Развивающейся

В нашем обществе, уставшем от тоталитаризма (когда чело­век сводится к винтику государственной машины), идеология самореализации приобретает особенно уродливые формы. Сво­бода самореализации относится к сфере потребления и игры, всякая же ответственная активность отрицается, поскольку к ней прилагается уже совсем другой подход — абсолютно де­терминистский. («А что я могу сделать в таких условиях? Сре­да заела ... »). Рассуждающие так —«фаталисты», когда на­до что-то сделать, и «ницшеанцы», когда можно потреблять и играть за чужой счет («ницшеанцы» без amor fati, но с претен­зиями ... ). И снова воспроизводится наша историческая дра­ма: замордованное большинство и теперь уже не революционно-романтическая, но играюще-потребительская «элита».

Перерастание свободы в своеволие в значительной степени провоцируется тем, что насилию противопоставляется уход и отказ от себя, своей воле — воля Бога (природы, человечества, культуры, государства и т.д.). Вернувшись к формулировке С. Булгакова о двух путях, можно сказать, что есть еще и тре-

Если западная мысль подчеркивает положительную роль рефлек­сии (обезьяна, осознавшая, что она обезьяна, уже не есть обезьяна), то восточная мудрость — ее отрицательную роль (сознательное стремление к нирване превращает нирвану в сансару —мир суетных иллюзий; нельзя стать Буддой сознательно желал этого).

Дзэн-буддистский наставник, имеющий внешность и манеры пове­дения «свирепого тигра», так, к примеру, может ошеломить ученика, взыскующего истину:

• 
  Мы одеваемся и едим каждый день. Как избавиться от необходимости
  питаться и одеваться?
  
• 
  Мы одеваемся, мы едим.
  
• 
  Не понимаю.
  
• 
  Раз не понимаешь, одевай свое платье и ешь свою пищу.
  

тий путь: не приоритета чьей-либо воли (монады или универ­сума), но паритета и диалога. Поиски этого пути идут не в сфере С-О отношений (я — субъект, мир — объект; или: мир (Бог) — субъект, я — объект), но в сферах С-С отношений и глубинного общения.

Способны ли мы к добровольному самоограничению сво­ей самореализации не из-за страха или расчета (т. е. не из рабских или торгашеских побуждений)? «"Права человека" — отмечает А.Солженицын — это очень хорошо, но как бы нам самим следить, чтобы наши права не поширялись за счет прав других? ... Устойчивое общество может быть достигнуто не на равенстве сопротивлений — но на сознательном самоогра­ничении: на том, что мы всегда обязаны уступать нравствен­ной справедливости... Человеческая... свобода включает до­бровольное самоограничение в пользу других. Наши обяза­тельства всегда должны превышать предоставленную нам сво­боду».¹⁸¹ Если я добровольно признаю самоценность другого и способен радоваться не только своему саморазвитию, любить не только себя, то очевидно, что моя уступка не есть насилие на­до мной. Напротив, моя сила воспринимается уже не как усло­вие насилия над миром, но как основание моей ответственно­сти перед миром (Бахтин). В то же время доброжелательный диалог и сотворчество с другими не заставляют меня отказы­ваться от самореализации, от своей позиции («вненаходимость» Бахтина).

Итак, от борьбы противоположностей свобода — рабство можно, оказывается, двигаться в направлении к иной высшей правде — единству, взаимодополнению свободы и любви, со­причастности к миру. Так что же это за свобода, которая огра­ничена любовью, и что это за любовь, в которой не растворя­ются до конца? Но иного, если мы не избираем нирвану (логи­ческий результат философии ухода) или гибель в глобальной катастрофе (зримый конец, к которому ведет философия наси­лия), не дано.

Завершая обзор подходов к человекомирным отношениям, можно констатировать, что и здесь философско-мировоззрен-ческая мысль стоит на пороге синтеза, построения целостной концепции отношений человека к миру.

'"Солженицын А.И. Как нам обустроить Россию (спецвыпуск «Комсомольской правды»). М-, 1990.

199

3.5. САМОСОЗНАНИЕ ФИЛОСОФИИ

Но сознает ли себя готовой к мировоззренческому синтезу, к обоснованию мировоззрения, достойного XXI столетия, сама философия?

Представления философии о самой себе, своем назначении и возможностях менялись вместе с изменением ее реального соот­ношения с другими формами духовной жизни. В этом процессе можно выделить следующие этапы.

1. Период становления духовной жизни как

2. Период господства мировых монотеистичес­

82

200

3. Период становления современной науки и

4. Кризис философии как «науки наук». Натурфи­

201
общую структуру, а не разрабатывал конкретные математиче­ские и эмпирические методы. Натурфилософская метафизика типа Шеллинга и Гегеля дискредитировала себя своими явны­ми просчетами в интерпретации конкретных естественнонауч­ных проблем. Декарт и Лейбниц гораздо больше ценились за свои результаты в области физики и математики (Декартова система координат, разработка аналитической геометрии, раз­работка дифференциального и интегрального исчисления Лейб­ницем), чем как философы-методологи.

Философия как бы осталась не у дел. Начиная с 40-х годов XIX столетия возникают новые направления в развитии филосо­фии, каждое из которых предлагает свой путь выхода из кризи­са, свое понимание предмета, задач и методов философии: чем же она должна стать, если перестала быть «наукой наук»? Ни­же мы охарактеризуем эти направления.

5. В результате деятельности «посткризисных» направлений жизнь философии была продлена и были получены новые значительные результаты. Однако ни одно из них не смогло стать достаточным основани­ем для построения новой целостной философии, и к концу XX столетия их потенциал в значительной степени оказался исчер­панным.

Что будет дальше? Выживет ли вообще философия в усло­виях глобального кризиса современной цивилизации? Или в «постиндустриальном» обществе возникнет некое новое духов­ное образование — «постфилософия»?

Дальше мы обсудим проблематику четвертого и пятого эта­пов: какой образ философии был предложен основными напра­влениями, ответившими на кризис философии как «науки наук»? Какова современная ситуация?

В советской философии установилась традиционная схема: после Гегеля единственно правильное решение было предложе­но только марксистской философией; только она пошла «вперед и ввысь»; все остальные направления явились лишь выраже­нием «кризиса буржуазной философии». От этой схемы надо отказаться, ибо она не соответствует действительности. Во-первых, все «посткризисные» направления имели и свои плю­сы, и свои минусы, но ни одно из них не предложило «абсолют­ного решения», не сумело стать по-настоящему целостной фи­лософией. Разумнее трактовать их как «веер возможностей». Во-вторых, я решительно отказываюсь от термина «буржуаз-

202

Не стремясь охватить все многообразие философских учений, мы выделим лишь магистральные направления, на которых про­рисовывается образ философии и ее судьба: если не «наука на­ук», то — что?

Итак, претензия быть «наукой наук» оказалась несостоятель­ной, натурфилософия — отвергнутой, методология — в значи­тельной степени невостребованной. Что же практически было положено в основание новых выборов пути? Я думаю, что пре­жде всего — неистребимое желание продолжать философствова­ние. Ницше в свое время очень проницательно заглянул во вну­тренние мотивы, движущие философами: «Мало-помалу для ме­ня выяснилось, чем была до сих пор вся великая философия: как раз самоисповедью ее творца, ... нравственные (или безнрав­ственные) цели составляют в каждой философии подлинное жиз­ненное зерно, из которого каждый раз вырастает целое растение ... в философе нет совершенно ничего безличного, и в особен­ности его мораль явно и решительно свидетельствует, кто он такой, т. е. в каком отношении по рангам состоят друг с другом сокровеннейшие инстинкты его природы».¹⁸⁴ Обобщая понятия «нравственной цели» и «инстинкта», можно сказать, что жиз­ненные смыслы, ключевые ценности, исповедуемые философом (его «аксиологические аксиомы»), и желание оценить с их точ­ки зрения весь мир, человека и человекомирные отношения —

¹⁸⁴ Н и цш е Ф. Соч. По ту сторону добра и зла (прелюдия к философии будущего) // Ницше Ф. Соч. В 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 244-245.

203

С этих позиций представляется возможным выделение следу­ющих основных направлений философии, возникших после кри­зиса первой половины XIX столетия: 1) сниентистско-антимета-физическое, 2) деятельностное, 3) антропологическое, 4) рели­гиозно-идеалистическое, 5) нео-объективно-идеалистическое.

Мы не претендуем на сколько-нибудь детальный анализ этих направлений — это задача курса истории философии. Наши же задачи видятся в следующем. Во-первых, выделить базовую ценностную ориентацию и основную идею каждого направле­ния. Во-вторых, назвать основные течения внутри каждого из направлений. В-третьих, охарактеризовать главные «плюсы» и «минусы». В-четвертых, выявить «ростки» будущего синтеза, «шаги навстречу» (ибо наша основная идея — не «борьба на уничтожение», но диалог и взаимодополнение).

1. Сциеитистско-антиметафизическое направление исхо­дит из того, что философия может сохраниться, если она отка­жется от претензий на особый метод познания глубинной сущ­ности мира и попробует найти более скромный способ быть по­лезной науке. Научное познание при этом рассматривается как высший вид человеческой деятельности, наиболее достойный философского анализа.

Основные общие идеи этого направления: 1) позитивизм (ори­ентация на знание, которое дают положительные конкретные на­уки, как на единственно возможное подлинное знание) и антиме­тафизика (отрицание особого метафизического — философско­го знания и того уровня мира, на который оно направлено: все проблемы, касающиеся общей онтологии мира и субстанции че­ловека, суть «псевдопроблемы», вопросы, лишенные смысла); 2) сциентизм (убежденность во всесилии науки; то же, что не берется научными методами, не заслуживает серьезного вни-

204

Остановимся на основных течениях внутри этого направле­ния. Позитивизм — течение, в развитии которого обычно вы­деляют три этапа. Первый этап — позитивизм, видящий задачу философии в объединении результатов частных наук в единую, картину мира (О. Конт, Г.Спенсер, 1820-1903, и др.). Второй этап — эмпириокритицизм (Мах, Авенариус — начало XX сто­летия), делающий акцент на анализе оснований и организую­щих средств научного познания. Этот акцент еще более усили­вается на третьем этапе, когда возникает неопозитивизм, пре­тендовавший на решение логико-методологических проблем со­временной науки и построение ее единого языка (20-50-е годы XX в.; Р. Карнап; О. Нейрат, 1882-1945; Г. Рейхенбах, 1891-1953; А. Айер, р. 1910; Э. Нагель, 1901-1985; отчасти Б. Рассел и др.).

Неокантианство — течение, возникшее в 60-е годы XIX в. и наиболее ярко (в аспекте рассматриваемого направления) вы­раженное в марбургской школе (Т.Коген, 1842-1918; П. Наторп, 1854-1924; Э. Кассирер, 1874-1945). Сторонники этого течения устраняли из философии Канта вещь в себе и полагали, что субъект познания сам конструирует свой предмет; наука дела­ет это стихийно, задача философии — осознать природу, струк­туры и процедуру такого конструирования, лежащего в основе научного познания.

Аналитическая философия видит задачу философии в устра­нении из науки всех философских «псевдопроблем» посредством строгого анализа языка науки; тесно связана с неопозитивизмом (Л. Витгенштейн, 1889-1951; У. Куайн, р. 1908, и др.).

Стуктурализм возник как направление в гуманитарном по­знании в 20-е годы XX столетия и в 60-е годы перерос в фи­лософское течение (К. Леви-Строс, р. 1908; М.Фуко, 1926-1984; Ж. Деррида, р. 1930; Ж. Лакан, 1907-1981) и видит свою цель в выявлении инвариантных структур в глубинах человеческого бессознательного и культуры, в объяснении их этими структу­рами (современный вариант «поверки гармонии алгеброй»).

К структурализму близки попытки превратить в универсаль­ную философию идеи общей теории организации (предложена

205








А. А. Богдановым, 1873-1928, в его книге «Тектология»— всеоб­щая организационная наука, написанной в начале XX в. и во многом предвосхитившей идеи кибернетики) и общей теории систем (Берталанфи, Ласло).

Главные достоинства сциентистско-антиметафизического на­правления — стремление к строгому и точному анализу логики и методологии науки. Слишком «глубинным» и «экзистенци­альным» философам, третирующим точность, полезно понять, что этот уровень философствования надо перерасти, а не от­брасывать с порога, не желая дорасти до него. Но не случайно все эти течения в конечном счете не выполнили своих ключе­вых задач (хотя и сделали немало отдельных открытий): не­льзя получить целостный результат (даже в отношении нау­ки или какой-то другой сферы человеческой жизни) исходя из абстрактного «отвлеченного начала», из редукции сложного к простому (человеческой жизнедеятельности к ее рационализи­руемому логико-методологическому аспекту). Сложилась па­радоксальная ситуация: изучая методы науки и отказавшись от собственно философского метода, многие представители рас­сматриваемого направления (особенно неопозитивизма и ана­литической философии) оказываются вынужденными в основ­ном рассуждать о том, чего мы не можем сделать, сами поро­ждая бесчисленные трудности, возникающие в результате за­прета общего, «метафизического» взгляда на вещи.

Рассматриваемое направление само породило «ростки», от­рицающие ряд его исходных догм и дающие более богатые воз­можности диалога с другими направлениями. К их числу отно­сятся лингвистическая философия, неорационализм и постпози­тивизм.

Лингвистическая философия возникла как ветвь аналитиче­ской, но с отказом от сциентизма и установкой на анализ есте­ственного обыденного языка, что, бесспорно, дает более широ­кие возможности. Неорационализм сложился в первой поло­вине XX в. (Т. Башляр, 1884-1962, и др.) и пытался в осмысле­нии современного естественнонаучного мышления найти исто­рическое обоснование его рациональных основ, т. е. выявить корни их «априорности». Эта же тенденция характерна для постпозитивизма, возникшего в 50-е — 70-е годы нашего сто­летия (К. Поппер; П. Фейерабенд, р. 1924; И. Лакатос, 1922-1974; Т. Кун, р. 1922, и др.). Данное течение порывает с основной по­зитивистской догмой — отрицанием метафизики (философии).

Культурно-исторический анализ развития наук вынудил иссле­дователей признать и начать изучение философских оснований научного познания. Но принципиальная узость сциентистского направления все же оказалась непреодоленной: человек продол­жает выступать здесь только как человек исследующий, в край­нем случае — человек рассуждающий, пользующийся языком.

2. Деятельностное направление видит спасение философии в прямом обращении к практике, преобразовательной деятель­ности. Наиболее яркое и исторически первое свое выражение оно получило в марксистской философии диалектического ма­териализма. Кроме того, к ней могут быть отнесены такие те­чения, как прагматизм, и то, что можно было бы назвать фи­лософией индивидуалистической самореализации (Ницше, Сартр¹⁸⁵). Но несмотря на существенные различия, все эти те­чения подпишутся под 11-м тезисом Маркса: человек должен преобразовать мир, объяснение же мира — средство, обслу­живающее преобразование. Сциентистское направление видит смысл жизни в исследовании сущего; деятельностное — в пре­образовании и развитии, направленных на реализацию долж­ного. Это направление принципиально атеистично: человек сам берет на себя функцию переделки мира в соответствии с проектом, вырабатываемым им самим.

Различия между течениями заключаются в разном понима­нии природы человека, должного (его проектов и идеалов) и способов реализации проектов будущего в настоящем. Два по­следних течения, в отличие от марксистской философии, сугубо индивидуалистичны. Должное в прагматизме — это успех кон­кретной личности в ее делах; у Сартра это — стремление к аб­солютной свободе личности, «желание быть Богом»; у Ницше ~ преобразование самой глубинной сущности человека — его системы ценностей, превращение его в сверхчеловека, стоящего «по ту сторону добра и зла» и играющего с миром в опасные, «веселые» и самоутверждающие игры. Прагматизм преиспол-

Сартра обычно причисляют к экзистенциалистам, и для этого, ко­нечно, есть все основания. Но у нас он как бы пройдет «по двум ведом-ствам»(недостаточность любой схематизации!), ибо позиция Сартра ку­да ближе к Ницше {которого обычно числят по ведомству «философия жизни»), чем, допустим, к акзистенциалистам Ясперсу или Хайдеггеру и, тем более, самому экзистенциальному писателю — Достоевскому {см. сравнительный анализ взглядов этих мыслителей в кн.: Д авыдо в Ю.Н. Этика любви и метафизика своеволия. М-, 1982).


206

207

нен делового оптимизма; Сартр понимает, что абсолютное про­тивопоставление человека миру превращает его деятельность в «тщетное стремление», в Сизифов труд (это прекрасно показал в своем «Мифе о Сизифе» ранний Камю); Ницше делает хоро­шую мину при плохой игре (так и хочется спросить: над кем смеется его сверхчеловек?). Но во всех этих случаях человек намерен месить мир, как сырую глину.

Марксистская философия отличается от охарактеризованных течений тем, что она прежде всего глубоко социальна, социо-центрична. В то же время она признает объективность суще­ствования природы и общества, и хотя мир — это объект пре­образования, но объект, живущий в соответствии со своими соб­ственными закономерностями, знание которых — необходимое условие успешности преобразования. Далее, сами наши идеалы и проекты не исходят из «ничто», но выступают как отражение объективных тенденций развития общества.

И, наконец, надо сказать об отношении марксизма к филосо­фии, которое отличает его от откровенно антиметафизической направленности Ницше и прагматизма и даже от частично (в пределах человеческого бытия) признающего метафизику Сар­тра. Здесь в марксизме налицо две тенденции: откровенно ан­тиметафизическая самого Маркса, который предпочитал поль­зоваться философией (материалистически понятой диалектикой Гегеля) как методом, не строя какой-либо онтологии, категори­альной картины мира, и Энгельса, попытавшегося построить такую картину посредством применения гегелевской диалекти­ки в ее материалистической и естественнонаучной интерпрета­ции.¹⁸⁶ В обоих вариантах философия ставилась на службу ре­волюции пролетариата, которую он должен совершить в соот­ветствии с объективными тенденциями развития общества (про­тиворечием между возрастанием общественного характера про­изводительных сил и частнособственническими производствен­ными отношениями).

Стремление к преобразованию мира и человека, если оно не переходит границу, за которой превращается в манипули­рование ими, само по себе положительно. К сожалению, такая граница нарушается всеми тремя течениями рассматриваемо-

В дальнейшем развитии вторая тенденция явно оказалась преобла­дающей. Хотя попытки отказаться от философии как какой-то системы категорий также не прекращались. См., например: Потемкин А.В. О специфике философского знания. Ростов/н/Д., 1973.

го направления. Причинами этого являются редукционизм и субъективизм (явный недостаток «почтительности» к бытию). В течениях прагматизма и индивидуалистической самореали­зации, которые все сводят к субъективной воле, стремящейся к успеху, воплощению воли к власти или своего постоянно отчу­ждающегося проекта в безликой среде, это очевидно. В марк­систской философии дело обстоит сложнее. Редукция там дво­якая: к объективной реальности (субъективное — лишь след­ствие и отражение объективного) и в то же время к деятель­ности человека по своей самореализации без заранее выбран­ного масштаба. При этом утверждается, что «скачок из цар­ства необходимости в царство свободы», превращение человека в существо, полностью овладевшее законами природы и обще­ства, произойдет в соответствии с данными объективными за­конами. Но, поскольку, увы, ничего подобного не происходит (уничтожение частной собственности привело не к коммунизму, а к непредвиденным тупиковым последствиям), постольку субъ­ективный произвол все более начинает подстегивать экономику и человека, почему-то не желающих жить и развиваться в соот­ветствии с собственными, якобы уже открытыми объективными законами.¹⁸⁷ И идеал коммунизма, будто бы однозначно выте­кающий из самой жизни общества, оказывается все же одной из ценностных ориентации (на земной рай, гарантируемый пол­ной социализацией человека, дорастанием его до собственной социальной сущности).

Деятельностное направление дает хороший урок: надежды лишь на волю человека, даже в сочетании с ориентацией на зна­ние объективных законов общества, приводит не в рациональ­ный или иррациональный рай, но в царство абсурда. Вместе с тем это не дискредитирует ни самой идеи отношения к человеку как к активно преобразующему существу (но не в качестве от­влеченного начала!), ни поисков объективных законов развития общества и не отменяет того, что диалектический материализм сделал шаг на пути к философскому синтезу (материализма и диалектики) — шаг необходимый, но недостаточный. Более то­го, я вижу рациональное зерно и в идее социальной ангажиро­ванности философии: конечно, она имеет свою внутреннюю са­моценность, но должна послужить и целому. Весь вопрос в том,

¹⁸⁷«Марксизм — справедливо заметил Н.Бердяев — самал крайняя форма социологического рационализма, а потому и социологического уто­пизма» (Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990, С. 146-147).


208

209

3. Антропологическое направление связывает судьбу фи­лософии с обращением к человеку внутреннему. Не в позна­нии и преобразовании, где человек — просто самая активная вещь среди других вещей, но в неповторимости его внутренних переживаний, в мире его ценностей, в неуловимом акте посто­янного самоосуществления, ставящего его над реалиями приро­ды и социума, в особой структуре его внутреннего мира хочет она увидеть суть человеческого бытия, а в его истолковании — предмет философии.

Основными течениями внутри этого направления являются: философия жизни (ее культурно-исторический вариант), аксио­логический вариант неокантианства (Ваденская школа), фено­менология, экзистенциализм и философская антропология.

У истоков направления стоит датский мыслитель С. Кьерке-гор, предложивший свой подход к преодолению гегелевской фи­лософии. Эта философия как вершина «докризисной» метафи­зики, как последняя ее попытка реализоваться в виде «науки наук», в 40-е годы прошлого столетия вызвала разные попытки преодоления: от умозрения к науке (сциентистское направле­ние), от теоретизирования к преобразованию (деятельностное направление), и, наконец, Кьеркегор воспринял гегелевскую си­стему как апофеоз господства абстрактного и общего над тра­гической судьбой неповторимого бытия личности, заброшенной в этот мир на краткий отрезок времени. Сущности (эссенции) он противопоставил существование (экзистенцию) и понял ее не как проявление сущности, отдельный экземпляр общего рода, но как неповторимую самоценность, которая через трудные поиски самой себя находит свой путь к Богу (к трансценденции).

У Дильтея, как представителя культурно-исторического ва­рианта философии жизни, человек — существо творящее исто­рию; но сущность этого творения должна быть понята не через внешние результаты деятельности (как в марксизме), но через проникновение во внутренний мир переживаний субъекта. Та­ким образом, в субъективности раскрывается новый срез (не познание или действие, но внутреннее переживание), соверша­ется поворот от С-О к С-С отношению, ибо только в рамках по­следнего могут быть поняты и человек, и человеческая история. Философия и предстает как учение о таком понимании человека и культуры — как герменевтика.