Развивающейся

В Баденской школе неокантианства (Виндельбанд, Риккерт)

Феноменология, основным представителем которой является Э. Гуссерль, занимает особое место среди философских тече­ний нашего столетия. Она оказала значительное воздействие на экзистенциализм и герменевтику, но в отличие от других те­чений антропологического направления видит судьбу филосо­фии не в проникновении в иррациональные глубины внутренне­го мира, но в выявлении чистых структур сознания, свободных от психологической и исторической обусловленности. Видятся эти структуры интуитивно, но осознаются рационально, и фи­лософия в таком проникновении в сущность сознания, в те его предпосылки, без которых не может состояться ни один его кон­кретный акт ни в одной области познания (снова предельные основания!), должна стать строгой наукой.

Поздний Гуссерль, однако, убедился, что еще глубже нахо­дится «жизненный мир» человека, дорефлективная жизнь созна­ния. И тем самым от идеи «строгой науки» оказался возможным переход к более типичной для антропологического направления операциональной трактовке сущности человеческого бытия.

У истоков экзистенциализма стояли С. Кьеркегор, Ф.М. Лос-тоевский (1821-1881), Л.Шестов (1866-1948), Н.Бердяев.¹⁸⁸ Позд­нее идеи экзистенциализма были развиты в трудах К. Ясперса, М. Хайдеггера, Сартра, Камю, Ортеги-и-Гассета (1883-1955) и др. В значительной степени под влиянием Гуссерля экзистен­циализм стремится преодолеть ограниченность психологизма и культурно-исторического подхода философии жизни и вывести внутренний мир переживаний за рамки личности и общества, увидеть в их основе онтологию бытия (от экзистенции к транс­ценденции). На этом пути философия новым путем приходит к истине непредикативного бытия, которое не может быть пред­метом научного познания. Философия же указывает предельные основания человекомирных отношений.

То, что Н.Бердяев столь же причастен и к возникновению персо­нализма, говорит как о близости этих течений, так и о широте подходов русского мыслителя.

211

Однако онтологическая проблематика не является предметом специальных интересов антропологического направления. Его заслуга в бесспорном нахождении предмета философии в чело­веке, в доказательстве нередуцируемости последнего к предме­там частных наук. Но только ли человек? И верно ли, что философия может лишь указать на бытие, на его просвет в че­ловеческих событиях? Только ли в непредикативной субстан­ции укоренен человек или же и в мире, исследуемом методами конкретных наук, и для философии тоже остается свое место? На эти вопросы антропологическое направление, как и два пре­дыдущих (за исключением диалектического материализма), не дает ответа.

Тем не менее «ростки» в направлении будущего синтеза фи­лософских учений о человеке и мире в рассмотренных напра­влениях были указаны. Антропологическое направление также дало свой «росток» в виде герменевтики Гадамера, пытающе­гося связать хайдеггеровское учение о языке с диалектикой и построить своеобразную онтологию.

4.Религиозно-идеалистическое направление в отличие от трех предшествующих остается верным традиционной философ­ской проблематике и видит задачу философии в прояснении и обосновании такой картины мира и назначении человека, кото­рые, в конечном счете, основываются на вере в Бога как твор­ца и центра мирового целого. Но в отличие от «докризисной» религиозной философии это направление пытается осмыслить достижения современной науки и отнестись к ней не как мате­риалу для натурфилософского конструирования, но как само­стоятельному источнику, и, главное, в нем также совершается поворот к человеку, о чем свидетельствует сближение некото­рых его течений с течениями антропологического направления (например, персонализма с экзистенциализмом).

Основными течениями в рамках данного направления явля­ются неотомизм, диалектическая теология, персонализм и рус-

ская религиозно-идеалистическая философия. В последнем те­чении возможности рассматриваемого направления разверну­лись, пожалуй, с наибольшей полнотой.

Главный недостаток направления в целом, как и всей религи­озной философии, — бездоказательность утверждений о едином творце и центре бесконечного мира и противоречия, к которым приводит всякая попытка мыслить предикативно (через свой­ства и отношения конечного уровня) о непредикативном. Об этом уже не раз шла речь. Достоинство — в отстаивании осмы­сленности и значимости того, что позитивисты поспешили объ­явить «псевдопроблемами».

Неотомизм — попытка построить современное видение мира на основе «вечной философии» Фомы Аквинского (Э. Маритан, 1882-1973; Ж. Жильсон, 1884-1978; и др.). В 1879 г. он получает официальное признание Ватикана, наибольшая активность при­ходится на середину нашего столетия. Неотомизм возрождает традиции схоластики¹⁸⁹ в тщательной разработке и точности определений онтологических категорий.

Для диалектической теологии — течения протестантской теологии, возникшего в 20-е годы нашего столетия (К. Барт, 1886-1968; П. Тиллих, 1886-1965; и др.), характерно сближение с тенденциями экзистенциализма и основное внимание к проблеме общения человека с Богом; человек ищет Бога в своей глуби­не, но Бог не вещь среди вещей и не поддается рациональному пониманию; еще один путь к непредикативной субстанции.

В персонализме (Э. Мунье, П. Рикер и др.) с еще боль­шей определенностью заявлено антинатуралистическое и анти-социоцентристское понимание человека и Бога. В основе мира — личностное (личность — персона) начало, воплощенное в вер­ховной личности Бога. Человеческие личности через общение с Богом избегают крайностей индивидуализма и тоталитариз­ма и способны через любовь осуществить подлинное взаимопо­нимание. Выявляются, следовательно, как собственные темы философии — сущность человека, не сводимая к социальному и

213

биологическому, глубинное общение человека с Богом, природа человеческого взаимопонимания.

Особое явление представляет собой русская религиозно-идеалистическая философия, возникшая в 50-е годы XIX в., достигшая расцвета в конце XIX — начале XX в., претерпев­шая в начале 20-х годов искусственное пресечение своего раз­вития, но успешно продолжившая его за рубежом (Бердяев, Булгаков, Лосский, Франк, Сорокин и др.), понесшая нема­ло жертв среди оставшихся на Родине (прежде всего надо на­звать П.В.Флоренского — философа, культуролога, физика, священника), сумевшая донести эстафету до наших дней (Бах­тин, А.Лосев, 1893-1988) и оплодотворившая своими идеями отечественную науку (К. Э. Циолковский, 1857-1935; В.И.Вер­надский; и др.) и литературу (Ф. Достоевский, Л. Толстой, А. Солженицын).

В ходе курса мы не раз обращались и будем обращаться к мыслителям этого направления, а сейчас представим последо­вательность их ключевых идей, определивших особую роль это­го течения в грядущем философском и культурном синтезе (см. схему 3).

Несмотря на дешевый скепсис образованцев («Ах, устарело, ах, наивно, ах, нетеоретично, ах, реакционные утопии ... ») они еще будут востребованы! Они еще сыграют свою роль в воз­рождении нашего народа и решении проблемы выживания ми­рового сообщества.

Соборность на онтологическом уровне —- любовь, объединя­ющая мир в единое целое; на гносеологическом уровне — вера, объединяющая результаты деятельности чувств и ума в цель­ное знание; на уровне нравственного поведения — совесть (а не «качание прав»), объединяющая людей. Это — добровольное, а не насильственное или трезво рассчитанное единство (допол­няющее свободу, а не противостоящее ей). Всеединство — це­лостность мира на вечном уровне Бога и становящаяся целост­ность мира как высшее предназначение человечества, возгла­вляющего свободное возвращение к Богу множественных воль, отпавших от него и увеличивающих сумму зла в этом мире. Со­фийность — образ Бога в мире многообразия, образ, которым руководствуется богочеловечество в становлении всеединства. Общее Дело — святое соборное дело, способное объединить людей во имя всеединства и софийности.

Казалось бы, пока речь идет о благих идеалистических по­желаниях. Но без них — и это надо понять! — наука и практика будут служить Злу: от себялюбивого комфорта и «балдения» до срыва в пропасть абсурда и глобальных катастроф. На при­веденной выше схеме после «развилки» названы три основные культурные следствия, имеющие свои корни в русском идеализ­ме. Это — русский космизм, пришедший от идей всеединства, софийности и Общего Дела к идее ноосферы. Это —- филосо­фия Бахтина, видящая в диалоге суть человеческих отношений, а в ответственном поступке (уникальном событии в бытии) — суть человеческого поведения. Это — принцип отечественной культуры: правда отношений А. Солженицына, противопоста­вляемая им борьбе интересов (гарантии любви и совести выше и глубже политических и правовых гарантий).¹⁹⁰

Думаю, что из всех идей, предложенных после кризиса фило­софии как «науки наук» именно эта целостность есть наиболь­ший вклад в фундамент будущей философской и культурной це-"лостности, которая даст гарантии против самоуничтожения ци­вилизации. И философия при таком подходе обретает опреде­ленность своего предназначения, позволяющую ей не чувство-

¹ Это не означает недооценки и тем более отрицания последних. Это — вся та же постановка вопроса: живем ли мы для того, чтобы есть или едим для того, чтобы жить? И в ответе на него я приветствую идеали­стическую, а не вульгарно-материалистическую иерархию. Подробнее о ключевых идеях русской философии см.: Сагатовский В. Н. Русская идея: продолжим ли прерванный путь? СПб., 1994.


214

215

вать себя обделенной среди других сфер жизни человеческого духа: выявление продельных оснований и идей, способных задать целостность движения на пути становящейся ноо­сферы, развивающейся гармонии.

Идеи русской философии — стержень на пути к грядуще­му синтезу, ствол, к которому тянутся интенции к целостности, проявляемые экзистенциализмом, персонализмом, всеми други­ми отмеченными выше «ростками». Не случайно религиозный мыслитель Тейяр де Шарден, которого трудно «упрятать» в какую-то рубрику, ближе всего к идеям становящегося всеедин­ства и ноосферы.¹⁹¹

5. Нео-объективно-идеалистическое направление возни­кает в конце XIX столетия: традиционная метафизика, оправив­шись от шока, пытается дать свой ответ, свидетельствующий, что и старые способы философствования не стоит безоговороч­но сдавать в архив.

В его состав входят такие течения, как неогегельянство, фи­лософия Бергсона, неореализм.

В неогегельянстве (конец XIX — 30-е годы XX в.; Р. Брэдли, 1846--1924, Б.Бозанкет, 1848-1923, Р. Коллингвуд, 1889-1943, и др.) была предпринята попытка возродить гегелевское учение о развитии абсолютного духа как основе жизни общества и по­знания. Наметилось сближение идей диалектики с экзистенци­ализмом, персонализмом и герменевтикой. В этом внесении ра­циональных моментов гегелевского учения в ткань современных философских представлений — его положительное значение.

Бергсон попытался истолковать данные современной ему био­логии и психологии с позиций волюнтаристской формы идеа­лизма и получил на этом пути, как мы видели, ряд интересных идей.

В неореализме развиваются платонистские тенденции, до­пускающие наряду с временным бытием существование вечных идеальных объектов. Такие представители неореализма, как С. Александер(1859-1938) и А. Уайтхед, стремились построить картину мира на основе платонистской интерпретации совре­менного естествознания. Несмотря на ряд очень интересных

¹⁹¹ И все же — повторю еще раз — я не разделяю форму религиозно­сти, присущую этим мыслителям. Я не утверждаю, что они все решили правильно, и, тем более, что у меня есть какое-то «единственно верное» решение.

находок, конструкции в целом получились довольно искусствен­ными.

Попытки возрождения объективного идеализма показали, что, во-первых, в любой философской концепции есть нечто не­заслуженно забытое или невостребованное, что в диалоге с со­временностью может получить неожиданную и плодотворную интерпретацию; и, во-вторых, что отвлеченные начала прежней философии, не пройдя через горнило синтеза, уже не могут слу­жить человечеству в качестве объединяющей стратегии. Подведем итоги с помощью схемы (см. схему 4 на с. 218). Хочу еще раз подчеркнуть, что наш краткий экскурс в исто­рию философских проблем и идей ни в какой мере и ни в каком случае не может служить «заменой» курса истории философии. «... Философское образование, — писал Виндельбанд,—в кон­це концов, всегда достижимо лишь путем полного и проникаю­щего в самые частности углубления в великие системы».¹⁹ⁱ

В заключение выскажу некоторые соображения о современ­ной ситуации в философии. В мозаичной массовой культуре не может быть стратегии — только тактика. Для одних-—как ма­нипулировать массами с помощью модных имиджей, для дру­гих—как быть на уровне очередной моды. Если такая культу­ра победит, то философия исчезнет (впрочем, эта победа была бы прологом гибели человечества в целом). Будем исходить из того, что философия может и должна сказать свое слово в разработке стратегии выживания человечества.

Есть ли для этого предпосылки в современной философии? И да, и нет. Да — потому что тенденции к синтезу, охвату бытия с позиций «клеточки» в целом налицо. Нет — ибо сильны и противоположные тенденции: рост дифференциации и усиление нигилистически-игровых позиций.

Сама по себе дифференциация философского знания — явле-. ние нормальное и положительное, если только она уравнове­шивается синтезом. Хорошо, к примеру, что логика и методо­логия науки становятся самостоятельной дисциплиной, но пло­хо, когда философы с гуманитарной направленностью все хуже владеют логикой и методологией (это, мол, «для естественных факультетов»), а логики и методологи отбрасывают гуманитар-ность, не укладывающуюся в их схемы. И так будет, пока фи-

Виндельбанд В. История новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками. В 2 т. Т. 1. С. 10.


216

217

t

лософское знание в целом не окажется пронизанным и «схвачен­ным» всеобъединяющей идеей и структурой.

Гораздо опаснее само скептическое отношение к такого рода перспективе. В философии сейчас какое-то затишье перед бурей или ... перед концом. Все течения, названные выше, уже ска­зали свое слово. На Западе, кажется, занятия философией все дальше удаляются от фарватера практической (научной, куль­турной, политической и т. д.) жизни, все в большей степени становятся уделом узкого круга любителей.

В нашем обществе догматическая философия официально, вроде бы, играла немалую роль, но это была роль свадебно­го генерала. Ее единство также было видимостью. В действи­тельности, если иметь в виду серьезных мыслителей (а они у нас были, несмотря на самую неподходящую атмосферу), раз­личие между философами, принадлежавшими к одной и той же «марксистско-ленинской философии», было порой большим, чем, к примеру, между позитивистом и персоналистом.

В период «перестройки» философия оказалась на обочине. Политикам (всех направлений) она теперь откровенно не нуж­на. Потребности мыслящих людей лучше удовлетворяет пу­блицистика. А Сова Минервы не торопится ... Пожалуй, она напугана тем, что любые глобально-стратегические претензии могут быть приняты за очередную утопию. Между тем в спо­собе производства, в научной картине мира, искусстве, рели­гиозной жизни, в условиях и нравах повседневного быта проис­ходят кардинальные сдвиги, нуждающиеся именно в глобально-стратегическом, собственно философском осмыслении (с анали­за современных факторов и фактов культуры мы и начнем Часть Вторую этого курса).

К сожалению, догматизму противопоставляется чаще не твор­ческий синтез (ах, мы к нему не готовы, да и вообще это скуч­но!), но «поп-философия»: все, что попадается на глаза и под

1 44

руку: отрицать и «красиво» играть¹"⁰ ничего конструктивно не

решая, но изображая «вопрошание». Все конструктивное с таких позиций третируется как примитивное.¹⁹⁴Так что же будет принципом в деятельности философа: Ответственный Поступок как вклад в Общее Дело или моя Игра и мой выигрыш?

Разочарование в тех формах социальной ангажированности философии, которые имели место в советском обществе, бросило некоторых наших философов в другую крайность – в абсолютизацию самоценности философствования. Конечно, философия не может быть только средством для достижения каких-либо внешних по отношению к ней целей. В этом случае она утратит внутренний импульс, собственную основу саморазвития. Сейчас у многих вызывает сочувственный отклик настрой на свободное философствование, не укорененное ни в какой жизненной почве. Наиболее ярко в свое время такой подход выразил оригинальный русский мыслитель Л.Шестов. «Разумеется, - писал этот философ, - с привычками к домоседству трудно быть хорошим философом… Пока оседлые люди будут искать истину, яблоко с дерева познания не будет сорвано. За это дело должны взяться бездомные авантюристы, кочевники, для которых ibi patria ubi bene (там родина, где хорошо. – В.С.)».¹⁹⁵ А где же таким философам хорошо? Там, где они свободны от обязательств выдавать какие-то результаты. «Я даже надеюсь, - утверждал тот же автор, - что уже недалеко то время, когда философы добудут себе привилегию откровенно признаваться, что их дело вовсе не в разрешении проблем, а в искусстве изображать жизнь как можно менее естественной и как можно более таинственной и проблематичной. Тогда и главный «недостаток» философии – огромное количество вопросов и полное отсутствие ответов – уже не будет недостатком, а превратится в

бабке самопознания»(Савинио А. Вся жизнь. М., 1990. С. 28). Во-первых, это почти списано у Ницше (см.: Ницше Ф. Сочч. В 2 т. Т.1, М., 1990. С. 49; Т.2. С. 564-567).; но не надо збывать, что у Ницше есть и справедливые оценки и даже восторженные отзывы о том же Сократе.

Во-вторых, зачем и откуда такая злобная односторонность, такое стремление утверждать свою оригинальность отрицанием другого, такая безответственность в оценках? (И чем это лучше догматических ярлыков?)

¹⁹⁴ А.Солженицын, приведя следующие слова критиков о себе: «Устройство сознания очень простое и близкое подавляющему большинству, отсюда и общедоступность», комментирует: «Вот это их и бесит. А я в этом задачу вижу» (цит. по: Слово, 1990, 3 11, с. 22025).

¹⁹⁵Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Л., 1991. С. 59. 220

достоинство»¹⁹⁶. С этим настроем хорошо коррелирует и такой вывод: …Все теории и идеи так же мало нужны, как фижмы и кринолины, которые носили наши прабабушки. И тогда начнут жить без идей, без заранее поставленных целей, без предвидений, всецело полагаясь на случай и собственную находчивость… Нужно и это испробовать! Авось так добьемся большего… Во всяком случае будет интересней…»^197.

Я далек от того, чтобы с порога отвергать вольный, ничем незашоренный поиск. Весь вопрос в том, чего хотят с его помощью добиться. Ничего, он сам себе награда? Но философ говорит о возможности добиться чего-то большего. Чего же? Видимо, приобщенности к некоей тайне, которая постигается в «возможно менее естественном» и проблематизированном мире, и это приобщение обещает быть интересным. Перед нами вариант все того же игрового подхода, когда в основной оппозиции человеческого бытия (естественное-искусственное) имеет место явная интенция в сторону абсолютизации искусственного. Мир воспринимается не как осященная почва, основа всех основ, но лишь как материал для игр «человекобога». Это и есть апофеоз беспочвенности. И одно дело, когда он выступает как романтическая мечта одинокого философа (здесь явная параллель с Ницше), и совсем другое, когда переживание романтика берется на вооружение модой (в данном случае – философской). Ницше и Шестова можно читать как поэм, но избавь нас, Боже, от доморощенных ницшеанцев.

^{Из того, что философия не должна быть служанкой идеологии, не следует, что она может освободиться от служения (в высшем смысле этого слова: служить бы рад – прислуживаться тошно) становящейся целостности Жизни в качестве органической части этой целостности. Отказ от такого служения не имеет иной альтернативы, кроме самоутверждения через игровое «времяпрепровождение». Но создаваемая таким} образом новая искусственная реальность начинает противостоять Жизни, если с самого начала её создатели лишены чувства ответственности перед развитием мировой целостности, чувства благоговения перед жизнью. Их бытие не становится событием в становлении мирового бытия, в становлении ноосферы. Оно оказывается событием лишь для себя «любимого» и узкой

¹⁹⁶Шестов Л. На весах Иова. Странствование по душам. Париж. 1929. С. 1999. ¹⁹⁷ Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. С. 160. -221-

группки любителей. И тем самым «быть» превращается в «казаться». Чисто игровое отношение к жизни, если оно не скрашивается печатью подлинного таланта (или не является трагической попыткой убежать от самого себя), приводит к тому, что можно было бы назвать «пижонизацией» культуры . Если этот процесс окончательно захлестнет и «душу культуры» - философию, то это буде началом конца – и философии, и подлинной (ноосферосозидающей) культуры. Догматическая философия была оторвана от жизни. Заигравшаяся философия только усугубит этот разрыв

Естественно, я считаю своим долгом и призванием внести посильную лепту в развитие философии в соответствии с принципами Ответственного Поступка.

В качестве итога Части Первой курса и «мостика» для перехода к последующим я сформулирую те основные идеи, которые, как мне кажется, вытекают из тенденции к синтезу и нынешней ситуации и будут реализовываться в дальнейшем изложении.

1. 
   По содержанию: идея развивающейся гармонии, становящейся целостности мира, человека и человекомирных отношений (в том числе по отношению к самой философии).
   
2. 
   
   

С

2«По структуре: идея «клеточки» С и её последовательной реализации.

3По процессу: идея взаимодействия, взаимодополнительности, полифонического сотворчества различных начал в мире, человеке и человекомирных отношениях, а нежесткая иерархия с одной ведущей причиной, одной «магистральной линией» развития и эсхатологическим Храмом в конце. И образ Храма, и Пути к нему творятся hic at nunc , в каждой точке и в каждый момент, в каждом событии, входящим через наши поступки в ткагь бытия.

Предисловие: право на авторский курс 3

1. Зачем нужна философия? 10

1.1 Что такое мировоззрение? (11). 1.2 Фундаментальные противоречия человеческой жизни и типология мировоззрений 921).

1. 
   Основной вопрос мировоззрения и «клеточка» философии (35). 2.2 Функции философии и её структура (45). 2.3 Уровни и средства философствования (57).
   
1. 
   Поле возможностей: ключевые проблемы и идеи развития философии 78