‘nfronte a te!
Японский бизнесмен, играющий на западной гитаре, поющий
итальянскую
балладу
голосом
ирландского
тенора.
Это
было
сюрреалистично, запредельно сюрреалистично, и конца этому не было.
Никогда не знал, что существует так много версий O Sole Mio. Никогда не
думал, что полная комната энергичных, непоседливых орегонцев способна
так тихо, неподвижно и долго сидеть. Когда он отставил гитару в сторону,
все мы попытались не встречаться друг с другом глазами, устроив ему
овацию. Я продолжал аплодировать ему, и в этом был смысл. Для Китами
этот визит в США — посещение банка, встречи со мной, ужин
с Бауэрманами — не имел отношения к «Блю Риббон». И к «Оницуке»
тоже не имел. Как и все остальное, это касалось одного Китами.
Китами выехал из Портленда на следующий день со своей не такой уж
секретной миссией — турне по Америке под названием «Дать от ворот
поворот компании «Блю Риббон». Я вновь поинтересовался у него, куда
именно он направляется, и он опять не ответил. «Йой таби дэ аримас йо
ни», — сказал я. Безопасного путешествия.
Незадолго перед этим я направил заявку Хэйесу, моему бывшему боссу
в «Прайс Уотерхаус», оказать «Блю Риббон» некоторые консультационные
услуги, и теперь я советовался с ним, пытаясь определиться, каким должен
быть мой следующий ход до возвращения Китами. Мы пришли к
заключению, что лучше всего сохранить мир, постараться убедить Китами
не покидать нас, не бросать нас. Как ни зол и задет я ни был, мне следовало
признать, что без «Оницуки» «Блю Риббон» пропадет. Мне надо было,
сказал Хэйес, оставаться рядом со злом, которое я знал, и заставить его
оставаться со злом, которое знал он.
В конце той же недели, когда зло вернулось, я пригласил его еще раз
посетить Тигард перед отлетом на родину. Вновь я попытался быть выше
всего этого. Я привел его в конференц-зал и, расположившись с Вуделлем
с одной стороны стола и посадив Китами с его помощником Ивано на
другой, изобразил большую улыбку на лице и сказал, что, надеюсь, он
получил удовольствие от посещения нашей страны. Однако он вновь
сказал, что разочарован показателями работы «Блю Риббон». Но на этот
раз, тем не менее, сказал он, у него имеется решение.
«Выкладывайте», — сказал я.
«Продайте нам свою компанию».
Он произнес это очень мягким голосом. Мне пришла в голову мысль,
что самые жесткие вещи, о которых приходится слышать на протяжении
нашей жизни, произносятся мягким голосом. «Прошу прощения?» —
переспросил я.
«Оницука компани лимитед» купит контрольный пакет акций «Блю
Риббон», пятьдесят один процент. Это лучшее предложение для вашей
компании. И для вас. Было бы разумно принять его».
Поглощение. Враждебное долбаное поглощение. Я посмотрел на
потолок. «Ты, должно быть, шутишь», — подумал я. Из всех
высокомерных, коварных, неблагодарных, запугивающих тварей… — «А
если мы не продадим?»
«У нас не будет выбора, как только назначить вышестоящих
дистрибьюторов». «Вышестоящих. Ага. Ясно. И как насчет нашего
письменного соглашения?»
Он пожал плечами: «С соглашениями покончено».
Я не мог позволить своему разуму прибегнуть к тем действиям, к
которым он стремился. Не мог я сказать Китами того, что я о нем думаю
или куда ему засунуть его предложение, потому что Хэйес был прав: мне
этот человек все еще был нужен. У меня не было поддержки, не было
плана «Б», не было стратегии выхода. Если я собирался спасти «Блю
Риббон», я должен был делать это медленно, согласно собственному
графику, с тем чтобы не нервировать клиентов и розничных торговцев.
Мне требовалось время, а потому мне нужно было, чтобы «Оницука»
продолжала направлять мне партии обуви как можно дольше.
«Ну, — сказал я, стараясь контролировать свой голос, — у меня,
разумеется, есть партнер. Тренер Бауэрман. Мне придется обсудить с ним
ваше предложение». Я был уверен, что Китами видит насквозь эту
любительскую уловку. Но он поднялся, подтянул брюки и улыбнулся:
«Переговорите с доктором Бауэрманом. И потом свяжитесь со мной».
Я хотел ударить его. Вместо этого я пожал ему руку. Он с Ивано
вышел. В неожиданно опустевшем без Китано конференц-зале мы
с Вуделлем уставились на фактуру поверхности стола, ощутив, как мертвая
тишина обволакивает нас.
Я выслал свой бюджет и прогноз на предстоящий год в адрес «Первого
национального» вместе со своим стандартным запросом о кредите. Я хотел
отправить и записку с извинениями, прося прощения за дебош, устроенный
Китами, но я знал, что Уайт забьет на это. Кроме того, я знал, что Уоллеса
в банке не было. Спустя несколько дней после того, как Уайт получил мой
бюджет и прогноз, он предложил мне приехать, он был готов все
обговорить.
Я и двух секунд не просидел на жестком пластмассовом стуле напротив
его стола, как он выложил новость: «Фил, я боюсь, «Первый
национальный» далее не сможет вести бизнес с «Блю Риббон». Больше мы
не будем выдавать аккредитивов по вашему поручению. Мы оплатим —
тем, что еще осталось на вашем счету, — ваши последние остающиеся
партии обуви по мере их поступления, но, когда будет произведен
последний расчет, наши отношения прекратятся».
Я мог заметить по восковой бледности лица Уайта, что он перенес
потрясение. Он не имел никакого отношения ко всему этому. Это указание
пришло сверху. Не было смысла о чем-то спорить. Я развел руками: «Что
же мне делать, Гарри?» — «Найдите другой банк». «А если я не смогу? Я
потеряю бизнес, так?»
Он взглянул на бумаги, сложил их вместе, скрепил скрепкой. Затем
сказал, что вопрос о «Блю Риббон» внес глубокий раскол между
офицерами банка. Одни были за нас, другие — против. В конце концов
решающим голосом оказался голос именно Уоллеса. «Мне дурно от
этого, — сказал Уоллес. — Настолько дурно, что беру отгул по состоянию
здоровья».
КИТАМИ ПРЕДЛОЖИЛ КУПИТЬ НАШУ КОМПАНИЮ. Я ХОТЕЛ
ЕГО УДАРИТЬ. ВМЕСТО ЭТОГО Я ПОЖАЛ ЕМУ РУКУ.
У меня такой возможности не было. Пошатываясь, я еле вышел из
«Первого национального» и сразу поехал в U.S. Bank. Я умолял их принять
меня в число своих клиентов.
«Извините», — сказали они. У них не было никакого желания
приобретать бэушные проблемы «Первого национального».
Прошло три недели. Компания, моя компания, рожденная из ничего и
теперь завершающая 1971 год с объемом продаж в 1,3 миллиона долларов,
оказалась в положении больной, которую в реанимационном отделении
подключили к аппарату жизнеобеспечения. Я переговорил с Хэйесом.
Переговорил с отцом. Переговорил с каждым бухгалтером, которого знал,
и один из них заметил, что у Банка Калифорнии есть регистрация,
позволяющая ему действовать в трех западных штатах, включая штат
Орегон. Кроме того, у этого банка имелось отделение в Портленде. Я
поспешил туда, и действительно, они радушно приняли меня и
предоставили убежище от шторма. И небольшую кредитную линию.
И все же это было лишь краткосрочное решение. В конце концов, они
были банком, а банки, по определению, не расположены к риску. Несмотря
на объемы моих продаж, Банк Калифорнии вскоре с ужасом увидит мои
нулевые остатки денежных средств на счету. Мне надо было начать
готовиться к этому черному дню.
В мыслях я постоянно возвращался к той японской торговой компании.
«Ниссо». Глубоко ночью меня терзала мысль: «У них объем продаж
достигает 100 миллиардов долларов… и при этом они отчаянно стремятся
помочь мне. Почему?»
Для начала «Ниссо» проворачивала огромные объемы при низкой
марже чистой прибыли, и поэтому ей нравились перспективные компании
с большим потенциалом роста. Это о нас. Греби лопатами. В глазах
Уоллеса и «Первого национального» мы были миной замедленного
действия, для «Ниссо» — потенциальной золотой жилой.
Так что я опять туда пошел. Встретился с присланным из Японии
руководителем нового отдела по товарам общего назначения Томом
Сумераги. Выпускник Токийского университета, японского Гарварда,
Сумераги был поразительно похож на великого киноактера Тосиро
Мифунэ, который прославился исполнением роли Миямото Мусаси,
эпического
самурая-дуэлянта
и
автора
неподвластного
времени
руководства по военному ремеслу и воспитанию силы духа. « Книга пяти
колец». Сумераги был почти как две капли воды похож на актера, когда
держал во рту сигарету «Лаки страйк». А курил он их много. И в два раза
больше, когда пил. Однако в отличие от Хэйеса, который пил, потому что
ему нравилось, как выпивка действовала на него, Сумераги пил, потому
что ему было одиноко в Америке. Почти каждый вечер после работы он
направлялся в «Синий дом», японский бар-ресторан, и болтал там на своем
родном языке с мама-сан, что делало его еще более одиноким.
Он сообщил мне, что «Ниссо» желает стать лицом, обладающим
правом удержания активов второй очереди после кредитовавшего меня
банка. Это, несомненно, утихомирило бы моих банкиров. Он также
предложил следующую информацию: «Ниссо» недавно направляла свою
делегацию в Кобе, чтобы изучить вопрос финансирования, связанного с
поставками нам обуви, а также убедить «Оницуку» согласиться на
проведение подобной сделки. Но «Оницука» вышвырнула делегацию
«Ниссо» взашей. Компания с активами в 25 миллионов долларов
вышвыривает за дверь представителей компании с активами в 100
миллиардов? «Ниссо» была смущена и рассержена. «Мы можем
представить вас многим производителям качественной спортивной обуви
в Японии», — сказал Сумераги с улыбкой.
Я задумался. Я все еще лелеял надежду, что «Оницука» образумится. И
меня тревожил пункт в нашем письменном соглашении, запрещавший мне
импортировать легкоатлетическую обувь других брендов. «Возможно,
попозже», — сказал я. Сумераги кивнул: «Всему свое время».
Испытывая головокружение от всей этой драмы, я дико уставал,
возвращаясь каждый вечер домой. Но во мне всегда пробуждалось второе
дыхание после шестимильной пробежки, за которой следовал горячий душ
и быстрый ужин, в одиночестве (Пенни с Мэтью ели в районе четырех
часов). Я всегда пытался найти время, чтобы рассказать Мэтью что-нибудь
на ночь, что-то познавательное. Я придумал персонаж по имени Мэт
Хистори, который выглядел и поступал в точности, как мой сын Мэтью
Найт, и я помещал его в центр каждой своей байки. Мэт Хистори зимовал
в Валли-Фордж вместе с Джорджем Вашингтоном. Мэт Хистори был
в Массачусетсе с Джоном Адамсом. Мэт Хистори был свидетелем того, как
Пол Ревир скакал темной ночью на чужой лошади, чтобы предупредить
Джона Хэнкока о приближении британского войска. По пятам Поля
Достарыңызбен бөлісу: |