Политические процессы локального уровня в условиях постмодерна (на примере фрг) Диссертация на соискание ученой степени кандидата политических наук по

В отличие от научной мысли модерна, утверждавшей, что миф является надстройкой, необходимость в которой автономный, мыслящий субъект не испытывает, постмодерн указывает: миф – единственная реальность субъекта, глубоко укорененная в его структуре, и любые операции со структурой субъекта опосредованы мифом, преодолевают его, проходят сквозь него, прозревает композицию субъекта через мифологию: «Нужно быть до последней степени близоруким в науке, даже просто слепым, чтобы не заметить, что миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но – наиболее яркая и самая подлинная действительность. Это – совершенно необходимая категория мысли и жизни, далекая от всякой случайности и произвола»⁴⁹. В понятийном аппарате постмодерна трактовка мифа выглядит несколько иначе в зависимости от конкретной позиции исследователя, однако значимость воображаемого единства в структуре субъекта и его глубокая связь с означающим, приводящим в движение деятельностную систему субъекта, остается неизменной, в особенности, в сфере политического процесса.

Анализ политической динамики постмодерна, в связи с тотальным отказом от субъектно-объектных когнитивных моделей, заключен в выявлении означающих структур и механизмов означивания, которые они используют, в диахроническом измерении. Означающее самодостаточно, и задача современного исследователя – представить дискурсивное пространство во всей его полноте и многообразии связей, воссоздать основные точки дискурсивной реальности, структурирующие означающее во времени. Реальность дискурса, наследующая как категория анализа реальности мифа, в современном политическом анализе обращена, прежде всего к множественности, плюральности политического, требующего, с одной стороны, размежевания отдельных областей означающего (и это размежевание проводится как во времени, так и в различных пространствах), с другой стороны – постмодерн бесцеремонно пересекает дискурсы, лишенные стабильного основания Единого, прочных идентификаций, и анализ в этом случае вынужден отслеживать те флуктуации означающего из дискурса в дискурс, которые всегда кажутся отдельному человеку невозможными, однако, неизбежно происходят в диахроническом измерении.

Историческую роль локального сообщества невозможно преувеличить, «существование государства вообще невозможно без города», все государства первоначально существовали в виде городов, а история их начиналась с локальных сообществ, впоследствии формировавших системы большего масштаба⁵⁰ ─ писал П. А. Сорокин. Именно с формирования локальных общностей и принятия первых регламентирующих их жизнь актов начиналась история США в XVII столетии⁵¹. Главными понятиями первого договора американских колонистов стали «общее благо», «политическое сообщество», «обязуемся подчиняться и исполнять». Через два столетия французский ученый А. де Токвиль, оценивая результаты развития американской локальной общности, назовет ее «школой демократии», заложив основу исследований местной демократии и ее возможностей в решении политических проблем⁵².

Идея необходимости осуществления демократического политического процесса на местном уровне воспроизводилась постоянно в различных странах, ее осмысление становилось доминантой научных концепций и теорий, а также она реализовывалась политическими деятелями, казалось бы, в совершенно неблагоприятных для ее реализации условиях: Дж. С. Милль посвятил местному представительному правлению значительную часть своего фундаментального труда⁵³, мысль о его обязательности проходила красной нитью в работах ряда крупных русских политических мыслителей XIX столетия⁵⁴, именно коммуна стала одним из достижений Французской буржуазной революции⁵⁵, а город – самостоятельный муниципалитет появился в Пруссии уже в 1808 году⁵⁶. Не отставала от европейских и американских локальных сообществ и русская крестьянская община, возникшая после отмены крепостного права, но впоследствии встроенная в довольно жесткую государствоцентрическую земскую структуру⁵⁷.

В течение всего периода развития локальных сообществ в рамках национальных государств их деятельность осуществлялась в рамках государственного законодательства и, таким образом, достаточно интенсивно ограничивалась им, что вело к сужению понимания самой сущности местного самоуправления и роли локальных сообществ как политических акторов. Они начали специализироваться на решении «части публичных дел», выделенной им системой более высокого порядка, а не определяемых ими самостоятельно. Данное положение было закреплено не только в законодательстве национальных государств, но и в документе, который был призван стать основой местной автономии, интенсивного развития местных сообществ – Европейской хартии местного самоуправления, принятой в 1985 году Советом Европы⁵⁸.

Само понятие «сообщество» (community, Gemeinschaft) также модифицировалось значительно с течением времени. Определяемое как «ценность», оно включает такие компоненты как солидарность, приверженность определенным взглядам, доверие, взаимозависимость, которые отражены в Договоре «Мэйфлауера» и близки третьему из лозунгов Великой французской буржуазной революции – «братству». По мнению Э. Фрейзер⁵⁹, сообщество может рассматриваться также как дескриптивная категория или набор различного рода переменных.

Нам представляется, что в условиях глобализации, сопровождаемой одновременно усилением коммунитаристских и иных активистских тенденций в развитии местных сообществ, наиболее обоснованным подходом к анализу места и роли локального сообщества в политическом процессе, его сущности как политического актора становится исследование его как «сообщества значений»⁶⁰, играющего решающую роль в формировании у человека «чувства принадлежности»⁶¹. Реальность сообщества заключена в восприятии членами сообщества жизнеспособности его культуры, в том числе, политической, что достаточно близко соприкасается с пониманием «социального капитала» в трактовке Р. Патнема⁶².

Анализируя различные подходы к определению локальных сообществ, теоретики задают три наиболее существенных вопроса, ответы на которые позволяют четко выделить наиболее яркие признаки этого явления и проследить их эволюцию в течение времени:

1. 
   Какими знаками одни локальные сообщества отграничиваются от других?
   
2. 
   Какого рода социальные сети или системы вовлечены в процесс формирования сообщества или включение в него?
   
3. 
   Какие нормы или обычаи вовлечены в процессы внутри сообщества? ⁶³
   

При четком и жестком проведении границ сообщества это может вести к исключению из него людей, не вписывающихся в эти границы: в преимущества принадлежности к сообществу отказывают чужим. Тенденция формирования муниципалитетов-крепостей, характерная для США и Великобритании, все в большей степени распространяется и в России: закрытые дворы многоквартирных домов, коттеджные поселки с охраняемым въездом, призваны защищать от нежелательного вторжения или назойливой демонстрации бедности. Самоизоляция порождает дополнительное отчуждение и появление все новых границ, требующих формирования локальными сообществами⁶⁵.

Однако в качестве более значимого признака локального сообщества принято рассматривать наличие между людьми особых взаимоотношений и формирование социальных сетей, становящихся основой взаимодействия при решении проблем, затрагивающих всех или большую часть сообщества. Как подчеркивал Р. Патнем, большинство людей испытывает чувство наиболее интенсивной связи со своими родными и близкими, далее следуют соседи, друзья, церковь, общественная жизнь и иные менее интенсивные связи⁶⁶. Относительная компактность локального сообщества может способствовать его политической интеграция, формировать относительно однородную внешнюю среду принятия политического решения, определения стратегии развития, что делает местное самоуправления достаточно эффективным институтом и катализатором развития территории.

Характер сетей внутри определенного пространства или группы имеет фундаментальное значение для человека, развития его личности и характера. Множественные силы противодействуют формированию и расцвету локальных сообществ: различные факторы, связанные с глобализацией, смещение фокуса власти с решения социально значимых проблем на стремление к экономизации и маркетизации всех процессов со стороны власти и ориентации на потребление, а не на участие со стороны граждан.

В своей статье, повторно размещенной в сети Интернет в 2009 году (первая редакция 1999 года) М.К. Смит приводит цитату из всемирно известной работы американского социолога Ч. Р. Милза «Социологическая фантазия», в которой классик обращается к исследователям локальных сообществ, подчеркивая исключительно тесную взаимосвязь личных проблем и проблем сообщества в целом: «Не позволяйте общественным проблемам в их официальной формулировке или личным неприятностям в ваших собственных ощущениях влиять на отбор проблем для исследования. Прежде всего, не отказывайтесь от своей моральной или политической самостоятельности, принимая чью-либо терминологию узко практической бюрократической этики или свободомыслие практики отказа от морали. Знайте, что многие личные неприятности не могут преодолеваться как неприятности, а должны рассматриваться в контексте общественных проблем – вплоть до проблем, влияющих на ход истории. Знайте, что гуманистическое значение публичных проблем выявляется в их взаимосвязи с личными проблемами – проблемами существования индивидуума. Знайте, что проблемы социальных наук, если они адекватно сформулированы, должны включать и личные, и общественные составляющие, факты личных биографий и исторические события, а также весь спектр их взаимосвязей. Внутри этого спектра проходит жизнь индивидуума и становление сообществ, а также внутри этого спектра социологическая фантазия получает возможность выявлять различия в качестве жизни человека в наше время»⁶⁷.

Одним из существенных параметров локального сообщества является то, что его члены, тесно взаимодействуя между собой, нуждаются в определенных рамках, нормах данного сообщества, в которых это взаимодействие происходит, причем речь идет не только и не столько о формировании общественных институтов и иных структур, сколько об условиях развития в местном сообществе таких качеств, как толерантность к непохожести другого и понимания его особенностей; реципрокность – способности отдавать, не получая взамен ничего и надеясь лишь на возможную помощь в случае необходимости; доверие к другому и способность понимать другого как самого себя⁶⁸.

Неоценимым вкладом в исследования локальных сообществ и их политической сущности стали работы Р. Патнема и его понятие «социального капитала», ставшее квинтэссенцией понимания взаимосвязей, сетей и взаимодействий между индивидуумами, как особого качественного параметра, без которого невозможна истинная сообщественность: «В то время как материальный капитал относится к физическим объектам, а человеческий капитал связан с качествами и способностями индивидуума, социальный капитал определяется связями между индивидуумами – социальными сетями и нормами реципрокности, а также доверием и надежностью, порождаемыми ими. В этом смысле социальный капитал тесно связан с тем, что некоторые называли «гражданской добродетелью». Различие заключается в том, что социальный капитал привлекает внимание к тому факту, что «гражданская добродетель» становится во много раз сильнее за счет заключенных во взаимосвязях реципрокных социальных взаимодействиях. Общество, состоящее из множества добродетельных, но изолированных индивидуумов, не обязательно обладает большим социальным капиталом»⁶⁹.

В последнее десятилетие все большую актуальность приобретает коммунитаристская повестка дня, включающая различные аспекты: изменение сущности и качественных характеристик социального капитала⁷⁰, гражданские свободы⁷¹, права меньшинств⁷², противоречие между обществом потребления и «гражданской добродетелью»⁷³, новые проблемы в связи использованием информационно-коммуникационных технологий⁷⁴, изменение роли религии⁷⁵, место в локальных сообществах детей и роль образования, противоречие между свободой, правами личности и безопасностью и многие другие. В целом представители коммунитаризма ведут активный спор со сторонниками классического либерализма и социального консерватизма, отстаивая большую реалистичность и перспективность коммунитаризма в XX столетии⁷⁶.

В конце прошлого столетия локальные сообщества и местная демократия в целом существовали и развивались в рамках двух противоборствующих тенденций: многие страны, в том числе, страны Африки, Юго-Восточной Азии переживали период демократизации, децентрализации их систем власти, в результате чего на местном уровне формировались местные коллективы, которым предстояло выработать собственную местную политику и начать работать на основе модели «governance»⁷⁷.

В ходе распада СССР и получения полной самостоятельности странами бывшего социалистического лагеря интенсивный процесс формирования местной демократии начался в обретших демократию государствах, в том числе, в России, где первый закон о самоуправлении был принят еще в 1990 году. Этот закон, в определенном смысле воплотил лучшие идеи, восходящие еще к первым этапам развития местных сообществ и обретения ими власти, упоминавшихся ранее⁷⁸.

Одновременно развитие местной власти и локальных сообществ как ее носителей в наиболее развитых демократических странах начало вызывать опасения у исследователей: они констатировали отход от основных принципов демократического политического развития на местном уровне. С точки зрения ряда исследователей «местная демократия оказалась в осаде»⁷⁹. Они призывали к прекращению экспериментов над муниципалитетами (в первую очередь, финансовых и управленческих), ведущих к потере ими самостоятельности и реальной возможности определять приоритеты местного развития и принимать стратегические и тактические решения по наиболее значимым проблемам локальных сообществ. Важнейшей проблемой стало противостояние локального сообщества и его общественных интересов и плутократического подхода к организации местной жизни. Своеобразным лекарством от названных «болезней» мог быть только «активизм» самих жителей, от которых зависит в значительной степени «путь» локального сообщества и его будущее.

Любое демократическое общество основано на трех взаимосвязанных ценностях: свободе – независимости от тирании правительства и его нежелательных вмешательств в частную жизнь; равенстве – одинаковом вкладе в процесс принятия решений по поводу использования общественных ресурсов, независимо от происхождения, пола, расы, религиозных воззрений или имущественного положения; общности – добровольных связей внутри локального сообщества и общих интересов, выражающих собственный интерес отдельного индивидуума. Конкретное содержание этих ценностей не определено однозначно, а в конце прошлого века все больше стало принимать такую форму, при которой «свободу» стали трактовать только как свободу рынка от вмешательства государства⁸⁰. Это повлекло за собой понимание свободы индивидуума как свободы потребителя выбирать более качественные и доступные услуги, а равенство как право локальных сообществ и их органов управления конкурировать за инвестиции и иные ресурсы, необходимые для развития. В рамках третьей ценности – развития локального сообщества и связей внутри него – абсолютным приоритетом стало благополучие бизнес-сообщества как главного носителя потенциала развития территории⁸¹.

Господство неконтролируемого рынка достаточно интенсивно формирует диспаритеты между состоятельными гражданами и их менее успешными соседями, что в дальнейшем быстро приводит и к изменению политического влияния каждой из групп, т.к. именно благосостояние определяет, кто вносит наибольший вклад в определение политики в экологической, энергетической, социальной и многих других социально значимых сферах.

Р. Рейган (сын покойного Президента США Р.Рейгана) – одни из значимых политиков начала нового столетия – так сформулировал проблему политического влияния и оценки реальной ситуации «рядовым человеком» следующим образом: «Состоятельные политики и высшие чиновники не представляют себе, какова жизнь среднего американца, получающего около 32000$ в год. Они живут в разных мирах»⁸².

С точки зрения ряда распространившихся на рубеже столетий теоретических подходов, «отсутствие демократии даже благоприятно»⁸³. Такой взгляд типичен для теории общественного выбора, которая считает современную рыночную экономику, например в США, деформированной, и требующей коррекции за счет свободного развития рынка, а политику, проводившуюся в свое время Фр. Д. Рузвельтом для выхода из великой депрессии – ошибочной.

С политической точки зрения, эта теория рассматривает партии как агрегированные экономические интересы входящих в них людей, стремящихся к получению в свое распоряжение общественных ресурсов⁸⁴. Кроме того, сторонники этой теории утверждают, что политическая борьба, в отличие от экономической конкуренции, является поддельной, т.к. реальной властью обладают только люди, занимающие должности, а также разработчики программ и нацеленные определенным образом группы интересов, игнорирующие волю избирателей⁸⁵. Одновременно, граждане редко делают обоснованный выбор, т.к. затраты на получение необходимой для принятия решения информации чаще всего перевешивают ее ценность для них⁸⁶. Важным также является то, что повсеместно развивается процесс формирования дохода за счет создания искусственного дефицита: введения административных барьеров, размещения патронажных проектов, выплаты сверхвысоких окладов высшим должностным лицам, создания публичных фондов для помощи нуждающимся. Естественно, современная жизнь локальных сообществ не исчерпывается только подобными действиями: многие граждане и их объединения преследуют в своей деятельности цель повышения качества жизни и благосостояния всего сообщества в целом или, как например в экологических движениях, стремятся к устойчивому развитию своих локальностей⁸⁷.

Второй подход, типичный для современного понимания местной демократии – определяется как реалистический или теория «процедурной или минимальной демократии». В рамках данного подхода местная демократия рассматривается как организационная форма, внешняя оболочка демократического процесса, способная при отсутствии или недостатке содержательных устоев демократического процесса быть его главной дисциплинирующей основой как кодекс демократического общества⁸⁸. Как показывает практика такой чисто инструментальный подход не всегда дает позитивные результаты.

В отличие от понимания современного российского социума, данная теория рассматривается в развитых странах как отражение презрения к способности простого гражданина участвовать в политическом процессе, прежде всего, на локальном уровне. С точки зрения ее приверженцев, именно такая демократия является единственно возможной, т.к. граждане не подготовлены и не способны к самостоятельной политической деятельности. С точки зрения Шумпетера и его последователей, демократия должна осуществляться не самими гражданами, а одобренными ими элитами. В рамках этого сценария избиратели становятся потребителями, отдающими голоса за определенные партии для получения определенных преимуществ, предлагаемых на открытом политическом рынке⁸⁹.

С момента разработки этой теории в 40-е годы прошлого века она имела еще, как минимум, два перевоплощения, в том числе в различных вариантах теории элит и работах, посвященных возможности возникновения угрозы для демократии со стороны различного рода «закрытых групп интересов», в том числе, экстремистского характера⁹⁰.

С точки зрения исследователей последних лет⁹¹, все сомнения по поводу реальной способности рядовых избирателей участвовать в политической жизни на локальном, и тем более, на региональном или общенациональном уровне, спорны с теоретической точки зрения, не подтверждаются эмпирическими исследованиями и политической практикой.

Развитие локальных сообществ в развитых странах показывает, что граждане вполне способны вырабатывать коллективно рациональное решение множества местных проблем, что они готовы активно участвовать в обсуждении и изменять свое субъективное мнение в ходе дискуссии, что «они открывают для себя новые истины и изменяют свои предпочтения под влиянием интересов и предпочтений других людей»⁹². Как указывает Дж. Дьюи, именно «публичное обсуждение важнейших проблем и оппозиционные выступления защитников общественного мнения при принятии политических решений требуют отчета от официальных представителей власти, что позволяет развиваться демократическому политическому процессу в направлении получения корректной информации и выработки справедливых и честных политических решений»⁹³.

Нежелание граждан участвовать в политических дискуссиях, выборах и иных политических процедурах часто связано не с апатией и отсутствием интереса, а с негативным опытом унижения и оскорбления со стороны власти или соответствующим представлением субъекта о «бессмысленности» подобных действий. В странах, находящихся в процессе демократического транзита, это представление особенно ярко выражено, однако, его можно наблюдать и в странах с развитой демократией⁹⁴.

Даже в США и в ФРГ часто высказывается мнение о «недемократичности» системы и превалировании интересов крупного капитала и его союзников в локальной и национальной политике. Плюралистические подходы к проблеме развития локальных сообществ отрицают это, однако, как показывают многие события, интересы местного сообщества и его жителей достаточно часто приносятся в жертву именно экономическим приоритетам. Особенно ярко это проявляется при принятии решений по фундаментальным вопросам, связанным с большими объемами общественных ресурсов⁹⁵.

Несмотря на различное отношение в научном сообществе и интенсивной критике в связи с утратой этим подходом актуальности и жизнеспособности, вызывает интерес российских исследователей концепция городских политических режимов, разработка которой была начата еще в 80-е годы прошлого столетия. Подробный анализ становления данного теоретического подхода проводит в своих статьях известный политолог В. Г. Ледяев, обращающий особое внимание на теоретическую ценность этой концепции, а также на предоставляемые им возможности эмпирического анализа городской, т.е. местной политики⁹⁶.