Обратимся к краткому определению основных теоретических понятий. Исходя из традиционных представлений, к процессу воображения правомерно относить процесс претворения какого-либо психического содержания в форму образа, в котором в трансформированной форме отражен прошлый опыт или предвосхищены результаты деятельности (Рубинштейн, 1940; Теплов, 1946; Петровский, 1977 и др.). Главное различие между абстрактным понятием и образом лежит в представленно-сти в последнем основных перцептивных категорий и «аффективной» составляющей (Выготский, 1987; Рубинштейн, 1940; Леонтьев, 1975), что, однако, не лишает образ «гносеологической полноценности», т.е. способности нести не только конкретное, но и абстрактное содержание (Лосев, 1927; Свасьян, 1983; Arnheim, 1974; Paivio et al., 1968 и др.).
Чтобы понять, как «работает» проективный рисунок, следует осознавать, что любой образ имеет, по крайней мере, три тесно взаимосвязанных «компонента».
Первый – это имя, название, или предметная отнесенность. В речи оно выражается в форме существительного, отвечающего на вопрос – Что?
Второй компонент – перцептивная форма. В проективном рисунке она преимущественно визуальная, но, как показали наши исследования, в образ РНЖ испытуемые включают также температурные, кинестетические, осязательные и, реже, обонятельные и прочие характеристики чувственной ткани образа. Перцептивная форма в речи представлена в виде прилагательных, отвечающих на вопрос – Какой?
Третий компонент – эмоциональная окраска, или отношение. В речи оно проявляется так же, как и перцептивная форма – в виде прилагательных.
Образ, функционирующий как средство коммуникации (а именно таковым и является образ проективной фантазии), есть образ-знак, или символический образ. В образе-знаке (символе) предметная отнесенность («имя» образа), эмоциональное отношение к этой предметности и визуальная форма связаны вполне определенными структурными отношениями (подробнее см.: Яньшин, 1990, 2003). А именно: перцептивная (визуальная) форма образа является своеобразным «воплощением» (трансляцией) эмоционального отношения1.
1 В рамках семантического подхода в искусствоведении (Лосев, 1976,1982; Лотман, 1976; Аверинцев, 1975; Arnheim, 1974 и многие другие) к образу широко Применим термин «знак» либо «символ». Специфика таких образов-знаков Состоит в неконвенциональности, отсутствии явной договоренности относительно их содержания при закономерной семантической мотивированности «визуальной формы» («живописной образности», «образа») неким иноположенным ему содержанием («референтом», «идеей», «данностью духовной жизни»). Референт образа-знака (т е. его скрытое содержание) обладает предикатом активности (А. Ф. Лосев), а визуальная форма – функцией «интерпретатора» (Р. Арнхейм) этого внеобразного содержания. Такая точка зрения на образ воображения сходна со взглядом К. Маховер на проективный рисунок
Благодаря закономерной проекции визуальной формы в вербально-при-знаковое описание образ-знак может быть представлен как простое высказывание, где предметная отнесенность играет роль субъекта, а набор прилагательных описания – расширенного нредиката; это же описание в «свернутом» виде содержится в визуальной форме образа. Поскольку образ воображения несет в себе как предметное, так и эмоциональное «сообщение», существуют два различных типа референции (связи означающего и обозначаемого).
Понимание «предметного» сообщения опосредовано системой предметных (денотативных), а эмоционального сообщения – коннотативных значений. Исследования в рамках экспериментальной психосемантики (Петренко, 1963, 1983; Артемьева, 1980; Шмелев, 1983) подтвердили тесную связь эмоций и визуальной формы (чувственной ткани) образа. Сказанное дает веские основания предполагать, что в образе воображения, функционирующем как образ-знак (неконвенциональный символ), визуальная форма образа оказывается закономерно связанной с эмоциональным отношением к некой предметности, причем эта предметность может быть заменена другим «именем».
Соотношение между эмоцией и перцептивной формой правомерно рассматривать аналогично глубинной структуре и поверхностной форме высказывания (Хомский) с той разницей, что это «высказывание» адресовано непосредственному восприятию коммуниканта. В символе поверхностная структура высказывания аконстантна по форме (здесь – перцептивной), но аутентична по эмоционально-синестетическому наполнению, глубинному (личностно-смысловому, эмоциональному) содержанию.
Эти закономерности прослеживаются в описаниях символических явлений в прикладном и экспериментальном психоанализе (Фрейд, 1913; Ранк, Сакс, 1913; Moss, 1969) и герменевтических приемах в историко-культурных исследованиях (Ястребова, 1974; Семенцова, 1980). Сходные соотношения присутствуют в феномене связи между значением и звучанием слова в речи (Журавлев, 1981). В проективном рисунке, психоанализе, искусствоведении и лингвистике мы имеем дело с общими закономерностями функционирования невербального канала коммуникации.
В проективном рисунке, как «тесте структурирования», опорой в интерпретации служат «картинные» особенности образа при неизменности предметного содержания. Предметным содержанием рисуночного образа является, как это ни парадоксально звучит, – его название, т. е. то, что задано испытуемому в инструкции, например, «несуществующее животное». Видимый парадокс состоит здесь в том, что само по себе это название максимально обеднено содержанием. Но это как раз и делает эту инструкцию проективной, т. е. позволяет испытуемому выразить без помех некое «внутреннее» содержание своего «личного мира». Основное психологическое содержание проективного рисунка заключено в том, как испытуемый рисует несуществующее животное, т. е. в том, какое оно: большое или маленькое, доброе или злое, агрессивное или беззащитное. Принимая описанную выше семантическую структуру символа, можно предполагать, что в рисунке в основном отражаются личностно-смысловые, а не мотивационные аспекты личности. Иными словами, внешний вид рисунка и его словесные характеристики, даваемые испытуемым, – есть метафорическая форма его эмоционального отношения к самому себе. Это подводит нас к следующей формулировке: проективный рисунок есть разновидность метафорического самоописания. Интерпретация, следовательно, состоит в переводе метафор самоописания в язык психологических терминов. Таким образом, процесс интерпретации следует рассматривать как герменевтическую задачу, т.е. процедуру применения определенного алгоритма интерпретации к символическому тексту.
Теоретической основой интерпретации проективного рисунка в данном пособии являются следующие тезисы.
Образная продукция испытуемых (сам рисунок и его словесное описание) есть частный случай коммуникации в специфическом контексте ситуации обследования.
Связанное с рисунком внеобразное содержание (то, что неосознанно и осознанно составляет содержание сообщений) коммуницируется и может быть проинтерпретировано (осознано) посредством некого «словаря» бытующих в культуре устойчивых метафорических образов. Иначе: рисунок есть форма метафорического самоописания.
Этот словарь актуален как для испытуемого, так и для интерпретатора (иначе коммуникация бессмысленна).
Перечисленные положения базируются на предположении, что проективный рисунок может быть использован в качестве диагностического инструмента благодаря тому, что представляет собой частный случай функционирования некоего невербального канала коммуникации, основанного на архетипических структурах языка, в частности на устойчивых метафорических образах, структурирующих обыденное сознание. Это предположение нашло свое подтверждение в исследованиях (Яньшин, 1989,1990) и материалах по валидизации метода в конце главы.
Правила проведения РНЖ1
Методика «Рисунок несуществующего животного» (РНЖ) требует объединения с другими методами или тестами. Она может включаться как вспомогательный диагностический прием в процесс групповой психокоррекции либо в клиническое обследование. Рисунок может быть использован как материал для живого обсуждения в группе пациентов либо в диалоге исследователь – испытуемый с целью выяснения и уточнения черт личности, проблем и социальных установок. В плане индивидуального консультирования рисунок может использоваться в качестве эвристической опоры для направления беседы.
Инструкция: «Придумайте и нарисуйте несуществующее животное и назовите его несуществующим названием». Далее можно уточнить, что нежелательно брать животное из
1 Дальнейший текст – это расширенный вариант руководства, впервые опубликованного в сборнике «Практикум по психодиагностике. Психодиагностика мотивации и саморегуляции». – М., 1990. – С. 54-72. В основу текста был положен конспект лекций М. 3. Дукаревич, дополненный и переработанный с ее разрешения.
Для проведения необходим простой карандаш средней твердости, не остро отточенный (ручкой, фломастером рисовать нельзя). Лист бумаги стандартный, белый или кремовый, но не глянцевый. Бумага должна быть ориентирована вертикально.
Интерпретации
При интерпретации следует помнить сказанное в теоретическом введении относительно особенностей невербального канала коммуникации.
Первой важной характеристикой невербального канала коммуникации является его тесная связь с эмоциями, играющими определяющую роль в формировании образов фантазии. В связи с этим психологу-интерпретатору необходимо постоянно развивать в себе:
♦ способность эмпатически вживаться в рисунок;
♦ входить с ним в эмоциональный контакт;
♦ рефлексию вызываемых им чувств.
Результатом этого процесса является возникающее общее впечатление от рисунка, играющее роль главного ориентира при интерпретации частных признаков рисунка.
Второй важной характеристикой этого канала является связь с речевыми метафорами. В целом наши экспериментальные исследования подтверждают, что механизм отображения черт «Я-образа» в проективный образ сходен с таковым для метафор (представление содержания в ином контексте)1.
Вот пример такой метафоричности РНЖ. В наших экспериментах (Янь-шин, 1990) испытуемые описывали рисунок и себя по шкалам семантического дифференциала (СД). Самооценка фиксировала личностные характеристики (типа «добрый – злой»), а оценка «животного» – физические параметры (типа «тяжелый – легкий», «теплый – холодный»). Последующий корреляционный анализ факторов, полученных на основании двух различных наборов шкал СД, показал, что «волевые» характеристики самооценки испытуемых закономерно трансформируются в «силовые» и динамические характеристики тела животного. Моральные аспекты самооценки трансформируются в цвето-световые, температурные и эстетические параметры образа РНЖ Следовательно, можно говорить с уверенностью, что Я-образ, представленный в форме словесного описания типа «добрый», «ленивый», «ответственный», в образе воображения РНЖ может выглядеть, соответственно, как «теплый», «медлительный» и «светлый».
Вместе с тем, эти взаимосвязи оказались более сложными и менее однозначными, чем предполагалось. В целом полученные нами результаты позволяют говорить о проекции не как о «превращении» образа в образ (образ «Я» в образ РНЖ), а как о закономерном «воплощении» некоего домодального (еще не облеченного в сознании в перцептивную форму) смыслового «зародыша» в контексты различных образных реалий, а именно в самооценку или «тело» несуществующего животного (рис. 8.1).
Рис. 8.1. Иллюстрация процесса проекции самоотношения в сознательное самоописание и описание характеристик образа РНЖ
Это воплощение подчинено интуитивно понимаемым правилам. Так, испытуемый, в самоописании которого доминируют характеристика «добрый» и «отзывчивый», наделит
1 Суть метафоры как выразительного средства состоит в том, что с ее помощью некое содержание переносится в иной контекст, тем самым выявляя свои латентные коннотаты (смыслы). Например, метафора «теплый взгляд» переносит зрительный образ (выражение лица) в кинестетический контекст. Кроме того, что еще важнее, только благодаря метафоре, подчас, вообще возможно выразить содержание, не имеющее в нашем опыте перцептивного воплощения. В первую очередь это касается душевных феноменов. Например, метафора «высокая самооценка» позволяет выразить некий психический опыт (самоотношение) в пространственной форме.
Метафоричность рисунка по отношению к личности испытуемого, в частности, должна проявляться в том, что «Я-образ» испытуемого, представленный в его сознании в форме таких словесных характеристик, как, например, «хороший – плохой», «добрый – злой» и т.п., в рисунке отразится в форме графических особенностей.мультфильмов, так как оно уже кем-то придумано; вымершие животные тоже не подходят, поскольку задача в том, чтобы придумать животное самостоятельно.
несуществующее животное чертами «мягкости», «теплоты» и «светлоты» с присутствием положительно оцениваемых цветов – желтого, зеленого, голубого. Испытуемый, низко оценивающий собственные волевые качества, придумает, скорее всего, маленькое, легкое существо.
К проективному образу, следовательно, правомерно относиться как к своеобразному метафорическому эквиваленту самоописания. Эта эквивалентность основана на глубинном семантическом (синестетическом) тождестве языков описания образов, которые в сознании испытуемого существуют в форме внешне совершенно различных реальностей. Всем людям, в сущности, знаком этот язык, поскольку мы с легкостью понимаем, что доброго человека можно охарактеризовать как «мягкого» и «теплого», а упрямого и несговорчивого – как «тяжелого», «холодного» и «жесткого»; человека, облеченного авторитетом – как «весомого», «большого» и т.п.
Одним из опорных положений при интерпретации, основанной на описанных закономерностях, является семантический параллелизм образно-графического и вербально-метафорического рядов (Яньшин, 1989). Это положение имплицитно содержится в руководствах по проективному рисунку, где, например, высоко расположенный рисунок прямо соотносится с высокой самооценкой и притязаниями испытуемого, размер персонажа – с его значимостью. Выражения же «высокий идеал», «большой человек», «низкая самооценка» и т. д. являются устойчивыми речевыми метафорами, использующими язык пространства для передачи внепространственного содержания. Придание определенного значения расположению рисунка в пространстве листа бумаги превращает пространство листа в естественный контекст интерпретации образа-знака.
В самом общем виде процесс интерпретации состоит из двух шагов:
1) то, что содержится в рисунке (местоположение, детали изображения и их взаимоотношения и т. п.), буквально переносится на личность рисовавшего в качестве его метафорического описания;
2) суждение о психологических особенностях испытуемого формируется в результате перевода с языка метафорического описания на привычный психологический жаргон.
Пример: (1) шипы => «личность с шипами» => (2) склонность к защитной агрессии; (1) большие уши => «человек с большими ушами» => (2) повышенная заинтересованность в информации о себе.
Основной трудностью при истолковании рисунка является многозначность отдельных деталей и признаков. Например, величина рисунка, в зависимости от характера контура, графики, эмоционального фона и т. д., может говорить либо о тенденциях к самораспространению, либо о преобладании эгоцентрических установок, либо о нарушении контроля над интенсивностью аффективных проявлений или о гипертимии (гипомании) и т.д. Поэтому первым правилом ограничения интерпретации является подчинение ее общему впечатлению от рисунка (см. ниже по тексту об общем впечатлении и соответствующие примеры интерпретации).
Кроме обязательного подчинения толкования отдельных деталей общему впечатлению, важным способом сузить значение символа является сознательный выбор надлежащего контекста интерпретации. Например, при наличии в рисунке панциря, шипов, чешуи и т. п. при интерпретации на первый план естественно выступает контекст самозащиты, задаваемый оппозицией «уязвимость-защищенность», а, например, не характер уровня притязаний, который естественнее связать с расположением рисунка на вертикали листа бумаги. Эвристической опорой в обоих примерах служит употребимость аспектов рисунка в повседневной речевой метафорике (иносказательных характеристиках речи). Например «высокая самооценка», «высокие цели» или «человек в панцире», «ершистый характер».
Правильный выбор контекста является важным приемом в работе с рисунком, позволяющим содержательно расширить его интерпретацию. Это потребует развить собственное чувство языка. Количество возможных интерпретационных контекстов во многом зависит от фантазии и внутренней подвижности интерпретатора. Однако здесь же кроется и опасность «обратной проекции» собственных личностных черт на материал рисунка.
Не все аспекты интерпретации в равной мере нами валидизированы, т. к. при обосновании преобладал поиск наиболее общего подхода к доказательству диагностической ценности методики, нежели скрупулезный перебор всех возможных сочетаний признаков. На
сегодняшний день можно считать достаточно обоснованными положения о существовании разнообразных связей образа несуществующего животного с «Я-образом» испытуемого и о наличии разнообразных связей между уровнем притязания, самооценкой, установками реагирования в конфликтных ситуациях и расположением рисунка на листе бумаги и его ориентацией.
Методика РНЖ нами валидизировалась в основном на клиническом контингенте в ситуации достаточно неформального и заинтересованного отношения со стороны испытуемых. Использование методики
в ситуации принудительной экспертизы с целью отбора кадров значительно снижает, а в большинстве случаев полностью сводит на нет ее эффективность. В разделе, посвященном валидизации метода, содержится дополнительный материал на подростковом контингенте.
Аспекты анализа рисунка
Аспекты анализа рисунка разделяются на формальные и содержательные. К формальному аспекту относятся: а) семантика расположения в пространстве и б) графологические признаки.
Семантика пространства проективного рисунка
Как свидетельствует практика и экспериментальные исследования, пространство рисунка семантически неоднородно. Оно связано с эмоциональной окраской переживаний и временным периодом – настоящим, прошедшим и будущим, а также с предрасположенностью к действию либо рефлексии. Пространство, расположенное сзади и слева от субъекта, связано с прошлым и бездеятельностью (т. е. отсутствием активной связи между замыслом, планированием и его осуществлением), а пространство впереди и справа – с периодом будущего и активностью. Лист бумаги является двумерной проекцией этого пространства.
Как доказали наши исследования, в структурном плане в семантике пространства проективного рисунка имеется достаточно выраженное противопоставление «верха» и «низа», «правого» и «левого», а также семантическая «склейка» «верха» с «правым» и «низа» с «левым». В содержательном плане чувство собственной правоты, связанное с внешне-обвинительной (экстрапунитивной) позицией, отражалось в сдвиге рисунка вправо, а неправоты (интрапунитивности) – влево. Так же высокие и низкие притязания («идеал-Я»)1. связаны с «высоким» и «низким» положениями рисунка в пространстве листа бумаги.
Сопоставление этой семантической структуры с реконструированной по материалам историко-культурных, этнографических и историко-лингвистических исследований семантикой ритуально-миологического пространства и «пространственных» метафор (Иорданский, 1982; Шапиро, 1983; Иванов, 1983; Афанасьев, 1982 и др.) выявило их отчетливое совпадение как в структурном, так и в содержательном плане.
Таким образом, буквально воспроизводя то, что в речи имеет переносное значение, семантика проективного образа оказывается синонимичной архетипическим структурам языка, т. е. устойчивым речевым метафорам (рис. 8.2).
Рис. 8.2. Реконструкция семантики пространства проективного рисунка
На листе левая сторона и низ рисунка связаны с отрицательно окрашенными эмоциями, депрессией, неуверенностью, пассивностью. Правая сторона (соответственно доминантной правой руке) и верх – с положительно окрашенными эмоциями, энергией, активностью, конкретностью действий.
В норме рисунок расположен по средней линии (или несколько левее) и чуть выше середины листа бумаги (рис. 8.4 и 8.6). Положение рисунка ближе к верхнему краю листа (чем больше, тем выраженнее) трактуется как высокая самооценка, неудовлетворенность
1 Под уровнем притязаний здесь и далее понимается высота оценки качеств собственной личности, обладать которыми стремится испытуемый, или идеальный «Я-образ».
собственным положением в обществе и недостаточным признанием окружающих, претензия на продвижение, тенденция к самоутверждению, потребность в признании. Повышение положения рисунка на листе бумаги коррелирует со стремлением соответствовать высокому социальному стандарту, стремлением к эмоциональному принятию со стороны окружения. Повышение рисунка также связано с уменьшением фиксации на препятствиях к достижению ситуативных потребностей.
Положение в нижней части листа – обратный показатель: неуверенность в себе, низкая самооценка, подавленность, нерешительность, незаинтересованность в своем социальном положении, отсутствие стремления быть принятым окружением, склонность к фиксации на препятствиях к достижению ситуативных потребностей.
Правая и левая полуплоскость листа имеют противоположную коннотацию по оппозициям «пассивность-деятельность», «внутреннее-внешнее», «прошлое-будущее». Соответственно расценивается местоположение рисунка вправо и влево от средней линии листа, а также ориентация головы и тела животного вправо, влево, в фас. Местоположение скорее символизирует готовые к реализации состояния и реакции на момент рисования, в то время как ориентация головы и тела символизирует общую направленность в сторону достижения тех или иных состояний в рамках указанных оппозиций.
Считается, что голова, направленная вправо, символизирует устойчивую тенденцию к действию: почти все, что обдумывается и планируется, осуществляется или, по крайней мере, начинает осуществляться (если даже и не доводится до конца). Испытуемый настроен на реализацию своих установок и намерений. Голова, направленная влево – тенденция к рефлексии, к размышлению, «не человек действия». Лишь незначительная часть замыслов реализуется или хотя бы начинает реализовываться. Нередко это также – нерешительность, страх перед активными действиями„.(вариант: отсутствие ли тенденции к действию или боязнь активности – следует решить дополнительно). Наши исследования свидетельствуют, что это также может быть связано с отсутствием притязаний на самоутверждение в сфере внешне-
преобразовательной деятельности, с отсутствием склонности к доминированию, с фиксацией на какой-либо ситуации в прошлом.
Положение «анфас», т. е. голова, направленная на рисовавшего, может трактоваться как эгоцентризм. Такое положение часто бывает сходно по значению в отношении описанных параметров уровня притязаний с поворотом влево. Иногда оно трактуется как прямота, бескомпромиссность, сформировавшиеся как реакция на глубинное чувство незащищенности (Buck, 1948).
Сдвиг рисунка вправо может свидетельствовать об акцентировании в сознании будущего, мужских черт характера, стремлении к контролю над ситуацией, ориентации на окружающих, экстраверсии (Buck, 1948). Сильный сдвиг вправо наблюдается достаточно редко и может быть связан с «бунтарством», неподчинением (Levi, 1950). Наши исследования выявили статистически значимую связь между сдвигом рисунка вправо и рядом показателей фрустрационного теста С. Розенцвейга: повышался удельный вес экстрапунитивных реакций с целью эго-защиты, общее количество направленных вовне реакций и уровень агрессивности. Связь активного отстаивания собственной правоты со сдвигом вправо хорошо иллюстрирует связь рисунка с языковой метафорой1.
Сдвиг рисунка влево имеет противоположное значение. Это акцентирование прошлого, нежелание участвовать в ситуации, склонность к принятию вины и ответственности на себя, застенчивость, интровер-сия. Преобладают интропунитивные реакции, снижается уровень направленной вовне агрессивности и активности.
Достарыңызбен бөлісу: |