Предисловие 8 Часть первая Поворот 16

Главные силы, о которых идет речь, были не более не менее как истребительная и бомбардировоч­ная авиация, танки и бронема­шины, артиллерия.

Как уже было сказано, с респуб­ликанской стороны танки и артил­лерия армейских корпусов перепра­вились через реку лишь 28 июля, то есть через четыре дня после начала операций.

Что касается авиации, то она, чтобы не будить подозрений фран­кистов, продолжала оставаться на фронте в Леванте, в то время как битва на Эбро уже началась; само­леты в количестве, могущем пред­ставлять угрозу, появились на аэродромах Каталонии лишь 2 авгу­ста.

А что происходило тем време­нем в лагере франкистов?

Авиация, находившаяся до 24 июля на театре военных действий в зоне Леванта, во второй половине дня 25 июля появляется на фронте Эбро и начиная с 26-го принимает самое активное участие в сраже­нии.

Взлетая с аэродромов Кастельона и Арагона, использовавшихся ею при наступлении на Валенсию, она бомбила места переправы че­рез Эбро, где республиканские пон­тонеры устанавливали помосты, деревянные и металлические мо­сты, предназначенные для танков и артиллерийских орудий.

А танки и артиллерия франки­стов прибыли на театр военных действий, не будучи потрево­женными республиканскими бом­бардировщиками и истребителями, которые в этот ответственный мо­мент находились на аэродромах Леванта.

В силу вот этой-то хронологии событий и произошло изменение характера наступления на Эбро, которое из операции маневренной, основанной на факторе внезапно­сти, какой она была вначале, бы­стро превратилась в нечто совсем иное.

Можно ли было избежать дли­тельного и необъяснимого промед­ления республиканской авиации до ее ввода в действие? И если бы это­го не случилось, сыграла бы она ту значительную роль, какую можно было бы ожидать теоретически тогда от нее?

Было бы абсурдным претендо­вать на ответ апостериори. Мы ограничимся констатацией, что это двойное промедление, ставшее 26 июля (негативным) фактором в развитии республиканского насту­пления, осложненным также тем, что танки и артиллерия не могли принять участия в сражениях, ко­торые шли на левом берегу, не по­зволило республиканцам использо­вать потрясающий начальный ус­пех.

Но если говорить о франкистах, то нужно отметить те же три явле­ния, но в обратном смысле: мол­ниеносную реакцию, быстроту и широкий размах отпора со стороны их авиации и наземного огня.

И заключительным звеном, предопределившим создавшуюся ситуацию, было то, что правитель­ство Даладье продолжало держать на замке франко-испанскую пире­нейскую границу начиная, мы уже говорили об этом, с 13 июня, в то время как франкистам не прекра­щаясь шел поток поставок воору­жения через порты, расположенные на атлантическом берегу и в юж­ном Средиземноморье, благодаря чему они восполняли вышедшую из строя, то есть уничтоженную в сражениях, военную технику.

Это сочетание факторов как в одном, так и в другом лагере спо­собствовало изменению характера боев, превратившему их в битву на измор, которой суждено было про­длиться более ста дней.

Почему он был таким для каудильо?

Генерал Кинделан, командовав­ший военно-воздушными силами франкистов, в своих «Записях во­енных лет» дает следующее разъяс­нение. Анализируя положение, сло­жившееся к началу августа 1938 года, то есть именно к тому момен­ту, когда подразделения армии Эбро укрепились на подходах к Гандесе и Вильяльбе (взять их в первые дни наступления они не смогли из-за нехватки соответ­ствующей боевой техники), он указывает, что для Франко перед лицом той ситуации, с которой ему пришлось столкнуться, существо­вали три возможных выхода.

Первый сводился к тому, чтобы «оставить за республиканцами» 800 кв. километров завоеванной

207



Председатель совета министров Хуан Негрин (слева) и генерал Висенте Рохо, начальник генштаба Народной армии (в центре) во время посещения фронта.

ими территории и «уйти с музы­кой», с тем чтобы бросить свои силы на другой объект, как он это сделал в 1937 году во время насту­пления на Бельчите в Арагоне. Вто­рой — попытаться спрямить новую линию фронта, то есть урезать часть «мешка на Эбро», как это бы­ло сделано в 1937 году во вре­мя битвы под Брунете. И третий — восстановить фронт в его «преж­нем виде» и использовать успех для последующей большой опе­рации.

Генерал Кинделан ошибался в своем анализе ситуации. Помимо трех возможных выходов из ситуа­ции был и четвертый. В чем он заключался?

Ответ на этот вопрос дает Ма­нуэль Тагуэнья, командовавший XV корпусом армии Эбро, в своей уже упоминавшейся книге.

«Самым простым делом для на­ших противников, — пишет он, — бы­ло бы оставить нас там [на правом берегу реки — Ж. С] и сосредото­чить главный удар в направлении Лериды-Барселоны, не прекращая давить на нас, чтобы воспрепятствовать отводу наших резервов. Путь, ведущий к сердцу Каталонии и к ее оккупации, был свободен, и, если бы армия на Эбро не перешла бы немедленно реку в обратном на­правлении, она была бы окруже­на... а наши противники, таким образом, одержали бы победу зна­чительно раньше и тысячи их сол­дат не встретили бы смерть на дне бесчисленных оврагов, которые они вынуждены были перехо­дить, атакуя наши позиции под непрерывным огнем нашего ору­жия».

Из четырех возможных для него ответных ударов Франко, как из­вестно, в конце концов выбрал третий.

Мы говорим «в конце концов», потому что, когда «генералисси­мус», не предусмотревший насту­пления, начатого республиканцами 25 июля 1938 года, склонился в пользу третьего решения, это вы­звало глухое недовольство части ведущего командного состава его войск. Как начальник его главного штаба генерал Вигон (мы знаем это по его воспоминаниям), так и генерал Ягуэ живо воспротивились этому решению. А генерал Аранда пришел в такую ярость, что «ударом кулака сломал стол».

Что касается генерала Рохо, то он считал, что, поскольку насту­пление утратило свою первона­чальную стремительность, не было другого выхода, как «сопроти­вляться» на месте.

«Сопротивляться, — пишет он, — значит развить до конца общий за­мысел операции, имевшей двойной аспект — военный и политический».

В конечном счете, как мы видим, каждый из двух противоборствую­щих лагерей избрал добровольно битву на измор.

Франко — для того чтобы поддер­жать свой престиж не только в своем окружении, но и среди своих зарубежных покровителей, Гитле­ра и Муссолини, находившихся под впечатлением форсирования Эбро армией в 100 тысяч человек (по то­му времени выдающийся подвиг).

Негрин и Рохо, помимо страте­гического успеха, на который они возлагали надежды, считали, что, чем дольше удастся затянуть со­противление на фронте, где дей­ствовали великолепно обученные войска, тем больше они будут сковывать противника, нанося ему в жестоких сражениях тяжелые по­тери.

Битва на измор, длившаяся с 3 августа по 15 ноября 1938 года в из­лучине Эбро (взятой республикан­цами), была самой жестокой, самой кровавой из всех битв войны в Испании.

Потребовалось не менее 7 насту­плений, растянувшихся на 103 дня, чтобы пространство, завоеванное за неделю 100 тысячами бойцов ар­мии Эбро, шаг за шагом отходило бы к атакующим, численность ко­торых превышала 240 тысяч и которые располагали не менее чем 350 истребителями и бомбардиров­щиками, почти постоянно находив­шимися в действии в течение дня, и более чем 300 орудий всех калиб­ров. Никогда ранее, ни под Бруне­те, ни во время Теруэльского сра­жения и разгрома в Арагоне, фран­кисты не имели такой ударной силы, сосредоточенной на столь ограниченном участке.

Нет историка, в какую бы сторо­ну ни склонялись его симпатии, не признавшего бы, что стойкость, сплоченность и героизм, про­явленные республиканскими сила­ми, достигли своего апогея в сра­жениях в излучине Эбро.

Будучи свидетелем этого жесто­кого, этого нескончаемого испыта­ния, несмотря на прошедшее с той поры время и его губительное воз­действие на память, я сохранил в самой глубине своего существа це­лую сокровищницу образов, ко­торые возникают, как при щелчке

208

затвора, достаточно мне услышать слово «Эбро».

В такие моменты мне часто при­ходила в голову мысль, что, если бы люди вкладывали в свои мирные дела хотя бы частицу того неистовства, какое они проявляют, когда смерть гонится за ними по пятам на поле боя, многие за­тяжные проблемы разрешались бы быстрее.

Сейчас, по истечении времени, становится явным, что если бы во­енный механизм Народной армии к концу сентября 1938 года мог бы восполнить свою ударную силу самолетами, орудиями (все они уже сильно пострадали), исход битвы на измор был бы иным, чем тот, что уже тогда можно было предвидеть с учетом неравенства в вооружении.

В своей книге «Героическая Ис­пания» генерал Висенте Рохо ка­сается вплотную этой проблемы. В частности, он пишет: «Начальные успехи операции и вызванное ими упорное сопротивление повлекли за собой столь значительное увеличение помощи, получаемой про­тивником из-за рубежа, что испы­тываемое нами неравенство в си­лах значительно возросло». И он добавляет: «В битве на Эбро не бы­ло победы боевой техники над не­опытными и раздробленными войсками, равно как не было мораль­ного превосходства противника. Но зато проявило себя в полной мере страшное несоответствие во­енно-технического потенциала той и другой стороны. Что касается боевого духа, по существу своему необходимого для того, чтобы ве­сти любую борьбу и одержать по­беду, тут еще раз подтвердилось, что одного его было недостаточ­но, чтобы закрепить совершенное нами завоевание [территории — Ж. С.]. Поэтому рано или поздно битва на Эбро должна была завер­шиться нашим отходом, отходом, на который рассчитывал [против­ник] с первых дней августа и который произошел три с половиной месяца спустя, когда он стал непре­ложной необходимостью».

Но прежде, чем перейти к этому, нам следует рассмотреть этапы противоборства, встревожившего покровителей каудильо (Гитлера и Муссолини) в такой степени, что дуче, обращаясь к своему зятю графу Чиано, министру иностран­ных дел, в приступе гнева сказал ему: «Запиши в свой дневник [Чиано, как известно, вел дневник, сохра­нившийся и опубликованный на не­скольких языках — Ж. С]. Сегодня, 29 августа, я предсказываю пора­жение Франко. Этот человек не умеет вести войну или не хочет ее вести. Вот красные — те дерутся, а Франко — нет!»

Следует отметить, что дуче не впервые высказывал свои сомнения относительно военных талантов каудильо. Для нас эта сцена пред­ставляет интерес не только в си­лу своей пикантности. Интересна она тем, что, несмотря на все вооружение, посланное им Франко, сам Муссолини громогласно кон­статировал, что больше месяца после начала республиканского на­ступления военное равновесие между армией Франко и Народ­ной армией все еще не было на­рушено.

Иными словами, если первая фа­за сводилась к тому, чтобы отстаи­вать шаг за шагом плацдарм, за­нятый на правом берегу реки, вто­рая ознаменовалась постепенным отступлением республиканских сил на левый берег.

Из этих двух фаз первая была не только более длительной (12 не­дель), но и более яростной.

Вторая лишь подтвердила поло­жение вещей, а именно что армия Эбро не располагала ни доста­точным количеством людей, ни боевой техникой, необходимыми, чтобы продолжить сопротивление на правом берегу реки.

Будет нелишним отметить, не входя в детали, что первая фаза битвы на измор насчитывала шесть наступлений, разделенных корот­кими промежутками от четырех до восьми дней, необходимыми для подтягивания свежих сил и передышки частей, побывавших в же­стоких боях.

Перед этими наступлениями франкистская авиация бомбила безустали мосты через реку, с тем чтобы затруднить переброску на правый берег танков и артиллерий­ских орудий XV и V корпусов ар­мии Эбро. Примерно к 3 августа этот период закончился, потому что хотя воздушные бомбардиров­ки, несомненно, и задерживали переброску танков и орудий (их приходилось камуфлировать и за­частую и вовсе прекращать даль­нейшее продвижение), тем не менее вражеской авиации не удалось раз­рушить мостки и всякого рода мосты, которые республиканские понтонеры навели через реку.

По сути дела, если первый искус­ственный паводок на Эбро (26 ию­ля) и нанес урон средствам форси­рования реки, то непрерывно сле­довавшие одна за другой бомбеж­ки с 26 июля по 3 августа показали, что для того, чтобы добиться уничтожения объекта, следовало сбро­сить ни много, ни мало, как 1030 бомб, что было и слишком дорого­стоящим, и не очень действен­ным.

Несмотря на это, в течение всего времени, пока длилась битва на из­мор, франкистская авиация под ко­мандованием генерала Кинделана

(монархиста) сбросила на Эбро бо­лее 60 тысяч бомб.

А 5 августа началось первое из семи франкистских наступлений, целью которых было отвоевать из­лучину Эбро, где укрепились респу­бликанцы. Возглавлять операцию было поручено генералу Ягуэ, под командованием которого нахо­дился корпус марокканских войск. Эти войска, дислоцировавшиеся на Средиземноморском побережье (то есть в устье Эбро), насчитыва­ли семь дивизий.

Ягуэ противостояли семь респу­бликанских дивизий первого эше­лона и три резервных, то есть при­мерно три пятых всех сил, разме­щенных в Каталонии. Если с точки зрения численного состава у атаку­ющих в этот момент не было превосходства, то, что касается воз­душных сил, а также мощи артил­лерийского огня, их значительное превосходство было несомненным.

Замысел операции, начатой Ягуэ в направлении плацдарма респу­бликанцев между Файоном и Мекиненсой, то есть в дальнем север­ном углу излучины Эбро, отнюдь нельзя было назвать блестящим. Операция была нацелена против объекта, который Висенте Рохо и Модесто рассматривали как на­живку. 42-я республиканская диви­зия, на которую был возложен этот обманный маневр, в котором она играла роль приманки, сражалась недолго. Она отошла на свои пре­жние позиции. Когда 11 августа франкисты начали свою вторую операцию, на этот раз в направле­нии Сьерра-де-Пандольс, события приняли неожиданный для верхов­ного командования франкистов оборот.

В силу особенностей местности эта возвышенность к югу от Гандесы имела немаловажное значе­ние для увязки боевых порядков республиканских войск на Эбро, и им следовало отстоять ее во что бы то ни стало.

210

8 августа командующий V корпу­сом Энрике Листер, предвидя неиз­бежное сражение, отдал строжай­ший приказ, смысл которого сво­дился к тому, что «оборони­тельные действия должны вестись без мысли об отходе и следует стоять насмерть, но удержать местность».

Расположенная к юго-востоку от города Гандесы, Сьерра-де-Пандольс, высотой от 500 до 600 мет­ров, причем отдельные ее пики до­стигали 700 метров, стойко удер­живалась войсками V армейского корпуса под командованием Энри­ке Листера. Принадлежа к тому ти­пу местности, которую называют «небольшими возвышенностями», Сьерра-де-Пандольс, поросшая гу­стой зеленью, располагала непри­ступными естественными укрытия­ми, которые можно было обнару­жить даже при беглой рекогносци­ровке местности. В то же время скалистость почвы предопределяла несбыточность любого замысла, связанного с возведением форти­фикаций, и не допускала ничего, кроме использования складок ре­льефа и многочисленных есте­ственных брустверов и горных кар­низов, созданных тысячелетней эрозией.

Эта особенность геологического рельефа местности определила два своеобразных аспекта битвы. Во-первых, гора наподобие огромной печи излучала тепло (30⁰), нако­пленное ее кряжами, дыша сра­жающимся в лицо. Эта особен­ность превратилась в фактор, неот­ступно преследовавший бойцов и с той и с другой стороны. Одоле­ваемые жаждой и изнуренные не­хваткой воды, они могли отдохнуть от жары лишь глубокой ночью, когда температура резко падала.

Второй аспект, более неожи­данный, был связан с тем обстоя­тельством, что эффект воздушной бомбардировки и артиллерийского обстрела многократно возрастал при попаданиях, когда от скали­стой породы отрывались тяжелые глыбы, превращавшиеся в грозные снаряды.

На этом театре военных дей­ствий, который сам по себе мог быть уподоблен гигантской крепо­сти, бои обретали и для атакую­щих, и для тех, кто держал оборо­ну, характер особой, суровой же­стокости, внушавшей ощущение фатальности происходящего.

В этой связи, рассказывая о первых днях битвы, командую­щий армией Эбро Хуан Модесто пишет в своих воспоминаниях «Я из Пятого полка»: «Борьба на Сьерра-де-Пандольс приняла эпический характер. Мир узнал из публиковавшихся тогда военных сводок о существовании этого скалистого массива с его вы­сотами 671,705, 698, 666, 641, не го­воря уж о безымянных, переходив­ших из рук в руки по нескольку раз за день».

Со своей стороны военный исто­рик Мескида отмечает:

«Обе стороны несли тяжелые по­тери из-за жестоких боев, из-за ска­листости рельефа, где бомбы и сна­ряды, взрываясь, разбрасывали свои осколки на гораздо больший радиус, а также из-за многочис­ленных случаев солнечного удара и острого фурункулеза».

На шестой день наступления чет­вертая дивизия, бросавшаяся в ата­ку за атакой против 11-й (респуб­ликанской) дивизии, подсчитала к вечеру свои потери. Число их рав­нялось 9152, то есть, по словам Мескиды, 90% личного состава дивизии. На следующий день она вы­шла из действия.

Одиннадцатая дивизия, которая, стойко сопротивляясь, сеяла смерть в рядах противника, сама потеряла около половины своего личного состава. Она была награ­ждена орденом «Мадрид, увен­чанный лаврами».

Наступавшие, приняв решение любой ценой овладеть излучиной Эбро, перегруппировали за три дня свои силы за счет прибывшего под­крепления и 21 августа начали третье наступление.

Это третье наступление более или менее воспроизводило неудав­шееся наступление к северу от из­лучины. Целью его было взять воз­вышенности Фатарельи с четким намерением оттеснить защитников на правый берег Эбро.

Как и предыдущее, оно было от­мечено яростными атаками, длив­шимися восемь дней, в итоге же ко­мандование было поставлено перед тем фактом, что узкая поло­са земли была отвоевана ценой дивизии.

А между тем, как отмечает Рамон Салас Ларрасабаль: «Нацио­налисты вступили в эту фазу битвы с большим оптимизмом... Их за­мысел состоял в том, чтобы про­рвать линию фронта в центре, про­никнуть до берега реки, а затем, сдвинув свои фланги, разгромить силы республиканцев, разме­щенные между Вильяльбой и Файоном и между Вильяльбой и Сьерра-де-Кабальс».

В довершение этой операции предусматривался еще один искус­ственный паводок на Эбро.

Но третье наступление потерпе­ло неудачу. Если рассмотреть ход четвертого, пятого и шестого на­ступлений франкистов, напраши­вается вывод, что все они проводи­лись с огромным сосредоточением боевых средств.

То ограниченное пространство, где должен был состояться столь желанный прорыв, бомбили бес­прерывно с воздуха. Воздушные бомбежки сопровождались интен­сивной артиллерийской подготов­кой.

Эти наступления отличались уже чем-то новым по сравнению с первым, вторым и третьим. Вме­сто того чтобы бросить в атаку на республиканские позиции пехотин­цев, пробиравшихся цепь за цепью к цели, пока дело не дойдет до рукопашного боя, на этот раз задача сокрушить боевое охранение, тран­шеи, долговременные оборони­тельные сооружения, блиндажи ар­мии Эбро была возложена на бое­вую технику (самолеты, пушки, танки). И лишь по завершении дей­ствий в бой должна была вступить пехота.

Это являлось своего рода ис­пользованием применительно к нуждам момента старого наста­вления военных училищ, согласно которому «артиллерия завоевыва­ет местность, а пехота занимает ее».
Территории, контролируемые республиканцами и франкистами к середине 1938 года

1 - Республиканская зона, рассеченная надвое

2 - Франкистская зона

212

С точки зрения военной науки все это знаменовало поворот в хо­де войны. Отныне дело было уже не в том, чтобы располагать зака­ленными в боях, умело действую­щими войсками и компетентным командным составом. Теперь все решала механическая ударная сила, безмерно превосходящая боевую технику противника в такой сте­пени, что пехота вступала в дей­ствие лишь для того, чтобы занять предварительно обработанную местность, поднятую в подлинном смысле слова дыбом.

«Новаторское воплощение» ста­рого наставления оправдало себя. И прошло не слишком много вре­мени, как стало совершенно оче­видным несоответствие по значи­мости таких факторов, как класси­ческое сочетание маневренность, обеспеченность командным соста­вом плюс доблесть, и нового фак­тора, перетянувшего чашу весов и сводившегося к появлению количе­ственного порога (с тремя компо­нентами — авиация, артиллерия, танки), за которым тот высочай­ший героизм и то военное умение, которые продемонстрировала ар­мия Эбро при форсировании реки и при сопротивлении франкистам в их первых трех наступлениях, в ко­нечном итоге оказывались бес­сильными.

Мы говорим в конечном итоге, потому что значимость сочетания таких факторов, как «маневрен­ность, обеспеченность командным составом плюс доблесть», тем не менее не была сведена на нет, но роль ее уменьшилась.

У меня лично была возможность убедиться в этом воочию, во время четвертого, пятого и шестого на­ступлений. Я на месте мог следить за всеми перипетиями, особенно во время пика событий, когда фран­кисты взяли два ключевых населенных пункта — Корберу и Кампосинес, — находившихся в центре «мешка», захваченного республи­канцами 25 и 26 июля. Из-за своего географического расположения эти населенные пункты стали важными объектами.

Прикрываясь с юго-востока Сьерра-де-Кабальс, а с севера — го­рами Фатарельи, они в глубине долины были вехами на дороге, контроль за которой был насущно необходим. Поэтому командова­ние армии Эбро организовало обо­рону в глубину и укрепило под­ходы к Корбере, равно как и от­дельные пункты этого городка, внезапно ставшего объектом № 1 четвертого наступления франки­стов, которое началось 3 сентября.

В связи с этим, четвертым насту­плением, проходившим на участке примерно в 20 километров шири­ной, франкистский генерал Гарсиа Валиньо отмечает, что «были пу­щены в ход все средства армейской артиллерии и основная часть авиа­ции». Это означало 69 батарей всех калибров общим числом в 276 пу­шек плюс 260 минометов.

Что касается авиации, «основная часть» означала использование по меньшей мере 300 самолетов, каждый из которых ежедневно со­вершал до трех боевых вылетов.

Так, 3 сентября одна лишь ар­тиллерийская подготовка в направ­лении Хиронесеса заняла три часа, а воздушные налеты были столь жестокими, что, казалось, вся до­лина содрогалась от землетрясе­ния. Никогда дотоле за всю исто­рию войны в Испании Франко не располагал такими наступательны­ми средствами.

Артиллерийский огонь и воз­душные бомбардировки следовали друг за другом, не выжидая, пока уляжется пыль, поднимаемая взры­вами.

Пушки и самолеты, сменяя друг друга, создавали своего рода эста­фету в гигантской разрушительной операции, призванной не просто уничтожить оборонительные со­оружения, казематы, траншеи, но и разворотить всю местность.

В то утро вся истребительная авиация, которой располагали рес­публиканцы (около пятидесяти самолетов), была пущена в ход с целью воспрепятствовать этому неслыханному по своему неистов­ству наступлению.

Но в то время, как «москас» гна­лись за немецкими и итальянскими истребителями, появлялись новые звенья вражеских бомбардировщи­ков под прикрытием «зонтика» из истребителей и продолжали за­брасывать своими бомбами долину, внезапно превратившуюся в гигантский резонатор.

Генералу Висенте Рохо, началь­нику генштаба Народной армии, следившему за ходом этого четвер­того наступления со своего наблю­дательного пункта, расположенно­го неподалеку от Кампосинеса, принадлежат эти строки, напи­санные им впоследствии и несколь­ко необычные для человека, нена­видевшего громкие слова:

«Видимый эффект от этих бомбе­жек был столь невероятным, а бом­бометание столь точным, что мы подумали, что наши позиции были буквально размолочены, а отстаи­вавшие их люди стерты в порошок. Но, к счастью, это оказалось не так». И он присовокупляет: «Когда после этой ужасной подготовки по­казалась пехота противника, со­провождаемая танками, и она двинулась

213

Кстати, мы вскоре обнаружили, что наша оборона не была уничто­жена и что она ждала подходящего момента, чтобы дать о себе знать: действительно, танки останови­лись (в своем продвижении) и один из них был охвачен пламенем. Пе­хота рассеялась и рассыпалась в беспорядке, пытаясь укрыться за неровностями рельефа. Наша ар­тиллерия, обнаружив ее, начала слабую, но довольно меткую при­стрелку, чтобы выбить ее с позиции и заставить отступить.

Другие наблюдательные пункты подтвердили то, что нам самим с великим трудом удалось выявить... Противник отступал в беспорядке к Сьерра-де-Кабальс с многочис­ленными потерями. Мы же удержа­ли за собой высоты на нашем правом фланге...

Между тем наши резервы про­двигались вперед. Некоторые под­разделения шли с пением, утвер­ждая таким образом в аду сраже­ния силу человеческой воли перед лицом испытания. Эти люди под­ходили к указанным участкам фронта, готовые стоически выдер­жать новую подготовку [артилле­рии и воздушные бомбежки — Ж. С] и две новые атаки в 15 часов и 17 часов 30 минут, имевшие тот же результат.

В 20 часов сражение прекрати­лось. Холодное, скорбное безмол­вие опустилось над полем боя, на­рушаемое изредка ружейным вы­стрелом... За этим вскоре последо­вал шум военных автоколонн и санитарно-транспортных средств, зловещие ночные обозы, подвозив­шие продовольствие, боеприпасы, подкрепления и отправлявшиеся назад, увозя раненых или же разби­тую боевую технику. В главном штабе, куда приходили сводки, офицеры служб связи и разведки принялись за составление боевых приказов на следующий день...»

Следующий день был 4 сентября. В этот день уже не произошло то­го, что было накануне. Атака на Корберу повторилась, и Корбера пала. Количественный порог удар­ной силы противника дал о себе знать.

В течение сентября и октября пя­тое и шестое наступления, пред­принятые генералом Франко, чтобы овладеть излучиной Эбро, которую республиканцы взяли за неделю, развивались медленно.

Несмотря на то что диапазон пу­щенных в ход средств отнюдь не уменьшался, наступающие продви­гались буквально по метрам.

В статье, являющейся историче­ским экскурсом и опубликованной во франкистском военном журнале «Эхерсито», майор Мойано, гово­ря о наступлении, предпринятом 3 сентября, следующим образом подводит итог 55 дням битвы (счи­тая с указанной даты).

«Мы продвинулись, — пишет он, — не более чем на 8 километров (то есть менее 150 метров в день), мы отвоевали полосу в 8 км², на кото­рую нами было сброшено 200 тонн бомб, и нам удалось закрепиться на склоне Сьерра-де-Кабальс с ве­ликолепными наблюдательными пунктами».

150 метров продвижения за день в течение 55 дней!

Вся жестокость битвы на измор в этих двух цифрах. Это яростное со­противление, говорящее о высоком боевом духе большинства респу­бликанских бойцов и собранности командного состава, приводило в отчаяние покровителей Франко фюрера и дуче. Они удвоили по­ставки оружия мятежникам, а те продвигались по 150 метров в день!

Шторер, посол гитлеровского Третьего рейха в Бургосе, с го­речью констатировал в этой связи в своей депеше от 19 сентября в адрес Вильгельмштрассе:

«Вопреки всем прогнозам наступление националистов... до сих пор не увенчалось успехом... Первая попытка окружения пол­ностью потерпела поражение, в то время как очень мощные фрон­тальные атаки увенчались незначи­тельными территориальными за­хватами... Потери Франко должны быть очень высокими. Военное по­ложение пока что может быть оха­рактеризовано как весьма неудо­влетворительное...»

В книге, озаглавленной «Летчик Республики», Жоан де Милани (псевдоним республиканского лет­чика, избранный им, чтобы про­скользнуть в 1970 году через сети франкистской цензуры) пишет, ос­новываясь на собственном опыте:

«„Чатос” могли в то время тя­гаться с «фиатами» [итальянские истребители. — Ж. С], но не с «мессершмиттами», чей потолок и ско­рость были выше и которые поэто­му могли бросаться в атаку или уходить, когда им вздумается...»

214

Хулиан Энрикес Каубин в своей книге «Битва на Эбро», рассказы­вая о сражениях в районе сьерры, пишет о том, как обстояло дело на его участке: «Из 43 артиллерий­ских орудий, которыми мы распо­лагали... от 12 до 15 находились в таком состоянии, что их можно бы­ло использовать лишь в течение ча­са... Мы день-деньской только и де­лали, что отправляли детали в тыл для починки... Однажды из 43 пу­шек у нас осталось лишь 12 при­годных...»

А Висенте Рохо, анализируя бит­ву на Эбро, приводит следующие подробности:

«Были такие артиллерийские ча­сти, где пушки могли находиться в действии, только когда подбрасы­вали снаряды, изготовленные нака­нуне. Их доставляли грузовики из мастерских прямо на фронт, где их сгружали неподалеку от пушек, и они тут же использовались. — И он добавляет: — На отдельных этапах битвы мы могли использовать лишь половину артиллерийского парка, которым располагали вна­чале. Вторая половина находилась в починке в мастерских, и нам не­чем ее было заменить».

Теперь, когда прошло столько времени, можно сказать, взвесив каждое слово, что, несмотря на ис­ход, то есть утрату завоеванной территории, боевая выдержка ар­мии Эбро, то, как люди держали себя под огнем, была выше всех похвал.

За два года боевых действий На­родная армия стала силой, с кото­рой Франко должен был считаться, силой непоколебимой, дисципли­нированной, самоотверженной, что позволило ей продержаться до 1 ноября — даты, когда началось седьмое, и последнее, наступление Франко и она, соблюдая полный порядок, отступила на левый берег реки.

Говоря об армии Эбро, мы ис­пользовали такие прилагательные, как непоколебимая, дисциплиниро­ванная. Давая эти оценки, можно сослаться на конкретные работы. Они принадлежат перу франкист­ских военных историков, и если мы их не цитируем, то лишь потому, что этого не позволяет объем кни­ги, и потому, что нам кажется бо­лее целесообразным подчеркнуть, что армия Эбро, которой предстоя­ло выдержать седьмое, и послед­нее, наступление, уже не была, так сказать, в физическом отношении той же, что двинулась в наступле­ние 25 июля.

Войска ее понесли большие поте­ри, боевая техника побывала в тяж­ких переделках. Хотя ей и посыла­ли подкрепления, но боевые каче­ства вновь прибывших были ниже, чем у тех, кто прошел через тя­желые испытания. Они большей частью принадлежали по возрасту к призывному контингенту, ко­торый во Франции именуется «тер­риториальной армией». Чаще все­го они были «необстрелянными» и без боевого опыта, а в бой шли без юношеского пыла.

В довершение всего из-за капри­зов погоды они прибыли на свои участки театра военных действий — это была последняя декада октя­бря — в то время, когда шли про­ливные дожди и порывы ветра достигали силы 120 км/час, что довольно редко бывает в этих краях. Дороги превратились в месиво. Каждый укрывался где и как мог. В этих условиях приобщение вновь прибывших к боевым действиям проходило нелегко. К сказанному следует еще добавить, что и те, кто остался в живых в этой небывалой битве, сами испытывали усталость.

К решимости выстоять, про­явленной ими перед лицом чудо­вищной военной машины, с кото­рой им пришлось иметь дело на­чиная со знойного лета, стало при­мешиваться ныне чувство некото­рой покорности судьбе, про­скальзывавшее в разговорах.

В основе этой покорности лежал тот факт, что надежды на решаю­щий поворот в событиях не оправ­дались, а, наоборот, они убедились в том, насколько возрос военный потенциал противника, в то время как их собственный, оставаясь ка­кое-то время на одном уровне, по­том пошел на убыль.

И не только политика «невмеша­тельства» продолжала оставаться в силе, но в Мюнхене 29-30 сентября главы французского и английского правительств, идя на сделку с фа­шистскими диктаторами, покрови­телями Франко, принесли Чехосло­вакию в жертву на алтарь «умиро­творения».

И никого не должно удивлять, что в этом чувстве покорности судьбе была доля уныния.

Мюнхенское соглашение сильно ударило по тем, кто в разных фор­мах боролся против международ­ного фашизма. Это не вызывает сомнений.

Повлияла ли эта совокупность факторов на тот оборот, какой приняла битва на измор в конце ок­тября 1938 года, и ускорила ли она ее исход?

По существу, в этот момент два фактора — стратегический и так­тический — возобладали над всеми остальными.

В стратегическом плане как гла­ва правительства, так и Высший военный совет и Висенте Рохо, на­чальник генштаба, пришли к за­ключению, что если битва на из­мор продлится еще несколько не­дель, то вся армия Эбро, уже понесшая значительные потери, бу­дет в буквальном смысле слова расплющена своего рода про­катным станом артподготовки и бомбардировок с воздуха.

Как в действительности можно

215

было надеяться — при значитель­ном превышении количественного технологического порога (третий компонент соотношения сил), — что сопротивление на правом берегу реки имеет какой-нибудь шанс без восстановления военной мощи не обернуться полным разгромом?

А эта действительность своди­лась к тому, что пиренейская гра­ница, через которую с 17 марта по 13 июня 1938 года перебрасывалась военная техника, позволившая на­чать наступление 25 июля, продол­жала оставаться неумолимо закры­той, закрытой уже в течение трех с половиной месяцев. Надежда, ко­торая было вспыхнула во время

предварительных переговоров, свя­занных с кризисом в Чехословакии, надежда на то, что Великобрита­ния и Франция сумеют повлиять на Третий рейх и фашистскую Ита­лию и что их отношение к Испан­ской республике изменится, обер­нулась опасной химерой.

Именно в этих условиях глава правительства, Высший военный совет и начальник генерального штаба пришли к заключению, что

216

В тактическом плане непредви­денное происшествие в ночь на 1 ноября ускорило ход событий. По­сле того как противник предпринял атаку на участке, считавшемся не­доступным, в районе Сьерра-де-Кабальс, где естественные рубежи превращали его в неприступную крепость, фронт развалился за не­сколько часов.

Что же все-таки произошло? Из­лишняя ли уверенность, опираю­щаяся на природные условия этого горного рельефа, а поэтому и по­теря бдительности, заставившая уменьшить сторожевую охрану? Как бы то ни было, вопреки всем ожиданиям противник, действуя ночью, ворвался в расположение республиканских войск.

В результате развала левого фланга армии Эбро мгновенно со­здалась крайне опасная ситуация.

И действительно, республикан­ские резервные войска, готовив­шиеся к контратаке в центре линии фронта, где противник создал в районе Кампосинеса «мешок», бы­ли отозваны с первоначального ме­ста назначения и двинуты к Сьерра-де-Кабальс, чтобы попытаться ликвидировать прорыв, результат внезапной ночной атаки.

Эта попытка тут же закончилась неудачей. Поскольку этих ре­зервных войск было недостаточно, наступавшие продолжили свое дви­жение в направлении Пинеля, и под угрозой оказался весь левый фланг армии Эбро, то есть V корпус, ко­торый, чтобы избежать окружения, был вынужден отступить к северу. К великому счастью, обошлось без паники, и войска отступили в пол­ном порядке, ведя фланговые и арьергардные бои.

Это отступление было проведено воистину мастерски. Опорным ру­бежом для него были горы Фата­рельи. Оно проходило вдоль обо­ронительного рубежа, идущего от Бенифалета к Гарсиа, причем ре­спубликанцы удержали в своих руках примерно треть завоеванной ими территории.

При описании этого маневра Висенте Рохо использует запоминаю­щийся образ. Он уподобляет его медленно сходящимся складкам за­крываемого веера.

Самые последние часы отступле­ния, производившегося соответ­ственно приказу генерального шта­ба Народной армии, были доволь­но драматичными. Под непреры­вным огнем артиллерии и бомбеж­ками итало-германской авиации войска армии Эбро отступали к ре­ке. Им был дан приказ максималь­но экономить боеприпасы. Пехоте было дано право стрелять по пре­следующим ее франкистам, лишь когда те подойдут на расстояние в двести метров.

Чтобы сделать менее рискован­ной переправу через Эбро у Рибаррохи и Фликса, где металлический мост подвергался обстрелу и бом­бежке с пикировавших истребите­лей и бомбардировщиков, вся на­личная республиканская авиация была брошена в эту последнюю арьергардную битву, задержав про­движение пехоты и танков про­тивника.

В одиннадцать часов вечера 15-го в полной темноте подразде­ления еще переходили через Эбро с запада на восток. А в полночь, убе­дившись, что не было отставших, ни групп, замешкавшихся на пра­вом берегу, офицеры инженерных войск приступили к взрыву всех со­оружений, еще соединяющих два берега реки.

16 ноября в 4 часа 25 минут по­следний мост у Фликса разлетелся в щепы. Это отступление, безу­пречно проведенное в соответствии с решением, позволило спасти по­чти полностью и людей, и боевую технику, которые, уцелев под воз­душными бомбежками и артилле­рийским обстрелом, еще восемь дней тому назад находились на правом берегу Эбро.

16 ноября, после трех с полови­ной месяцев беспощадной битвы, армия Эбро вернулась на свои ис­ходные позиции вдоль левого бере­га реки, через которую они пере­правились в одиннадцати пунктах в июле, теплой, безлунной летней ночью.

Сложная проблематика
Дойдя до этого места в своем из­ложении событий битвы на измор, многие историки задают себе зако­номерный вопрос — почему в тече­ние всех этих трех с половиной ме­сяцев надежд и тревог, другие участки фронта, особенно в Центрально-южной зоне, находившей­ся под командованием генерала Миахи, бездействовали, если не считать небольшую операцию в Андалусии, закончившуюся за не­делю.

Этот вопрос, несомненно, заклю­чает в себе проблему.

По мнению одних, бездействие Центрально-южной зоны следует отнести за счет того, что генерал Миаха, желая сохранить в целости свои силы, оставил без внимания предписание, направленное ему правительством в Мадрид, в кото­ром ему предлагалось, организовав несколько наступательных опера­ций, уменьшить интенсивнейший натиск франкистской армии, удар­ная сила и отборные войска кото­рой были сосредоточены в районе Эбро.

По мнению других, бездействие Центрально-южной зоны отража­ло смятение, овладевшее главой правительства и министром обо­роны Хуаном Негрином в связи с осложнившейся международной обстановкой, наносившей двойной удар по республиканской Испании: с одной стороны, наглухо закрытая

217

сухопутная граница с Францией и кишащая подводными лодками якобы «неизвестной принадлежно­сти» западная часть Средиземного моря; с другой стороны, возрос­шая изоляция Центрально-южной зоны, что не позволяло надеяться на поступление оружия в достаточ­ном количестве, чтобы обеспечить наступление, рассчитанное на дли­тельный срок.

Было ли это твердым обязатель­ством или же просто импровизиро­ванной репликой?

По правде говоря, обязатель­ством ли или просто репликой, не имеет значения.

Остается лишь фактом, что с ав­густа по ноябрь 1938 года главно­командующим Центрально-южной зоны не было предпринято никако­го сколько-нибудь серьезного ша­га, чтобы прийти на помощь бой­цам на Эбро.

В этой связи генерал Кордон, за­меститель министра обороны, дает в своей книге «Траектория» сле­дующую суровую оценку.

«Битва на Эбро, — пишет он, — могла бы оказаться поворотным пунктом в ходе войны, который открыл бы путь к окончательной победе Республики, но для этого было необходимо активное содей­ствие других армий Республики с армией Эбро в двух аспектах: посылка ей подкреплений и про­ведение значительных операций на других фронтах». И он добавляет: «Что касается операций на других фронтах, хотя и были созданы... официально группы армий, подчи­нявшиеся генштабу, генеральный штаб [под командованием Висенте Рохо. — Ж. С], чье влияние на вой­ска, находившиеся под командова­нием генерала Миахи, было очень относительным, принимал к све­дению все предлоги, служившие оправданием пассивности этих войск. Предлоги эти, без сомне­ния, выдвигались перед генералом [Миахой] его главным штабом и кое-кем из командного состава, а он, соглашаясь и подавая их как собственные доводы, добавлял, что силы, находящиеся в его подчинении, не достигли того уровня со­вершенства, какой необходим для развертывания значительных опе­раций».

Этот комментарий генерала Кордона относительно ответствен­ности Миахи за собственную без­действенность, хотя и подтвер­ждает ее, все-таки не является ис­черпывающим. По сути дела, он не объясняет нам, почему Высший во­енный совет, генеральный штаб и председатель совета министров и министр обороны предоставили Миахе свободу действий. А когда знаешь, что шесть месяцев спустя, весной 1939 года, генерал Миаха примкнул к государственному пере­вороту, осуществленному в Мад­риде полковником Касадо, пере­вороту, который привел к безо­говорочной сдаче 700 тысяч вооруженных солдат Центрально-южной зоны, естественно, задаешь себе во­прос, не была ли его пассивность во время битвы на Эбро уже со­ставной частью иных его расчетов.

Так или иначе, наступление на Эбро не только спасло Валенсию и заставило франкистов сосредото­чить свои силы на территории, не ими выбранной, но явилось своего рода иллюстрацией к пройденному республиканской армией пути, начиная со времен милицейского ополчения, для которого война сводилась прежде всего к героизму бойцов и стратегии дерзностных налетов.

В международном плане оно представляло своего рода проекцию того, каким мог бы стать военный исход событий, если бы Народной армии была придана соответ­ствующая военная техника и она не была бы внезапно отрезана от источников ее пополнения.

Иллюстрация — ибо отныне по сравнению с обескураживающей неэффективностью лета 1936 года существовали подразделения, бой­цы, командиры, испытанные в боях, способные дать отпор фран­кистской военной машине (воз­можности которой за два года уде­сятерились, которая не переставала получать из гитлеровского Третье­го рейха и фашистской Италии не­скончаемый поток вооружения, во­енных специалистов и регулярных войсковых соединений, входивших в армии этих двух стран).

Проекция — ибо, несмотря на за­крытие французской границы 13 июня 1938 года, битва на Эбро по­зволяла представить себе, что при наличии достаточного количества вооружения республиканцы, не­сомненно, предприняли бы другие наступления такого же масштаба и, вполне возможно, что они измени­ли бы ход войны.

К этим двум аспектам битвы на Эбро следует добавить, вернее, на­помнить о том, что эти 115 дней сражений (кое-кто из военных исто­риков уподобляет их, учитывая ожесточенное упорство, а также те жертвы, которых они стоили как одной, так и другой стороне, «ис­панскому Вердену») произвели сильное впечатление как в за­падных министерских канцеляриях, так и в самой франкистской зоне.

Выводы, которые были сделаны в высоких министерских кругах За­пада, даже если в этом и не призна­вались открыто, но это явствовало из откликов в прессе того времени,

218

И выводы эти были тем более унизительными для вышеупомя­нутых кругов, что они не считали их возможными еще несколько ме­сяцев тому назад; они делили шку­ру неубитого медведя.

Что касается реакции на насту­пление во франкистской зоне — ме­жду прочим, многие англосаксон­ские историки едва упоминают о ней или вообще обходят молча­нием, — то для нее было характерно горькое разочарование.

Если обратиться к Рамону Саласу Ларрасабалю, главе неофран­кистских историков, чьи работы пе­стрят ссылками на материалы, по­черпнутые из различных архивов, к которым он имел свободный до­ступ и в Саламанке, и в Мадриде, «битва на измор» произвела на «территории националистов» та­кой эффект, что «моральный дух, — как он пишет, — оказался самым низким за всю войну».

Оценка событий, с одной сто­роны, разбивает утверждения, со­держащиеся в писаниях некоторых авторов, согласно которым в ноя­бре 1938 года победа франкистов рассматривалась, по сути дела, как свершившийся факт.

А с другой стороны, она дает по­нять, что правительство Негрина делало в некотором роде ставку на то, что «западные демократии» осознают наконец, пусть и с запоз­данием, опасность развязывания войны Гитлером и Муссолини в Европе, которая поставит под угрозу их собственное существова­ние.

В чем же заключалась эта став­ка?

Она сводилась к выдвигаемому им постулату, что в тот день, когда «западные демократии» осознают эту опасность, Лондонский пакт (то есть соглашение о невмеша­тельстве) будет денонсирован, и Испанская республика сможет обеспечить себя всем необхо­димым ей вооружением, чтобы на­чать решающее наступление на всех боевых фронтах. Что наверня­ка и произошло бы — принимая во внимание низкий моральный дух во франкистской зоне, — если бы удалось устранить неравенство в вооружении и изменить всю перс­пективу с военной точки зрения.

Не означает ли упоминание об этих расчетах правительства Нег­рина, что мы вступаем в область исторических домыслов?

Никоим образом.

В этих расчетах не было ничего несбыточного. Что тогда было не­вероятным в глазах значительной части испанского и международно­го общественного мнения, так это пассивность или же попуститель­ство руководителей «западных де­мократий» в отношении Гитлера, Муссолини и Франко. Единствен­ным связным объяснением этой пассивности может быть лишь их классовая позиция, к примеру, Чемберлена, стремившегося к до­стижению договоренности с дикта­торами, причем это стремление обернулось ослеплением, в резуль­тате которого гроза разразилась над его собственной страной.

Как бы то ни было, возвращаясь к битве на Эбро, несомненно одно: если бы Народная армия не осуще­ствила с марта по июль 1938 года грандиозный (в истинном значении этого слова) поворот в событиях, позволивший ей развить июльское наступление, Франко никогда не изменил бы внезапно своей страте­гии.

В действительности та ставка, которая делалась правительством Негрина на этот новый поворот в войне, была единственно возмож­ной, хотя бы потому, что Франко категорически исключал какой-либо иной выход, могущий поло­жить конец войне, кроме собствен­ной победы.

Альтернативные условия были непреложными: продолжать войну до победного конца в ожидании или надежде на то, что произойдут новые сдвиги в международном плане, или же безоговорочно капи­тулировать, как того требовал «генералиссимус».

Любой третий путь, как это по­казал дальнейший ход войны, ис­ключался.

Неосуществимо, катастрофично, самоубийственно — все это было сказано в адрес республиканского лагеря.

Но совокупность оснований, по­будивших предпринять наступле­ние на Эбро, приводит нас к мыс­ли, что суждения многих историков апостериори относительно того, что наступление на Эбро было ошибкой, выглядят довольно сомнительными.

Читая их, вспоминаешь столь распространенную слабость — ут­верждаться в своей правоте за­дним числом, что в карикатурной форме звучит как смехотворное: «Я же вам говорил!»

Итак, весной и в начале лета 1938 года как в республиканском лагере в Испании, так и в Европе игра еще не была сыграна до конца. Дело во­все не обстояло так, что силы, стре­мившиеся дать отпор фашизму в Испании и в Европе и в итоге про­игравшие это сражение, заранее обрекали себя на подчинение фа­шистскому правопорядку. Если не считать Испании, которая окажет­ся под пятой франкизма, произош­ло совершенно обратное, а судьба

219

При таком подходе республикан­ское наступление на Эбро, несмо­тря на тяжелые потери как в людях (три четверти личного состава, уча­ствовавшего в боях, выбыло из строя), так и в боевой технике (от авиации осталась десятая часть), представляется нам обоснованным актом, чьи трагические масштабы обрисовались лишь в финале.

С республиканской стороны — я хочу засвидетельствовать это — участники битвы, солдаты, офи­церы, полководцы и бойцы, были движимы в большинстве своем надеждой. Они не были персонажа­ми трагедии, раздавленными, под­талкиваемыми неведомой, темной силой. Они сражались отважно, с пониманием цели, бросая вызов судьбе, которая не была заранее ни предначертана звездами, ни обус­ловлена их психикой, а была связа­на с тем оборотом, который в ко­нечном счете приняло именно в этот отрезок века грозное классо­вое противоборство в международ­ном масштабе. Когда начиналось наступление на Эбро, поворотный момент, я на­стаиваю на этом, еще не был до­стигнут. И об этом должен по­мнить историк, иначе не будет соблюден один из аспектов стоя­щей перед ним задачи, а именно до­стоверность при восстановлении события, являющегося для него объектом изучения. Без этой досто­верности история превратится лишь в тусклую вереницу теорети­ческих построений или же конста­тации, из которых будут сознатель­но изъяты или же необъяснимо упущены человек, люди и обще­ство той эпохи.