Поэтические воззрения славян на природу
жүктеу/скачать 4.02 Mb.
|
XX. ЗмейВ области баснословных преданий одна из главнейших ролей принадлежит огненному, летучему змею. Значение этого змея весьма знаменательно; оно стоит в теснейшей связи с самыми основными религиозными представлениями арийских племен. Народные поверья приписывают змею демонские свойства, богатырскую силу, знание целебных трав, обладание несметными богатствами и живой водою, наделяют его способностью изменять свой страшный, чудовищный образ на увлекательную красоту юноши, заставляют его тревожить сердца молодых жен и дев, пробуждать в красавицах томительное чувство любви и вступать с ними в беззаконные связи. В этой обстановке уже замечается долгая работа ума и воображения. Здесь сведены воедино различные поэтические представления, в которых древний человек любил живописать небесные тучи и грозы; приступая к анализу этих представлений, сочетавшихся с мифом огненного змея, прежде всего необходимо задаться вопросом, что послужило для него первообразом в видимой природе? В огненном змее народная фантазия, создающая мифические образы не иначе как на основании сходства и аналогии их с действительными явлениями, олицетворяла молнию, прихотливый извив которой напоминал воображению скользящую по земле змею, а равно — воздушные метеоры и падающие звезды, которые младенчески неразвитому народу, ради производимого ими на глаз впечатления, казались тождественными с сверкающей молнией1. Все эти естественные явления, быстро мелькающие в небесных пространствах светлыми, пламенными полосами, для предков наших представляли близкое подобие летучего и рассыпающегося в искрах огненного змея. Еще теперь простолюдин считает падучие звезды и метеоры за огненных змеев2; в старину же взгляд этот был общепринятым, как видно из
летописных и других памятников. Под 1028 годом летописец говорит: «знамение явися змиево на небесех, яко видети всей земле»; под 1091 годом: «спаде превелик змий от небесе — ужасошася вси людье»; 1144 года: «бысть знамение за Днепром в киевськой волости: летящю по небеси до земля яко кругу огнену, и остася по следу его знамение в образе змья великаго, и стоя по небу с час дневный и разидеся»; 1556 года: «бысть знамение — того места, где звезда была на небеси, явися яко змий образом, без главы стояше... ино яко хобот хвост сбираше, и бысть яко бочка и спаде на землю огнем, и бысть яко дым по земли»1, в отписках 1662—63 годов о метеорах, виденных в Белозерском уезде, читаем: «явися, аки звезда великая, и покатись по небу (с) скоростию, яко молния, и небу раздвоитися, и протяжеся по небу яко змий, голова во огни и хобот — и стояло с полчаса»; «стал яко облак мутен, и протяжеся от него по небу яко змий великий, голова во огни, и пошел из него дым, и учал в нем быть шум, яко гром»2. Сравнивая метеор с катящеюся звездою, молнией и змеем, автор отписки невольно подчинялся указаниям старинного эпического языка. У греков έλιξ означает и молнию, и змею; немецкий язык допускает выражение: «schlängelt sich der blitz» — змеится (извивается) молния3, и доныне, увидя сверкающую молнию, крестьяне говорят: «was für eine prächtige schlange ist das!» Такое уподобление до того просто и естественно, что оно само собой возникало в уме наблюдателя и встречается не только у племен индоевропейских, но и в сказаниях других народов; так, североамериканские индейцы называют гром «шипением большой змеи»4, а татары признают молнию спадающим с неба огненным змеем5. Позабыв о мифических змеях-молниях, чехи думают, что обыкновенные змеи ниспали с неба на землю, вместе с низверженными оттуда ангелами6, т. е. грозовыми духами (см. гл. XXII); в Малороссии за таких низверженных ангелов принимаются падающие звезды. Молния — неразлучная спутница темной тучи; она нарождается из ее недр и в гимнах Ригведы называется ее детищем7. Это повело к расширению понятия о небесной Змее, к сочетанию с ее именем не одной только молнии, но и вообще громовой тучи. В народных преданиях змей выступает то с тем, то с другим значением, и даже в большинстве эпических сказаний он — представитель громоносных облаков; вместе с этим ему придаются те исполинские фантастические формы и тот демонический характер, какие издревле соединялись с мрачными тучами, непримиримыми врагами бога-громовника. В гимнах Ригведы хотя и встречаются указания на представление молний змеями, например, в следующем воззвании: «да обрадуют утомленный скот щедро дарующие колодцы и змеи (= дождевые тучи и молнии), да ниспошлют земле дождь от облаков, гонимых Марутами»8; но преимущественно змей принимается за воплощение тученосного демона Вритры, с которым сражается громовержец Индра. Священные песни называют Вритру — Аhi. Санскр. ahi, ahîna, бенг. ohi — змея; в зендской ветви ahi, согласно с законами изменения звуков, переходит в azi или aji (аджи), арм. ij и ôdz; в старославянском 1 П. С. Р. Л., I, 92; II, 19; III, 121; IV, 309. 2 Ак. Ист., IV, 170. 3 Der Ursprung der Myth., 26. 4 Die Götterwelt, 102. 5 Истор. Росс. Соловьева, III, 179. 6 Громанн, 79. 7 Orient und Occid., ст. Бюллера, 224. 8 Ibid., 220. языке соответствующая форма — жжь (= анжь, уж), польск. waż — змей1; греч. έχις έχιόνα , лат. anguis, литов. angis, сканд. öglir — уж, др.-нем. unc — змей, unke — уж и змей. Слова эти имеют в санскрите корень ah или аnh (с носовым звуком) — сжимать, душить, сдавливать, что указывает в змее страшного гада, который опутывает (связывает) свою добычу кольцами, сжимает и душит ее; сравни: санскр. аnhu — тесный, греч. άγχω и лат. ango — давить, душить, angina — жаба, удушающая горловая опухоль, angustus — узкий, тесный, литов. anksztis и готск. aggvus — с тем же значением, кимр. angu — обнимать, заключать, слав. же — catena, зъ, в зъ, пол. wiaz — vinculum, зити — стеснять (вязати, wiazać), зл (wezel), узкой (wazki). От того же корня образовались и слова для обозначения давящей тоски, страха и бедствия: санскр. аnhas — печаль, несчастие, грех, перс. azîdan — беспокоить, печалить, греч. άχω — то же, лат. angor — удушение и печаль, огорчение, anxius — боязливый, опечаленный, готе, agan — бояться, agis — страх, aggvitha = angst, ирл. agh — страшиться, ang, ing — опасность, беда, наконец, русск. ужас2. Змей-Вритра окутывает небо мрачными покровами и, запирая дождь в своих облачных горах, не пускает его на жаждущую землю — до тех пор, пока горы эти не будут отомкнуты молнией Индры. Потому он называется разбойником, похитителем небесных коров и укрывателем водных источников; другие имена, даваемые Вритре: Çushna — иссушающий и Kuyava — производящий бесплодие, ибо он запрятывает, таит божественную сому (= живую воду дождя) и тем самым порождает на земле засуху и неурожай3. «О Индра! взывает священная песня, ты могущественно гонишь змею из сего мира, просветляя собственное царство. Опьяненный сомою, ты поражаешь Вритру в голову своей громовой палицею и проливаешь бурно шумящие потоки. И небо, и земля содрогаются в страхе от твоего гнева!» По свидетельству других гимнов, Индра бросается на злого, бешеного Вритру, возлежащего на горах, разбивает его на части сильными ударами громовой палицы и низвергает долу в стремительном разливе вод. Итак, в индийской мифологии в образе змея олицетворяются большие, скученные массы облаков; но иногда ahi употребляется во множественном числе и служит указанием на олицетворение туч многими змеями4. Миф о борьбе бога-громовника с змеем сохраняет и Авеста, с тем, однако, различием, что здесь место Индры, низведенного древними персами на степень существа злого, заступает Траэтаон, который сражается с Aji dahâka (змеем-разрушителем, перс. ajdahâ, серб. аждаха, аждава, аждаjа)5. По учению персов, Ариман, злобный представитель мрака, сражаясь с Ормуздом (божеством света и всяких благ), прыгнул на землю в виде змеи (т. е. в виде ниспадающей молнии), проник до самого центра, вошел во все земные создания и самый огонь осквернил копотью и дымом. Битвы с ним нескончаемы, так как после каждого поражения он снова восстает в парах и туманах и потрясает мир грозою. Греческий змееголовый Тифон есть воплощение грозовой тучи; даже в историческую эпоху греки обозначали этим именем сгущенные массы облаков, бурные вихри и крутящиеся смерчи: «coelum atrum et fumigantes globi et figurae quaedam nubium metuendae, quas τυφώνς vocabant, impendere imminereque ac 1 W — неорганическое; сравни жгль (уголь) — пол. wagl, гел (угол) — пол. wegiel., грь (угорь) — пол. wegorz. 2 Пикте, I, 499—501; Лекции о языке М. Мюллера, 291—2. 3 Кун, 99-100, 151—2. 4 Orient und Occid., Rigveda в переводе Бенфея, 1863, 1, 46—48; II, 238—9, 248. 5 У. 3. 2-го отд. А. Н., VII, в. 2-й, 27; Срп. pjeчник, 2. depressurae navem videbantur»1. Смерч в старинных наших словарях толкуется: «оболок, который, с неба спустившися, воду с моря смокчет» (I, 131—2). Τυφάω или Τυφωεύς (vaporinus), наполняющий воздух парами и душным зноем, есть сын Тартара (грозового демона) и матери-Земли, ибо образуется из земных испарений, или сын, порожденный небесной богинею Герою. Гезиод в своей «Теогонии» говорит о Тифоне, что у него на плечах вращаются сто драконовых голов, дышащих пламенем и издающих громкие звуки, подобные реву льва, мычанию быка, вою собаки и свисту пущенных стрел (= метафоры грома и завывающей бури), что от него произошли буйные ветры, несущие дождь и опустошение нивам. Рядом с этим мужским олицетворением выступает и женское, как супруга Тифона — Ехидна, которая изображалась наполовину женщиной, наполовину чудовищной змеею. От этой четы произошли все змеиные существа: Горго, отец змеевласых, Горгон*, гесперидский дракон, лернейская гидра и друг. К той же породе принадлежат и гиганты — великаны, у которых вместо ног были змеиные хвосты; имея большие крылья, они двигались с быстротою молнии. Гиганты3 порождены Землею из капель Урановой крови, т. е. из пролитых небом дождей. В этих преданиях о рождении облачных великанов и змей матерью-Землею сочетались два представления: с одной стороны, облака образуются из паров, подымающихся с увлаженной земли; а с другой, надвигаясь на небесный свод с краев горизонта, они кажутся как бы исходящими из-под земли, рождающимися из ее материнских недр. Сам Тифон называется гигантом и, следовательно, стоит с ними в ближайшем родстве. По словам Аполлодора, он был громадный исполин, головой своею достигал звезд, а простертыми руками касался солнечного восхода и заката; извергая клубы огня, издавая страшное шипение, он бросал на небо камни и вызывал богов на битву. Зевс, говорит Гезиод, бросил в него молнии, и низверженный Тифон упал в преисподние вертепы Тартара4. Предание о битвах бога-громовника с змеями составляет общее достояние всех индоевропейских народов; оно послужило материалом, из которого создались многочисленные поэтические сказания. Народный эпос в сагах, сказках и песнях часто любит обращаться к этому мифическому событию и воспевает его в разнообразной обстановке, с теми или иными отменами и добавлениями, вызванными местными и историческими условиями; тем не менее, однако, вариации эти удерживают яркие черты взаимного сходства и несомненной древности. На обязанности богатырей и героев, заступающих в народном эпосе место позабытого громовержца, лежит трудная задача побивать чудовищных змеев. Геркулес еще в колыбели задушил двух громадных змей и впоследствии, когда возмужал, должен был сражаться с драконами; у племен германской отрасли Зигмунд, Зигфрид и Беовульф были храбрые победители драконов; наш Добрыня и другие сказочные богатыри славятся тем же подвигом. В Тамбовской губ. поселяне толкуют, что во время грозы летают огненные змеи и, подобно дьяволу, стараются спрятаться от громового удара; но Бог преследует их своими меткими стрелами, и если случится, 1 Перевод: черное небо и дымящиеся парами, страшные по своим формам массы облаков, которых называют тифонами, казалось, грозили подавить корабль. 2 Одна из них была убита Персеем, сыном Зевса; подвиг этот совершен им с помощию окрыленных сандалий и шлема-невидимки — признаки, указывающие в нем громовника. 3 Γίγας от γίς т. е. γή (земля), как γέγειος от γέα . — Griech. Myth. Преллера, I, 57. 4 Der Ursprung der Myth., 30—37, 50, 96—97. To же значение имеет и битва Аполлона с Пифоном. Так как орел признавался носителем молний, то отсюда возникло верование, признающее птицу эту непримиримым врагом и истребителем змей. что змей будет поражен возле какого-нибудь здания, то оно непременно загорается от излияния и брызг змеиной крови. В других местах рассказывают, что нечистые духи, преследуемые стрелами Ильи-пророка, скрываются в гадов, т. е. превращаются в змей. Один из старинных памятников восстает против мнения суеверов, будто Илья-пророк «пущает по облакам молнии и гонит змия» (I, 240). В апокрифической беседе Панагиота с Фрязином Азимитом1, при объяснении: отчего бывает гроза? — сказано: «девять ангелов, обравшись на небеси, радуются о славе божественной и трепещут своими крыльями, и от ударения крыльями облака идут по аеру, гремят и дождят; а от силы ангельской исходит огонь и молния с великим громом на проклятого змия» (сравни, т. I, 134). По чешскому поверью: кто владеет дубинкою, которою на вешний Юрьев день убита змея, тот непобедим в сражениях2; дубинка эта есть громовая палица, которою Перун, или вместо него Георгий-победоносец, разит змея при начале благодатной весны. Змей тотчас лопается, если бросить в него нож или огниво (= молнию). О тождестве змея с грозовою тучею предания и поверья представляют самые наглядные свидетельства, не позволяющие сомневаться, что между тем и другою существует самое близкое соотношение. Народная загадка: «мотовило-косовило3 по поднебесью ходило, всем устрашило» или: «шило-мотовило под небеса подходило, по ниточке говорило» разгадывается двояким образом: и гром, и змей4. Мотовило — снаряд для размотки пряжи; так как старинный метафорический язык уподоблял клубящиеся облака и тучи спутанной, косматой пряже (см. гл. XXIII), то громовая стрела, заостренная как игла или шило, казалась именно тем орудием, которым Перун разматывает небесную пряжу (т. е. рассеивает тучи). «По ниточке говорило» — выражение, указывающее на раскаты грома, которыми сопровождается эта работа: гром = Перуново слово. Очевидно, что приведенная загадка, служа для обозначения змея, имеет в виду не обыкновенного, земного гада, а мифического или молниеносного змея 5. Из самого названия: «змей огненный» уже несомненна связь его с грозовым пламенем; в Эльзасе называют дракона der feurige drache, в Германии — glûschwanz; по мнению немцев, он является на небе красною или синею полосою6. На то же указывают и русские поверья: змей, говорят крестьяне, летит по поднебесью в виде огненного шара и рассыпается искрами, словно горячее железо, когда его куют молотом; по другим показаниям, он несется черным клубом, а из раскрытой пасти его валит дым и пламя — представление, прямо снятое с природы: черная туча в полете своем по воздушным пространствам клубится подобными дыму парами и дышит огнем, т. е. вместе с вихрями выдыхает из себя и грозовое пламя. Это эпическое выражение сопровождает и все другие животненные олицетворения громового облака; так о коне-туче говорится, что изо рта и ноздрей его огонь вылетает, из ушей дым столбом валит. В народных былинах встречаем «лютого зверя» Горынчища. Купался Добрыня в реке;
Ветра нет — тучу наднесло, Тучи нет — а только дождь дождит,
Дождя нет — искры сыплются: Летит змеище Горынчище, О двенадцати змея хоботах. Хочет он Добрыню огнем спалить, хоботом ушибить, но богатырь осилил и убил чудовище; много вытекло крови змеиной, трое суток стоит в ней Добрыня, не знает — как выбраться, и слышится ему глас с небеси: Ты бей копьем о сыру землю, Сам к копью приговаривай: Расступись-ко матушка сыра земля! На четыре расступись на четверти, Пожри-ко всю кровь змеиную.
Из ушей яво столбом дым идёт2. Миф о борьбе с змеем связывается и с именем богатыря Алеши Поповича: пошел Алеша на реку, завидел его Тугарин Змеевич (сын змея), заревел зычным голосом — и дрогнула вся дубрава; почернел он как осенняя ночь, поднялся на крыльях, полетел по поднебесью и закричал супротивнику: «хочешь — я тебя огнем спалю, конем стопчу, копьем убью!» Богатырь поразил Тугарина3. По украинскому преданию, когда Кирило-кожемяка выступил против змея, последний разгорелся огнем; изо рта, ушей и глаз его запрыгали искры, закурился дым и полилось синее пламя, точно из горнила4. В Сербии, по указанию Вука Караджича5, «за алу (ала — баснословный змей) се мисли да има особиту духовну силу те лети и води облаке и град наводи на љетину»5. о ненасытном человеке сербы говорят: «ало несита!» У них есть поговорка: «бори се као ала с берићетом» — борется, как змей с урожаем. «За змaja, говорит Караджич, мисли се да je као огњевит jунак, од кojeгa у ле ћeњy оган одскаче и свиjетли». Сербская загадка изображает огонь под метафорою змеи: «два дола-суподола, меhу нима змиjа лежи; де змиjа лежи, та трава не расте» (ватра меhу приjекладима, т. е. огонь между двумя сторонами очага7. Русские сказки и песни упоминают о чудесной змее, которая когда ползет — под ней трава горит или сохнет8. Предания других индоевропейских народов ту же силу испускать пламя приписывают дракону — санскр. drgvischa — змея, животное чуткое, сторожливое, всегда озирающееся (от drç — смотреть, видеть), греч. δράχων , др.-нем. draccho, (drache), сканд. dreki, ирл. draic, кимр. draig, чешск. drak, литов. drēżas; в греческом δέρχειν — смотреть, светить, рассыпать искры (о связи понятий зрения, света и 1 Кирша Дан., 346-9; Рыбник., III, 61, 66. 2 Калеки Пер., II, 406, 465. 3 Кирша Дан., 183—193. 4 Москв. 1846, XI-XII, 146 и дал. 5 Срп. pjeчник, 3, 212. 6 Наводит град на нивы. 7 Сахаров., II, 109. 8 Худяк., I, стр. 135; О. 3. 1851, VIII, 63. огня см. I, 78)1. Дракон летает по воздуху, выдыхает из своей пасти дым, пламя и бурные вихри, пожигает зеленые травы и заражает воздух своим ядовитым дыханием; он или палит своего врага огнем или изрыгает на него жгучий яд; человек, которого коснется блестящий взор дракона, падает мертвым, ибо из глаз его исходит тот же губительный яд. Слова eit — огонь и eiter — яд лингвистически родственны2. И поражая змея, герой подвергается опасности погибнуть от его яду или крови, которая течет рекою из ран убитого чудовища. Сам бог Тор хотя и убивает великого змея в последней битве асов с Суртуром, но тонет в его отраве; так же гибнет и Беовульф, славный герой англосаксонского эпоса, а Геркулес умирает от одежды, напитанной ядом умерщвленной им гидры: одежда эта — поэтическое представление громового облака3. Смысл всех означенных сказаний тот, что бог-громовник, победитель тученосного змея, сам погибает в страшной битве; сгорая в пламени молний и утопая в ливнях дождей, он исчезает с неба или умирает вместе с окончанием грозы (см. I, 389—390). Рядом с этими преданиями встречаем другие, в которых драконовой крови, как метафоре дождя, придаются спасительные свойства живой воды = амриты: она не только не причиняет герою вреда, но, напротив, сообщает его телу неуязвимость. Таково немецкое предание о Зигфриде, деяния которого совершенно тождественны с подвигами Зигурда, воспетыми Эддою. Этот знаменитый герой убил страшного, извергающего пламя дракона Фафнира и труп его бросил в огонь; твердый роговой покров дракона расплавился; Зигфрид разделся донага и окунулся в приготовленный расплав, но, к несчастию, не заметил, что к его спине пристал липовый лист и одно это место не покрылось непроницаемой роговой оболочкою: сюда-то впоследствии вонзилось вражеское копье, низложившее храброго витязя. По другим свидетельствам (см. песнь Эдды о Зигурде и поэму о Нибелунгах), герой искупался в змеиной крови, отчего по всей его коже простерлась роговая оболочка, и он сделался неуязвимым, исключая небольшого места между плеч, где прилип древесный лист4. Это напоминает нам славного героя Илиады; мать Ахиллеса, богиня Фетида, омыла его еще в детстве амброзией, или, по другому сказанию, искупала в водах Стикса и чрез то сделала его тело невредимым, кроме пяты, за которую держала ребенка при омовении; в эту пяту и был он смертельно поранен стрелою Париса; стрела — символ молнии, а почему она разит в пятку? — объяснено ниже в главе XXII. Известно древнейшее представление бога-громовника и подвластных ему духов кузнецами, работающими в подземных пещерах (= тучах); Вилькина-сага рассказывает о Зигурде, что он жил в учениках у славного кузнеца Мимира, и когда тот, желая избавиться от опасного соперника, напустил на него брата своего — змея, Зигурд убил это чудовище. Как скандинавская сага приводит героя перед битвою с драконом в кузницу, так подобный же эпизод, но еще с более древними чертами, встречаем в русском предании. Молодой царевич убегает от палящего змея в кузницу; змей лизнул три раза железную дверь и просадил насквозь свой язык. Тогда мифические святые ковачи схватили его за язык раскаленными щипцами, запрягли в плуг и заставили пахать землю, после чего змей, опившись морской воды, лопнул. Предание это занесено и в сказку об Иване Попялове (значение имени «Попялов» объяснено на стр. 245), где святые 1 Пикте, I, 503—4; D. Myth., 653-4. 2 Сказ. Грим., I, стр. 368; D. Myth., 653; Beiträge zurD. Myth., II, 445; Громанн, 36. 3 Сравни у М. Мюллера, 79—80. 4 Die deutsche Heldensage Вильгельма Гримма, 17, 75—76. кузнецы убивают гигантскую змеиху тяжелыми молотами, т. е. змея-туча, опившись дождевой воды, гибнет под ударами Перунова молота; язык змея, которым он | пролизывает железные двери кузницы, есть метафора грозового пламени (I, 285, 374). В народных сказаниях змей изображается то как чудовищный зверь, то как великан. В грозовых тучах фантазия древнего человека созерцала существа самодействующие, признавала за ними ту же волю и те же страсти, какие приличны человеку; а потому рядом с животненными олицетворениями туч необходимо наделяла их и человеческими формами. Вот почему змей выезжает на битву, как вооруженный воин, на славном, богатырском коне; на плече у него сидит черный ворон (= похититель живой воды), а позади хорт (= собака-ветр) бежит1. Но перенося свои формы на облачный мир, человек расширял их до исполинских размеров, соответственно могуществу и громадности естественных явлений. Отсюда возникли сказания о великанах, к кругу которых принадлежит и змей, что до очевидности свидетельствуется греческим мифом о змеинохвостых гигантах и множеством других общеарийских преданий (см. гл. XXI). О Тугарине Змеевиче народная сказка говорит: был он богатырь в вышину трех сажен, промеж глаз — калена стрела; пожирал он и выпивал так же много, как и великаны, поедающие небесных коров и опорожняющие целые бочки дождевого напитка. Вглядываясь в развитие мифических представлений, нетрудно заметить, что, под влиянием метафорического языка и неудержимого стремления фантазии олицетворять силы природы, каждое физическое явление в одно и то же время воплощалось в нескольких разнохарактерных образах или принимало на себя облик, составившийся из смешения этих образов. Огненный змей, зримый на небе пламенным, искрометным шаром, прилетая в избу своей возлюбленной — обращается в молодца несказанной красоты. «Есть молодые молодцы зазорливые (говорит устное предание о летучих змеях), которые умеют прикидываться по-змеиному и по-человеческому»2. В одной русской сказке змей представляется человеком со змеиной головою: с виду змей — богатырь, а голова змеиная3; то же представление известно и между поляками (см. ниже). Согласно с теми прихотливо изменчивыми, фантастическими формами, какие принимают облака в своем бурном полете по небесному своду, воображение народа видело в них чудовищ со многими головами и раскрытыми пастями. Сказочный эпос изображает драконов и змеев с тремя, шестью или семью, девятью и двенадцатью головами; по числу голов определяется большая или меньшая степень их силы. Древность такого представления засвидетельствована ведическими гимнами, воспевающими борьбу бога-громовника с трехглавою, семихвостою змеею4. Отсюда объясняется, почему некоторых богов язычники представляли с несколькими головами; большею частию это — боги громоносных туч. Так, в Штетине стоял идол Триглава; ему приписывали владычество над тремя царствами: небом, землею и адом (т. е. воздушным царством, облачными подземельями и грозовым пеклом; сравни с тремя корнями мировой ясени — стр. 145). Триглав чтился и чехами; по указанию Вацерада они давали ему три головы козлиные, что свидетельствует за его громоносное значение (козел — животное, посвященное Topy)s. Идол жүктеу/скачать 4.02 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|