Поэтические воззрения славян на природу
жүктеу/скачать 4.02 Mb.
|
| 1 Черещ., V, 93; Иллюстр. 1846, 150.
2 Сахаров., I, 43. 3 Ч. О. И. и Д. 1863, 1, стр. Шафарика, 11. 4 Пикте, I, 205. 5 Филол. Зап., год 3, III, 157—8; сравни: литов. laksztas — лист капусты и lakstyti — порхать, I6kti — лететь. греческому преданию, стимфальские птицы имели перья острые, как стрелы, и разбрасывая их, наносили тяжелые раны1; в славянских сказках герой находит потерянное на дороге или сам вырывает из хвоста жар-птицы перо, которое светит ночью как ясное солнце. В нашем климате не нашлось растения, которое бы могло сполна соответствовать индийскому дереву palaca; но папоротник уже названием своим наводил на то же представление: оригинальная форма его зелени сравнивалась с орлиным крылом, и один из видов папоротника известен под именем pteris aquilina, adlerfarnkraut. Орел, как мы знаем, играет в мифологии ту же роль, что и сокол (I, 250—251). Что касается красного цвета молнии, то его стали сближаться розою. Сербы рассказывают, что есть где-то сад, в котором растет столиственная роза (ruža steperica) — «korienom se prihvatila zemaljskog dna, vežuči strašnu zvier-živog-ognja». Зверь силится освободиться от этих уз, и беда — если он исторгнет из земли розовый куст: все погорит, что только есть на суше, и самое море обратится в безводную бездну. Такова сила корня столистой розы, а в цветке ее таятся munja i gromove; если бы кто сорвал этот цветок, то громы разбили бы землю и все, что под ней и над нею; «jedina ruza steperica bi ostala; ali proslo bi sto i sto božjih godina, dokbil okol nje nova zemla ponarasla i opet se živo pleme zaplodilo». Самые листья на розовом кусте не простые: они разговаривают и поют сладкие песни, «kakovih niti tanko grlo vile pjevačice nikad izustilo» (= песня грозы); вместо сорванных сегодня к утру вырастают еще лучшие2. В Угорской Руси сохранилась следующая любопытная песня: Червена ружа горела, Под нев бела девка сидела, У решете воду носила, И червену ружу гасила3. Это — облачная дева, сеющая на землю дождь. Как «громовые топорки и стрелки» предохраняют дом от удара молнии, так то же спасительное свойство приписывается в народных травниках красному пиону: «в которой храмине пионово семя лежит, и тое храмину никако громовая стрела не бьет и молния не жжет»4. От представления молнии цветком, вырастающим на дереве-туче, естественно было перейти к уподоблению ее древесной ветке или пруту, — тем более что в разящей молнии предки наши видели наказующий бич и кий-самобой (дубинку) Перуна. При первом весеннем выгоне коров в поле индийцы употребляли ветку дерева pаrnа или cami (acacia suma Roxb — об этой акации было сказание, что она выросла из сосуда, в котором принесена на землю молния)5. Как Индра доит небесных коров (облака) громовою палицею или молниеносным прутом, так думали, что и земные стада, ударяемые веткою священного дерева, укреплялись и делались обильными молоком. В Швеции и Вестфалии 1-го мая трижды ударяют молодых 1 Griech. Myth., II, 137. 2 Эрбен, 262. 3 Записки Р. Г. О. по отдел. этнограф., I, 687. 4 Москв. 1853, XI, 65—66. У немцев предание о Перуновом цвете связывается с травой hedera terrestris (у Лин. glechoma hederacea — ползучее растение с синими цветками); они называют ее donnerrebe, а летты — pehrkones (от имени: Перкун). Трава эта защищает от колдовства; кто носит на голове свитый из нее венок, тот может узнавать ведьм; через этот венок доят при начале весны коров. — D. Myth., 1163. В Литве листья травы девясила (inula helenium — цветы имеет желтые; у литовцев она называется debesilas, a debesis значит облако, туча) употребляются для разогнания грозовых туч.- Изв. Ак. Н., III, 176. 5 Die Götterwelt, 64. коров, которые еще не телились, веткою рябины1, дабы плодотворящая сила громового прута (donnerruthe) наполнила их сосцы молоком; в других же областях пользуются при выгоне скота ореховым прутом (о связи орешников с богом-громовником см. выше стр. 168) или колючими ветками можжевельника2. С этим согласуется следующий известный в Германии обряд: чтобы коровы были богаты молоком, пастух должен 1-го мая, при выгоне стад на пастбище, положить перед порогом хлева топор, обвязанный чем-нибудь красным (= эмблема Торова молота), и перегнать через него коров. В Швеции думают, что рябиновая палка охраняет от бури на море, от колдовства и нечистых духов3; эсты не употребляют рябины на огорожу, чтобы не приманить змей: поверье, близкое к тем народным рассказам, по которым осина и ясень обладают силою прогонять змей и повергать их в оцепенение (стр. 147, 157). По различию воззрений, туча-змей или поглощает молнию, как бы привлекается ею, или убегает от нее, страшась губительного удара; в таком двойственном отношении стоят черти к цвету папоротника4. В разных странах папоротнику приписывается сила прогонять змей, и наши поселяне лечат от змеиного укушения, прикладывая к больному месту высушенные листья этой травы5; у чехов же есть поверье, что того, кто носит при себе змеиный папорот (otterfarren), преследуют змеи6. В России выгоняют коров в поле на вешний Юрьев день (св. Юрий заменил собою древнего Перуна) и при этом ударяют их освященною вербою, которую нарочно сберегают от Вербного воскресенья. Чехи святят на коровий праздник (hody kravské — в начале апреля) вербовые и березовые прутики и выгоняют ими коров7: как береза дает весною сладкий сок, так и коровы станут давать вкусное молоко. Итак, стародавнее предание о Перуновой ветке сочеталось у славян с вербою, как общепринятым знамением тех зеленых ваий, с которыми встречен был Спаситель при входе в Иерусалим. К празднику Ваий срезываются молодые прутья вербы, с пушистыми распуколками, и освящаются в храмах. Прутья эти считают за целебное средство от разных болезней, равно спасительное и для людей, и для домашнего скота: в их отваре купают детей на здравие тела; кто съест девять распуколок с освященной вербы, того не коснется лихорадка; от переполоха (испуга) вбивают в стену колышек вербы, заостренный в виде гвоздя; на Вербное воскресенье тех, кто проспит заутреню, ударяют вербой и обливают водою, приговаривая: «будь великий, як верба, а здоровий, як вода!» Вода здесь — символ дождя8. В тот же день втыкают вербу за образа и в потолки домов и хлевов, с полною верою, что это оградит здания от грозы и пожара, а домашний скот от всяких бед (Витебск. губ. ). Чехи, для охранения домов от ударов молнии и пожаров, держат на кровлях netresk (sempervivum, donnerbart) и hromove koreni; а в полях втыкают освященные вербы, чтобы сберечь посевы от града, мышей и кротов. Есть мнение, что такая верба, брошенная против ветра, прогоняет бурю, а брошенная в пламя пожара — умеряет его 1 Vogelbeerbaum, eberesche; сравни англос. название одного из видов папоротника — eoferfearn, eferfarn. 2 В Богемии приготовляют пепел из ореховой скорлупы и дают коровам в корме, чтобы они больше давали молока. — Громанн, 130. На Руси, во время мора, окуривают избы можжевельником. 3 D. Myth., 1165; Die Götterwelt, 194-5. 4 Кун, 178, 189-192, 203, 218-222, 236. 5 Mockb. 1853, XI, 69-70. 6 Громанн, 97. 7 Гануш, 107. 8 Рус. Бес. 1856, 1, ст. Максимов, 66; Терещ., VI, 85; Номис, 8; Вест. Евр. 1828, V—VI, 79; Саратов. Г. В. 1851, 29. разрушительное действие1. У болгар на Новый год мальчики ходят рано поутру из дома в дом с ветками кизила и, ударяя ими хозяев, высказывают добрые пожелания. «Новый год — веселая година, красные яблоки в саду, кисти винограда на лозах, гиздава девойка в доме, юнаки-молодцы при огнище!», т. е. да пошлет тебе бог-громовник в грядущем году всякое плодородие и довольство. Сравни с этим свидетельство нашей обрядовой песни, утверждающей, что на Новый год ходит по земле сам Илья громовитый, потрясает плетью и творит урожаи (I, 144). Хозяин берет у мальчиков кизиловые ветки и ударяет их самих по спине, приговаривая: «Новый год, медовая година! дай им здравие и добро, да вырастут, как вербы над рекою». У македонских болгар мальчики, входя в дом, мешают принесенными прутьями огонь в печи и причитывают: «Сурава божо (Новый год-божество)! дай столько цыплят, детей и ягнят, сколько сыплется искр от горящих дров)*. Впрочем, и доныне народ еще не совсем утратил воспоминание о небесном громовом пруте. Когда гремит гром и блистает молния, на Украине не позволяют детям резвиться: «Господь (говорят им) грозит (сварицця) золотою розгою!»3 Эта золотая розга напоминает нам тростник (rohrstengel), данный Одином королю Эриху и обладавший такою же победоносною силою, как Торов молот и копье Gúngnir4. Лужичане и чехи не советуют бить детей веником или сухою веткою, не то ребенок иссохнет5; на Руси то же поверье связывают с лучиною (I, 132). Под влиянием указанных воззрений создался миф о волшебном прутике — wünschelruthe, wünschelgerte, с помощью которого можно находить скрытые в земле клады и рудные жилы и достигать исполнения самых неумеренных желаний; как эмблема молнии, дарующей живую воду дождя и золото солнечных лучей (= плодородие и богатство), волшебный прут наделяет всевозможным счастием (wunsch = saelde — счастие). В народных сказаниях wünschelruthe называется золотою, несмотря на то, что в позднейшее время стали искать эту розгу на земных растениях, посвященных громовнику. Обыкновенно приготовляют ее из молодого однолетнего побега орешника или колючей крушины (kreuzdorn, rhamnus catharticus). Ветка должна быть срезана при сиянии месяца на Иванову ночь и представлять из себя вилку, т. е. иметь два отростка; или срезывают ее ранним утром в воскресенье, наблюдая притом, чтобы избранная ветка была именно та, которую освещает солнце при своем восходе и закате. Приступая к делу, надо трижды поклониться дереву и сказать: «Gott segne dich, edles reis und sommerzweig!» Для той же цели может служить и ветка рябины6; по литовскому поверью, черта можно убить только рябиновой палкою7. При отыскивании кладов произносится следующая формула: ruthe, ruthe! ich frage dich, wo der beste schatz mag liegen? — и волшебный прут летит сам собою и упадает прямо туда, где зарыто сокровище. Он открывает и водные ключи (первоначально: дождевые источники), и воров и убийц (первоначально: демонов — похитителей дневного света и дождя); кто обладает такой диковинкой, у того скот не подвергается мору, а нивы — граду. 1 Ч. О. И. и Д. 1865, IV, 251; Громанн, 13 (освященной вербою можно отбиться от водяного), 94, 145; Иличь, 120-1. 2 Москов. Газета 1866 г., стат. Каравелова. 3 Номис, 12. 4 Die Götterwelt, 162. Iris gernianica, известная у сербов под именем перуника, у немцев называется schwertlilie. — Срп. pjeчник, 495. 5 Neues Lausitz Magazin 1843, III—IV, 332; Громанн, 112. 6 «Die Ruthe des als Schmarotzerpflanze gewachsenen Vogelbeerbaums diente auch als Wünschelruthe» (Die Götterwelt, 226). 7 Зап. Р. Г. О. по отдел, этногр., I, 573. Различные названия, придаваемые волшебному пруту, указывают на пламя молнии (feuerruthe, brandruthe) и громовые удары, которыми дробятся облачные горы (springruthe, schlagruthe, beberuthe). Чехи разыскивают клады освященной вербою и тремя палочками белого орешника: одна палочка служит для отыскания золота, другая — серебра, а третья — водных ключей. В греческой мифологии соответственное представление находим в золотом, окрыленном жезле Гермеса ( χηρύχειον , caduceus Меркурия); это — трехлиственный ( τριπέτηλος ) прут, около которого обвиты змеи (= молнии, см. гл. XX). Три листа его стоят в связи с названием молнии трезубою; так названа она потому, что извивается ломаной, зубчатой линией: у латинских писателей — trisulcum fulmen (= dreizack). Отсюда объясняется и трезубец Посейдона1. Гермесов жезл оделял счастием и богатством, и старинные немецкие глоссарии толкуют его: wunsciligerta и flugegerta (virga volatilis). Крылья, данные этому жезлу, сближают его с нашей перелет-травою2. Летучая молния, быстро упадающая с неба на землю, в глубочайшей древности рассматривалась как божий гонец или вестник, посылаемый бессмертными владыками на ограждение добрых и казнь злым. Именно с таким характером и является Гермес в античных преданиях. Чехи доныне гром называют: boži posel, а камень, известный у нас под именем «громовой стрелки», — boži proutek3. Наряду с волшебным прутом должны быть поставлены и тирсы вакханок — жезлы или посохи, обвитые виноградными листьями. Ударяя этими тирсами по земле и скалам, они творили источники вод, млека и вина. Вакх — бог молнии, низводящей дожди; по древнему сказанию, он извлек из скалы-тучи вино-дождь4. Почти у всех индоевропейских народов встречаем предания о живых источниках, которые излились из твердых скал после удара, нанесенного жезлом, что совершенно тождественно удару Пегасова копыта; преданиям этим часто давалась легендарная обстановка: тот или другой святой погружает в землю ветку — и тотчас бьет оттуда ключом чистая, холодная вода5. Венгерские сказки рядом с молотом, который сам собою разбивает стены и башни замков (= облачные постройки демонов), упоминают и золотую ветку: если ударить ею по скале — скала вмиг раскрывается и проливает обильные воды6; славянские сказки говорят о прутике, обладая которым можно отпирать внутренности гор и доставать оттуда несметные сокровища7. По свидетельству народного эпоса, удар волшебного прутика так же возвращает жизнь окамене'нным героям, как и самое окропление живою водою8: смысл тот, что творческие силы природы, олицетворяемые в образе могучих богатырей, цепенеют под холодным дыханием зимы и пробуждаются к жизни не прежде, как весною, после громовых ударов и дождевых ливней. Как символ быстролетной, крылатой молнии, wunschelruthe заменяется иногда пером, которое в одно мгновение переносит сказочного героя — куда он пожелает. Так в одной русской сказке9 Ворон Воронович — добыватель живой воды носит царевича по горам и долам, по вертепам и облакам, потом отдает ему посошок-пёрушко и, от- 1 Der Ursprung der Myth., 127. 2 D. Myth., 926—8; Die G6tteiwelt, 205; Громанн, 215. 3 Иречек в Часописи 1863, 1, 62; Громанн, 33. 4 Кун, 239, 243—5. 5 D. Myth., 550-1. 6 Штир, стр. 142, 181—2. 7 Slav, pohad., 397—408. 8 Сказ. Грим., I, стр. 385, 396-7; Н. Р. Ск., VI, 69; VII, 22; сб. Валявца, стр. 33, 36, 54-55, 125-6. 9 Н. Р. Ск., VIII, 7. давши — обращается в простого ворона; с помощью этого посошка царевич вылетает из подземного (= заоблачного) царства. Подобно тому, герой немецкой сказки1, вкладывая себе в рот и уши три пера, вырванные из птицы-грифа, получает способность летать с необычайной скоростью. Посошок-пёрушко напоминает нам перо, которое роняет сокол-Индра при похищении сомы, окрыленный кадуцей Меркурия и Nacken-foeder норвежской сказки2. Обманутый братьями и дядькою, царевич остается в области троллей; на спасение его является огромная птица (= туча), которая имела на затылке перо — такое большое, что оно равнялось наполовину выросшей ели (Nacken-foeder); царевич, сел ей на спину, схватился за это перо и был вынесен на белый свет. Нередко сказочные герои переносятся с места на место при содействии чудесной палицы, которую стоит только метнуть с руки на руку, как тотчас явятся духи (ветры), подхватят и умчат в далекие страны — по желанию3. Wünschelruthe не только принимается за волшебную диковинку; в нем видят и живого духа, совершенно тождественного с тем сказочным слугой-невидимкою, который в одно мгновение уносит своего господина в тридесятое царство, побивает его врагов, осыпает его богатством и всевозможными благами. Таково немецкое поверье о волшебном корне alraun. Под виселицей из мочи или семени невинно казненного юноши вырастает широколистый и желтоцветный alraun. Когда станут вырывать его — он охает и вопит так страшно, что тут же поражает насмерть неосторожного искателя счастия; а потому должно наперед заткнуть свои уши воском или хлопчатой бумагой, окопать землю вокруг корня, привязать растение к хвосту черной собаки и, маня ее куском мяса, бежать поспешно прочь. Собака бросится за мясом, вытащит корень альрауна и упадет мертвая от его жалобного крика. Корень этот имеет формы человека — голову, руки и ноги, и в Богемии принято называть его mužik; когда он будет вырыт, можно обращаться к нему с различными вопросами: alraun сообщит все тайны, откроет будущее, укажет — как одолеть врагов и приобресть богатство. С одной стороны, его считают за корень мандрагоры, о которой старинные писатели рассказывают, что цвет ее светится по ночам, точно огонь; а с другой стороны, нельзя не признать его за мифическое существо, родственное карликам (alruniken = erdmännlein)4. Alraun — это молниеносный эльф, принимающий на себя образ чудесного цветка или травы; почему происхождение этой травы связывается с смертию невинного юноши? — об этом будет сказано ниже (см. стр. 221); теперь же заметим, что она вырастает и распускается желтым (= золотым) цветком в то время, когда проливается семя- или мочá-дождь; страшные вопли альрауна = метафора убийственных громов, которыми сопровождается падение молнии, как бы вырванной из недр тучи. Как нельзя безнаказанно сорвать цветка-молнии (сравни сербское предание о столиственной розе), так и клады, по мнению словенцев, не должно вынимать из земли человеческими руками, а следует припрягать вола или коня: пусть это животное сдвинет с места найденное сокровище; кто прямо дотронется до клада, тот непременно умрет5. b) Мы уже знаем, что Перунов цвет быстро переносится или прыгает с одного 1 Вольф, стр. 6—7. 2 I, 3. 3 Н. Р. Ск., 1-П, стр. 131. 4 D. Myth., 1154-5; Кун, 206-8, 219; Громанн, 88. 5 Иличь, 124—5. На Руси ходит рассказ, будто есть на свете трава-ревенька, которая ревет и стонет по зорям; она растет в воде и имеет красный цветок. — Терещ., V, 91. места на другое и что перед ним распадаются каменные горы и железные запоры; по этим признакам ему придавались названия: спрыг-трава, прыгун- или скакун-трава, разрыв-трава, у сербов расковник (от глагола: рас-ковать), у немцев springwurzel. Об этой траве рассказывают, что листы ее имеют форму крестиков, а цвет подобен огню, распускается в полночь на Ивана Купалу и держится не более пяти минут; но где она растет — никому не ведомо; достать ее весьма трудно и сопряжено с большою опасностью, потому что всякого, кто найдет ее, черти стараются лишить жизни. Если приложить разрыв-траву к запертой двери или замку — они немедленно разлетятся на части, а если бросить в кузницу — ни один кузнец не в состоянии будет сваривать и ковать железо, хоть бросай работу! Разрыв-трава ломает и все другие металлические связи: сталь, золото, серебро и медь. Воры, когда им удастся добыть эту траву, разрезывают себе палец, вставляют ее внутрь разреза и потом заживляют рану; от одного прикосновения такого пальца замки отпираются и сваливаются с дверей и сундуков1. Если прикоснуться этим пальцем к человеку — он скоропостижно умирает. Чтобы достать разрыв-траву, надо в полночь, накануне Иванова дня, забраться в дикий пустырь и косить траву до тех пор, пока переломится железная коса: этот перелом и служит знаком, что лезвие косы ударило о разрыв-траву. В том месте, где свалится коса, должно собрать всю срезанную зелень и бросить в ручей или реку: обыкновенная трава поплывет вниз по воде, а разрыв-трава против течения; тут ее и бери! «Jедан трговац (рассказывают сербы), желеhи такову траву наhи, некакву бабу метнуо у букагиjе2, па je пустио ноhу да иде по ливади: па као гдjе би се букагиjе саме од себе отвориле, ондjе мора бити расковник». Другие советуют отыскать весною гнездо дятла и заложить в нем отверстие куском железа или гвоздем, а внизу разостлать полотно; птица, желая открыть вход в свое гнездо, принесет разрыв-траву3. То же утверждают чехи4 и немцы. Когда у дятла (grünspecht или schwarzspecht) выведутся дети, должно заложить его гнездо деревянным колышком; как только птица усмотрит беду, тотчас же улетает отыскивать чудесный корень, которого человеку ни за что не найти; она приносит его в клюве и прикладывает к деревянному колышку, и тот как будто от сильного удара выскакивает вон. Под самым гнездом расстилается на земле белый или красный платок; искатель разрыв-корня прячется за дерево и при возвращении дятла подымает такой шум, что испуганная птица роняет springwurzel прямо на платок. Глубокая древность этого поверья засвидетельствована Плинием. Springwurzel отворяет с треском и грохотом двери подземелий и твердыни скал, внутри которых таятся драгоценные клады5. Дятел — птица священная, птица — приносительница небесного огня молний (I, 251); она вьет свое гнездо в облачном дереве, и гнездо это, окованное зимними холодами, отворяется в весеннюю пору веткой-молнией; грохот, с которым отворяются двери горных подземелий (= туч), напоминает страшное хлопанье адских врат и есть метафора грома. Итак, несомненно, что разрыв-трава принадлежит к баснословным созданиям фантазии. В более позднюю эпоху явилось стремление отыскивать эту траву между земными растениями. Яков Гримм указывает на euphorbia lathyris (крестолиственный wolfsmilch, молочайник; 1 Абев., 271, 275; Статист. опис. Саратов, губ., I, 63. 2 Железные колодки на ноги., 3 Терещ., V, 92; Сахаров., I, 43—44; Этн. Сб., VI, 127; Пантеон 1854, VI, белорус. поверья, 63; сб. Валявца, 252—4; Срп. pjeчник, 638. 4 Громанн, 88. 5 D. Myth., 924—5; Deutsche Sagen, 11-13. волчье молоко = дождь), как на разрыв-траву; ибо означенное растение итальянцы называют sferra-cavallo и приписывают ему такую силу против металлов, что у лошади, которая нечаянно наступит на эту траву, отскакивает с ноги железная подкова1. По санскр. euphorbia — vajrakantaka (donnerkeilsdorn) или vajradruma (donnerkeilsholz)2. с) В зимнее время небо перестает посылать на землю оплодотворяющее семя дождей и росы; холода и стужи как бы запирают небесные источники, запирают и самую землю, которая лежит окованная снегами и льдами и ничего не рождает из своей материнской утробы. Старинные поучительные слова обозначают бездождие — завязанным или замкнутым небом. Восставая против суеверного уважения к отреченным (апокрифическим) сказаниям, проповедник замечает: «того ради завязано небо, не пустит дождя на землю, понеже человеци кленутся богом и святыми его и друг друга догонять клятвы.... жертву приносять бесом и недуги лечать чарами и наузы... того ради Бог гневаяся не пущает дождя с небесе»3. Сравни с следующим местом из древнеславянского перевода слова Григория Богослова: «сих бо (суеверий) ради приходить гнев божий на сыны противные; сих ради ли затворяеться небо, ли зле отврьзается, овогда ведро (засуху) творя... овогда град в джда место пущая»4. Светлая дева, богиня-Зоря и вместе с тем богиня-громовница (Лада = Фрея), разгоняя ночной мрак и зимние туманы, отпирала небесные врата Солнцу на рассвете дня и на утре весны и посылала на землю росу и дожди (I, 305—6). У Гомера обязанность отворять и запирать небесные врата исполняют Горы = часы5. Уподобляя светила взирающим очам, фантазия признала в них стражей небесного чертога, оберегающих райские двери. С таким характером являются в Эдде месяц и солнце:
Am Himmel die Runde жүктеу/скачать 4.02 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|