Поэтические воззрения славян на природу

земные водоемы, производят ключи, реки и озера (сравни выше стр. 181—2). Ска­зочный эпос знает богатыря Горыню, который ворочает самые высокие горы, бро­сает их — куда вздумается и катает ногою как малые шарики¹; ударом кулака он дробит скалы и заставляет дрожать землю — точно так же, как дрожит она от ударов Перуна. Об Илье Муромце сохранилось любопытное предание на его родине; когда Илья стал просить родительского благословения на славные богатырские подвиги и отец усомнился в его силе, тогда богатырь вышел на Оку, уперся плечом в гору, сдвинул ее с крутого берега и завалил реку. Под Муромом и поныне указывают ста­рое русло Оки, засыпанное Ильей Муромцем². В связи с этим бросанием гор и скал великанами стоит известный и часто употребительный в народных сказках мотив, что герой, будучи преследуем вражеской погонею и желая задержать ее, кидает на­зад кремень или камень — и в ту же минуту вырастает на дороге высокая гора; вслед за тем кинутое им кресало (= эмблема грозового пламени) порождает огнен­ную реку, а капли брызнутой воды превращаются в море³, т. е. в руках бога-громовника и великанов громадная облачная гора кажется не более как камешек и широ­кое дождевое море — не более как глоток воды. Легенда выставляет св. Христофора великаном: когда умерла его мать, он пожелал насыпать над нею могильный кур­ган, набрал в свой сапог земли и вытрусил ее на труп усопшей — и вот вознеслась гора, да такая высокая, что верхушкою подошла под самые облака, а там, откуда он брал землю, образовалась страшная пропасть; слезы (= дождь), пролитые велика­ном над этой пропастью, превратили ее в море⁴. Старинные насыпи и курганы счи­таются в литовских и славянских землях могилами исполинов и сильномогучих богатырей; у нас (как уже замечено выше) видят в курганах могилы волотов, а на­ходимые в земле мамонтовые кости принимаются простанородьем за кости старо­светских богатырей5. В Верхотурье показывают камни, на которых видны углубле­ния от пят ступавшего по ним богатыря или от пальцев его тяжелой руки⁶; под Лебедянью есть камень с исполинскими следами, оттиснутыми ногою богатыря и ко­пытом его доброго коня. Подобные же следы, по рассказам болгар, оставлены на скалах Марком-королевичем⁷. По свидетельству саг, известных в Бельгии и в дру­гих странах Западной Европы, кони знаменитых героев (Баярда, Брунгильды и др. ) и черти, прыгая с одной скалы на другую, оставляли на них отпечатки своих ног⁸. Эти предания напоминают нам Пегаса и других мифических коней, которые, уда­ряя своими копытами в облачные горы и камни, выбивали из них живые источни­ки дождевых ливней.

Если бы даже мы не имели никаких иных данных, кроме поэтического сказания о Святогоре, то одно это сказание служило бы неопровержимым доказательством, что и славяне, наравне с другими родственными народами, знали горных велика­нов. В колоссальном, типическом образе Святогора ясны черты глубочайшей древ-
¹ H. Р. Ск., III, 10.

² Песни Киреевск., I, стр. XXXIII.

³ Н. Р. Ск., VIII, 4, 6; Ск. Норв., I, стр. 14; II, № 16.

⁴ Семеньск., 27—30; Записки Р. Г. О. по отд. этногр., I, 717: в старые годы, рассказывают чуваши, жили богатыри-великаны; один из них после пахотной работы разулся и вытряхнул землю из лаптя — и вот образовалась целая гора (бугор, находящийся в Курмышском уезде, верстах в десяти от села Туван).

⁵ Черты литов. нар., 75; Вест. Евр. 1826, III, 210.

⁶ Вест. Р. Г. О. 1854, 1, ст. игумена Макария, 48.

⁷ Миладин., 528.

⁸ Beiträge zur D. Myth., II, 24—25.

ности. Имя его указывает не только на связь с горами, но и на священный характер этих последних: Святогор-богатырь живет на святых (т. е. небесных, облачных) го­рах. Сила его — необычайна:

А сила-то по жилочкам

Так живчиком и переливается;

Грузно от силушки, как от тяжелого беремени.

И со всею поленицею удалою,

А только не выходи драться

С Святогором-богатырем:

Его и земля на себе через силу носит¹.
В числе подвигов Ильи Муромца предание упоминает о попытке его состязать­ся с великаном, которого земля не подымает; великан этот не назван по имени, но очевидно — он принадлежит к одному разряду с Святогором. Однажды заслышал Илья Муромец, что есть на свете богатырь силы непомерной, который на всей зем­ле нашел только единую гору — настолько крепкую, чтобы могла сдержать его тя­жесть. Захотелось Илье с ним помериться, приходит к горе, а на ней лежит испо­линский богатырь — сам как другая гора. Илья вонзает ему меч в ногу; «никак я за­цепил за прутик!» — отозвался великан. Илья напрягает все свои силы и повторяет удар; «верно, я за камышек задел!» — сказал великан, оглянулся назад и, завидя храброго витязя, молвил ему: «а, это ты, Илья Муромец! ступай к людям и будь между ними силен, а со мной тебе нечего мериться. Я и сам своей силе не рад, меня и земля не держит; нашел себе гору и лежу на ней»². Приведенный нами эпизод совпадает с сказанием Эдды о могучем Торе, как он ударял своим смертоносным молотом великана, а тому казалось, что на него падают древесные листья и желуди. Итак, в русском предании Илья Муромец заступает место бога-громовника Тора: великан, над которым он пробует силу своих ударов, как будто сросся с горою (= тучею): ему нет места на земле — так он громаден и тяжел! Что и другим славя­нам известно было предание о великане, которого поддерживает (носит) гора, это видно из древнего названия Исполиновых гор — Крконоши, т. е. горный хребет, но­сящий мифического героя Крока, от которого чехи вели свой княжеский род. Встречу Ильи Муромца с Святогором народная былина изображает с следующими подробностями. Наехал Илья в чистом поле на белополотняный шатер:
Стоит шатер под великим сырым дубом,

И в том шатре кровать богатырская немалая:

Долиной кровать десяти сажень,

Шириной кровать шести сажень.

Мать сыра земля колыбается,

Темны лесушки шатаются,

Реки из крутых берегов выливаются.

Головой упирает под облаку ходячую.

Кому суждено в гробу лежать,

Тот в него и ляжет.

Лег Илья Муромец —

Для него домовище и велико, и ширóко;

Ложится Святогор-богатырь,

Гроб пришелся по нем.
Взял он крышку и закрыл гроб; хочет поднять ее и никак не сможет. Задыхается Святогор, просит Илью Муромца: «возьми мой меч-кладенец и ударь поперек крышки». Ударил Илья, и от его удара могучего посыпались искры, а где попал ме­чом-кладенцом — на том месте выросла полоса железная; ударил вдоль крышки — и выросла новая полоса железная. Так скончался Святогор-богатырь; Илья Муро­мец привязал его доброго коня к гробу, а меч-кладенец себе взял¹. Былина передает нам два старинные мифа: один — о жене великана и другой — о его смерти. По сво­ему стихийному характеру великанки сближались с теми прекрасными облачными нимфами, с которыми бог-громовник заводит во время грозы любовные связи. Наравне с последними, дочери великанов могли обладать несказанною красотою; такова была Gerdhr: когда она отпирала своими блестящими руками (рука = мол­ния, см. I, 102) двери дома (= тучи), то кругом ярко озарялись и воздух и воды. Бо­ги весенних гроз и бурь вступали в брак с исполинскими девами: Фрейр с прекрас­ною Gerdhr, дочерью Gŷmir'a, Top с великанкою Iarnasaxa! Gunnlöd была любовни­цей Одина². В русской былине Святогорова жена отдается Илье Муромцу, как пред­ставителю Перуна, и погибает от меча-кладенца, т. е. умирает, пораженная мол­нией³. Эта связь великанки с громовником рассматривается, как измена красавицы
¹ Рыбник., I, 36—42.

² D. Myth., 495-7.

³ Святогор возит жену в хрустальном ларце (метафора облака) и замыкает золотым ключом (= молнией).

ее законному мужу; но есть другие варианты, где Илья Муромец заменен богаты­рем Добрынею, известным победителем Змея Горыныча, а великанка поставлена независимо от Святогора. Нагнал Добрыня поленицу^1—женщину великую,

Тую поленицу в буйну голову:

Поленица назад не оглянется,

Добрыня на коне приужахнется.

Приезжал Добрыня ко сыру дубу,

Толщиной был дуб шести сажен;

Он ударил своею палицей во сырой дуб,

Да расшиб весь сырой дуб по ластиньям²,

Сам говорит таково слово:

«Сила у Добрыни все по-старому,

А смелость у Добрыни не по-старому!»
Снова пустился за великанкою, ударил ее в буйну голову — поленица едет, не ог­лянется; повернул Добрыня к дубу в двенадцать сажен, попробовал силу своего уда­ра и опять раздробил вековое дерево на тонкие драни. В третий раз догоняет он по­леницу, бьет ее в голову палицей булатною —
Поленица назад приоглянется,

Сама говорит таково слово:

«Я думала, комарики покусывают,

Ажио русские могучие богатыри пощелкивают!»

Как хватила Добрыню за желты кудри³,

Посадила его во глубок карман.

мись — захлопнула его каменная крышка. Силится Илья своротить ее, не может. «Берите, — кричит товарищам, — мой меч-кладенец, да рубите им!» Принялись они рубить, но чем больше рубят — тем больше обручей охватывают гробницу¹. Эти губительные удары меча-кладенца тождественны ударам прута-молнии, погру­жающим сказочных героев в зимний сон или окаменение (см. выше, стр. 216).

В памяти нашего народа сохраняется любопытное предание: «отчего перевелись богатыри на святой Руси?» Согласно с древними мифами о борьбе великанов (иотунов, турсов и титанов) с светлыми богами весенних гроз (см. ниже, стр. 347), русские богатыри, гордые своею исполинскою силою, вызывают на бой небесных воителей, т. е. ангелов, которыми обыкновенно заменяются молниеносные духи до­христианской эпохи (= светлые эльфы):
«Не намахалися наши могутные плечи,

Не уходилися наши добрые кони,

Не притупились мечи наши булатные!»

И говорит Алеша Попович-млад:

«Подавай нам силу нездешнюю (вар. небесную);

Мы и с тою силою, витязи, справимся!»

Как промолвил он слово неразумное,

Так и явились двое воителей,

И крикнули они громким голосом:

«А давайте с нами, витязи, бой держать;

Не глядите, что нас двое, а вас семеро!»
Наскакал на них Алеша Попович и со всего плеча разрубил пополам; но небес­ные воители не пали мертвыми, а только увеличились вдвое: стало их четверо и все живы! Налетел Добрыня, разрубил пополам четырех — и стало их восемь; налетел Илья Муромец, сразу рассек восьмерых — и снова они удвоились. Бросились все витязи,
Стали они силу колоть-рубить...

А сила все растет да растет,

Все на витязей с боем идет!

Бились витязи три дня, три часа, три минуточки;

Намахалися их плеча могутные,

Уходилися кони их добрые,

Притупились мечи их булатные...

А сила все растет да растет,

Все на витязей с боем идет!

Испугалися могучие витязи,

Побежали в каменные горы, в темные пещеры:

Как подбежит витязь к горе — так и окаменеет,

Как подбежит другой — так и окаменеет,

Как подбежит третий — так и окаменеет².

грубой массы каменных гор и утесов, в которых они улеглись на вечные вре­мена.

В Ефремовском уезде, на берегу Красивой Мечи, близ села Козьего есть огром­ный гранитный камень. Крестьяне называют его Конь-камень и рассказывают о нем следующее предание: в незапамятную старину явился на берегу Красивой Ме­чи витязь-великан, в блестящей одежде, на белом коне — признаки, указывающие на бога бурных гроз (I, 358—9); в тоскливом раздумье глядел он на реку и потом бросился в воду, а одинокий конь его тут же окаменел. По ночам камень оживает, принимает образ коня, скачет по окрестным полям и громко ржет. В Одоевском уезде, близ села Скобычева, лежат два камня Баш и Башиха: это были муж и жена; жили они так долго, что и счет годам потеряли, а как состарились — оба вдруг ока­менели¹. В синодальный Цветник 1665 года занесена повесть, как возле Смоленска жены и девы творили игры в ночь на Ивана Купалу и за свое «бесстудное беснова­ние» были превращены св. великомучеником Георгием в камни — «и доныне на по­ле том видимые, стоят как люди, в поучение нам грешным»². На берегу реки Мечи (около Тулы) указывают несколько камней, расположенных кругом; уверяют, что это был девичий хоровод, превращенный в камни небесным громом за неистовые пляски на Троицын день³. В этих женах и девах, наказанных за бесстыдные игри­ща, узнаем мы облачных нимф, которые под песни завывающей бури предаются неистовым пляскам и которых преследует и разит своими молниями Перун, под­ставленный в христианскую эпоху святым воителем — Георгием Победоносцем⁴. В Германии рассказываются саги о превращении в камни великанов, их жен и доче­рей — в то время, как они в диком упоении заводили шумные пляски⁵; в одном ме­сте Пруссии до сих пор показывают сорок камней, которые считаются окаменелы­ми великанами⁶.

Так как горы, скалы и утесы составляют только возвышенности земли, ча­сти ее колоссального тела, то естественно, что в народных сказаниях недра об­лачных гор стали представляться подземельями, а самая мать сыра Земля включена в разряд титанических существ и сроднена с великанами-тучами. По скандинавскому мифу, громовержец Тор рожден Землей (Iördh) или Горою (Fiörgyn), т. е. тучею, из чрева которой исходит молния (см. выше, стр. 183). Греческие титаны и гиганты, славные по своей чудовищной величине и нео­бычайной силе, были сыновья Неба и Земли, что согласно и с законами при­роды, ибо дождевые облака образуются из паров, подымающихся от земли действием солнечных лучей. Рождаясь из туманов земли, великаны от нее по­черпали и свою мощь и крепость. Сила демонических змеев, по свидетельству сказок, зависит от количества выпиваемой ими живой воды (дождя), и пока

они могут втягивать, собирать в себя эту воду, до тех пор остаются непобеди­мы. О титанах рассказывается, что они, при всяком падении в пылу битвы, как скоро прикасались к земле — тотчас же восставали еще с большими сила­ми¹; мать-Земля, соболезнуя о своих детищах, укрепляла их к новой борьбе. Геркулес, чтобы победить Антея, вынужден был поднять его на воздух и, не давая ему касаться ногами земли, задушил ослабевшего врага своими могучи­ми руками. Русские богатыри набираются силы-крепости, упадая на мать сы­ру землю. В песне о борьбе Ильи Муромца с Нахвалыциной находим следую­щий эпизод: поскользнулся богатырь, пал на сыру землю, сел ему на грудь Нахвалыцина, вынимает кинжалище булатное и хочет отсечь ему буйную го­лову.

Махнет Нахвальщину в белы груди,

Вышибал выше дерева жароваго,

Пал Нахвальщина на сыру землю —

В сыру землю ушел дó пояс².
В народной сказке³ богатырский конь дважды ударяет пятой доброго молодца — так, что тот падает на землю, и вслед за тем спрашивает его: «много ль силы при­было?» — Прибыла сила великая! — отвечает молодец. Чтобы стать оборотнем (= облачиться в туманный покров), колдуны и ведьмы ударяются о землю. В Гер­мании существовало поверье, что во время суда над ведьмою не должно ставить ее на голую землю; иначе она тотчас же превратится в зверя, птицу или гадину и ус­кользнет из рук правосудия⁴.

Народный эпос заставляет богатырей и великанов подымать не только горы и скалы, но и самую землю. Когда Илья Муромец испил богатырской воды или пива крепкого (наполнил свою утробу = тучу дождевою влагою), то спросили его калики перехожие: «как велика твоя сила?» Отвечал им Илья: «кабы был столб от земли до неба (вариант: если б прикрепить к земле кольцо), я бы перевернул всю землю!»⁵ Точно так же Святогор-богатырь похваляется: «кабы я тяги нашел, так поднял бы землю!» Едучи путем-дорогою, увидал он прохожего. Припустил Святогор своего коня, скачет во всю прыть, а не может нагнать пешехода, и закричал ему громким голосом: «ой же ты, прохожий человек! приостановись немножечко, не могу тебя нагнать на добром коне». Приостановился прохожий, снимал с плеч сумочку и клал наземь. Спрашивает его Святогор: «что у тебя в сумочке?» — А вот подыми, так уви­дишь. Сошел Святогор с коня, захватил сумочку рукою — не мог и с места сдви­нуть; стал подымать обеими руками, чуть-чуть приподнял — только что дух под су­мочку подпустить, а сам по колена в землю угряз. «Что это, говорит, у тебя в сумоч­ку накладено? Силы мне не занимать стать, а вот и поднять не могу». — В сумочке у меня тяга земная. «Да кто ж ты такой? Как тебя по имени зовут, как величают по отечеству?» — Я есмь Микулушка Селянинович. По другой редакции этого замеча­тельного сказания, Святогор нашел в степи малую сумочку перемётную, ухватил ее обеими руками.

Поднял сумочку повыше колен,

И по колена Святогор в землю угряз,

А по белу лицу не слезы, а кровь течет.

Где Святогор угряз, тут и встать не мог,

Тут ему было и кончение¹.