Рассказы орусскихнемца х Светлой памяти родителей моих Ивана Фридриховича и Марии Генриховны посвящаю

В 1920-ом году Жирмунский был штатным профессором Саратовского университета, а Фасмер как раз в это время находился там в длительной научной командировке. Оба профессора очень высоко оценили и представленную диссертацию, и эрудицию автора.

В 1921-ом году Дингес становится профессором, и вскоре его назначают заведующим кафедрой романо-германской филологии. Он и преподаёт, и ведёт научную работу. В 1923-ем году в Саратове выходит из печати его монография «Sprachkarte der deutschen Kolonisten»*, а в Покровске - книга «Ueber unseren Mundarten»**, сразу выдвинувшие его на одно из первых мест в советской германистике, да и не только советской.

Чуть позднее там же, в Покровске, выходит в свет ещё одна работа Дингеса «Ueber meine Heimatmundart»***.Книга эта – скорее научно-популярный, чем строго научный труд. В ней Дингес исследует наречие его родного села Блюменфельд, которое было так называемой «дочерней» колонией, жители которого происходили из 4-х «материнских» колоний и имели свои особенности речи. Большая часть их была из правобережного села Крафт, в котором говорили на наречии, очень близкому к литературному немецкому языку.

В 1929-ом году в Саратове была опубликована ещё одна большая работа профессора Дингеса «Die von Wolgadeutschten aus Russischen entlehnten Woerten****». В поволжско-немецких диалектах Дингес нашёл более 800 слов, заимствованных из русского языка; в основном это были слова, обозначавшие предметы и понятия, которых в немецких наречиях 18-го века не существовало: самовар, пуд, арбуз, пристав и так далее.

Начиная со студенческих времён, каждое лето Дингес посвящал научным экспедициям в немецкие сёла, изучал там малейшие оттенки языка, элементы быта, одежду, обычаи, обряды, фольклор. Примером может служить экспедиция 1928-го года в Красноярский кантон, в ходе которой он со своими студентами записал 193 народные песни. Ещё задолго до этого он собрал около 300 песен из Блюменфельда и близлежащих сёл. Так из года в год накапливал он материал, обрабатывал его и готовил к публикации, форма которой пока не ясна была и ему самому.

В 1929-ом году в Покровске был открыт Немецкий педагогический институт, возглавила его А.Г. Пауль- Хорст. Профессор Георгий Генрихович Дингес был назначен заведующим кафедрой немецкого языка и литературы (при этом он оставался завкафедрой германистики Саратовского университета).

Надо сказать, что кафедра в Немпединституте явилась не первой должностью Дингеса в АССР НП. В середине 20-х годов он возглавил открывшийся в Покровске Музей истории и этнографии немцев Поволжья, среди экспонатов которого оказалось немало предметов, разысканных самим Дингесом во время его экспедиций по республике.
*«Карта говоров немецких колонистов».

** «О наших диалектах».

*** «О диалекте моих родных мест».

**** «Слова, заимствованные немцами из русского языка».

Дингес несколько раз побывал в Германии. Во второй раз это произошло в 1924-ом году (о выезде на учёбу в 1913-ом речь уже шла); он был приглашён в Берлин на Неофилологический съезд, кандидатура его была названа М.Фасмером. Тогда же он с научными целями побывал в университетах Ростока и Марбурга, где участвовал в составлении объёмного Немецкого лингвистического атласа». В 1929-ом году состоялась следующая его поездка. Правительством АССР НП он был командирован в Германию для закупки книг в библиотеку Немпединститута; им были приобретены не только учебники, но и множество произведений немецкой классики.

В начале 30-ых годов в печати Саратовского края и Немреспублики было опубликовано сообщение о том, что органами ОГПУ «выявлена и разоблачена окопавшаяся в Немпединституте буржуазно-националистическая организация», руководителями которой были объявлены профессор Дингес, профессор Сынопалов и доцент Рау. Наряду с другими нелепыми обвинениями Дингесу инкриминировали трату государственных денег «на закупку белогвардейской литературы» во время командировки в Германию.

Георга Дингеса арестовали в ночь с 30-го на 31-ое января 1930-го года. Три месяца его продержали в тюрьме ОГПУ в Саратове, потом выпустили под подписку о невыезде. В августе он был снова арестован. Весной 1931-го года по приговору тройки ОГПУ он получил три года заключения и был отправлен в лагерь под Вишеру, где под руководством Э.Берзина, будущего основателя колымских лагерей, руками заключённых возводился огромный целлюлозо-бумажный комбинат.

Вскоре он умер в этом лагере от тифа.

Два небольших примечания. Первое – об истинных причинах ареста. Точно этого теперь никто не скажет, но с большой долей вероятности можно утверждать, что он стал одной из первых жертв начавшейся тогда в СССР кампании против бывших социалистов: социал-демократов (так называемых меньшевиков), эсеров и некоторых других течений, в том числе национальных. Участие Дингеса в работе организации немцев-социалистов (а эта организация очень не хотела подчиняться влиянию большевиков) сослужило ему плохую службу. К слову сказать, в ту же ночь, что и Дингес, был арестован Адам Эмих, один из видных деятелей поволжского социалистического движения, который был осуждён опять-таки вместе с Дингесом на такой же срок.

В Москве судебный процесс над так называемым «Союзным бюро меньшевиков» состоялся тогда же, весной 1931-го года (1-9 марта), и сроки всем 14-ти подсудимым были определены немалые. Некоторым из них позднее приговоры были изменены, и они были расстреляны. Тот же Эмих, который отбыл в лагере назначенные ему 3 года, в 1936-ом году опять был арестован, а в 1937-ом расстрелян в Уфе, где он отбывал ссылку.

И второе – о месте смерти Дингеса. Матиас Хагин в статье, опубликованной в Германии, написал, что он умер «где-то в районе Новосибирска», Е.Ерина – что «он был репрессирован и выслан в район Колпашева», где и умер в феврале 1932-го года. Сведения о его смерти на Вишере мною взяты из документальной повести Т.Эмих «Vaters Schicksal»; она получила информацию из первых рук – от своего отца, отбывавшем срок вместе с Дингесом в одном лагере. Я ей верю.

Многие лингвистические материалы, собранные Дингесом, были изъяты органами ОГПУ и скорее всего были уничтожены. Среди них огромный труд, практически готовый к печати, - «Диалектологический словарь немецкого Поволжья»; пропал для науки и весь фольклорный материал, собранный за многие годы.

Жена Дингеса, Эмма Шлоттхауэр, была его соратницей и помощницей, основателем и руководителем отделения немецкой истории и этнографии Саратовского краеведческого музея.

У них было трое детей. В 1941-ом году сын Артур пошёл на фронт и погиб, а Эмма Дингес с дочерьми Хильдегард и Ирмтраут были высланы в Казахстан, в Акмолинскую область.

* * *

Андреас (Андрей Петрович) Дульзон родился 27-го января 1900-го года в большом немецком селе Зельман, расположенном на левом берегу Волги (ныне это село Ровное, районный центр Саратовской области).

Время было бурное, всё неустойчиво и очень часто непонятно. С 1918-го по 1924-ый годы молодой Дульзон сумел побывать в разных качествах: внешкольным инструктором по краеведению Ровенского отдела народного образования, школьным инструктором в селе Варенбург (Привальное), заведующим детским домом в Пройсе, учителем в школе, которую когда-то сам окончил. Но это была официальная, внешняя сторона его деятельности. Была и другая.

В 1920-ом году в Зельмане состоялся конгресс учителей Немецкой автономной области. Там Дульзон познакомился с коллегой из села Ной- Галка Паулем Рау, который был старше Андрея на 3 года. Оба люди нерядовых способностей, они угадали друг в друге родственные души и быстро сблизились. Мир школьного учителя заведомо ограничен, этим же ярким, честолюбивым личностям хотелось испытать себя на более широком творческом поприще.

Они основали «Общество по исследованию древностей родного края». В первую очередь они решили заняться раскопкой курганов, которых много было в заволжских степях (немцы называли их «Kuppeln») и которыми до них никто практически не занимался. Три лета, как одержимые, вели они раскопки. Ни о каком финансировании этих работ тогда и речи быть не могло, всё держалось на энтузиазме и молодой энергии Рау, Дульзона и ещё нескольких единомышленников.

Достигли они немалого (если учесть, что происходило это в голодные 1921-ый и 22-ой годы, то вообще приходится всему этому удивляться); они установили, что курганы эти – захоронения, характерные для скифо-сарматской культуры. Найденные ими предметы, среди которых были и домашняя утварь, и оружие, и женские украшения, стали достоянием музеев Покровска, Саратова и даже Ленинграда.

Если для Рау археология стала делом всей его жизни (к сожалению, недолгой), то Дульзон всё ещё колебался в выборе цели. Но сначала, как оба единодушно решили, следовало продолжить образование, и в 1924-ом году стали студентами Саратовского университета, однако на разных факультетах. Пауль поступил на исторический, а

Андрей – на физико-математическое отделение факультета педагогического. Вскоре Дульзон понял ошибочность этого выбора и перевёлся на отделение немецкого языка и литературы.

Учителем и наставником Дульзона в университете стал профессор Георг Дингес. С первого студенческого года Дульзон под руководством Дингеса начал научную работу по исследованию поволжско-немецких диалектов. В то время в сёлах поволжских немцев ещё сохранялись наречия, в Германии давно уже исчезнувшие, но и тут они были уже на грани исчезновения: различные диалекты, и раньше оказывавшие влияние друг на друга, постепенно или смешивались, или одни побеждали, а другие вытеснялись; процесс этот

В бурной первой трети 20-го века многократно ускорился.

Работу Дульзон начал с крайне интересного в лингвистическом отношении места, того самого села Пройс, где довелось ему учительствовать. Он установил, что жители этого села были потомками переселенцев из 25-ти населённых пунктов Германии, Австрии, Люксембурга (при этом как раз из Пруссии, как следовало бы ожидать из названия, не было ни одного выходца). Около четверти жителей имели гессенское происхождение, и их диалект к моменту исследования почти задавил все остальные; так что займись он этим делом лет на 15 позже, результаты были бы гораздо более скромными (рассуждения эти, конечно, абстрактны, через 15лет всё вообще пошло прахом).

Это было только начало. За студенческие годы Дульзон собрал лингвистический материал из трёхсот(!) других сёл левобережья и не только немецких, но и русских, украинских, татарских и эстонских. Всё это он систематизировал в своей обширной картотеке.

Сегодня это может показаться невероятным, но студент Дульзон одновременно с учёбой не только занимался научной работой, но и служил: на первом курсе – инспектором социального воспитания (?) Наркомпроса АССР НП, а со второго курса он был назначен заведующим немецким отделением рабфака* университета и оставался им 4 года, до завершения учёбы

Окончание университета совпало с открытием Немецкого пединститута в Покровске, где профессор Дингес возглавил кафедру, а вчерашний студент Дульзон в одночасье стал не только институтским преподавателем, но и доцентом.

Поступивший на первый курс института годом позже Ф.Эмих, воспоминания которого были опубликованы в альманахе «Heimatliche Weiten», писал в них:

«Андреас Дульзон тогда ещё не был профессором. Внешне он больше походил на крестьянина, чем на учёного. Но нам было уже известно, какое обилие знаний хранит его голова, и что многие учёные даже из Германии приезжают к нему консультироваться. Как заурядный сельский учитель, поднимался он на кафедру, сворачивал свою вечную самокрутку и начинал очередную лекцию. Не будучи в принципе умелым лектором, он увлекал нас своей огромной научной эрудицией».

О внешности Дульзона того времени я смог сложить и некоторое собственное представление. В архиве моей покойной матери нашлась фотография 1933-го года одного из курсов филологического факультета Немпединститута. На ней среди преподавателей есть и Дульзон: крупный удлинённый череп, высокий лоб, грубоватые черты лица.

В 1930-ом году был арестован профессор Дингес. Так получилось, что Дульзону

пришлось стать его преемником и на кафедре в Немпединституте, и на посту руководителя Центра исследования немецких диалектов в Покровске (в 1931-ом году он стал Энгельсом). Во главе кафедры и центра он стоял до 1934-го года. Только в том же 1934-ом году он получил первую учёную степень – кандидата филологических наук. Название его диссертации звучало так: «Проблемы языкового смешения на материале диалектов немецкого Поволжья».

В том же 1934-ом году Дульзон был арестован органами НКВД. Традиционное для советской охранки обвинение в контрреволюционной деятельности ни о чём не говорит

(а ныне, когда дела НКВД переданы в региональные центры новейшей истории, кто будет доискиваться до истины? Некому: прошло семьдесят лет). Неожиданно в 1935-ом году он был из тюрьмы освобождён, но на работе восстановлен не был. Лишь летом 1936-го года был он принят преподавателем со званием доцента в Саратовский педагогический институт.

Думать о продолжении своих научных исследований, а тем более на публикацию их в печати, было бы наивно, и он это отлично понимал. С одной стороны, сам оказался под подозрением, а с другой, в стране вообще изменился взгляд на проблемы германистики.

После прихода к власти Адольфа Гитлера отношение к Германии в СССР становилось всё более и более враждебным, и не без оснований. Какая уж тут германистика? Дульзон переключился на другие проблемы: основой его деятельности стало преподавание. Он

надежде на лучшие времена шла научная работа «в стол»: обрабатывались старые материалы, рукопись ложилась на рукопись.

В 1940-ом году Дульзон получил, наконец, возможность защитить докторскую диссертацию. Тема её была найдена автором давно – «Говор села Пройс». Ещё в студенческие годы затрагивал он её в нескольких своих статьях: «К истории села Пройс» (1925-ый год), «К этнографии села Пройс» (1926-ой год), «Свадьба и рождение в селе Пройс» (1929-ый год). В том же 1940-ом году стал Дульзон и профессором.

И вот началась война - всем планам и надеждам пришёл конец. Как и все немцы, в сентябре 1941-го года Дульзон был отправлен в Сибирь. Попал он в Томскую область.

Надо отдать должное гражданскому мужеству руководителей Томского педагогического института, которые взяли опального доктора наук на доцентскую должность, а в январе 1942-го года получил Дульзон и профессорство, и заведование кафедрой немецкого языка.

О продолжении прежних работ нечего было и думать. И картотеки не стало, и самого объекта исследований – общины поволжских немцев – тоже. Но Дульзон-учёный не опустил рук. Он начал изучать языки коренного населения Сибири: селькупов, чулымцев, кетов. Тем, видимо, и отличается творческий ум от ума рядового: он смело начинает совершенно новое дело, отдаётся ему без остатка, образно говоря, вгрызается в него и добивается успеха.

Но опять пришлось сделать перерыв. В 1943-ем году по требованию надзорных органов ссыльный немец-профессор был отправлен на одну из шахт просевщиком угля. И опять руководство института вступилось за него, сумело доказать, что на шахте профессор принесёт гораздо меньше пользы, чем преподавая в институте. И опять кто-то внял доводам разума, и он был возвращён в институт. Больше его не трогали.

А.П.Дульзон был организатором 1-ой историко-археологической в Сибири; за 2 года (1944-46 ) им было раскопано почти 20 курганов с 60-тью погребениями, что дало мощный импульс к научному изучению прошлого Сибири. Всего же под его руководством было проведено свыше 80-ти лингвистико-этнографических и археологических экспедиций.

Уже в конце 40-ых годов Дульзоном были подготовлены к печати селькупский и чулымский словари. Это были значительные труды: селькупский словарь, например, содержит 90 тысяч слов и речевых оборотов.

После этого научная работа Дульзона оказалась надолго связанной с кетским языком. Вряд ли найдётся так уж много людей, которые знали бы, кто такие кеты, но ещё меньше тех, кто имеет представление о их языке.

Кеты – это маленькая, около одной тысячи человек, народность, живущая в низовьях Енисея и на его притоках Сым, Елогей, Курейка и Подкаменная Тунгуска. Внешним своим обликом кеты резко отличны от всех своих соседей. Якуты, эвенки, селькупы – это всё типичные представители монголоидной расы. А кеты сочетают в своём облике европеоидов (у них нередки голубые глаза и светлые волосы) и американских индейцев (орлиный нос, особый разрез глаз). Язык же кетов не обнаруживает вообще ничего общего ни с языками соседних народов, ни с какими-либо другими языками народов мира. Язык этот настолько своеобразен, что многие лингвисты, пытавшиеся постигнуть его глубины, отступили в бессилии.

А вот Дульзону улыбнулась удача. Он нашёл, что по структуре кетский язык не лишён сходства с языками некоторых горских народов: пиренейских басков, гиндукушских вершиков и буришей. Занявшись ещё и топонимикой Сибири, Дульзон нашёл объяснение зачастую непонятных названий многих рек, гор и озёр именно в языке кетов.

В 1968-ом году Дульзон опубликовал свой капитальный труд «Кетские языки», за который в 1971-ом году ему была присуждена Государственная премия СССР в области науки.

Председатель многих комиссий, участник, а зачастую и организатор многочисленных симпозиумов, конференций и ассамблей, маститый учёный мирового уровня, Дульзон до конца дней своих оставался в чём-то похожим на трудолюбивого крестьянина и внешне, и по своей сути. Знакомый с ним Вальдемар Эккерт писал:

«Несмотря на то, что его исследования принесли ему мировую известность, оставался Андрей Петрович скромным, дружелюбным, гостеприимным человеком. В экспедициях он не играл роли этакого важного господина, который, засунув руки в карманы, осуществляет общее руководство, а вместе со всеми своими коллегами выносил все тяготы на равных».

Научный кругозор Дульзона -учёного был необычайно широк, работоспособность и продуктивность его деятельности – поразительны. До войны им были написаны десятки работ по языку и быту поволжских немцев; кроме этого – труды по литературному немецкому языку (фонетике, орфографии, стилистике, истории). К сожалению, большинство из них опубликованы не были. Ещё не следует забывать, что всегда был преподавателем в вузе, где учебный процесс требовал и времени, и огромной отдачи сил; но он находил их ещё и на развитие педагогической науки, писал учебники и методические пособия.

Тот же Эккерт вспоминает, что когда в начале 60-ых годов в беседе с Дульзоном он спросил, а сколько, собственно, у него научных трудов, то профессор сначала уклонялся от разговора на эту тему, но позже, и то под нажимом, прояснил ситуацию. Оказалось вот что: 135 опубликованных научных монографий и статей, 50 работ в виде машинописных рукописей, подготовленных к изданию, 17 учебников, 36 обширных рецензии на диссертации. Это было ещё до опубликования главного труда – о кетах. С1944-го года Дульзон руководил аспирантурой (немецкая и английская филология), под его руководством защищено 45 кандидатских диссертаций.

И ещё: профессор Дульзон знал 40 языков, живых и мёртвых.

Умер Андрей Петрович Дульзон в январе 1973-го года и похоронен в городе Томске.

* * *

«Пауль Рау был родом из степной деревни Альт-Веймар, расположенной на реке Торгун на юге немецкого Поволжья. Рау родился в 1897-ом году. Отец его Давид Рау был учителем. Вскоре выяснилось, что сын многосторонне одарён. В пять лет он уже хорошо читал, а в двенадцать – поступил в Центральную школу в Гримме. Там он начал рисовать. Ему оказалось под силу написать масляными красками группу римских воинов в полном снаряжении. Наряду с этим он писал стихотворения и рассказы, которые позднее опубликовал. С блеском окончив школу, он получил место учителя в своей родной деревне. Во время 1-ой мировой войны он не служил в действующей армии, а был отправлен в строительный отряд на турецком фронте*. После революции он вернулся домой и стал учителем в соседнем селе Ной-Галка.

На конгрессе учителей в сентябре 1920-го года П.Рау встретился с Андреасом

* Хагин ошибается: строительными, или рабочими, отрядами в царской армии называли сапёрные части. Говорить при этом, что Рау не служил в действующей армии, находясь на воюющем турецком фронте, несправедливо.

Дульзоном. Они решили основать общество по исследованию «древностей родного края»…

В 27 лет Пауль возобновил учёбу, поступив в Саратовский университет. Там в то время преподавали двое учёных, которые проявили величайший интерес к раскопкам Рау.

Это были профессора Георг Дингес и Павел Рыков, один – лингвист, другой – археолог. Рыков, как и Рау, придерживался мнения, что на средней Волге можно найти следы сарматской культуры. Это, правда, не совпало с мнением других археологов, но рау установил, что захоронения характерны именно для сарматов.

В 1925-ом году вышел отредактированный Дингесом сборник статей по краеведению. В нём Рау опубликовал свою первую работу «Древние находки в окрестностях Зельмана». В конце концов он оставил учёбу в университете. Нужно было кормить семью. Но ему повезло – в это время в Покровске открылся Музей немцев Поволжья, директором которого стал профессор Дингес, который возложил на Рау руководство археологическим отделом.

На молодого учёного обратили внимание. Летом 1925-го года по поручению московского Главного научного управления он обследовал ещё большую территорию и раскопал более двух дюжин древних захоронений, 14 из которых, по его мнению, относились к периоду Римской империи.

Летом 1926-го года он возобновил раскопки в родном селе, однако вскоре прервал их, так как при строительстве моста на луговой стороне были сделаны находки, представляющие безусловный интерес для науки. Пауль Рау опубликовал выводы, сделанные в результате раскопок, в двух книгах: «Доисторические захоронения луговой стороны немецкого Поволжья» и «Могильники поволжской степи».

В книге «Захоронения раннего железного века в Нижнем Поволжье», которая вышла в 1929-ом году, П.Рау обобщил результаты своих экспедиций. Это была важнейшая его печатная работа. Добавим, что проиллюстрировал он свои книги сам.

В 1927-ом году он был одним из трёх известных советских археологов, получивших приглашение на международный археологический конгресс, состоявшийся в Дрездене. Но П.Рау не смог (читай – не разрешили) поехать туда. За его книги на немецком языке Берлинский университет удостоил его звания доктора археологии без защиты диссертации. Но и на чествовании Паулю Рау побывать не разрешили, опять не позволили поехать за границу, хоть и стал он известным учёным, директором Центрального музея немцев Поволжья в Покровске и доцентом Немецкого пединститута.

Пауль Рау отлично рисовал, к тому же писал стихи, его поэтический псевдоним – Рейнгольд Пауль.

Матиас Хагин».

* * *

После «разоблачения буржуазно-националистической группы» в Немецком пединституте Пауля Рау, объявленного одним из её руководителей, неоднократно вызывали на допросы в Саратовское управление ОГПУ, и он каждый раз отправлялся туда с узелком, готовый к посадке (ведь Дингеса и Сынопалова арестовали), но его отпускали до следующего раза. Когда на очередной вызов на допрос он не явился, чекисты поехали за ним домой, но дома его не было; они поехали в Покровск, в музей, и там нашли его повесившимся среди экспонатов.