Пост-модернизм энциклопедия

производить все ускоряющееся циркулирование смыс­ла, прибавочную стоимость смысла, аналогичную той, которая имеет место в экономике, и получаемой в ре­зультате обращения капитала. Информация полагается создательницей коммуникации, и даже в случае чрез­мерных затрат общий консенсус требует, чтобы в итоге был излишек смысла, который впоследствии перерас­пределится во всех прорехах социального — точно так же, как консенсус требует, чтобы материальное произ­водство, несмотря на функциональные расстройства и нерациональности, выливалось в прирост богатства. Мы все причастны к этому мифу. Это суть альфа и оме­га нашей современности, без которых было бы подорва­но доверие к нашей социальной организации. И, однако, факт состоит в том, что оно-таки подорвано, причем именно по этой самой причине. Поскольку там, где, как мы полагаем, информация производит смысл, происхо­дит обратное. Информация пожирает свои собственные содержания. Она пожирает коммуникацию и социаль­ное". Бодрийяр выделяет две причины, по которым это происходит. Во-первых, потому, что информация, вмес­то того, чтобы побуждать к коммуникации, занимается ее разыгрыванием. То же и в отношении смысла — ин­формация не производит смысл, а разыгрывает его. И здесь опять-таки имеет место гигантский процесс симу­ляции. Происходит замыкание процесса — это процесс симуляции, гиперреальный процесс. "Гиперреальность коммуникации и смысла. Более реальное, чем само ре­альное — вот таким образом оно и упраздняется". Во-вторых, позади этой увлеченной игры в коммуникацию масс-медиа, информация энергично осуществляют дес­труктурацию социального. "Информация разлагает смысл, разлагает социальное, превращает их в некую туманность, [...] обреченную на тотальную энтропию. Здесь мы говорим об информации лишь в социальном регистре коммуникации. Было бы уместным выдвинуть обратную гипотезу: ИНФОРМАЦИЯ=ЭНТРОПИЯ. На­пример: информация, либо знание, которые можно иметь о некоторой системе или некотором событии, уже представляет собой форму нейтрализации и энтропии этой системы (это относится ко всем наукам вообще и к гуманитарным и социальным наукам в частности). Ин­формация, в которую превращается или при помощи ко­торой распространяется некоторое событие, уже пред­ставляет собой деградированную форму этого собы­тия". Средства массовой информации осуществляют, та­ким образом, не социализацию, но, напротив, "импло­зию социального в массах", которая представляет собой не что иное, как расширение до макроскопического уровня имплозии смысла, осуществляющейся на микро­скопическом уровне, уровне знака. Последнюю Бодрий­яр предлагает анализировать, отталкиваясь от формулы

Мак-Люэна "medium is message" — "средство есть сооб­щение". Речь идет о том, что все смысловые содержания абсорбированы в одну единствующую доминирующую форму средства. Независимо от содержаний, только средство создает событие. "Вне нейтрализации всех со­держаний можно было вдохновить работать средство в его обычной форме и преобразовывать реальное, ис­пользуя удар средства как формы. Аннулированы все со­держания, осталась еще, возможно, единственная по­требительская стоимость, революционная, ниспроверга­ющая, средства как такового. Однако... не происходит только лишь имплозия средства в сообщение, но, в том же самом движении, происходит и имплозия средства в реальное, имплозия средства и реальности в некий род гиперреальной туманности, в которой больше неразли­чимы определение и собственное действие средства. [...] Формула Мак-Люэна "средство есть сообщение", явля­ющаяся ключевой формулой эры симуляции (средство есть сообщение — передатчик есть приемник — замк­нутость всех полюсов — конец перспективного и паноптического пространства, — таковы альфа и омега нашей современности), эта формула должна быть нацелена на тот предел, где, после того, как все содержания и сооб­щения улетучились в средство, уже и само средство уле­тучивается как таковое". То есть формула "средство есть сообщение" означает не только кончину сообщения, но также и кончину средства. Такая имплозия содержания, поглощение смысла могут показаться катастрофичными и безнадежными. Однако, полагает Бодрийяр, только с идеалистической точки зрения, которая господствует в нашем понимании информации. "Мы все пребываем в яростном идеализме смысла и коммуникации, в идеа­лизме коммуникации посредством смысла, и в этой пер­спективе нас как раз и подстерегает катастрофа смыс­ла". Эту катастрофу, однако, следует понимать как унич­тожение лишь в "линейном кумулятивном видении, про­изводительной конечности, которую навязывает нам си­стема. Сам термин этимологически означает всего-на­всего искривление, сворачивание цикла, которое приво­дит к тому, что можно было бы назвать "горизонтом со­бытия", к горизонту смысла, к непреодолимому: по ту сторону нет ничего, что имело бы для нас смысл, — од­нако достаточно выйти из этого ультиматума смысла, что­бы сама катастрофа уже больше не являлась последней отсрочкой, в качестве которой она функционирует в на­шем воображаемом настоящем. За горизонтом смысла — ослепленность, являющаяся результатом нейтрализации и имплозии смысла. За горизонтом социального — мас­сы, представляющие собой результат нейтрализации и имплозии социального". Существенной, по мнению Бо­дрийяра, является необходимость дать оценку двойному вызову — вызову, брошенному смыслу массами и их

733

молчанием, и вызову, брошенному смыслу медиа и их ослепленностью. На чьей стороне находятся масс-ме­диа? На стороне власти, помогая ей манипулировать массами, или на стороне масс, способствуя устранению смысла, совоспешествуя творимому над смыслом наси­лию? Медиа издеваются над смыслом и контр-смыслом, манипулируя одновременно во всех возможных смыс­лах, продвигая внутреннюю симуляцию системы и си­муляцию, разрушающую систему. Ситуацию, в которой мы оказываемся, Бодрийяр сравнивает с той, в которой оказывается ребенок в мире взрослых. От него одновре­менно требуют быть и субъектом (самостоятельным, от­ветственным, свободным, сознательным), и объектом (покорным, послушным, пассивным). Что делает ребе­нок? Он вырабатывает свою защитную тактику. На тре­бование подчиниться он отвечает непокорностью, свое­волием, то есть проявляет все возможные признаки субъекта. На требование самостоятельности, активнос­ти и т.п. он отвечает полным безразличием, пассивнос­тью, покорностью, то есть всем тем, что присуще объек­ту. Какая из этих стратегий имеет большую ценность? Ни та, ни другая, полагает Бодрийяр. Хотя в настоящий момент практика сопротивления по модели субъекта по­лагается более почетной, позитивной, не следует игно­рировать и ценность обратного, объектного сопротивле­ния. "В отношении системы, чьим аргументом является притеснение и подавление, стратегическое сопротивле­ние представляет собой освободительные притязания субъекта. Но это отражает, скорее, предшествующую фазу системы, и даже если мы все еще находимся в афронтации с ней, то это уже не является стратегической областью: актуальным аргументом системы является максимализация слова, максимализация производства смысла. А значит, и стратегическое сопротивление — это отказ от смысла и от слова — или гиперконформист­ская симуляция самих механизмов системы, представля­ющая собой форму отказа и неприятия. Она присуща массам — она равным образом отсылает назад к систе­ме ее собственную логику, удваивая ее, и, словно в зер­кале, смысл, не поглощая его. Заблуждаться в отноше­нии стратегии грешно. Все движения, играющие только лишь на освобождении, эмансипации, воскрешении субъекта истории, группы, слова, на сознательности (понимай — бессознательности) субъектов и масс, не видят того, что они находятся в русле смысла системы, чьим императивом сегодня является как раз перепроиз­водство и регенерация смысла и слова". В третий блок глав "С.и С." вошли: "История клона", "Голограммы", "Крах", "Симуляция и научная фантастика", "Живот­ные, территория и метаморфоза", "Остатки", "Труп в спирали", "Последнее танго ценности", "О нигилизме". В них Бодрийяр попытался взглянуть на современную

"полем дифференцированных следов, касающихся его субъективного "я". Следовательно, по формулировке Р.Барта, сознание никоим образом не является "неким первородным отпечатком мира, а самым настоящим строительством такого мира". В этом контексте Б.Смарт оценивает когнитивную стратегию постмодернизма как переориентацию с "рассудка" как самодостаточной и абсолютной ценности к конструктивному "воображе­нию". Самая кажущаяся непосредственность объекта оказывается сугубо вторичным конструктом, базирую­щимся на системе избранных аксиологических шкал и культурных приоритетов: по оценке Мерло-Понти, объ­ект возможен лишь в результате семиотического усилия субъекта. Таким образом, согласно рефлексии Лиотара, парадигма постмодернизма зиждется на радикальном отказе от идеи первозданности, автохтонности, несконструированности культурного объекта. В этой ситуации единственная реальность, с которой имеет дело культу­ра постмодерна, это "знаковая реальность" (Б.Смарт), "вербальная реальность" (Р.Виллиамс) или "гипер-реальность" (Д.Лион). Даже в рамках концепций социо­логически ориентированных мыслителей, относящих себя к методологии постмодернизма (Бауман, С.Бест, Дж.Ваттимо, Д.Келлер, Б.Смарт и др.) обнаруживается программный отказ от идеи реальности и полное ис­ключение соответствующего понятия из концептуаль­ных контекстов. (См. также Симулякр, Преконструкт.)