Глава 3. Политические и социальные аспекты отечественной

Количество возникших в то время партий оценивается в литературе по-разному; называются цифры и 150, и 200, и 240 и даже больше. Точная цифра для нас сейчас не принципиальна, во всяком случае, ясно, что их количество исчислялось сотнями. Конечно, большинство из названных партий были немногочисленными, многие – недолговечными, не все они имели значительный вес в обществе, однако эти организации действовали, оказывали влияние на политическую обстановку в стране и безусловно внесли свой вклад в формирование революционной ситуации. Они в значительной степени идейно подготовили и 1917 год, ведь подавляющее большинство партий выступали против существовавшего политического режима, были либо умеренно оппозиционными существовавшей власти, либо революционными, радикальными. Значительная их часть была представлена партиями, носившими ярко выраженный национальный либо региональный характер: партии польские, еврейские, украинские, закавказские…

Во многих регионах Империи к началу ХХ века сложилась своя интеллигенция. В значительной степени она была революционизирована, и в этом случае видела свою роль в том, чтобы использовать национальную борьбу как еще один рычаг в борьбе с центральной властью. Эта интеллигенция чаще всего находилась под влиянием русской революционно-демократической интеллигенции. Далеко не в последнюю очередь это было следствием общения с русскими радикальными элементами. Вспомним, что издавна, по традиции революционеры, и просто нежелательные для властей элементы ссылались именно на окраины: в Сибирь, в Среднюю Азию, на Кавказ. Влияние это было длительным, постоянным и не могло пройти бесследно.

Именно на окраинах государства возникали многие политические организации. Петербург никогда не держал здесь монополии. Начиная с декабристов («Южное общество», «Общество первого согласия», «Общество соединенных славян» и др.) и кончая пролетарскими организациями («Южнороссийский союз рабочих», многочисленные социал-демократические организации) национальные регионы России активно используются революционерами в качестве баз для своей деятельности. В Одессе, Варшаве, Гельсингфорсе или Киеве возможности для революционной работы были значительно благоприятнее, чем в столицах. Жандармы, правительство – дальше, «заграница» – ближе, а кое-где регионы пользовались и правами автономии, которая ограничивала свободу действий центральных властей.

Мы остановимся на тех направлениях программных документов политических партий этого периода, в которых выражались их взгляды на желательные (с точки зрения идеологов этих организаций) изменения в характере национально-государственного устройства государства, и рассмотрим мы не все партии, а наиболее влиятельные, чьи требования были наиболее характерны для обстановки в стране от начала ХХ века до революции 1917 года.

Говоря о российской социал-демократии, отметим, что длительный период после основания в 1898 году РСДРП платформа партии по всем основным программным вопросам была единой, а после раскола на большевиков и меньшевиков в 1903 году – близкой по своим основным положениям и у большевистских и меньшевистских организаций, которые в центре и на местах сходились, расходились, спорили, но все-таки оставались в рамках единой партии.²¹³ Остановимся на решениях Всероссийской конференции меньшевистских и объединенных организаций РСДРП, состоявшейся в мае 1917 года, когда под влиянием мировой войны взгляды того и другого крыла российской революционной социал-демократии разошлись уже довольно существенно.

В проекте резолюции по национальному вопросу конференция отметила опасность сочувствия, «с которым широкие массы угнетенных народностей встречают сепаратистские тенденции своих мелкобуржуазных классов, тенденции, представляющие серьезную опасность сплоченности сил пролетариата и единству рабочего движения в стране».²¹⁴ Эта опасность, по мнению составителей программы, вызвана стремлением имущих классов господствующей национальности к безраздельному экономическому господству во всей стране. Здесь мы встречаемся с одним из основных тезисов революционной оппозиции, который прочно утвердился в программатике как левых, так и правых, как крайних, так и умеренных партий, и практически всех региональных партий, а именно: русская нация — это якобы «нация угнетателей», она живет «благополучнее» прочих и «строит свое благополучие на угнетении других наций». Справедливость, по их мнению, заключается в том, чтобы перераспределить богатства страны, и если, как они полагали, «лишить» русских возможности «грабить другие народы», это приведет к расцвету последних.

Ясно, однако, что эти исходные позиции, ошибочные сами по себе, основывались также на ошибочных постулатах. Так, уровень жизни великороссов не был выше уровня жизни других народов до 1917 года, как и впоследствии, о чем свидетельствуют известные данные о продолжительности жизни, уровне потребления в центральный российских регионах по сравнению с окраинными. Произошедший после 1917 года передел собственности, частной и общегосударственной, созданной в основном трудом русского народа, в пользу других народов путем перекройки принципов хозяйствования (известная политика выравнивания уровней развития регионов) не обогатил последних и не создал равную по параметрам хозяйственную структуру в разных частях страны. Марксистский подход, а точнее, сугубо позитивистский: создай равные условия в разных регионах, и дела пойдут одинаково – оказался ошибочным. И эта ошибочность проступает и в соответствующих программах революционных партий.

Так, в уже упомянутом выше документе далее говорится: «Усиливая друг друга, политика централизма и политика сепаратизма являются серьезной угрозой делу революции, дробя ее силы», т.е., что называется, «оба хуже» – и централизм, и децентрализация. Однако из последующего текста следует, что децентрализация все-таки лучше, ибо «революционная Россия должна бесповоротно покончить с политикой мертвящего бюрократического централизма и решительно пойти по пути децентрализации».²¹⁵

Правда, степень децентрализации не уточняется: просто, как насущная задача выдвигается «широкая политическая автономия для областей, отличающихся как национальными и этнографическими, так и культурно-историческими и социально-экономическими особенностями».²¹⁶ Однако и здесь не ясен характер этой автономии: что понимается под «политической автономией»? Каковы границы этой автономии? Эти вопросы обходятся. Однако, поскольку в подобном документе совсем не коснуться подобного вопроса нельзя, принимается своеобразная «соломонова» формулировка. Заявляется, что границы подобной автономии, равно как «взаимоотношения между автономными областями», должны быть установлены Всероссийским Учредительным Собранием, причем российский пролетариат «будет отстаивать условия, обеспечивающие единство и успешность его классовой борьбы и наиболее благоприятствующие развитию производительных сил, как отдельных областей, так и России в целом».²¹⁷ Одна из целей – содействовать развитию производительных сил в центре и на местах. Далее говорится о гарантиях культурного развития для национальных меньшинств, причем упор делался на развитии национальной школы и языка.

Если подвести реальный итог, абстрагироваться от нагнетания революционной риторики («бесповоротно», «мертвящего», «решительно» и т. п.) и выявить реальную позицию меньшевиков, то можно констатировать, что они выступали за децентрализацию, но против развала государства: «автономные области», не республики. Однако конкретные формы автономий не были выработаны. Пусть, дескать, решает Учредительное собрание. Проект не был обсужден из-за недостатка времени, однако он, конечно, отражал реальную позицию партийных кругов. Другие документы, официально принятые, трактовали подобные вопросы в том же ключе: государство – единое, необходимость укрепления власти «революционного правительства в центре и на местах», однако контуры политики, отношение к регионам оставались за кадром, присутствуя в документах лишь в виде лозунгов общего характера.

Много похожего имелось в программных требованиях партии социалистов-революционеров. В партийной программе 1906 года нашли отражение типичные для социалистов требования. Отметим лишь обычную оценку значения классовых антагонизмов, которые якобы перерастают в организованную борьбу классов. Последняя же сталкивается с «пережитками старой междусословной, расовой, религиозной и национальной борьбы». «Поместное дворянство и деревенское кулачество», защищающие монархию и монархия в целом обвиняются в том, что «прибегают к усиленному угнетению покоренных императорской Россией национальностей, насаждая национальный, расовый и религиозный антагонизм»²¹⁸. Далее идут обычные обвинения в «затемнении» сознания рабочих.

Оставляя в стороне большинство из социальных обвинений и требований, акцентируем внимание на важнейших для рассматриваемой темы конструктивных программных положениях. Это требование конституирования демократической республики «с широкой автономией ее областей и общин», необходимость возможно более широкого применения федеративных отношений «между отдельными национальностями», признание за ними безусловного права на самоопределение, пропорциональное представительство, введение родного языка во все местные, общественные и государственные учреждения, и к тому же «в областях со смешанным населением право каждой национальности на пропорциональную своей численности долю в бюджете, предназначенном на культурно-просветительные цели, и распоряжение этими средствами на началах самоуправления»²¹⁹. Последнее по существу означает требование известной самостоятельности регионов, в которых проживают инонационалы. Обращает на себя внимание тезис о федеративных отношениях «между национальностями» – не между регионами. Тезис весьма противоречивый, не получивший необходимых пояснений. Не оговариваются также формы самоопределения.

Впоследствии многие требования, сформулированные в программе, повторялись. Однако к 1917 года в основополагающие теоретические принципы деятельности партии были внесены достаточно существенные коррективы. Так, в материалах третьего съезда партии (май-июнь 1917 года) отмечалось, что «в культурном и политическом развитии народов общечеловеческое содержание этого развития неотделимо от национальных форм его»²²⁰. Вновь говорилось о федеративной республике, однако уточнялось: как и в других странах, в России необходимо развитие в сторону «автономизма и федерации». То есть больший акцент делался на единство, централизацию страны, которая виделась эсерам в форме государства «с территориально-национальной автономией в пределах этнографического расселения народностей» и с обеспечением основными правами национальных меньшинств. В отношении дисперсно проживающего населения вновь говорилось о языках, пропорциональном отчислении от бюджета «для нужд персонально-автономных общин национальных меньшинств».²²¹ Здесь, кстати, можно усмотреть сдвиг к принятию идеи создания на территории России автономных национальных образований («территориально-национальная автономия»). Заметим: большевики шли сходным путем.

В программе Народно-социалистической партии заявлялось, что в области местного и областного самоуправления партия будет добиваться организации на широких демократических началах земского, городского и местного самоуправления и введения «в тех местностях государства, где этого пожелает население, национально-областной и областной автономии с предоставлением областным представительным учреждениям, организованным на широких демократических началах, законодательных прав по местным делам».²²²

Особое внимание обращает на себя то, что ни у меньшевиков, ни у эсеров, ни у энесов в программных документах специально не оговариваются вопросы, связанные со степенью и границами самостоятельности регионов. Речь идет лишь о культурной, и в какой-то степени – о политической автономии. В документах можно проследить элементы финансовой самостоятельности. Если это сопоставить с пониманием меньшевиками и эсерами социальных процессов в обществе, пониманием роли пролетариата, тем, что они не подвергали сомнению необходимость сохранения единого государства (нигде нет требования образования самостоятельных государств по национальному либо региональному принципу), то вывод можно сделать один: левые партии, работая на идею свержения существовавшего социального строя, не собирались менять форму существования общегосударственного хозяйственного организма. Они также не поднимали вопроса о влиянии национального, регионального факторов на производственные или политические процессы.

Теперь обратимся к документам более «правых», несоциалистических, «буржуазных» организаций. В программе «Союза освобождения», образованного в соответствии с манифестом 17 октября 1905 года, признавалось необходимым, чтобы «государственное устройство преобразованной России было утверждено на широком местном и областном самоуправлении»²²³. Союз ставил одной из своих целей добиться того, чтобы «освобожденная Россия сознательно и решительно порвала с характерными для самодержавия угнетением окраин и бюрократической централизацией». Заметим, что формулировка требования рассматриваемой «буржуазной» организации, сделанная в 1905 году – гораздо более резкая и определенная, чем соответствующие формулировки, сделанные социалистическими партиями гораздо позже, в условиях революции 1917 года.

В каком же понимании местного самоуправления согласились все группы Союза? Прежде всего, необходимо «всецело восстановить» конституцию Финляндии, обеспечивающую ее «особенное государственное положение», что должно быть «торжественно признано» в основных законах Российской империи. Всякие общие России и Финляндии мероприятия должны быть впредь делом соглашения между соответствующими «законодательными факторами Империи и Великого Княжества». Далее. «Самое широкое областное самоуправление должно быть, во всяком случае, предоставлено областям Империи, резко обособленным по своим бытовым и историческим условиям, напр. Польше, Литве, Малороссии или Закавказью»²²⁴. В отношении «народностей, входящих в состав России» (именно так, а не «инородцев») – «мы, безусловно, признаем их право на культурное самоопределение». И следуют требования общедемократического порядка, в том числе – широкое местное самоуправление. Если суммировать все эти требования и перевести их на современный политический язык, то речь здесь идет о многообразии вхождения регионов в состав единого централизованного государства.

В программе имелись и требования экономических преобразований. Они достаточно радикальны, исходя из представлений составителей о том, что «вся хозяйственная жизнь России до корня извращается политическим рабством, в котором коснеет страна».²²⁵ Расшифровка этого – детальна, но не носит национального или регионального оттенка. Ничего не говорится и о собственно великорусских проблемах. Подход – чисто отраслевой, народное хозяйство рассматривается как организм, работающий на единых принципах. Весь вопрос совершенствования этого механизма, как и прогресса наций, живущих в государстве, заключался в политических свободах и общих экономических, а точнее, как следует из содержания документа, экономико-социальных реформах.

Много сходного с отмеченными выше положениями можно найти у кадетов. В программе Конституционно-демократической партии, выработанной учредительным съездом в октябре 1905 года, например, почти в тех же выражениях говорилось о будущих принципах взаимоотношений с Финляндией, Польшей, о необходимости введения для всех регионов «местной автономии и областных представительных собраний». В то же время программа содержит интересные, на наш взгляд, частности. Так, автономия Польши вводится «при условии сохранения государственного единства и участии в центральном представительстве на одинаковых с прочими частями империи основаниях», а также при обязательном соблюдении «гарантии гражданской свободы и права национальности на культурное самоопределение» для проживающих на территории Польши народов.²²⁶ В своей вступительной речи на съезде лидер кадетов П.Н. Милюков разъяснял: конституционно-демократическая партия не отрицает принципа единства России, но является «непримиримым противником бюрократической централизации и манчестерства», и никогда не будет стоять на страже «узких классовых интересов русских аграриев и промышленников».²²⁷

В программе кадетов, в том виде, как она сложилась к 1917 году, есть более оригинальные и четкие формулировки. В частности, партия считала, что «местное самоуправление в самом широком смысле должно быть распространено на все Российское государство». Отчуждаемые земли предлагалось передавать «в государственный земельный фонд», откуда распределять между нуждающимися «сообразно с особенностями землевладения и землепользования в различных областях России».²²⁸ Как видим, эта партия («левая» – как она аттестуется собственными деятелями) отстаивала целостность страны и со временем делала это все более определенно. Во всяком случае, программные формулировки со временем уточнялись именно в данном направлении.

Октябристы по интересующим нас вопросам высказывались еще определеннее, чем их соседи по общественно-политической нише. В известном воззвании «Союза 17 октября», составленном и напечатанном в 1905 году, уже в самом названии первого параграфа прямо формулируется одна из основных мыслей документа: «Сохранение единства и нераздельности Российского Государства». Данная формулировка «обязывает признать, что жизненным условием для укрепления внешней мощи России и для ее внутреннего процветания является ограждение единства ее политического тела, сохранение за ее государственным строем исторически сложившегося унитарного характера. Вместе с тем положение это обязывает противодействовать всяким предположениям, направленным прямо или косвенно на расчленение Империи и замену единого государства государством союзным или союзом государств».²²⁹ Далее эти положения уточняются.

Октябристы высказываются за демократические свободы, за развитие местного самоуправления, право отдельных национальностей на защиту своих культурных нужд. Делается акцент на равенстве в правах «всех русских граждан без различий национальности и вероисповедания» и допущении объединения «отдельных местностей Империи в областные союзы для разрешения задач, входящих в пределы местного самоуправления». Вместе с тем, Союз отрицает «идею федерализма в применении к русскому государственному строю». Признавая, как и подавляющее большинство других политических организаций, право на автономию за Финляндией, октябристы точно так же оговаривают возможность для Финляндии воспользоваться этим правом с условием сохранения государственного единства странны.

Из сказанного можно сделать вывод, что сторонники сохранения известной централизации в стране, в том числе и экономической жизни, не собирались ломать существовавших экономических отношений. Правда, они считали, что подъем народного благосостояния возможен лишь при том условии, «чтобы нашему национальному характеру были возвращены те драгоценные качества, которых он лишился под влиянием старого порядка, основанного на правительственном надзоре, правительственной опеке, правительственной помощи. Политическая и гражданская свобода, провозглашенная манифестом 17 октября, должна пробудить к жизни дремлющие народные силы, вызвать дух смелой энергии и предприимчивости, дух самодеятельности и самопомощи и тем самым создать прочную основу и лучший залог нравственного возрождения»²³⁰. Итак, централизация, но не опека, самостоятельность регионов, но унитарное государство, модернизация, но с учетом национальных ценностей. Освободить граждан от политического давления, и тогда экономика и культура будут развиваться на тех же общих принципах, но свободнее, шире, чем это было прежде.

Как и у других партий, программные положения октябристов развивались и так же становились более определенными. В программе Союза декларируется (также первым пунктом): «Сохранение единства и нераздельности Российского Государства, представляющегося в виде конституционной монархии на основании манифеста от 17 Октября 1905 года; сохраняя единство Государства, нужно противодействовать всяким предложениям, направленным прямо или косвенно к расчленению империи; отрицая идею федерализма в применении к русскому государственному строю, вполне допускается (так в тексте – А.Н.) объединение отдельных местностей империи в областные союзы; исключительно за Финляндией признается особое положение, дающее ей право на известное автономное государственное устройство при условии сохранения государственной связи с империей».²³¹ Как видим, налицо некоторые повторения формулировок «Воззвания», однако формулировки эти становятся несколько более расширенными. В частности, понятнее становится смысл, вкладываемый октябристами в термин «автономия» – это лишь «известные» права внутри империи. Характерна приверженность монархии.

Представляют интерес взгляды составителей документа на предполагаемую организацию экономической жизни регионов. Так, среди гражданских прав фигурируют «свобода передвижения, труда, промышленности, торговли и т.д.» (подчеркнем: в рамках империи). Предлагается расширение и усовершенствование законодательства о рабочих «в соответствии с местными особенностями отдельных производств. (Это очень важно: признание факта местных особенностей производства; напомним, что речь идет о партии буржуазии, предпринимателей, торговцев, прекрасно понимающих значимость предложений – А.Н.) и с началами, принятыми в этой области в наиболее просвещенных промышленных государствах».²³²

Это тоже важно: как в других государствах, «просвещенных», целостных, централизованных, с единым хозяйством. Россия – такое же, причем «промышленное» государство. Далее программа содержит повторение уже знакомого: «Развитие и укрепление начал местного самоуправления», и новое: «содействие подъему производительных сил, особенно в области сельскохозяйственной промышленности, организация доступного населению сельскохозяйственного, промышленного и торгового кредита». Здесь речь идет о традиционной для России – и не только для великороссов – отрасли производства «сельскохозяйственной промышленности», а также о характерных для русского хозяйства формах производства – мелкой промышленности, которая была развита, но которую в стране повсеместно в начале ХХ века душил недостаток именно мелкого кредита. Наконец, как очередная задача поставлено: «наилучшее использование народных богатств, причем должен быть облегчен доступ к эксплуатации местных и минеральных богатств, принадлежащих Государству»²³³. Местные богатства принадлежат Государству (с большой буквы), т.е. для единого государства видятся централизация, унитаризм в хозяйственной области как непременные атрибуты. Автономия, таким образом, не должна распространяться на экономику, а должна была охватывать исключительно административную сферу.

«Прогрессивный блок» выступал за введение земства на окраинах страны.²³⁴ В социально-экономической программе «Прогрессивной партии» («прогрессистов») имелись пункты о защите народнохозяйственных интересов страны в отдельных отраслях хозяйства, но не в региональном аспекте.²³⁵ На своем съезде в ноябре 1912 года «прогрессисты» заявили, что они выступают за «устранение посягательств на национальные особенности, культурную самобытность, родной язык и религию входящих в состав Империи народностей». Члены «Прогрессивного блока» понимали связь между «политическим строем страны и ее экономической жизнью» и подчеркивали, что «должны настаивать на проведении реформ в таком виде, чтобы они действительно удовлетворяли потребностям страны».²³⁶ Партия «Мирного обновления», пытавшаяся играть роль конституционного центра, так же отличилась расплывчатостью требований в этой части; в программе говорилось о предоставлении автономного управления «отдельным областям или определенным территориям».²³⁷

Вопреки распространенному мнению, монархические организации России, имея собственные взгляды по многим вопросам, так же как и социалистические, как либеральные, «центристские», стояли за реформы. Так, монархисты-конституционалисты, или «царисты», для которых царь – «отец народа», «покровитель всякого благого начинания», «душа и совесть великого народа», заявляли: «В области внутренней политики царисты признают всю непригодность отжившего свой век государственного строя».²³⁸

«Союз русского народа» представлял себе Россию будущего как единую и неделимую империю, в которой преимущественными правами наделена русская народность (причем не делалось различия между великороссами, малороссами и белорусами). При этом полагалось, что государственное устройство должно функционировать «на строгих началах законности, дабы множество инородцев, живущих в нашем отечестве, считали за честь и благо принадлежать к составу Российской империи и не тяготились бы своею зависимостью».²³⁹ Интересы других наций принимались Союзом в расчет в том случае, если они не противоречили интересам русских. Русской народности, говорилось в программе СРН, «принадлежит первенствующее значение в государственной жизни и государственном строительстве», а «все инославные и нехристианские народности являются на Земский собор или в Государственную думу только на правах челобитчиков».²⁴⁰

Союз предостерегал: «Мы идем неуклонно по пути к гибели и разрушению государства Российского». Одна из основных причин опасности виделась ему в том, что «современный бюрократический строй» встал между народом и монархом. Ближайшая цель деятельности Государственной Думы – заботиться о действительных нуждах народа и государства, «помогать законодателю осуществлять назревшие преобразования». К власти обращались с призывом добиваться установления «строгого порядка и законности на твердых началах свободы слова, печати, собраний, союзов и неприкосновенности личности, но с установлением правил, определяющих границы указанной свободы, дабы не нарушался государственный правопорядок и не затрагивались бы права отдельных лиц и дабы она сама была ограждена от произвола».²⁴¹ Итак, «Союз русского народа» (а в его состав влилось много организаций – Союз русских патриотов, Союз земледельцев (дворянский), «Общество хоругвеносцев», нижегородское «Белое знамя» и др.) также высказывался за реформы, хотя и устанавливал пределы этих реформ в соответствии со своими политическими воззрениями.

«Русская монархическая партия», одна из радикальных организаций, исходившая в своей деятельности из недопущения и мысли о том, чтобы «предоставить инородцам и иноверцам... те же права, как и коренному русскому народу», тем не менее, считала неизбежным наступление удобного времени для «основательных, зрелообдуманных, государственных реформ». В рамках империи, считала она, «местные национальные особенности отдельных групп населения могут свободно существовать и развиваться», для чего необходимо «свободное развитие местной административной и общественной самостоятельности». Характерно однако, что уже в первых строчках своей программы партия со всей определенностью заявляла о своем «убеждении, что никакие реформы, в которых так нуждается Россия, не могут принести благих плодов, коль скоро они будут производиться под натиском теперешнего революционного движения».²⁴² Здесь для нас особенно интересно не столько отношение к революционному движению (оно понятно), сколько признание самой необходимости реформ в стране, реформ, «в которых так нуждается Россия».²⁴³

Партия, как и все без исключения монархические организации, стояла за сохранение «единства и целости» государства и резко критиковала «изменников России», которые «задумали отделить от России ее окраины и превратить ее в первобытное состояние небольшого государства, включающего в себя одни только великорусские губернии». По воззрениям идеологов данной организации, русский человек должен «как в центре своего Отечества, так и на его окраинах чувствовать себя хозяином того дома, в котором он гостеприимно приютил как мирных инородцев, так и бывших врагов России».²⁴⁴

Местная общественная жизнь в России представлялась сторонникам партии «совершенно ненормальным явлением», так как с одной стороны, она находилась под влиянием петербургской бюрократии, а с другой – под влиянием «безответственного» земства. При этом партия большое внимание уделяла «содействию развития плодотворности национального народного труда», под которым понимала, прежде всего, сельскохозяйственное производство, кустарное производство в деревне и городе, а также промышленность, не находящуюся под контролем иностранного капитала.²⁴⁵ Большое значение придавалось переселенческой политике на принципах добровольности по причине перенаселенности центральных губерний. Переселение считалось важным и «в смысле прикрепления к России дальних окраин посредством заселения их русским народом». Такими окраинами считали Северный край, Сибирь, Средняя Азия, Кавказ, «а также те южные и юго-восточные губернии России, которые, к великому для нее ущербу, находятся в руках Армян, Немцев и Евреев». Кстати, партия высказывалась за переселение в эти регионы не только крестьянства, но и «помещиков-дворян», так как «правильное сельское хозяйство возможно лишь при зрелообдуманной комбинации крупного и мелкого землевладения».

Вместе с тем, эта партия считала ошибкой правительства большие «непроизводительные» капиталовложения, в частности, на окраинах государства, прежде всего на Дальнем Востоке, приведшие к перенапряжению хозяйства и к тяжелой для страны войне. Следует отметить, что программные требования партии были достаточно детализированными и целенаправленными. Россия виделась в ней как единый, целостностный организм – во всех отношениях.²⁴⁶

В том же 1906 году, когда Русская монархическая партия формулировала свои постулаты, близкий к ней по идеологии «Русский народнический всесословный союз», «твердо веруя в благотворительную совместную работу всех народов России в Государственной думе», «опасаясь всяких автономий как первой ступени к раздроблению единой России», тем не менее, заявлял, что будет настаивать «на предоставлении нерусским народностям, населяющим Россию, самого широкого местного городского и земского самоуправления и родного языка в начальных школах и местных судах».

«Отечественный союз» первым и основным положением своей программы признавал «начало целости и нераздельности русского государства, с допущением для окраин лишь таких вызываемых местными условиями особенностей, которыми не нарушалось бы единство России», хотя при этом «в отношении иноплеменных частей населения России» признавалось обязанностью государства «оберегать их законные интересы».²⁴⁷ К основополагающим принципам любых монархических организаций можно отнести повторяющиеся в разных редакциях типичные утверждения: «Царское Самодержавие... является залогом... внутреннего Государственного единства России», «чуждое стеснений местной жизни, управление окраинами должно ставить на первое место общегосударственные интересы и поддержку законных интересов русских людей. Все же попытки к расчленению России под каким бы то ни было видом не должны быть допускаемы. Россия едина и неделима».²⁴⁸

Следует отметить, что большинство региональных партий повторяли требования, сформулированные в Центре, тем более, что эти партии были часто связаны – идейно и даже организационно – с партиями Центра: украинские социалисты, социал-демократия Польши и Литвы, и др. Но и в программных документах даже сугубо локальных организаций, таких, как Центральная рада, Белорусская рада, Сфатул цэрий, в национальном вопросе практически не было требований, кардинально отличных от тех, которые выдвигались общеимперскими общественно политическими организациями.

Все это позволяет заключить, что необходимость изменений в общественном и государственном строе страны осознавалась и формулировалась с начала ХХ века практически всеми общественно-политическими организациями независимо от их политических взглядов. Для всех этих организаций национальный вопрос не был вопросом первостепенной важности. Партии высказывались, прежде всего, по социальным вопросам, и в тех случаях, когда заявляли о существующем в стране «национальном угнетении» или, напротив, о «засильи инородцев и иноверцев», делали это в контексте оценок общеполитической ситуации. Все партии рассматривали государственное единство России как данность и не подвергали его необходимость какому-либо сомнению. Точно так же не поднимался вопрос о реорганизации хозяйства в смысле изменения парадигмы региональных аспектов хозяйства. Все в обществе признавали цементирующим ядром русскую нацию, а хозяйство великорусских регионов рассматривалось как основа общегосударственного хозяйства в целом. Различия в отношении национальных требований, формулируемых партиями всевозможных направлений, касались самой целесообразности предоставления политической автономии регионам, ее степени, возможности предоставления, перечня регионов, которым в будущем следовало бы такую автономию в рамках российского государства предоставить. Именно по этой шкале и расходились данные программные положения.

Существенные изменения в требованиях партий стали наблюдаться параллельно с подготовкой, а затем, с началом Первой мировой войны. Большевики выдвинули и стали пропагандировать тезис о «праве наций на самоопределение», постепенно расширившийся в их толковании до «права на отделение». В целом же эволюция требований партий протекала в русле изменений настроения в обществе, либерализации соответствующего общегосударственного законодательства, ликвидации некоторых ограничений в правах проживания, землевладения для «инородцев», в частности, ликвидации черты оседлости для евреев. Эта эволюция резко ускорилась после февраля 1917 года, когда соответствующие взгляды нашли почву и поддержку в государственных структурах. Временное правительство уже 20 марта издало закон «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» в соответствии с которым всем гражданам страны гарантировалось соблюдение прав на государственной службе; равенство в учебных заведениях; возможность введения родного языка в частных учебных заведениях и при ведении торговых книг в торговых и промышленных заведениях.

В сентябре 1917 года официальную, государственную поддержку получил лозунг права наций на самоопределение в самом общем его толковании. Необходимость сохранения единого хозяйственного организма в стране практически никем не подвергалась сомнению. Вопрос шел о политическом самоопределении народов, но не об их отделении. Тем более что еще и не существовало субъектов национальной или какой-либо иной государственности, (кроме Польши и Финляндии, имевших не государственность в буквальном смысле этого слова, а ограниченную политическую автономию), в отношении которых можно было ставить подобную проблему. Учредительное Собрание на заседании 5 января 1918 года, выражая господствующие в стране политические настроения, отметило, что русские демократические партии всегда признавали законным стремление народностей России к свободе самоопределения, и провозгласило переход к федеративному устройству России. По причинам объективным (быстрый разгон Учредительного собрания большевиками) и субъективным (отсутствие разработанности этих вопросов, разные политические взгляды членов Собрания) трудно представить в полном объеме, чем конкретно должен был обернуться для России федерализм в толковании «Учредилки».

Характерно также и то, что почти сразу после февральской революции в столице был издан сборник программ русских политических партий, в который вошли программы основных организаций, начиная с социал-демократов и кончая монархистами. Это являлось косвенным свидетельством того, что политический истэблишмент семнадцатого года не воспринимал эти организации как выпадающие из общего русла революционного процесса. Во всяком случае, всем этим документам предпослано предисловие, в котором, в частности, обо всех них в духе тогдашнего времени в высокопарных выражениях говорилось следующее: «Солнце свободы воссияло над необъятной Россией. Русский народ, сбросив с себя цепи рабства, стал великим и свободным народом... Начинается новая жизнь новой, молодой России, получившей крещение в купели свободы и очищенной навсегда от грехов царизма. Пало самодержавие... На смену его пришел, как луч с неба, новый строй, и свободная Россия должна стать семьей всех народов, ее составляющих и боровшихся одинаково с царизмом за свое свободное бытие. Священный долг граждан земли русской – приложить все свои силы и старания, чтобы создать российскому государству славное будущее и на обломках самодержавия построить дворец, купленный кровью и слезами свободы».²⁴⁹

Из приведенных патетических слов следует, что ультрареволюционность в то время была свойственна отнюдь не только большевикам; это было скорее поветрие времени. Уже тогда имело довольно широкое хождение выражение «семья народов», хотя из программ политических партий уяснить, что же можно понимать под такой «семьей», было довольно сложно. Понятия уже существовали, но у них не было еще определенного содержания.

И сегодня с учетом последних событий в стране нам становится легче представить, насколько трудно было отечественному обывателю в 1917 году разобраться в подлинных политических физиономиях тогдашних политиков, в хитросплетениях политических интриг, в действительных целях тех или иных организаций, понять, куда в реальной перспективе вели выдвигаемые ими программы.

При всем том, в движениях различных политических ориентаций непременно имелись некоторые основополагающие ценности, от которых они не могли отказаться. Это достаточно ясно проявилось в программах сил, вышедших на политическую арену страны после Октябрьской революции. Четкое формулирование основных программных положений оказалось особенно необходимым в условиях Гражданской войны: люди могли идти на фронт и сражаться, когда имели ясные лозунги движения, в котором принимали участие.

В программе генерала Л.Г. Корнилова, относящейся к февралю 1918 года, заявлялось, что «все граждане России равны перед законом, без различия пола и национальности». Специальный пункт, хотя и последний по счету в программе, но зато написанный в отличие от других от третьего лица, гласил: «Генерал Корнилов признает за отдельными народностями, входящими в состав России, право на широкую местную автономию, при условии, однако, сохранения государственного единства. Польша, Украина и Финляндия, образовавшиеся в отдельные национально-государственные единицы, должны быть широко поддержаны правительством России в их стремлении к государственному возрождению, дабы этим еще более спаять вечный и нерушимый союз братских народов».²⁵⁰ Здесь мы видим повторение, или продолжение в новых условиях – условиях Гражданской войны – традиционных лозунгов умеренных, либеральных партий, прежде всего требования равенства граждан перед законом, местной автономии при сохранении государственного единства.

Есть, правда, и новый момент. К требованию особого статуса, обычно выдвигавшегося в отношении Польши и Финляндии, присоединилось требование подобного же статуса для Украины. В то же время следует обратить внимание на осторожность формулировки – не восстановление государственности с сохранением тесных связей внутри империи, как это формулировалось ранее, а достаточно неопределенно: «поддержать стремление к государственному возрождению», но так, чтобы «еще более спаять в нерушимый братский союз». Вероятно, составители программы, отдавая дань демократизму, все-таки оставляли себе свободу рук для действий после победы.

В брошюрке-листовке «За что мы боремся?», опубликованной за подписью генерала А.И. Деникина весной 1919 года, содержались такие требования, как «восстановление могущественной Единой и Неделимой России», «проведение децентрализации власти путем установления областной автономии и широкого местного самоуправления».²⁵¹ Правда, вопросы национальной политики, принципов межрегиональных отношений содержались не во всех программных документах. Их не было, например, в приказах-обращениях генерала П.Н. Врангеля (обращения адресовались «Русскому Народу», к которому он апеллировал за помощью); в платформе кронштадцев, касавшейся значения революции, проблем укрепления в стране советской власти, необходимости борьбы с большевизмом.

Имеющиеся в распоряжении историков материалы дают достаточные основания для утверждения: после окончания Гражданской войны, когда встал вопрос о перспективах Советской власти в стране (с одной стороны баррикад – о задачах ее укрепления, с другой – о задачах ее свержения), вопросам межнациональных и межрегиональных отношений стало уделяться гораздо больше внимания, чем раньше. Вот несколько наблюдений о позициях по этому вопросу русской эмиграции.

Непривычно много внимания этим проблемам было уделено Частным совещанием членов Всероссийского Учредительного собрания, состоявшимся в Париже в январе 1921 года. Прежде всего, напомнив о провозглашении Учредительным собранием в 1918 году строительства новой России на федеративных началах, Совещание констатировало, что при сложившихся в России обстоятельствах провозглашенное Учредительным Собранием требование самоопределения народов «выразилось в форме требования полного выделения окраинных государств и разрыва ими всяких связей с Россией вследствие желания оградить себя от деспотической власти и разрушительной политики большевистских диктаторов».²⁵² Таким образом, распад России как единого государства представал в резолюции в виде явно нежелательного процесса и объяснялся исключительно нежеланием окраин иметь что-либо общее с большевистской властью: «пока над Россией тяготеет режим большевистской диктатуры, до тех пор не может определиться и вылиться в рациональные правовые формы тяготение окраинных государств к России. Закрепление же морально-политического разрыва между ними может повести только к невыгодной для всех балканизации и взаимным столкновениям, которые будут использованы в интересах чужой империалистической политики». Образование на месте России нескольких государств при отсутствии выраженной тенденции к единству (правда, рамки этого единства не совсем ясны) по мнению составителей документа неизбежно приведет к столкновениям между ними, к «балканизации».

В то же время Частное совещание посчиталось с существованием «созданных усилиями окраинных национальностей новых государств и с волей к охранению их самостоятельности» (в случае, если она выражается представительными учреждениями, основанными на всеобщем избирательном праве). С точки зрения участников Совещания, «после ликвидации большевистской диктатуры и установления в России народовластия неизбежно выявится общность социально-политических и культурных интересов, диктующих экономическое и политическое сближение, равно выгодное и даже необходимое для обеих сторон», т.е. собственно России – с одной, и новых государств – с другой. Интересующий нас аспект в документе в достаточной степени не прояснен. Экономическое сближение представляется составителям неизбежным, оно «диктуется» обстоятельствами. Однако каковы должны быть конечные рубежи этого сближения? Что это должно быть: полное объединение экономик государств, либо в каких-то отдельных частях? Согласование либо увязка экономических программ, или может быть, планов? Здесь оставалось много неясностей.

В то же время в этом документе уже вполне определенно указывается на политические формы объединения, а именно: «Наиболее целесообразною формою этого сближения, соответствующей как общим тенденциям исторического процесса, так и культурным интересам человечества, представляется федеративное объединение». Здесь, кстати, можно отметить следующие, бросающиеся в глаза обстоятельства. Во-первых, в документе указывается на закономерность, по мнению его создателей, возникновения на территории Империи новых независимых государств, причем инициатива в их создании относится на счет самих «окраинных национальностей». Ликвидировать эти государства члены бывшего Учредительного собрания не предлагали. Таким образом, ими признается правомерность раздробления Империи, хотя и объясняется существование этих государств исключительно нежеланием принять большевистскую власть. Во-вторых, судя по документу, его составители не уточняли свое понимание федерации, остававшееся еще на уровне лозунга. И надо заметить, что большевики, и в частности В.И. Ленин, И.В. Сталин, в этом же году говорили уже о различных видах федерации. Они в это время решали практические задачи установления взаимоотношений регионов, наций, а потому были вынуждены отходить от общих рассуждений и от голой лозунговости в понимании данного вопроса.

В отличие от документов других политических организаций, Частное совещание достаточно детально говорит о положении национальностей в новой России. Была принята даже специальная «Резолюция о национальностях». В ней, в частности, заявляется, что в системе Российской Федерации всякая национальность, «хотя бы она составляла меньшинство в пределах данной части общей Федерации», имеет право на «национально-культурную автономию». Не допускается никакой дискриминации в зависимости от происхождения, принадлежности к той или иной расовой, национальной, лингвистической или вероисповедной группе. Всякой национальности должно быть обеспечено право пользоваться родным языком в школе, суде, прессе и публичных собраниях. Всякая национальность имеет право образовывать на началах самоуправления всякого рода просветительные, культурные, благотворительные, вероисповедные и тому подобные учреждения. Всякое национальное меньшинство «имеет право на пропорциональную его численности часть расходного бюджета из общегосударственных учреждений на культурно-просветительные нужды, равно как и право облагать своих членов для обеспечения этих нужд особым национальным налогом».

Обращает на себя внимание пункт, согласно которому гарантированные общероссийской конституцией всем гражданам общеполитические свободы «не могут быть ограничиваемы постановлениями органов национальных меньшинств». Здесь мы видим идею примата общероссийского законодательства над всеми другими актами. Пожалуй, самым интересным является последний пункт резолюции: «В Российской Федерации каждой национальности, населяющей определенную область в преобладающем количестве, должно быть предоставлено право образовать автономную государственную единицу, входящую в состав Федерации на условиях и в порядке, определяемых федеральной конституцией»²⁵³. Прежде всего, национальности в России может быть дано право образовывать «государственную единицу». Таким образом, большевики в Советской России не были изобретателями принципа национальной государственности. Этого принципа придерживались и члены Учредительного собрания, во всяком случае, их часть (довольно значительная) проголосовавшая на своем совещании в эмиграции в 1921 году за документ, содержавший соответствующий программный пункт.

Еще раз обратим внимание: в резолюции фигурируют не просто какие-то регионы с особыми условиями. Речь идет именно о создании государств. Соответствующее государство, автономная государственная единица входит в состав Федерации на определенных условиях. Каковы могут быть экономические взаимоотношения между отдельными регионами и вообще, должны ли эти предполагаемые государства составлять единое государство, опираясь на рассмотренные формулировки – сказать затруднительно. Исторический опыт показывает: существование государства внутри другого государства – вещь невозможная. Большевики создали такие государства. Однако, чтобы совладать с инициированными ими же процессами в регионах (в том числе и в автономных образованиях), они вынуждены были создать в сущности централизованное, унитарное государство. Господа члены Всероссийского Учредительного Собрания также заявили о возможности создания в России ряда государств по этническому принципу, однако они вряд ли представляли себе, во что это может вылиться на практике, в случае прихода их к власти в России. А они, скорее всего, столкнулись бы с теми же проблемами, что и большевики.

Заметим, что последние объявили о праве наций на самоопределение «вплоть до отделения и образования самостоятельных государств», хотя впоследствии в ходе политической практики фактически отказались от соблюдения этого права и, во всяком случае, резко ограничили область его применения. В то же время они оказались более последовательными, чем «учредиловцы», которые сначала заявили о своей приверженности принципам культурно-национальной автономии, но здесь же и наряду с этим допускали создание государств на территории (и внутри) России. А ведь государственность предполагает гораздо больше прав и прерогатив местных органов власти, чем предусматривается культурно-национальной автономией, и в значительной мере это отразилось бы на функционировании хозяйственного механизма. Никакая государственность, даже самая ограниченная, не может «влезть» в узкие для нее рамки культурно-национальной автономии. Правда, в отличие от большевиков, создававших автономии на территориях с несколькими процентами автохтонного населения, члены Учредительного Собрания допускали подобное решение вопроса лишь для районов, где «коренная» национальность должна быть представлена «в преобладающем количестве». Эта поправка существенна сама по себе, однако, в сравнении с основной проблемой – допущения национальной государственности как таковой – отходит на второй план.

Российский Зарубежный Съезд, состоявшийся в Париже в апреле 1926 года, в Обращении к русскому народу заявил: когда «будут сброшены оковы насилия», тогда «в сердце России, волею всего народа русского будет установлен строй возродившегося Великодержавного Российского Государства».

Великодержавность! Казалось бы, мы имеем дело с повторением старого, еще дореволюционного лозунга. Однако это не совсем так, ибо в другом документе Съезда – Обращении ко всему миру – даются разъяснения, из которых следует, что возрожденная Россия будет стремиться к установлению дружеских отношений со всеми своими соседями, «признав тем самым независимость и самостоятельное существование всех, возникших на территории бывшей Империи Российской, новых государственных образований и входя с ними в соглашения, обеспечивающие взаимные политические и экономические интересы». Таким образом, в понятие «великодержавности» в 1926 году вкладывался отнюдь уже не тот смысл, который до 1917 года и в период Гражданской войны был начертан на знаменах большинства армий, составлявших белое движение: «Единая и неделимая». По существу часть эмиграции в двадцатые годы смирилась с распадом империи.

Вместе с тем, по мнению подавляющего большинства деятелей русского зарубежья собственно Россия дальнейшему членению не подлежала, и по существу смирившись с уже потерянным, Зарубежный Съезд в то же время выразил уверенность, что «будущее законное правительство России обеспечит всем народностям, населяющим ее территорию, свободное правовое развитие их бытовых, культурных и религиозных особенностей».²⁵⁴ По существу мы видим здесь контуры программы национально-культурной автономии для национальных меньшинств России.

Таким образом, большинство политических партий, общественно-политических организаций и движений, возникших в Империи после 1905 года, уделяли национальному вопросу сравнительно немного внимания. Он оставался в тени вопросов политических, социальных. Подходы к его решению в будущем были подчинены общепартийным политическим установкам.

Что касается сюжетов хозяйственных отношений регионов, предполагаемых принципов функционирования народного хозяйства, отношений России со странами, возникшими на территории Империи (в тех случаях, когда данное движение или партия считают возможным и необходимым сохранить возникшие государства в случае их прихода к власти в стране и налаживать с ними обычные межгосударственные отношения), то в подавляющем большинстве программ данные вопросы не ставились. Судить хотя бы о некоторых основополагающих началах функционирования народнохозяйственного механизма можно только из контекста общеполитических установок.

В некоторых случаях можно сделать выводы, главным образом, когда речь идет о восстановлении «единой и неделимой». Однако, говорить о реставраторстве практически невозможно, так как в стране не было движений и партий, желавших сохранить в неприкосновенности порядки, существовавшие до 1905 года. Причем, чем дальше от 1905 года, тем радикальнее, как правило, были требования. В 1949 году в Декларации Российского Монархического Движения особо подчеркивалось, что движение «не преследует цели насильственной реставрации в России монархического строя».²⁵⁵

Судить о взглядах партий на характер будущих хозяйственных отношений между регионами, как правило, сложно. Многие движения склонялись к строительству государства на федеративных началах. Отмечалась необходимость особых отношений с Польшей, Финляндией, Украиной. Признавалось право наций на образование ими самостоятельных национальных государств внутри России. Как, однако, в таких случаях должно было функционировать хозяйство, каковы должны были быть взаимоотношения регионов – эти вопросы никак не прояснялись. Обычно в документах глухо говорилось о предполагаемых будущих соглашениях на уровне государственных органов, указывалось на необходимость сохранения хозяйственных связей. Однако это все по существу было лишь политическими декларациями.

Из анализа соответствующих взглядов становится ясно, что у белого движения, у русской эмиграции на этот счет не было четкого понимания. Идей «равенства и братства» недостаточно для налаживания эффективного хозяйственного механизма. Кстати, и большевики после прихода к власти столкнулись с проблемами, которые в послереволюционной России еще никем не были решены. Вопрос не ставится о согласии или несогласии с их путем решения национального вопроса и межрегиональных отношений в частности. Дело в данном случае в ином: если ставить перед собой задачу наладить нормальное функционирование народнохозяйственного механизма, надо провести это понимание через все основные пункты политических программ, или точнее – заложить это понимание в этих пунктах. Например, заявляя о возможности образования внутри России государств по этническому принципу, следует четко продумать систему взаимоотношений их с Россией в целом, в том числе взаимоотношений хозяйственных. Прекраснодушные пожелания установления «дружественных отношений», «сохранения традиционных связей» и прочего – это лишь прекраснодушные пожелания.

Большевики в своей практике столкнулись с этим, и решили вопрос в соответствии со своими тактическими и стратегическими воззрениями, идейными и организационными установками – создали унитарное государство. Это, безусловно, не было единственным возможным путем решения комплекса национальных проблем. Однако в научном и практическом отношениях (мы здесь не говорим о границах и формах унитарности) данный подход был вполне логичен. Сам по себе унитаризм в строительстве государства – нормальное и часто встречающееся в мировой практике явление.

Трудно сказать, как решала бы эти вопросы оппозиция в случае прихода к власти. Однако ясно, что решать их пришлось бы, и возможного ответа на вопрос о путях подобного решения мы в подавляющем числе программ (кроме монархических организаций) не находим. Данные, имеющиеся в распоряжении историков, дают достаточно оснований считать, что и в 1917 году недовольство существовавшим политическим режимом достигло высокой степени, особенно, в столице.

Как мы видели, требования изменений были начертаны на знаменах практически всех партий страны. Все они требовали демократизации жизни, хотя и вкладывали в это понятие неодинаковый смысл.