Поэтические воззрения славян на природу

зрением, представлялась любовницею или женою грозового демона, с которою он сочетается молниеносным фаллюсом¹.

стало судить его по его внутренним достоинствам. В XIII веке уже утвердилось за геллою ее теперешнее значение подземного царства мук, в котором пребывают ду­ши осужденные, проклятые¹. В др.-вер.-немецких памятниках употребляется в смысле ада — bëcn (pëch — pix, смола); новые греки называют преисподнюю πίσσα . Этот смоляной ад известен у славян и литовцев под именем пекла (пол. piekfo, серб. пакао, слов. pekel, илл. pakal, лит. peklà, др.-прус. pickullis), каковое слово происхо­дит от глагола печь, пеку и равно означает и смолу, которая гонится чрез жжение смолистых деревьев, и геенское пламя². Венгерское pokol (ад) заимствовано от сла­вян — точно так же, как германские племена заимствовали от римлян infern. На Ру­си смолу называют варом, а слово дёготь имеет в санскрите корень dah (dagh) — го­реть³. Следуя буквальному значению этих слов, предки наши связывали их с пред­ставлениями весенних вод и дождей, рождающихся действием яркого солнца и молниеносного Перуна из растопленных снегов и туч. Таким образом, смола и де­готь издревле были метафорами дождя (I, 405), а слово пекло к обозначению «ада» перешло от понятия громовой тучи, пылающей молниями и преисполненной ки­пучею влагою живой воды. В старинных славянских рукописях греч. τάρταρος пере­водится грозою: «инии грозе предаются»⁴. У люнебургских вендов ад — smela = смо­ла. Литовский Pokole (Poklus, др.-прус. Pikolos, Pekolos) есть бог-пекельник, влады­ка того света, тождественный Гадесу; черт по-литовски — pyculas (др.-прус. pickuls). По народным поверьям, появление и исчезание нечистых духов всегда сопровож­дается громовым треском и удушливыми парами, распространяющими серный или смолистый запах⁵. Малороссийская поговорка: «як дидько по пеклу шибаетця» указывает на властвующего там сатану или подземного Перуна; как у славян имя Деда = Перуна перешло в название дьявола (дедько — см. II, 248), так у немцев alt есть не только прозвание Тора, но сверх того означает и черта, и великана; сравни наше: «старый черт»⁶. Славяне полагают пекло под землею, куда надо спускаться чрез разинутую адскую пасть, подобную глубокому, извергающему страшное пла­мя колодцу. Простолюдины русские убеждены, что душа во время «обмиранья» (ле­таргии), руководимая Николаем-угодником, странствует в подземном царстве и видит там адские муки. По свидетельству Длугоша, язычники-поляки молили под­земное божество отвести их по смерти в лучшие места ада (in meliores inferni sedes)⁷. В Шлезии «пеклом» называют склепы с погребальными урнами⁸; а словац­кий pikuljk принадлежит к разряду домовых гениев, в образе которых чтились духи усопших предков. В народных сказках герои, отправляясь на тот свет, нисходят ту­да чрез глубокую яму. Словаки рассказывают об одном охотнике, который, по ука­занию бабы-яги, ездил в ад и спускался для того в пропасть; его вез летучий змей (дракон-туча), и когда не хватило запасов — странствующий молодец вынужден

был дать змею кусок мяса от собственной ноги и остался навсегда хром¹. Те же подробности находим в наших, немецких и норвежских сказках, повествующих о возвращении героев с того света — из далекой страны чудовищных демонов; но ме­сто змея заступает громадная птица, потемняющая своими крыльями солнечное сияние. В заговорах нечистая сила посылается «в океан-море (= небо), в бездны преисподние, в котлы кипучие, в жар палючий, в серу горючую, в тартарары — во тьму кромешную»². Изображая ад пеклом, т. е. возжженною смолою, народная фан­тазия соединила с ним представление об огненной, бурно клокочущей реке, кото­рая у греков называлась Πνριφλεγέυον (огненный поток)³. Миф о кончине мира, жи­вописующий разрушение в шуме весенних гроз старой, одряхлевшей за зиму при­роды, свидетельствует, что в то страшное время протечет река огненная. При конце вселенной настанет царство антихристово, светила небесные померкнут, архангелы вострубят в рога, и мгновенно воскреснут мертвые. «Посем, говорит Кирилл Туров­ский, огнь неугасимый потечеть от въстока до запада, поядая горы и камение и древа, и море иссушая; твердь же яко бересто свертится (вар. небеса совиются), и вся видимая сущия вещи, развее человек, вся от ярости огненныя яко воск истають, и згорит вся земля. И сквозь той огнь подобает всему человеческому роду пройти... В них же суть неции, мало имуще съгрешения и неисправления, яко человеци, понеже есть Бог един без греха, да сим огнем искушени будут, очистятся и просветятся телеса их яко солнце, по добродетели их: праведным дает свет, а греш­ным опаление и омрачение (см. I, 219). Прешедшим же им огненную сию реку, огньнная си река, по божию повеленью, послуживше и отшедши к западу, учинится во озеро огненное на мучение грешным. Посем будет земля нова и ровна, якоже бе искони, и бела паче снегу, и потом повелением божиим пременится и будет яко злато; изидеть из нея трава и цвети и много различнии и неувядающи никогда же... и взрастут древа не яко видимая си суще, но высотою, лепотою, величеством невоз­можно есть изглаголати усты человеческыми»⁴. В стихе о Страшном суде сказано: протечет река огненная и запылает огонь от земли до неба и пожрет камни, леса, птиц и зверей;

И снесут они орудия огненные

И погонят грешных в реку огненну.
Вслед за тем начинается великий потоп, омывающий греховную землю⁵. На картинах Страшного суда изображается и эта неугасимая река, с толпами захвачен­ных ею грешников. В путевые записки Коробейникова и Грекова, при описании святых мест Палестины, занесено предание: «и тою подолью, сказывают, хочет те­чи река огненная в день страшного суда»⁶. В народном стихе Михаил-архангел представляется в роли Харона⁷: как на последнего возложена была обязанность пе-
¹ Пов. и пред., 153—5; Nar. zpiewanky, I, 12.

² Сахаров., I, 30-31.

³ Griech. Myth. Преллера, I, 637; φλεγω — пожигаю. Калевала упоминает огненную реку; волны ее бьют в скалу, на вершине которой сидит орел (молниеносная птица) и точит свой клюв.

⁴ Памят. XII в., 100—1; Рукоп. графа Уварова, II, вып. I, 118—9. В стихирах недели мясопустной, по рукописи XV столетия, читаем: «река же огньная пред соудищем течет, оужасая вьсех... плачю и ры­даю, егда во оуме приимоу огнь неоугасимый, тмоу кромешноую и пропасть глоубокоую, лютого червия неоусыпающего и скрежет зоубный». — Калеки Пер., VI, стр. XVII.

⁵ Ч. О. И. и Д., год 3, IX, Киреевск., 196—205.

⁶ Сахаров., II, 146.

⁷ Имя, указывающее на грозовое божество ( χάροψ, χαροπός ). — Der Ursprung der Myth., 273.

реправлять тени усопших через адские потоки, так этот перевозит души праведных через реку огненную «ко пресветлому раю» (см. I, 292—3). В сказках змей и баба-яга указывают богатырям на огненные источники (= тучи), в которые что ни брось — тотчас же все объемлется пламенем. Восток, откуда восходит (= нарождает­ся) ясное солнце, чтился арийцами как райская страна, царство Весны и ее благо­датных даров; напротив, запад есть страна ночного мрака, смерти и адских мук (см. I, 94). Младенческим племенам все то казалось за истину, что видел их глаз; солн­це, удаляющееся вечером с небесного свода, и облака, гонимые за горизонт ветра­ми, как бы уходят под землю, а потому запад, где умирает дневное светило, при­знан был за подземное, загробное царство; там полагали греки и свой άδης . Весен­няя, пожигаемая молниями туча течет с востока огненною рекою, поедает обветша­лый мир и затем отходит к западу, где и водворяется на муку грешным. Всемир­ный пожар действует заодно со всемирным потопом, как поэтические представле­ния грозового пламени и дождевых ливней (см. I, 391 и II, 326—7), и затем насту­пает блаженное царство весны: земля, обессиленная рукою старости = зимы, юнеет и обновляется, поля и леса одеваются в зелень и сулят обилие плодов земных. Со­гласно с представлением зимних туч бесплодными горами и скалами, созданными владыкою демонов и разрушенными богом-громовником, новый мир изображает­ся цветущею равниною. Так как и с огнем, и с водою соединялась идея физическо­го и нравственного очищения (см. II, 11, 15, 94), то понятно, почему народ сочетал с огненною рекою двоякое значение: во-первых, — адского, наказующего потока, и, во-вторых, — очистительного пламени (fegefeuer); здесь коренится католический догмат о чистилище (purgatorium). По свидетельству народного стиха, грешные ду­ши, очистившиеся в огненной реке, изымаются из ее хлябей неводом, что напоми­нает нам ту сеть, с которою являются боги во время грозы, уподобляемой древни­ми поэтами рыбной ловле в водах небесного океана (см. II, стр. 79—80):

И вытащил душ праведных (прощенных) из муки вечныя¹.

Кроме запада, идея ада связывалась с севером, как страною полуночною, вею­щею зимними стужами. Понятия ночи, зимы, смерти и все потемняющих туч отождествлялись в языке и мифах, что и повело к представлению севера царством демонов и, напротив, заставило юг сблизить по значению с востоком, видеть в нем родину небесного огня. По скандинавскому преданию, царство Геллы лежит на се­вере. Когда Hermôdhr послан был к усопшему Бальдуру, он девять ночей (по-русски следовало бы сказать: девять дней) ехал мрачными глубокими долинами и достиг реки Giöll (strepens — шумно-бурливая), через которую вел мост, покрытый блестя­щим золотом (т. е. радуга, издревле признаваемая за дорогу в небесные обители и путь усопших). Мост этот сторожила дева Môdhgudhri; она объявила страннику, что пять дней перед тем толпа умерших мужей перешла через мост и что жилище Гел­лы (helvegr) находится еще глубже и севернее. Мрачные, глубокие долины соответ­ствуют греческому Έρεβος и составляют проход, ведущий к аду (Halja): это — хо-

лодная, туманная, охваченная непроницаемым мраком страна Niflheimr'a, где оби­тают и носятся темные эльфы. Посреди этой страны бьет источник Hvergelmir, из которого истекают двенадцать бурливых рек и между ними Giöll, ближайшая к жи­лищу богини. Потоки эти суть мифические представления дождевых ключей, так как самый Niflheimr — поэтическое изображение туманов и сгущенных облаков. Ту же обстановку встречаем и в античных сказаниях о мутном, окруженном постоян­ными туманами Стиксе¹ и других адских реках². По рассказу Гомера, ад находится у вод великого (воздушного) океана и корабль Одиссея направляется туда север­ным ветром:

Влажным туманом и мглой облаков; никогда не являет

Оку людей там лица лучезарного Гелиос...

Ночь безотрадная там искони окружает живущих³.

хранят воспоминания о беспощадной стране смерти, веющей стужею и метелями. Ад, по их мнению, состоит отчасти из пропастей и бездн, наполненных кипучею смолою; отчасти — из снежных и железных гор (т. е. из туч, окованных зимним хо­лодом). Из железных гор прилетают зимою Морозы, и сюда скрываются они на ле­то; вообще вьюги и морозы, по народному поверью, происходят от выхождения не­чистой силы из адских вертепов. Отсюда же прилетают в известную пору своего гу­бительного влияния, определяемого физическими условиями, весенние лихорад­ки, коровий мор и другие болезни, обыкновенные спутницы и помощницы Смер­ти, которым простолюдины дают характеристический эпитет «замороженных»¹. Вспомним, что дивии народы = великаны заключены в горах на самой полунощи (см. т. II, стр. 231). Немцы полагают жилище черта на севере; этой страны боятся и русские поселяне, и эсты². В древнеславянских переводах и оригинальных произве­дениях словом тартар обозначается подземная пропасть, никогда не освещаемая и не согреваемая солнцем, место вечного, нестерпимого холода, куда будут посланы души грешников: «а се есть глаголемый тартар — зима несъгреема и мразъ лютъ». Лингвисты слово τάρταρος роднят с τάρταρίοω — дрожу от холода³.