Проблемы ответственности за убийство матерью новорожденного ребенка в российском и зарубежном уголовном законодательстве

Можно сделать вывод, что отнесение убийства незаконнорожденного ребенка к квалифицированному виду в России имело главной целью преследование незаконного сожительства и блуда и лишь затем самого факта лишения жизни младенца. Именно поэтому, например, российский законодатель из общего понятия детоубийства выделял особый вид – убийство незаконнорожденного, стремясь добиться общепревентивной цели, «чтоб на то смотря иные такова беззаконного и скверного дела не делали, и от блуда унялися». «В самом таком рождении, – полагал И.Я. Фойницкий, – видели уклонение от брачного союза и к случаям убийства незаконнорожденного начали относится весьма строго»². Как показал анализ, постановления Уложения царя Алексея Михайловича показывают суровое отношение законодателя к этому преступлению.

По словам М.Н. Гернета, «на фоне мрачной жестокости Уложения 1649 г., не знавшего жалости к детоубийцам и видевшего в смертной казни для них средство восстановить чистоту нравов и унять блуд, особенно знаменательными являются два указа Петра I: указ № 2856 от 4 ноября 1714 г. и № 2953 от 4 ноября 1715 г.»¹. Борясь со злом во всех проявлениях русской жизни широкими реформами, изменяя условия государственной и общественной жизни, Петр I «понял главнейшую причину, которая толкала внебрачных матерей на убийства их детей: это были их позор и страх перед осуждением общественным мнением»².

Оба указа предписывали в целях борьбы с детоубийством создать особые дома для воспитания внебрачных детей. Второй из названных указов является особенно интересным, так как дает мотивировку принимаемой меры и развивает ее основания. Устройство означенных домов («гошпиталей», как называет их указ) предписывается в городах и в столицах (в столицах – «мазанок», а в других городах – деревянных) «для сохранения зазорных младенцев, которых жены и девки рождают беззаконно, и стыда ради отметывают в разные места, от чего оные младенцы безгодно помирают, а иные от тех же, кои рождают, и умерщвляются». Внебрачные матери могли приносить своих детей в эти дома. От них не только не спрашивали никаких документов, но и не спрашивали их имени – им дозволялось приносить детей тайно, с закрытыми лицами. «Но ежели такие незаконно рождающие, – добавлял Указ 1715 года, – явятся во умерщвленье тех младенцев, и оные за такие злодейственные дела сами казнены будут смертью» ³.

Петр I следовал в данном случае примеру новгородского митрополита Иова, который открыл в 1706 году первый воспитательный дом для зазорных младенцев. Впоследствии воспитанники этих домов при императрице Анне Иоановне все, а при Елизавете лишь годные к военной службе отдавались в гарнизонные школы и по достижении совершеннолетия определялись в военную службу.

Постановление Уложения царя Алексея Михайловича оставалось в силе в продолжение почти двухсот лет лишь с изменениями относительно наказания детоубийц. Петр I не отменял действия данного Уложения. Понимая несовершенство действовавшего законодательства, необходимость его изменения и новой систематизации, он распорядился, чтобы во всех приказах составили выписки из статей, которые могли бы дополнить Соборное уложение. Одним из правовых актов, дополняющих Уложение, явился Артикул воинский 1715 года, подготовленный и принятый в период проведения военной реформы и содержащий большое количество норм общеуголовного характера, который отнес детоубийство законнорожденного ребенка к тяжкому квалифицированному виду убийства.

Изданию Свода законов предшествовали попытки составления проектов уголовных уложений. Последние не обходили вопрос о детоубийстве молчанием и в некоторых случаях останавливались на нем очень подробно.

Проекты 1754–1766 годов отвели детоубийству место среди преступлений против жизни в 29 главе: «...о таковых отцах и матерях, которые детей своих убьют, также ежели жена мужа или муж жену убьют или беззаконно прижитаго младенца вытравят»¹. Но обе редакции проектов ничего не говорят о лишении внебрачного ребенка жизни его матерью посредством положительного действия. Соответствующая статья Уложения 1649 года оказалась выключенной, несмотря на то, что большинство статей этого Уложения или Воинских артикулов перешло в проекты. Проекты лишь говорят о вытравлении плода незаконно зачавшей женщины и о подкидывании или оставлении в опасных местах таких младенцев. Различие в постановлениях обеих редакций весьма существенно лишь относительно наказаний. Первая редакция определяет самой «беззаконно беременной» за вытравление плода наказание кнутом и пожизненную каторгу, а вторая различает сословное положение виновных и предписывает женщин привилегированного класса «отсылать в дальние женские монастыри на два года, где их употреблять во всякие монастырские тяжкие работы»; возлагать на них обязанность посещения церковной службы («во всякие дни в церковь Божию ходить им как к вечерне, заутрени, так и к святой литургии»); по прошествии этих двух лет они должны были подлежать публичному церковному покаянию в продолжение двух месяцев. Женщины же непривилегированных сословий, кроме всего этого, подлежали наказанию плетьми.

Об оставлении ребенка обе редакции говорят неодинаково. Статья 4 первой редакции ничего не говорит, что ребенок должен быть «беззаконно прижит», как об этом говорит ст. 8 второй редакции. Но так как обе редакции называют мать «беззаконной», то, очевидно, в обоих случаях имелись в виду внебрачные дети. Если такой подкинутый или оставленный ребенок умирал, первая редакция проекта назначала матери отсечение головы, а вторая отсылала привилегированных, как и за истребление плода, в монастыри, но на три года с продлением публичного покаяния до 6 месяцев, а непривилегированных, по наказании плетьми, приказывала «ссылать вечно в казенную работу»¹.

Постановления обеих редакций, как считает М.Н. Гернет, «заставляют весьма многого желать относительно их ясности. Остается неизвестным, какие кары должно было влечь убийство матерью ее внебрачного ребенка, совершенное посредством положительного действия или посредством упущения, как, например, неперевязание пуповины, лишение пищи и пр. Относительно второй редакции, еще более неудачной, чем первая, возникает вопрос: является ли преступным вытравление плода или подкидывание и оставление ребенка со смертельным исходом для последнего, если эти действия совершены лицами нехристианского исповедания, но привилегированного сословия (сюда проект относил жен и дочерей лиц первых рангов, дворян неслужащих и купцов первой гильдии). Так как ссылка в монастыри к ним не могла быть применена, так же как и церковное покаяние, то они или должны были оставаться безнаказанными, или наказываться телесно, как непривилегированные, но то и другое противоречило бы тексту статей проекта»¹.

Различие между обеими редакциями заключалось не только в смягчении наказания по второму проекту, но также и в том, что последний назначал женщинам-матерям за истребление их плода и подкинутие ребенка несравненно меньшие наказания, чем посторонним лицам, которые подлежали смертной казни. Первая же редакция не отличала посторонних от самой беременной и роженицы.

Чрезвычайно подробно рассматривал анализируемое преступное деяние проект Уложения 1813 года.

В его пятом отделении рассматривается детоубийство в девяти статьях: 381–389. Статьи проникнуты, как считает М.Н. Гернет, «казуистичностью и очень неудовлетворительны в отношении формулировки выраженных в них понятий»². Хотя названные статьи не дают ясного указания, почему детоубийство отнесено к числу привилегированных преступлений, но с достаточною вероятностью можно предполагать, что основание привилегированности лежало в чувстве стыда или страха роженицы. Так заставляют думать выражения ст. 381: «...ежели мать, утаив беременность свою, родит в скрытом месте...» и т. д. Убийство же законных детей было предусмотрено в п. 2 ст. 337.

Наказания, назначавшиеся ст. 381 матери, лишившей жизни внебрачного ребенка, были ниже, чем за убийство законных детей, и ниже, чем за обыкновенное убийство. Высшим наказанием могло быть для привилегированных назначение им жительства в отдаленных губерниях, а для остальных сословий – телесное наказание кнутом и ссылка на вечное поселение. Между тем обыкновенное убийство наказывалось вечной ссылкой на поселение (для привилегированных) и менее тяжкой работой (для прочих), а убийство законных детей – пожизненной каторгой, вырезанием ноздрей и клеймением. Неосторожное лишение младенца жизни его матерью при условии сокрытия беременности и при родах в скрытом месте также влекло за собою наказание, но значительно меньшее. Сокрытие беременности и родов наказывалось в том случае, если ребенок родился мертвым. За укрывательство умышленного детоубийства соучастники и отец незаконнорожденного ребенка подлежали тому же наказанию, как виновная мать, но в высшем размере. Субъектом преступления подкидывания младенца, как со смертельным исходом для последнего, так и в случае его спасения, могло быть всякое лицо. Три статьи, посвященные этому преступлению (387–389), ничего не говорят о законном или внебрачном происхождении ребенка.

Оба рассмотренных проекта свидетельствуют о сознании неудовлетворительного состояния действовавших тогда постановлений о детоубийстве. Предположенное смягчение ответственности является тем более знаменательным, что проекты были проникнуты очень большой жестокостью в борьбе с преступностью¹.

Свод законов уголовных 1832 года отказался от особой наказуемости детоубийства. «Родители – говорит статья 118. т. Х, ч. 1 - не имеют права на жизнь детей и за убийство оных отвечают перед судом наравне с посторонними»². При этом термин «детоубийство» употребляется для обозначения «убийства детей в утробе матери». Такое «детоубийство» наряду с «чадоубийством», убийством отца или матери и некоторыми другими преступлениями отнесено к «особенным видам смертоубийства» (ст. 341), но все они «подлежат тем же наказаниям, какие положены за смертоубийство вообще» (ст. 342), то есть ни в каком случае уже не подлежат смертной казни.

1 января 1835 года в России вступил в действие Свод законов Российской империи, в том числе уголовных, ставший фактически первым уголовным кодексом, в котором были системно изложены положения Общей и Особенной части. К умышленному убийству при отягчающих обстоятельствах законодатель, наряду с убийством отца или матери, братоубийством (брата или сестры) и других родственных убийств, относил чадоубийство (сына или дочери) и детоубийство (малолетнего). Убийство при отягчающих обстоятельствах наказывалось бессрочными каторжными работами. Таким образом, Свод законов не выделял в качестве привилегированного убийство незаконнорожденного ребенка. Умышленное причинение смерти малолетнему ребенку независимо от его возраста и законности рождения признавалось тяжким преступлением.

Принятое в 1845 году Уложение о наказаниях уголовных и исправительных различало два вида детоубийства. Предумышленное убийство сына или дочери, рожденных в законном браке, признавалось согласно ст. 1451 Уложения тяжким родственным убийством, наряду с убийством жены или мужа, родных деда или бабки и других родственников по восходящей или нисходящей прямой линии¹. Такое преступление наказывалось лишением всех прав состояния и пожизненными каторжными работами.

Наказание смягчалось «тремя степенями в случае, когда убийство внебрачных сына или дочери совершено матерью от страха или стыда, при самом рождении младенца, если, однако же, при этом не будет доказано, что она была уже прежде виновата в том же преступлении»². В сравнении с наказанием за убийство законнорожденного ребенка, лишение жизни внебрачного влекло лишение всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, заключение в тюрьму на срок от четырех до шести лет.

Субъектом преступления могла быть только мать. При этом не имело значения, была виновная замужем или вдовой. Учитывалось лишь то, что была ли она прежде виновна в том же преступлении. В противном случае она наказывалась за простое убийство. По мнению И.Я. Фойницкого, данное «положение, введенное Государственным Советом в весьма неясной редакции представляется неправильным»¹.

Объектом преступления признавался: «а) ребенок; б) внебрачный; в) новорожденный». Ученый проводит следующие различия указанных выше категорий. Ребенок, в отличие от плода, – пишет он, – предполагается вне утробы матери и живой; мертворожденный ребенок убит быть не может, и потому определение жизненности его в момент деяния составляет весьма важный вопрос экспертизы, решаемый на основании исследования легких и других органов. От жизненности ребенка отличается его жизнеспособность, которая для состава детоубийства не требуется; но лишение жизни урода, в силу специального правила, выделяется из понятия детоубийства².

Незаконнорожденными признавались дети, «родившиеся от внебрачного сожития, добровольного или насильственного, с каким бы то ни было лицом либо зачатые от прелюбодейственного сожития, то есть не от мужа, а также родившиеся в незаконном браке, рожденные по истечении более 306 дней после смерти мужа матери, по расторжении брака разводом или после признания брака недействительным»³.

Понятие новорожденности, по мнению И.Я. Фойницкого, охватывает, с одной стороны, «детей рождающихся, частью отделившихся от утробы матери, а с другой – детей, родившихся незадолго до лишения их жизни». Основной вопрос здесь состоит в том, считает ученый, до какого возраста своей жизни после рождения ребенок может быть предметом детоубийства. Он при­водит «верное замечание Таганцева, что в данном случае важен вопрос не о возрасте ребенка, а о том промежутке времени, в течение которого родильница продолжает находиться в особом соматическом состоянии, так как именно наличностью его главным образом объясняются специальные постановления о детоубийстве»¹.

Н.А. Неклюдов весьма существенным считал вопрос о том, «как проверить незаконность рождения от женщины замужней. Незаконность ребенка, зачатого до брака, – рассуждает он в своей работе, – доказывается вообще весьма нетрудно самим фактом рождения его по естественному порядку слишком рано, считая со дня брака; тоже самое имеет место и по отношению ко вдове, родившей по естественному порядку слишком поздно со времени смерти мужа, и по отношению к жене, родившей во время продолжительного отсутствия своего супруга. Поэтому во всех остальных случаях остается полагаться на показания матери, ибо никто кроме нее не может быть судьею в этом деле»².

Еще менее строго наказывалось непредумышленное убийство ребенка. Согласно ч. 2 ст. 1451 Уложения: «...когда же детоубийство сего рода было непредумышленное, то виновная в оном женщина, особенно если она незамужняя и разрешилась от бремени в первый раз», подвергалась только «лишению всех прав состояния и ссылке на поселение в отдаленнейшие или менее отдаленные места Сибири»³. Особо смягчающим обстоятельством, позволяющим максимально снижать наказание в рамках этой санкции, был тот факт, что женщина была не замужем и «разрешалась от бремени в первый раз».

Статья 1460 Уложения говорит об оставлении женщиною от стыда или страха ее незаконнорожденного младенца без помощи, отчего младенец и лишился жизни. Здесь виновная приговаривалась: «...к лишению всех особенных лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и к ссылке в Сибирь с работами в исправительных арестантских отделениях на срок от полутора до двух с половиной лет»¹.

В статье 1469 Уложения выделяли и такой привилегированный вид убийства, как убийство новорожденного ребенка – урода. Вопрос о том, является ли младенец уродом, решался присяжными заседателями. При этом суд исходил не столько «из физиологического значения ненормальностей строения ребенка», сколько должен был оценивать его внешний вид («…чудо­вищного вида или даже не имеющий человеческого образа»², «монстр»³). По мнению И.Я. Фойницкого, для выделения этого преступления в качестве привилегированного имели значения обстоятельства, «лежащие в субъективной стороне деятельности, и особенности побуждений»⁴. Н.А. Неклюдов соглашается с этим: «Выделяя убийство урода из числа обыкновенных смертоубийств, законодательство имеет в виду не столько уродливость ребенка, сколько обыкновенную нежизнеспособность монстров, проживающих часто не более нескольких минут или часов»⁵.

Относительно субъекта преступления мнения двух ученых расходятся. Если И.Я. Фойницкий считал, что субъектом в данном случае могли быть не только родители, но и другие лица, то Н.А. Неклюдов отмечает, что «когда родится странный и необыкновенный урод или младенец чудовищного вида или даже не имеющий человеческого образа, то бабка, бывшая при родах, не должна лишать сего урода жизни, но об этом немедленно и обстоятельно доносить городскому акушеру»¹.

Итак, в рассмотренном нормативном акте впервые в России на законодательном уровне было выделено убийство матерью новорожденного внебрачного ребенка в качестве привилегированного преступления, в основе смягчения наказания за которое лежали мотив стыда и страха внебрачной роженицы.

Еще одним смягчающим обстоятельством за детоубийство, по мнению большинства российских ученых того времени, было особое душевное состояние роженицы, связанное с «ослаблением способности рассуждения и вследствие физических страданий, причиняемых родами»². Такие изменения в трактовке привилегирующих признаков были обусловлены, по-видимому, влиянием на российскую правовую доктрину классической школы уголовного права. Классическое направление уголовной науки связывало менее суровую ответственность за детоубийство с «ненормальным состоянием матери, вызванным причинами физическими и моральными, затмевающими рассудок родильницы»³. Как писал Н.А. Неклюдов, «положение женщины есть необыкновенное, и она, терзаемая стыдом, страхом, угрызениями совести и изнуренная телесными страданиями, почти лишается рассудка, следовательно, покушается на ужасное преступление без ясного об этом перед собой сознания»⁴.

С.В. Познышев полагал, что «на первом плане здесь следует поставить особое положение родильницы, нарушающее душевное равновесие женщины и ослабляющее ее способность обдумывания и самообладания». Более того, ученый считал недопустимым связывать ответственность за убийство матерью с наличием или отсутствием у матери брачных отношений с отцом. «Нет оснований, – писал С.В. Познышев, – считать привилегированным лишь убийство родильницей ее незаконнорожденного ребенка… Несомненно, однако, что и лишение жизни законного ребенка заслуживает выделения из общего понятия убийства» ¹.

Так же, как и С.В. Познышев, И.Я. Фойницкий придерживался позиции, что на ответственность матери влияет ее особое душевное состояние, обусловленное родовым процессом. Он признавал, что «сам акт родов на организм родильницы оказывает глубокое влияние, и эти особенности соматического состояния должны быть приняты во внимание при оценке ее деяния, так как они отражаются на самой волевой деятельности»².

В конце XIX века редакционная комиссия, подготовившая проект Уголовного уложения, сочла необходимым допустить уменьшение ответственности в случаях убийства матерью незаконнорожденного ребенка при самих родах. Основанием такого выделения должно служить исключительно ненормальное психическое состояние родильницы, обусловленное отчасти патологическим состоянием ее организма во время или тотчас после родов, расстройством ее нервной системы, а отчасти стыдом и страхом за будущее как самой виновной, так и ее ребенка. Однако необходимо отметить, что в предлагаемой редакции статьи не говорилось об основаниях выделения привилегированного состава. В ней было сказано: «Статья 391. Мать, виновная в убийстве своего незаконно прижитого ребенка при его рождении, наказывается: исправительным домом. Покушение наказуемо».

Взгляд на убийство новорожденного ребенка как на преступление со смягчающими обстоятельствами был признан правильным также и составителями Уголовного уложения 1903 года, которые лишь отказались от системы различения способов умерщвления ребенка: согласно ст. 461 причинение смерти может быть выполнено или при посредстве положительных действий, или путем бездействия, то есть неоказания новорожденному необходимой помощи. В качестве субъекта преступления указывалась лишь мать; ребенок должен быть прижит вне брака; момент убийства определялся словами «при рождении»; о мотивах ничего не говорилось. Это убийство также рассматривалось как менее опасное, так как женщина в период родов испытывает особого рода физические и моральные страдания, которые выводят ее из нормального психического состояния, и в силу этого она не способна в полной мере осознавать свои действия и руководить ими, а также стыдом и страхом за будущее как самой виновной, так и ее внебрачного ребенка. Наказание за данное деяние было понижено до заключения в исправительном доме от 1 года 6 месяцев до 6 лет.

Знаменательно, что Уголовное уложение 1903 года, как и европейские кодексы того времени, отказалось от специальной нормы, предусматривающей ответственность за убийство матерью новорожденного урода. Ответственность за такое убийство наступала на общих основаниях в зависимости от наличия или отсутствия обстоятельств, указанных в ст. 461 Уголовного уложения 1903 года.

По нашему мнению, при анализе возраста, как признака субъекта состава убийства новорожденного ребенка, не следует исходить из закрепленного законодателем его нижнего предела, так как последний не совпадает с детородным возрастом¹, который наступает значительно позже.

Квалифицированное

Смертная казнь

Пожизненная каторга

От 8 до 10 лет

До 5 лет

Простое убийство

Привилегированное

Ссылка

Тюрьма от 4 до 6 лет

Тюрьма не более 2-х лет

1649 г.

1715 г.

1813 г.

1832 г.

1835 г.

1845 г.

1903 г.

Соборное уложение

Указ Петра I

Проект Уложения

Свод законов уголовных

Свод законов Российской империи

Уложение о наказаниях угол. и испр.

Уголовное Уложение

– незаконнорожденные дети

– законнорожденные дети

– совпадают

Как видно из разработанного нами графика, существовало две линии развития – норма о лишении жизни ребенка, рожденного в браке, и норма об убийстве внебрачного ребенка. Причем если первая на определенном историческом этапе относилась к преступлениям со смягчающими обстоятельствами, за которые назначалось не самое суровое наказание, то вторая – к диаметрально противоположным преступлениям, которые карались смертной казнью или пожизненной каторгой. На следующем эволюционном этапе происходила смена – то, что считалось привилегированным, становилось квалифицированным.

Можно сделать вывод, что на тех исторических этапах, когда убийство незаконнорожденного ребенка относилось к квалифицированному виду, законодатель своей целью имел преследование незаконного сожительства и блуда, а уже затем факта лишения жизни.

На коротком временном промежутке (с момента принятия Свода законов уголовных в 1832 г. до вступления в силу Свода законов Российской империи 1835 г.) данные нормы развиваются параллельно – детоубийство не выделяется как таковое в отдельный состав и приравнивается к «смертоубийству», также не акцентируется внимание на факте законности рождения ребенка. Причинение смерти малолетнему признавалось тяжким преступлением. Таким образом, на первое место выходит не охрана нравственности, а приоритетом становится защита жизни. Значительный перелом происходит после принятия в 1845 году Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. В указанном нормативном акте впервые на законодательном уровне было выделено убийство матерью новорожденного внебрачного ребенка в качестве привилегированного преступления, в основе смягчения наказания за которое стали указывать, помимо мотива стыда и страха, влияние процесса родов на соматическое и психическое состояние матери. Соглашаясь с подходами к проблеме отдельных исследователей, считаем важным добавить, что на изменения в трактовке привилегирующих признаков повлияло также и развитие медицины, в частности, более полное исследование не только самого процесса родов, но и его влияние на психику роженицы.

Однако в то же время убийство законнорожденного ребенка продолжает считаться тяжким родственным убийством, влекущим за собой пожизненные каторжные работы и лишение всех прав состояния. Здесь, по нашему мнению, можно обнаружить некоторую коллизию – влияние процесса родов на психику матери учитывалось в качестве смягчающего обстоятельства при убийстве ее внебрачного ребенка и не бралось во внимание при совершении данного деяния относительно законнорожденного. Однако, тем не менее, подобный подход сохранялся до принятия УК РСФСР 1922 года¹.