Аледо и второе изгнание Сида

4. Аледо и второе изгнание Сида

В восточной части Пиренейского полуострова результаты победы Юсуфа были сведены на нет. К необыкновенным успехам Сида в Валенсии добавились достижения, хоть и не столь громкие, другого кастильского командира, Гарсии Хименеса из Аледо: эти два плацдарма христиане еще удерживали внутри мусульманского региона.

После поражения при Саграхасе Альфонс дополнительно укрепил замок Аледо, дав Гарсии Хименесу приказ разорять в первую очередь район Лорки, самую восточную часть Севильского эмирата, чтобы наказать Му-тамида за отступничество, ставшее главной причиной прихода альморавидов. Территория большой крепости Аледо была расширена настолько, что могла вмещать гарнизон в двенадцать тысяч человек, не считая женщин и детей.

Гарнизон Гарсии Хименеса, выполняя приказ императора, ежедневно производил набеги, и они не ограничивались Мурсией, а затрагивали и соседний эмират Альмерию; налетчики опустошали местность, захватывали в плен или убивали всех, кто попадется на пути, так что жить в этом краю под роковой сенью замка Аледо вскоре стало совершенно невозможно.

Мутамид остро ощущал оскорбительность таких набегов. Лорка, принадлежащая ему, постоянно подвергалась опасности, а Мурсия, поднявшая мятеж под руководством Ибн Рашика, тайно поддерживала налетчиков Гарсии Хименеса. Напрасно Мутамид, взяв вместе со своими отрядами и альморавидов, которые были в его подчинении, попытался обуздать Ибн Рашика и пресечь набеги христиан: близ Лорки триста рыцарей из Аледо обратили в бегство три тысячи севильских всадников, а Ибн Рашик, со своей стороны, сумел добиться симпатий альморавидов, сопровождавших Мутамида.
Для борьбы с Кампеадором и с Аледо призывают Юсуфа

Еще раз убедившись в своей беспомощности, Мутамид уже думал только о том, чтобы снова призвать Юсуфа; но, как и в прошлый раз, до этого раньше додумались факихи. Они в большом количестве вместе с несколькими знатными мусульманами из Валенсии, Мурсии, Лорки и Басы уже сформировали посольство и отправились в Марокко, чтобы описать Эмиру аль-муслимин бедственное положение, в котором оказались восточные области аль-Андалуса; прежде всего они были недовольны Кампеадором, с которым семь лет назад уже воевали в землях Лериды, а теперь он разорял их селения в землях Валенсии; жаловались они Юсуфу и на христиан, засевших в замке Аледо и постоянно устраивавших набеги, от которых областям от Лорки до Басы не было никакой жизни. Послы так горячо обличали Сида и Гарсию Хименеса, что добились от Юсуфа обещания снова переправиться в Испанию при первой возможности.

Тем временем Мутамид, видя, что налеты из Аледо все усиливаются, решил сам отплыть из Севильи; переправившись через море, он причалил в устье реки Себу, в Маморе, где находился Юсуф, и упросил его во имя веры прийти и изгнать христиан из этого замка, находящегося в самом сердце Андалусии. Юсуф пообещал приехать тотчас, как закончит приготовления.
Второе прибытие Юсуфа. Осада Аледо

Эмир аль-муслимин форсировал вооружение своих отрядов и в июне 1089 г. высадился с ними в Альхесирасе. Из двух целей, которые он собирался уничтожить, — Аледо и Кампеадора — для союзных эмиров первоочередной была первая, потому что набеги Гарсии Хименеса были направлены против них.

Соединив альморавидское войско с отрядами Мутамида Севильского, Абдаллаха Гранадского, Тамима Малагского, Мутасима Альмерийского и Ибн Рашика Мурсийского, Юсуф осадил Аледо. Сначала осаждающие попытались захватить замок с помощью осадных орудий и машин, построенных мурсийскими ремесленниками, но крепость упорно держалась, и было решено взять ее измором.

Долгое совместное пребывание в лагерях резко обострило раздоры между андалусскими правителями: эмир Альмерии сумел настроить Юсуфа против Мутамида, а Мутамид, в свою очередь, обвинил в узурпации власти эмира Мурсии и высказал подозрение, что тот водит дружбу с Альфонсом и даже с осажденным гарнизоном Але-до. Правомерность обвинений Мутамида против мурсийца Юсуф поручил рассмотреть факихам, а когда те подтвердили их, велел схватить Ибн Рашика и передал его в руки эмира Севильи. Но этот приговор был вынесен не в добрый час: возмущенное мурсийское войско отказалось далее поставлять провиант, а также ремесленников для обслуживания осадных машин, после чего рассеялось по равнине и стало перехватывать караваны с провизией. Таким образом, за четыре месяца осады мавры только ослабели от голода и ссор, и уже настала поздняя осень, когда они узнали, что на них идет король Альфонс. Правда, осажденные, в свою очередь, находились еще в более тяжелом положении: им крайне недоставало воды.

В то время как Кампеадор, завершив покорение Валенсии и Альпуэнте, отдыхал в Рекене, он получил от короля Альфонса письмо с требованием срочно выступить совместно с ним на помощь замку Аледо и для борьбы с Юсу-фом. С теми же королевскими гонцами Сид отослал свой письменный ответ, заверяя, что готов подчиниться повелению короля, своего государя, и прося того уведомить его о своем прибытии.

Родриго немедленно свернул лагерь в Рекене и направился к театру предстоящих военных действий. В Хативе его нагнал посланник короля с новым письмом, в котором Альфонс предписывал Родриго ждать его в Вильене: он, мол, непременно пройдет там. Посланник сообщил, что в Толедо король уже собрал очень многочисленное войско. От Ибн Алаббара мы знаем, что это войско насчитывало восемнадцать тысяч человек.

Сид, чтобы его армия не страдала от голода, встал лагерем в Онтеньенте — долине, где было больше всего воды, которая во всем регионе была самой богатой пшеницей, ячменем, овсом, сладкими рожками и растительным маслом, а также скотом; в конечном счете эта долина была не менее изобильной, чем валенсийское побережье. Чтобы не пропустить приближения королевского войска, он выставил наблюдательные посты не только в Вильене, где должен был встретиться с королем, но и гораздо дальше, в Чинчилье, рассчитывая получить весть о подходе заблаговременно и успеть подойти из Онтеньенте в Вильену. Но получилось так, что король, вместо того чтобы идти в Вильену, как он обещал, двинулся правее, спустившись через Эльин и долину Сегуры к Молине, находящейся в двух лигах от Мурсии. Узнав, что король уже прошел мимо, Сид со своим войском взял направление на Эльин и, оставив всю походную колонну позади, сам с немногими спутниками, очень утомленный, спешно прибыл в Молину.

Но все его старания были напрасны — он опоздал, потому что кампания, едва начавшись, благодаря счастливому стечению обстоятельств уже прекратилась. Юсуф, узнав о подходе Альфонса, приготовился принять бой, но потом усомнился в андалусских войсках и, опасаясь, что они побегут, как при Саграхасе, решил отойти к Лорке; Гарсия Хименес с гарнизоном Аледо, хоть его воины и были очень измучены, сумел осторожно выйти из замка, настичь арьергард отступающего большого войска и атаковать его.

Юсуф оставил мысль о войне и, раздосадованный на андалусских эмиров, которые показали себя столь никчемными, удалился от Лорки в направлении Альмерии.

Со своей стороны Альфонс, оказав помощь замку Аледо и снабдив его припасами, тут же развернул войска, чтобы идти обратно, так что Сид, прибыв в Молину, уже не успевал нагнать уходящую армию. Очень огорченный опозданием — пусть даже оно не принесло никакого вреда и было простительным, коль скоро король сам изменил маршрут, — Кампеадор вернулся в свой лагерь в Эльче и отпустил по домам некоторых рыцарей, которых привел из Кастилии: несомненно, они опасались гнева императора.

Дата возвращения Альфонса в Толедо нам известна — в Чинчилье войско императора было 25 ноября 1089 г.; мы это знаем от некоего Диего из Ориолеса, монаха обители Сан-Мильян, который, по его словам, с величайшим трудом, как человек, не созданный для такой беготни, привел туда двух мулов, которых монастырь должен был поставить в обоз; воспользовавшись всеобщим хорошим расположением духа после легкого успеха кампании, монах-погонщик сумел получить аудиенцию у императора и добился от него избавления монастыря от этой повинности. Таким образом монастыри не только добивались освобождения своих владений от всякого налога, но и вообще устранялись от выполнения каких-либо общественных обязанностей. Дон Альфонс даровал эту привилегию Сан-Мильяну в память о своем прибытии в Аледо и бегстве Юсуфа, а подтвердили ее высокопоставленные светские и духовные сановники войска, особо тесно связанные с обителью святого Эмилиана: инфант Гарсия — сын короля Наварры, убитого в Пеньялене, епископы Нахеры, Бургоса и Паленсии и многие сеньоры, среди которых отметим заклятых врагов Сида — графа Гарсию Ордоньеса Нахер-ского и его шурина Альвара Диаса Окского.

Они и другие кастильские завистники Сида пытались навлечь на Кампеадора гнев императора: Родриго, — говорили они, — вовсе не верный вассал, а подлый предатель, и письмо, в котором он просил короля известить о прибытии, — не более чем уловка, рассчитанная на то, чтобы оправдать его неучастие в походе, а также проверить, добился ли он своего, обрекая короля и его людей на гибель от рук мавров.
Гнев короля. Арест доньи Химены

Отклик в душе короля обвинители нашли без труда. Услышав наговоры «местурерос», или «мескладерос», Альфонс в слепом гневе на Кампеадора приказал отобрать у него все замки, города и все пожалования (honors), данные ему два года назад; более того — велел вторгнуться в наследственные владения Сида, сравнять с землей его дома, конфисковать все золото, серебро и все богатства, какие удастся найти, и даже распорядился связать и бросить в тюрьму донью Химену вместе с тремя детьми, еще малолетними, тем самым унизив ее. Материализм германского права (с которым тщетно боролся романизованный вестготский кодекс) утверждал солидарную ответственность семьи в уголовных делах (вплоть до того, что за преступление, совершенное соседом, отвечали все жители селения); таким образом, за преступления мужа можно было спросить и с жены — правда, такая ответственность обычно выражалась только в штрафах, и благодаря прогрессу в сфере идей дело уже шло к отмене этого несправедливого обычая, но за измену по-прежнему карали крайне сурово: предателя и всю его семью закон приговаривал к смерти. И в случае с Сидом до такого худшего исхода было уже очень недалеко, поскольку его обвиняли в заговоре с целью покушения на жизнь короля; кроме того, гнев короля Альфонса ничто не умеряло еще и потому, что Сид не пользовался никакой поддержкой со стороны кастильской знати.

Кампеадор, узнав о лживых наговорах на него и о монаршем произволе, направил к Альфонсу одного из самых верных рыцарей, чтобы просить дозволения оправдаться, опровергнув обвинения врагов при помощи судебного поединка в присутствии двора; причем с рыцарем, выдвинутым обвинителями, он был готов биться сам. Но от рыцаря-посланника король даже не захотел слушать слов оправдания, сколь бы справедливы они ни были; правда, он все-таки отказался от применения самых строгих мер и освободил донью Химену с детьми, позволив им уехать к Сиду.
Сид тщетно пытается возбудить судебный процесс

Родриго, по-прежнему находящийся в своем лагере в Эльче, узнав, что его предложение оправдаться не принято, хотел свершить суд сам и поклясться в своей невиновности, отправив свое оправдание королю в виде послания. Будучи знатоком права, он изложил эту клятву в четырех вариантах (которые сохранились), тщательно проработанных в основной части, куда входит объяснение непреднамеренной неявки, заверение в преданности королю и юридическая формула «сопгизюп», то есть проклятия, с апелляцией к Богу и его суду. По небольшим вариациям в трех из этих текстов хорошо заметно душевное волнение Кампеадора, а также изощренность его юридического мышления. Три основные редакции клятвы сводятся к следующему: «Я, Родриго, клянусь тебе, рыцарь, бросающий мне вызов из-за того, что случилось во время похода короля на Аледо против сарацин, что я не принял участия в этом походе не по какой иной причине, кроме как потому, что не знал и никоим образом не мог узнать о прибытии короля. Я ждал его в Вильене и делал все сообразно тому, что король повелел мне в своих письмах. Ни в мыслях, ни в словах, ни в делах я не совершил никакого предательства, которое бесчестило бы меня либо делало достойным такого великого позора, какой учинил мне король. Если я клянусь ложно, да предаст Бог меня или рыцаря, сражающегося от моего имени, в твои руки, мой обвинитель, чтобы ты мог сделать со мной что захочешь; но если я говорю правду, да избавит меня Бог, будучи справедливым судией, от ложного обвинения». Четвертая форма клятвы придает оправданию более общий характер на случай, если бы неизвестные ему обвинения касались событий до похода на Аледо: «Я клянусь тебе, рыцарь короля, желающий со мной биться, что с того дня, когда я в Толедо признал короля своим сеньором, и до того дня, когда без причины и без всякой моей вины король самым жестоким образом заточил мою жену и лишил меня пожалований и земель, которые принадлежали мне в его королевстве, я не сказал о нем ничего дурного, не помыслил о нем ничего дурного и не сделал ему ничего дурного, что бесчестило бы меня либо позволяло королю заточать мою жену и наносить мне столь тяжкую обиду».

В соответствии с законами того времени, когда объявлялась война и сбор войска, тот, кто не встал под знамя монарха, хотя выступил, чтобы присоединиться к нему, мог оправдаться («спастись») просто при помощи клятвы. Тем не менее Альфонс не позволил Сиду принять его клятву и разрешить поединок; тщетно тот просил судить его по закону в присутствии двора, тщетно добивался, чтобы его обвинили в лицо и дали возможность ответить. В XI веке королевская власть была склонна к произволу, и Альфонс, видя, что поддержки при дворе Сид не имеет, дал ему ощутить всю тяжесть немилости. Только через сто лет, в 1188 г., король Леона Альфонс IX поклянется перед своим двором, что не будет гневаться ни на кого из-за «навета» или доноса, не выслушав прежде обвиняемого, не открыв ему имя доносчика и не обязав последнего доказать свое обвинение, а если доносчик не сможет это сделать, он подлежит наказанию сам.

Характерно, что король Альфонс проявил такую слепую жестокость по отношению к Кампеадору именно тогда, когда был доволен легким успехом опасной военной экспедиции и когда Сид от имени своего сеньора, короля, быстро и блистательно завершил покорение Альбаррасина, Валенсии и Альпуэнте. Тем не менее не похоже, чтобы разгневанный король намеревался уничтожить все, чего Сид добивался в Леванте, и это покажут последующие события, особенно события 1092 года.