башнях пушки, по валу — стрельцы с пищалями.

В центре Саратова — просторная площадь. Церковь деревянная стояла тут, да сгорела несколько лет назад. Теперь новую, каменную, выстроили — во имя Троицы.

Тут же на площади воеводский двор, пороховые склады, приказная и губная избы, у которых воров и неплательщиков батогами бьют — «правеж», стало быть, учиняют. И базар, конечно, рядом.

Два ряда лавочек, а в них москательный, шорный, мануфактурный товар. Торгуют плетеными корзинками, кадушками, топорами, пешнями, скобами, лаптями, хол­стом. Купцы из Астрахани шелк и кожи привозят. А с Нижнего и Казани — меха, сукно, пеньку, войлоки, гвоз­ди тяжные и четвертные, деревянные брусья и железо. В центре базара — кабак. Внутри — лавки по стенам и длинный стол. Здесь целовальник Лукьян Петелин пот­чует страждущих винным зельем, расстегаями с рыбой, ухою и пшенной кашей. Ласковый да сладкий на вид Лукьян: глазки-щелочки, бородка реденькая, го­лосок тонкий; только хитер и расчетлив кабатчик. И обсчитать горазд, и отсрочки малой должникам не даст. Уж не один ярыжка бит бывал батогами по Лукьяновой указке.

От Московских ворот к Волге главная улица тянет­ся. Живут на ней купцы, бояре да дети боярские — лю­ди солидные, состоятельные. Дома большие, добротные, сараи, конюшни, клети, погреба. Все за прочным за­бором. В бревенчатых горницах — столы и скамейки под красным сукном, кованые сундуки, дорогие иконы в окладах с жемчугами и каменьями. Печи с расписны­ми изразцами, по полкам медная посуда.

И хозяин под стать избе — сытый, взгляд строгий, борода расчесана. Ферязь из бархата и шелка с соболь­ей опушкой, сапоги желтого сафьяна и бобровая шапка. А на бабе его — летник суконный, тело­грея на меху, парчовые перерукавья и кокошник с бу­сами...

Иное дело — улицы, что вдоль Волги пролегли. Об­ретаются здесь простые стрельцы да работный ремеслен­ный люд: рыболовы, калачники, чулочники, шапочники, кваселыцики, кузнецы. Дома у них — не дома, а лачу­ги — низкие, тесные. На окошках— бычий пузырь, печь без трубы, топится по-черному, крыша из соломы. Во дворах навоз да зола. Худая скотина в сарае, голодные дети на полатях. И бечевка вокруг провалившегося хо­зяйского живота, борода спутанная, рубаха и портки из холста, шапка валяная да лапти...

Ныне все позабыто на Саратове. На устах и в мыс­лях мирян — бедных и богатых — лишь государев при­езд. Судят-рядят о царском пришествии в кабаке, на базаре, в воеводской избе, у ворот, в церквах, по дво­рам и улицам на лавочках.

Ляпунов отдал последние распоряжения: где устро­ить-кормления ратников, какие подарки преподносить высоким особам, чем потчевать самого государя. И ве­лел дорожку из красного сукна постелить от Казанских ворот до волжского берега — к месту, куда государев струг причалить должен.

...Между тем царский караван был в пути. Растянув­шись верст на десять, двигались по Волге 117 тяжело нагруженных судов. На 56 стругах разместились Преображенский, Семеновский и шесть стрелецких пол­ков. Командовал армией опытный военачальник Авто-ном Головин. 40 стругов везли артиллерию и боевые при­пасы: 150 мортир и пушек, тысячи бомб, ядер, гранат и много пороху. Кроме того, билась волжская волна о бар­ки для духовных лиц, адъютантов, судей, для больных и аптеки... Впереди на многовесельной каторге вместе с Францем Лефортом и Алексашкой Меншиковым нахо­дился царь, именовавшийся в походе бомбардиром Пет­ром Михайловым.

Поспешал молодой государь из Москвы к устью До­на — воевать турецкую крепость Азов, чтобы открыть России путь к южным морям. 21 мая после пятидневной стоянки в Нижнем Новгороде караван снялся с якоря. 24-го прошли Казань, 29-го миновали Самару, 30-го — Сызрань. 2 июня к вечеру конные стрельцы — «прове-дывалыцики» прискакали в Саратов к воеводскому дво­ру и доложили измаявшемуся ожиданием воеводе, что караван встал на якорь «для погоды» против Змеевых гор. Через час принаряженная стрелецкая сотня на сы­тых вычищенных лошадях, при знаменах, оружии и фа­келах выступила из Саратова для встречи приближаю­щихся судов.

Ночью разыгралась на Волге буря. Зеленоватые вспышки молнии освещали косо падавшие струи дождя и яростно метавшиеся по реке волны. Переждать ра­зыгравшуюся стихию караван встал против урочища Медвежья Сербка, не дойдя до Саратова 30 верст. А когда через три часа ветер унес грозовую тучу и над успокоившимся водным простором вновь засиял опроки­нутый ковш Большой Медведицы, струги и каторги тро­нулись в путь.

Прошли верст пять, и гребцы головного струга уви­дели на холмистом правом берегу колышущиеся огонь­ки факелов. Вскоре до них донеслись звуки веселого пения и глухие удары ружейных выстрелов. Это встре­чавшие караван конники приветствовали царскую осо­бу и его спутников торжественным салютом. В темноте летела к стругам старинная казачья песня:

На степи-то, на степи на саратовской, На другой-то степи на камышинской, У лесика было дремучего, У ключа-то было у текучего, У колодезя у студеного Млад казак донской коня поил...

Ранний восход осветил цепочку всадников, двигавшихся вместе с барками в сторону Саратова по высоко­му гребню берегового обрыва.

Вышедший из чулана-почивальни Петр удовлетво­ренно оглядел длинный строй конской сотни, улыбнулся и помахал в приветствии своей бомбардирской треугол­кой. В ответ раздались крики и новая пальба — на бе­регу узнали высокую фигуру царя. Так 3 июня 1695 года в пятом часу дня караван прибыл в Саратов.

На воде чернело множество лодок, ботиков, паузков, украшенных лентами и парчой, с беспрерывно паливши­ми фальконетами на носу. С башен Казанских ворот бухали пушки, извергая клубы белого дыма. Весь берег был усеян толпами народа.

Бледный воевода с хлебом-солью в руках, в окруже­нии стрелецкого головы, бояр, купцов и архимандри­та мужского монастыря Варлаама ожидал вступления государя на саратовскую землю.

Каторга причалила, и по тесовым сходням спустил­ся на ковровую дорожку молодой царь. Одет в зеле­ный Преображенский кафтан, в высокие сапоги, при шпаге, с непокрытой головой. Высоченная его фигура резко выделялась среди окружения. Уверенный веселый взгляд серых глаз, кисточка усов на верхней губе, раз­машистая твердая поступь.

В сопровождении Автонома Головина, Франца Ле­форта, Алексашки Меншикова Петр подошел к воеводе, принял расшитое полотенце с хлебом-солью, отломил кусочек, обмакнул в солоницу.

Неожиданно воевода повалился на колени:

Бьем челом великому государю мы, холопы греш­ные. Помилуй нас и спаси в великодушии своем цар­ском...



Петр удивленно посмотрел на Ляпунова, поморщил­ся и тихо промолвил:

Встань! — И повторил громче и требовательнее:— Велю, встань!



Через плотные шеренги стрельцов с бердышами, ог­раждавших царский путь от толпы, хозяева и гости дви­нулись к воротам.

Посадские люди, крестьяне с окрестных деревень, местные и пришлые ярыжки, нищие, калмыки-скотники из-за Волги, старики, бабы, девки, ребятня, запрудив­шие подступы к городу, усеявшие крыши ближних до­мов и деревья, забравшиеся на стену и башни, — все с любопытством и страхом взирали на живого царя. Ди­вились необычным костюмам, бритым лицам, парикам петровских спутников, считали все подходившие и под­ходившие струги.

Путь от ворот до воеводского дома был выстлан коврами. Петр шел, широко размахивая правой, рукой, а левую держа на эфесе шпаги. Выйдя на площадь, осмотрел строящийся Троицкий собор, кинул взгляд на деревянные срубы казенных заведений, посадские и стрелецкие избы.

Зело неудобно дома поставлены, — заметил он воеводе, — в тесности, от огня опасно и без всякого манеру.



Ляпунов, наконец-то оправившийся от первоначаль­ного испуга, только выдохнул:

Обвыкли уж, Петр Алексеич, в тягости пребывать. На все воля божья.



От приглашения тотчас же отобедать Петр отказал­ся, пожелав сначала осмотреть город.

В сопровождении толпы любопытных, безуспешно разгоняемой специально приставленными стрельцами, государь со свитой проследовал на базар. Прошлись гости вдоль лавок, осмотрели выставленный товар: калачи, севрюгу, битую птицу...

На Московской улице, непривычно чистой и пустын­ной, дома были украшены красной парчой и коврами.

У калиток на лавочках чинно сидели разряженные хо­зяева и пялили глаза на царскую свиту. При прибли­жении оной поднимались и отвешивали поясной поклон со знамением. Петр отвечал улыбкой и приветственным взмахом руки.

Вижу, вижу — подмели да выскребли все усердно для царского осмотру. А в иные дни, поди, хлев во­круг, — он толкал в бок обмиравшего от страху воево­ду и хохотал.



У Московских ворот царь вознамерился осмотреть сторожевые башни и надолбы. А потом экзерцицию пушкарям устроил. Сажень за сто от ворот возле доро­ги лежал огромный белый камень. Лет десять назад похоронили здесь раскольника из поморской секты, а староверы, обитавшие в скитах у далекой Лысой горы, поставили этот камень на могиле. Петр выбрал его мишенью.

Медную пушечку с отлитыми на стволе буквами: «Лил мастер Харитон Иванов в 7193 году»1 выкатили к краю вала и зарядили каменным ядром. Молодой пушкарь с русой бородкой и спокойным уверенным взглядом присел у прицела, подкрутил винт. Запалил фитиль. Пушка изрыгнула с грохотом пламя и дым, и удаляющееся со свистом ядро вспороло землю в двух саженях ближе цели, обдав ее вздыбленным суглинком.

Гораздо! — одобрительно промолвил царь. Пушкарь еще раз присел у казенной части орудия.



Долго глядел в прорезь, зажмурив левый глаз. Винта не тронул. Протолкнул банником в ствол пороховые пакеты, зарядил чугунное ядро. Повторным залпом угодил в плиту — с треском полетели осколки по сторо­нам. Ляпунов украдкой облегченно перекрестился.

Петр бросился к пушкарю, обнял, расцеловал в обе щеки.

Кто таков, давно ль на службе?

Семен Смирной, житель тутошний. Два года в воротниках при орудии.

В деле бывал?

Не, государь. Кубанцы подступали прошлым ле­том, да раздумали — в степь коней повернули.

Отчего ж стрелять изрядно можешь?

А я нутром чую. Мне хоть с пищали, хоть с лу­ка — все едино попаду. Глаз у меня дюже вострый.

На службу не жалуешься?

Не, государь. Только скушна...

Царь раздумчиво свел брови у переносицы.

Алексашка! — закричал он вдруг.

Я здесь, ваше величество. — выступил из свиты блистательный Ментиков в ярко-рыжем парике, чер­ной треуголке, с большим кружевным воротником по­верх новенького зеленого мундира.

- Не мешкая, сведи Семена в бомбардирскую роту. Быть ему в азовской баталии при пушке.



И, обведя глазами почтительно замерших воеводу, бояр и стрельцов, назидательно добавил:

Понеже умельцы в ремесле военном обретаться в армии должны, але на валу киснуть...



Обед у воеводы был долгий и обильный. Подавали жареных гусей с мочеными яблоками, молочных поро­сят, телятину с луком, куриную лапшу, бараний бок с кашей, бекасов с грушевым пюре, пироги с капустой, тыквой, морковью. Запивали винами заморских погре­бов, брагой и пивом. Умаявшись, вышли на воеводский двор — дух перевести. «Немчина» Лефорт, царь, Менши-ков раскурили глиняные трубки. Повеселевший воевода распорядился принести ключ от «палаты» — небольшой каменной постройки посредине двора. Здесь под постоян­ным караулом хранилась казна, шубы, драгоценности— царское жалованье, а также «дуван», добытый в стыч­ках саратовского гарнизона с калмыками, ногайцами, воровскими казаками.

Принаряженный в новый красный кафтан воевод­ский денщик Яким снял с тяжелой окованной двери громадный замок, засветил свечу и вошел внутрь пала­ты. Воевода и царские приближенные проследовали за ним.

После того как Ляпунов показал содержимое ка­зенных сундуков (ничего особенного в них не оказа­лось — серебряная посуда, подсвечники, кинжалы), Петр обратил внимание на маленькую дверь в углу палаты.

То, сказывали мне, ход подземный в воровской буерак, — пояснил воевода. — Михаила Глебов, первый начальный человек на горах, вырыл его и в тайнос­ти соблюдал.

Для чего ж вырыл-то?

Чтоб при осаде или воровстве каком скрытно уберечься и казну уберечь.



Петр взял свечу и подошел к двери, забитой крест-накрест досками.

Что ж, сам в ход не заглядывал?

Боюсь, государь, обвалу. Подпорки сгнили, а кажную весну там воды полно.

Царь поставил свечу на крышку сундука и начал снимать кафтан. Бросил Ляпунову:

Вели топор принести.



Под сильными ударами доски разлетелись в щепы. За вышибленной дверью открылся черный проем под­земелья. Пахнуло сыростью, плесенью, холодом. Земля­ные ступени уводили вниз. Петр, прикрыв свечу ладо­нью, ступил было на первую. Алексашка бросился к царю:

Мин херц, пусти, пойду первым! — И сбросил парик на пол.



Меншиков, Петр, воевода и два стрельца с факела­ми спустились в подземелье. Узкий проход вел на север. Остатки дощатого пола, кое-где сохранившиеся бревна подпорок. С опаской прошли сажен 30. Ляпунов тре­вожно вопросил:

Петр Лексеич, может, вернемся от греха? Царь только фыркнул:

Никак не можно с полпути ворочаться, холоп! Сажен через 50 путь преградила куча обвалившейся земли. Петр послал за лопатой. Сам начал отбрасы­вать влажный песок, и вскоре лопата ударилась обо что-то твердое. Несколько взмахов, и в свете факелов показалась дубовая дверь.

Выход, слава те господи! — вздохнул воевода. Сшибли заржавленный замок, дернули привязанной ве­ревкой за неподдающуюся ручку — с-треском и скри­пом, обваливая вокруг комки земли, дверь отворилась. Дневной свет ударил в глаза.



Подземный ход вывел царя и его спутников на склон глубокого оврага, в устье которого, как в бухте, на тихой воде покоились стрелецкие высыльные и сторо­жевые суда и рыболовные лодки местных жителей.

Петр оглядел речную гавань, бросил взгляд за ов­раг. Огороды с чучелами, пасущаяся скотина по зарос­шим склонам, а напротив на горе — спрятанные в дубо­вом лесу белые строения мужского монастыря.

Вот он какой, Глебов овраг... — задумчиво произ­нес царь. И обратился к воеводе: — Ход сей зело по­лезен может быть. Учини поправу ему и блюди долго­временно!..



И двинулся прямиком без дороги вниз к воде — ос­матривать барки, паузки, струги, каторги. Алексашка с воеводой поспешили за Петром...

Уже поздно вечером, после обхода каравана, царь вернулся на свой струг, где намеревался тут же лечь в постель — день был длинный и суетный. Однако спать ему не дали челобитчики. Ружники, посадские, разных чинов люди — кто грамоты принес, а кто решил пове­дать о горестях своих. Петр принимал челобитчиков в чулане на корме струга.

Жаловались саратовские жители на «разные лихоимственныя грабительства и нападки» воеводы, что-де он «гостям и всем купеческим и промышленным людям в торгах и промыслах чинит убытки и разорение». Ра­зоряет поборами: зимой по пять алтын с воза, а летом по два со струга. И грозится, чтоб доносу не писали, иначе томить в избе губной будет, а то и бить. Жало­вались на «утеснения в табунных выпусках, сенных и лесных угодьях — скотину пасти негде, и припасы припасть не с чего, хоть в корме, хоть в дро­вах».

«Всегда у нас хлебная недорода, — читал вслух ар­мейский писарь. — Воззри, государь, на нашу скудость и бедность. Вели нам все земли отвесть особо».

В чулане было душно и полно комаров. Петр слу­шал, сидя на постели и хлопая себя по щекам и шее. Вскакивал иногда в волнении, начинал мерить тесную каютку огромными шагами. Лицо его то искажалось гримасой раздражения и бешенства, то принимало спо­койное озабоченное выражение...

Грамоты все прочитаны, челобитчики и писарь давно ушли. Петр молча сидел на носу струга И задумчиво смотрел на темную воду. На горе перед заснувшим царским караваном догорали смоляные бочки — Ляпу­нов расстарался устроить ночной праздничный фейер­верк в честь государева приезда.

О чем думал молодой царь теплой летней ночью, слушая шелест волжской волны? О трудностях пред­стоящего похода, а может быть, об оставленной Моск­ве?.. Или об обольстительной незабвенной Анне Монс?

Или о пятилетнем сыне?.. А может быть, он думал: как завтра ответить на челобитье?..

Полная луна выплыла из-за длинного, темного обла­ка, посеребрив на воде узкую дорожку, убегающую к далекому острову. От реки повеяло свежестью. Петр поежился. И, предугадывая царское желание, заботли­вые Алексашкины руки накинули на плечи государя кафтан.

Меншиков постоял возле Петра и молвил, подавляя зевок:

Пойдем спать, мин херц! Завтра трогаться... Петр поднялся со вздохом:

Сначала на Саратове дела доделаем. — И вновь желваки выпукло обозначились на скулах...

Утром, как только поднялось над Волгой солнце и на посаде дружно заголосили петухи, Петр, молчаливо-суровый, стремительно прошел через ворота воеводско­го дома, оттолкнув караульного стрельца, и затопал сапожищами по воеводским покоям.

Ляпунов успел сесть на пуховую перину, когда царь ворвался в его опочивальню. За Петром в избу вошел недобро усмехающийся Меншиков.

Не говоря ни слова, Петр приблизился к воеводе и ухватил того за бороду. Страшный взгляд выпученных глаз безжалостно пронзал ничего не понимавшего Ля­пунова.

Смерд, вор! — царь пригибал к полу взлохмачен­ную со сна голову. — Взятки берешь, самоуправство чинишь, казну грабишь!

Помилуй, батюшка! —пролепетал бледный, с тря­сущимися губами воевода.

Кто с калмыцкого базару косяк лошадей велел угнать к пепелищу? Кто десять аршин сукна с купца самарского вытребовал? — кисточка усов топорщилась над оскаленными в ярости зубами. — Кто приказал стрельцам к пасхе сахарной головой, осетрами и четью хлеба кланяться? Кто грозился челобитчиков перевес­ти? На что сшил себе шубу с лисьего меха?..



Петр отпустил воеводскую бороду. Ляпунов пова­лился навзничь.

Говори, пес шелудивый! Кайся! Не то быть тебе на дыбе тотчас же!



Воевода с трудом встал на колени и молитвенно сложил руки на груди:

Грешен, государь. Лукавый попутал. Секи голову повинную, заслужил.



И упал вперед на руки, громко стукнувшись лбом об пол.

Петр тяжело дышал.

Алексашка, дай напиться, — бросил царь Меншикову, который, сложа руки и облокотившись о дверной косяк, молча взирал на государев гнев.



Петр порывисто схватил ковш, обливаясь, отпил не­сколько глотков, остатки с силой выплеснул в сторону. Слегка успокоившись, опустился на лавку. Воевода не шевелился, простившись уже с белым светом.

Где деньги награбленные хранишь?



Ляпунов, не поднимая головы, постучал ладонью по струганой доске, на которую опирался:

Здесь, в подполе...

Много ль там у тебя?

Рублев с тыщу.

Точно ль столько, без утайки?

Как на духу, государь!



Петр перевел глаза на Алексашку:

Проследи, чтоб золото и серебро в казну внес, в приказных бумагах отметил.



И Ляпунову:

А медь раздашь нищим на папертях!



Голос у Петра жесткий, слова произносит ровно гвозди забивает:

Нерадением своим, Ляпунов, причинил ты казне великие убытки, государству разорение, а людям тягость. Но прощаю тебя, понеже вижу — не врал и покаял­ся. Но ежели еще раз попадешься...



Воевода всхлипнул и поднял голову:

Батюшка-государь...

Молчи! — Петр поднялся во весь свой саженный рост. — Извести жителей, чтобы к полудню были на Со­коловой горе. Волю свою царскую объявлю народу...

И, согнувшись в малом для него дверном проеме, царь покинул воеводские покои.

К середине дня толпы горожан, пройдя Казанским мостом через овраг, поднимались на гору. Прослышав от бирючей, что государь желает слово перед людьми сказать, саратовские жители взбирались на зеленую кручу, высившуюся над рекой и городом с северной сто­роны. На самом верху ее, на площадке у сторожевой вышки, откуда открывался глазу необъятный речной простор, ровные заволжские дали и холмистая право­бережная степь, замерли в каре солдаты Преображен­ского и Семеновского полков, толпилось духовенство с дымящимися кадилами в руках, выстроились армейские офицеры и местные стрелецкие сотники: все ждали при­бытия царя.

На белом коне, окруженный свитой, неспешной рысью двигался Петр сквозь живой коридор.

Поднявшись на гору, царь, не слезая с коня, вни­мательно оглядел окрестности. Внизу лежал огорожен­ный стеной и валом Саратов. Вдоль берега выстроились мачты стругов царского каравана, уже готового к от­плытию. Солнце играло тысячами бликов на колышу­щейся ряби Волги.

Остановившись у обрывистого склона горы, Петр приподнялся на стременах и, обведя широким жестом раскинувшийся перед ним простор, громко произнес:

Волей своею царскою повелеваю отвесть жителям Саратова по их челобитью и на их потребу земли с се­нокосными и лесными угодьями!


Многочисленных последователей Шахматова не смутил тот факт, что автор ссылается на предание и на "памятную запи­ску" из семейного архива, которую никому из историков после Шахматова видеть не удалось. В описании визита имеются вопиющие фактические ошибки. Воевода Н. Нестеров не мог встречать царя в Саратове, ибо он занимал эту должность в 1691-1692 годах, а в 1695-1696 годах воеводой служил А. Г. Ляпунов. Товарищем воеводы не мог быть Наумов, испол­нявший эту должность в 1689 году. Неправильно названо имя настоятеля мужского монастыря (Варлаам). В документах упо­минается настоятель Паисий Строитель (Дубенский), восстанавливавший монастырь после пожара в 1694-1695 годах. Кста­ти, большой саратовский пожар 1695 года был после посещения Петра, а не до его визита, как утверждает Шахматов. Курьёзно выглядит кормление, устроенное тремя тысячами саратовцев для 31-тысячного петровского войска. Противоречит достовер­ным документальным фактам описанное Шахматовым пожало­вание земли саратовцам...

Сразу же после выхода книга А. И. Шахматова получила не­лестную оценку в столичном журнале "Библиографические записки". А. Голомбиевский уличил автора в подлогах и со­чинении небылиц. Рецензент пришёл к выводу, что "автор, соб­ственно нового и в то же время достоверного... ничего не даёт, догматизм же изложения может только ввести в заблуждение неопытного читателя и о многом дать ему далёкое от действи­тельности представление". Известный саратовский краевед А. А. Гераклитов назвал книгу Шахматова "фантастической".

К сожалению, многие дореволюционные и современные ав­торы не только были введены в заблуждение Шахматовым, но продолжили его фантазии на петровскую тему.

Желая придать своему рассказу о пребывании Петра I в Са­ратове видимость достоверности, А. И. Шахматов делает ссыл­ку и на важнейший источник — "Журнал" первого Азовского похода, опубликованный известным историком прошлого века Н. Г. Устряловым в качестве приложения ко 2 тому "Истории царствования Петра Великого". Обратимся и мы к этому источ­нику.

Личное знакомство Петра I с Поволжьем действительно со­стоялось в 1695 году. Тогда был предпринят поход к турецкой крепости Азов, находящейся в устье Дона. Цели похода — про­биться к морю и обезопасить юг России от татарских набегов.

Для маскировки основного направления похода 120-тысячное дворянское ополчение под командованием боярина, будущего фельдмаршала Б. П. Шереметева было послано в низовья Дне­пра. Отборное же 31-тысячное войско под командованием гене­ралов Ф. А. Головина, Ф. Лефорта и П. Гордона отправилось под Азов. Передовой отряд Гордона шёл сухим путём. Осталь­ная армия погрузилась на суда и по Москве-реке, Оке и Волге двигалась до Царицына. Здесь же был и бомбандир Преобра­женского полка "Петрушка Алексеев", фактически осуществ­лявший общее руководство походом. Пётр сам вёл "Юрнал в путном шествии", записывая все этапы и события похода.

117 судов с людьми, 40 стругов с артиллерией, состоящей из 104 мортир и 44 голландских пищалей с 14000 бомб, 9100 ядра­ми, 1000 гранат, 16600 пудов пороха представляли внушитель­ную флотилию, растянувшуюся на несколько вёрст.

16 мая 1695 года Пётр I прибыл в Нижний Новгород, где пробыл около недели. Сюда в течение нескольких дней соби­рался караван, здесь исправляли пострадавшие от непогоды суда, с мелких судов, опасных на Волге в разливе, вся артил­лерия и припасы были перегружены на нижегородские павоз­ки, поднимавшие каждый до десяти тысяч пудов. Сам Пётр I жил на Почайне в каменном доме купца Ефимия Чатыгина. Эти двухэтажные палаты сохранились до наших дней и из­вестны нижегородцам как "петровский домик".

21 мая в 3 часа флотилия Петра I двинулась в путь. 24 мая в 4 часа дня петровский корабль прибыл в Казань и встал на якорь против "казанской реки". Не дожидаясь всей флотилии, растянувшейся по Волге, Пётр в 11 часов отправился дальше. Так что, судя по "Юрналу", Пётр Казань не посещал. Молчат о посещении и местные путеводители, которые даже не отмеча­ют, что царская флотилия проплыла мимо.

Следующим крупным городом был Симбирск. Сюда прибыли в полдень 26 мая и пристали к берегу, а малые суда стояли на рейде против церкви Спаса Преображения. Через несколько часов караван двинулся в путь. Краеведы очень подробно рас­сказывают о пребывании Петра I в Симбирске в 1722 году, во время Каспийского похода. О посещении же города в 1695 году никаких упоминаний нет144. Даже такой знак симбирской ста­рины как В. Э. Красовский в своём "Хронологическом перечне" пропускает 1695 год как не имевший ничего примечательного в жизни Симбирска.

Самару Пётр I, по свидетельству "Юрнала", прошёл не останавливаясь. В местных изданиях этот факт не нашёл от­ражения.

В первой день июня петровский караван проплыл мимо Соснова острова (ныне г. Хвалынск), речек Большой и Малый Иргиз, а на второй день плыл мимо Змиевых гор и долго стоял из-за непогоды. Двинувшись в путь, через два часа, "в 11 часу для погодыж стали на якорь, не доехав Саратова вёрст с 30, против прозванием Медвежья Сербка; во 2 часу якорь вынули и пошли в путь".

3 июня 1695 году "в 10 часу проехали реку Курдюм — впала в Волгу с правой стороны; в 5 часу проехали город Саратов".

Далее в "Юрнале" идёт запись о плавании 4 июня. Царский поход по Волге не афишировался, так как необходимо было скрыть направление главного удара русской армии. Пётр I то­ропился под Азов, куда уже подходило войско П. Гордона, и не позволял себе задерживаться в поволжских городах. Во всяком случае никаких достоверных данных о посещении Петром Са­ратова у историков нет.

Второе путешествие по Волге Пётр I совершил в 1722 году, направляясь в Персидский поход. Отечественные историки традиционно объясняли цели этого похода стремлением сдер­жать турецкую экспансию в Закавказье, обеспечить здесь тор­говые интересы России, обезопасить юго-восточные границы страны. Вместе с тем в этом походе проявились имперские ам­биции Петра I, окрылённого победой в Северной войне. Поиски путей в сказочно богатую Индию не давали покоя российскому императору.

В конце весны 1722 года император с пехотой, посаженной на суда, отплыл из Коломны в Астрахань. Петра сопровождали его жена Екатерина, генерал-адмирал граф Ф. М. Апраксин, известный дипломат П. А. Толстой, кабинет-секретарь царя А. В. Макаров. При царе находился и английский врач Дж. Белл, записки которого, изданные во второй половине XVIII века, являются почти единственным достоверным источ­ником о пребывании Петра I в Саратове.

20 июня 1722 года царский караван прибыл в Саратов. Оста­новка была сделана ради встречи с калмыцким ханом Аюкой.

К встрече с ханом Аюкой царь и его окружение готовились заранее. В бумагах Кабинета Петра Великого, который возглав­лял А. В. Макаров, сохранились сведения о том, что 14 июня был подготовлен указ саратовским кабацким бурмистрам об отпуске Нефёду Кудрявцеву на войско хана Аюки двухсот вё­дер вина. Там же есть упоминание об отпуске калмыкам 15 пудов табаке.. Из тех же бумаг следует, что царь рассчитывал использовать в своём походе семитысячное войско калмыков.

На другой день после прибытия в Саратов царь позвал Аюку и его жену к себе на галеру "откушать". Пётр явно хотел расположить к себе старого калмыцкого хана. При его прибли­жении царь сошёл с галеры на землю, "поздравил его, и взяв за руку, повёл на галеру, и представил его императрице". Бывший свидетелем этой встречи английский автор в подроб­ностях описал внешний облик хана и прибывших затем его жены и дочери. 76-летний хан "был ещё крепок и весёлого нра­ва". Переговоры касались участия калмыков в Персидском по­ходе. По словам Дж. Белла, царь просил 10 тысяч воинов, но Аюка был готов предоставить лишь 5 тысяч. В исторической литературе утвердилось мнение об участии в походе 4 тысяч конных калмыков.

Пётр и Аюка остались довольны встречей. Участник похода Ф. И. Соймонов (в будущем — адмирал и историк Петра I) приписывал калмыцкому хану такие слова: "Теперь охотно умру, удостоившись у великого императора столь любезного его разговора". Пётр и Екатерина богато одарили своих гостей: Аюке была подарена золотая сабля, его жена получила золотые часы с бриллиантами и драгоценные камни. По преданию, Аюка велел бывшим при нём калмыкам встать в круг и пустить вверх стрелы. Упавшие стрелы образовали круг, символизи­рующий единство. Указывая на саблю и стрелы, Аюка сказал: "Эта сабля и эти стрелы всегда будут готовы на поражение врагов России". На следующий день после встречи, 22 июня, царь отбыл из Саратова.

О других событиях, происходивших в Саратове 20-22 июня 1722 года мы можем лишь догадываться. Не имеется точных данных даже о том, кто был в то время саратовским комендан­том. Чаще всего в краеведческой литературе называется имя В. П. Беклемишева. По другим данным, как раз в июне 1722 года уполномоченным по калмыцким делам и возможно сара­товским комендантом вместо опального Д. Е. Бахметева стал подполковник Н. Львов. Капитан В. П. Беклемишев занимал эти должности позже.

По всей вероятности, именно во время пребывания царя в Саратове ему было подано уже упомянутое прошение саратов­ских отставных гарнизонных солдат Василия Спиридонова "с товарищи". Оно сохранилось в бумагах Кабинета и датировано 5 июня 1722 года. Можно предположить, что оно было составле­но в то время, когда в Саратове пришла весть о предстоящем прибытии царя. Обращаясь к Петру, солдаты писали: "Служим мы, нижеименованные рабы твои, Вашему императорскому величеству в городе Саратове гарнизонную солдатскую отстав­ную службу обще с саратовскими гарнизонными пешими солда­ты и стоим по городовой крепости и на других прилучающихся городовых караулах. И в посылках бываем водяным путём от Саратова вверх рекою Волгою на стругах в гребле до Сызрани... А ныне у виноградных садов, которые заводятся вновь при Саратове, и те сады садили и поливали как надлежит. Да с нас же, рабов твоих, ...канальные деньги... велено править (речь идёт о сборе на строительство Ладожского канала — Авт.) по две гривны с двора, и мы нижеименованные и престарелые и невинные люди и маломочные, и вашего императорского вели­чества денежного и хлебного жалования не получаем, и пашен не имеем, и пришли в самую сущую скудость. ... Повели, госу­дарь, нам, нижеименованным за старость и сущую скудость своим... указом определить денежное и хлебное жалование про­тив протчих городов отставных солдат...".

В краеведческой литературе приводятся многочисленные подробности этого визита Петра I. В основе многих из них ле­жит запись "воспоминаний" мещанки Мазилиной, впервые при­ведённая в публикации А. Леопольдова: "Пётр I прибыл к горо­ду ночью. Берег Волги и вал города, тогда ещё небольшого, бы­ли ярко освещены плошками и фонарями, а на видных местах выставлены вензеля и транспоранты. Какой царь молодец и красавец, — отмечает Мазилина, — лицом немного смугл и от солнца загорел. Взор царя быстрый и живой, усы чёрные, как смоль, а роста высокого. Одет Пётр I был в короткой вышитой венгерке.

Протопоп с духовенством городским встретил царя у берега с крестом. Купечество поднесло ему хлеб-соль, а комендант отдал рапорт. По выстланной красным сукном дороге Пётр в сопровождении свиты, городских чинов и народа дошёл до дома воеводы, где для него был приготовлен ночлег. Идя между на­родом, царь на обе стороны кланялся ему.

По утру Пётр I встал рано. Народ опять собрался к дому ко­менданта видеть царя. Он вышел к нему, разговаривал о раз­ных предметах, осматривал потом город, двухэтажный камен­ный собор, который тогда достраивался, и входил на паперть собора, устроенную на столбах вокруг обеих церквей и даже лазил вверх на леса. И осматривал вблизи стройку храма. Со­провождал Петра хозяин города Беклемишев, с которым ласко­во разговаривал. Воевода заслуживал внимания царя, ибо был мужчина молодой, собою видный, красивый, ласковый, добрый и поклончивый. Город истинно любил его за приветливость и добродушие".

Далее Мазилина сообщала, что за достойную встречу царь наградил воеводу: взяв пол-листа бумаги, написал, что жалует Беклемишеву остров около Саратова.

Даже А. И. Шахматов заметил неточность этого рассказа. В нём имеется несколько несоответствий с другими достоверными данными. Во-первых, местом пребывания царя была галера, по сообщению Дж. Белла, и в воеводском доме он не останавливал­ся. Во-вторых, не ясно, что за паперть на столбах упоминала Мазилина. Если это существующая и ныне галерея с контрфор­сами, то она появилась вокруг собора на рубеже XVIII-XIX веков. И, наконец, остров был отдан Беклемишеву позже, в се­редине 20-х годов, по указу Астраханской губернской канцеля­рии во временное пользование. Он им пользовался до смерти 1 декабря 1744 года.

Вызывает сомнение и достоверность рассказа в целом. По словам А. Ф. Леопольдова, Мазилина прожила 100 лет и пове­дала свои воспоминания сыну И. И. Мазилину, который записал их и при жизни передал краеведу. Умер Мазилин в 1845 году якобы в возрасте около 90 лет. Но если исходить из данных формулярного списка о службе И. И. Мазилина158, по которому он родился в 1783 году, то его мать родилась не ранее 30-х го­дов XVIII века и следовательно не могла видеть приезд Петра I в Саратов. Относиться к этому фольклорному источнику следу­ет очень осторожно.



Новыми подробностями расцветил рассказ о пребывании Петра I в Саратове в 1722 году А. И. Шахматов. Чего стоит длинный перечень блюд, которыми якобы потчевали царя сара­товский воевода Беклемишев

Достарыңызбен бөлісу:
  1   2   3




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет