Развивающейся

Пожалуй, я в несколько смягченной форме перечислил все обстоятельства, которые обычно упоминаются в марксистской концепции возникновения философии, и в этой части я разделяю данную концепцию, однако считаю ее неполной. Концепция эта недвусмысленно дает понять, что философия родилась как ответ на «социальный заказ». Я думаю, это — упрощение. Социаль­ные потребности и возможности не формируют автоматически потребности и возможности отдельной личности, тем более вы­дающейся (как, порой, бывает нужен людям талантливый лидер с положительной направленностью, а появляется куда чаше ли­бо бездарный, либо сильный, но с направленностью, если не от­рицательной, то сомнительной ... ). Древние мудрецы смотре­ли на звездное небо размышляя о природе мироздания и пыта­лись разобраться в человеческой душе не просто потому, что к этому толкали потребности и возможности общества, последние были лишь благоприятными условиями и внешними стимулами. Основная пружина — то удивление, изумление перед миром, о котором как о начале философии говорил Платон⁵ — находи­лась внутри. Это особый склад души, рожденный взаимодей­ствием внутренних и внешних предпосылок, а не отштампован­ный извне. И это внутреннее психологическое побуждение, вза­имодействуя дальше с социальными условиями, породило осо­бые внутренние проблемы, закономерности и типы их решений, и, накапливаясь, весь этот собственный материал философии, ее собственная внутренняя жизнь в гораздо большей степени определили ее развитие, чем сами по себе меняющиеся обстоя­тельства. И каждый раз, когда в философии происходил «ска­чок», коренная подвижка в ее развитии, это было связано с по­явлением крупной философской индивидуальности. Так, разное видение мира крупнейшими представителями немецкой класси­ческой философии (70-е годы XVIII — 30-е годы XIX в.) Кан­том (1724-1804), Шеллингом (1775-1856) и Гегелем (1770-1831)

не может быть сполна объяснено ни изменением социальных условий, ни внутренними закономерностями развития философ­ской мысли; они обладали, ко всему прочему, неповторимым видением и социальных условий, и философских проблем. Точ­но так же нельзя объяснить разительное несходство воззрений русских мыслителей, скажем Н. Г.Чернышевского (1828-1889) и И. С. Соловьева (1853-1900), тем, что они, мол, выражали пози­ции разных общественных классов. Неужели к этому сводится суть их деятельности? А если и выражали, то почему? С тради­ционных марксистских позиций это уже психологические дета­ли. С защищаемой мной точки зрения именно взаимодействие особенностей социального развития (причем не только экономи­ческого, затем политического, а затем уже культурного, но всех трех вместе и на равных) с духовным фактором изумления перед миром, и индивидуальностью тех, кто становился философами, породило философию.

II редфилософское мировоззрение, которое возникающей фи­лософии предстояло оценить (т. е. выразить к ней свое ре­флексивное отношение) существовало в разных формах духов­ной жизни: мифологии, религии, искусстве. Знания, на которые могли опереться первые философы в своем осмыслении стихий­ного мировоззрения, также были рассеяны в различных сферах деятельности: в обыденной практической жизни, в зачатках на­уки, в находках магии. Причем все эти области жизни и знания не были четко отдифференцированы друг от друга, скорее, пе­реплетались в тесной синкретической связи. Видя, к примеру, наскальные рисунки, трудно однозначно сказать, что перед на­ми: живопись в современном смысле (выражение эстетического отношения к миру) или изображение магического обряда, кото­рый должен был обеспечить удачную охоту, или мифологиче­ский сюжет. В мифах содержались и религиозные представле­ния, и элементы будущей научной картины мира, и выражение мировоззренческих позиций. В зачатках науки соединялись на­блюдения из практической жизни, размышления просыпающе­гося ума и использование магических ритуалов; и это продол­жалось очень долго — по сути дела до возникновения науки нового времени в Западной Европе (вспомним, хотя бы, взаимо­отношения химии и алхимии).

Наиболее концентрировано предфилософское мировоззрение было выражено в древних священных книгах. Особенно ярко проявлялось это в культуре Древней Индии. В священных тек-

85

Философия постепенно выросла из одежд мифологии, опира­ясь на помощь всех других видов знания и духовной жизни, пе­речисленных выше, и силу собственного осмысления, в основе которого было исходное чувство изумления перед всем тем, что за пределами философского отношения к миру воспринимается как само собой разумеющееся. В философии с самого начала проявляются две тенденции: к синтезу наличных представле­ний о мире и к осмыслению их, рефлексии. Первая тенденция породила новое отношение к миру — когда знания предстали как нечто рационализированное, систематизированное и подда­ющееся проверке, доказательству. В пределе это — научное отношение. Поэтому и называли философию «матерью всех на­ук», ибо она объединяла в систему зачатки научных знаний, чтобы затем от нее постепенно «отпочковались» все науки и о мире, и о человеке. Вторая тенденция оказалась собственно философской — не описать и объяснить мир и человека как та­ковых, но осмыслить природу человекомирных отношений. Она затем и предопределила выявление и сохранение «нераствори­мого остатка» философии, когда философия оказалась в поло­жении короля Лира, будучи покинутой всеми своими детьми — науками, некогда понимавшимися как ее части.

«Чистая» философия прошла процесс двойного выраста­ния: сначала из одежд мифологических представлений, затем — частно-научных понятий. И этот процесс в общих чертах мы проследим (кстати, он и сейчас не закончен). Пока же поясним на примерах, как это происходило в самом начале. Согласно одному из древних китайских мифов о происхождении мира, до начала мира существовал хаос, из которого возникли два боже-ства Ян и Инь. Они разделили хаос на небо и землю, создали из грубых частиц животных, из легких — людей.⁶ Затем Ян и Инь стали обозначать небесное и земное начала, единство которых создает гармонию всех вещей. В древнеиндийской ре­лигии брахманизма и мифологии Брахман — имя главного Бо-

⁶См.: Ч аи ы ш ев АЛ. Начало философии. М., 1982. С. 60.

га. Позднее это же слово (но с изменившимся ударением) — Врахман становится обозначением единой духовной основы ми­ра. В Древней Греции, последним из «семи мудрецов»— носителей предфилософского мировоззрения — и первым среди философов был милетец Фалес (ок. 625-547 до н. э.). Он учил о воде как первооснове и первоначале мира. По мнению Ари­стотеля (384-322 до н. э.), систематизировавшего мысли своих предшественников, «сделал он это предположение, вероятно на-блюдая, что все питается влагой, и что сама теплота из нее ро­ждается и ею живет ... а еще потому, что семена всего сущего имеют влажную природу».⁷ Это, говоря современным языком, естественно-научное объяснение. И оно справедливо, но лишь частично. Дело в том, что Фалес, как и другие древние фило­софы, не различал четко материальных и идеальных начал. В его воде было полно богов, она была пронизана организующим началом — логосом. Эта вода не была еще ни физическим, ни философским понятием, но скорее мифологическим образом, в котором уже начали различаться будущие понятия.⁸ Когда же ученик Фалеса Анаксимандр (610 - ок. 540 до н. а.) ввел пони­мание начала мира как чего-то бесконечного и неопределенного (апейрон), современники плохо поняли его, и точка зрения его ученика Анаксимена (VI в. до н. э.), согласно которой таким началом был воздух, казалась более убедительной.

Философия возникла в древних Индии, Китае и Греции в силу общих, указанных выше причин. В то же время эти три основ­ных направления имели свои существенные особенности, ока­завшие очень большое влияние на все последующее развитие философии. В древней философии в той или иной форме были, по сути дела, уже поставлены все ее фундаментальные пробле­мы и намечены основные стили философствования.

Древнеиндийская философия была с самого начала ориен­тирована на противопоставление преходящего мира нашего по­вседневного существования и подлинной духовной первоосновы бытия, на слияние с которой направлена душа человека. «В религии и философии Индии, — отмечает Н. Бердяев, — даны

' Цит. по: Антология мировой философии. В 5 т. Т.1. 4.1. М., 1969. С. 71.

⁸Ср. образ из древнеиндийских вед: «Водами поистине было это вна­чале, лишь морем. Эти [воды] размышляли: "Как могли бы мы размно­житься?"» (Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 1. С- 71.).


86

87

уже все образцы идеализма.»⁹ Индийский философ С. Радхак-ришнан (1888-1975) замечает, что относительная защищенность Индии от внешних вторжений горными хребтами, благоприят­ные природные условия позволяли уединяться и размышлять. «Индийцы, — подчеркивает он, — никогда не воспринимали мир как поле битвы за богатство и власть».¹⁰ Это, конечно, преуве­личение, но, действительно, арии (представители трех высших каст — наследственных сословий), достигнув того возраста, ко­гда у них появлялись внуки, удалялись от мирских дел и ста­новились отшельниками. В то же время индийское общество было достаточно традиционным по образу жизни, ибо в осно­ве его находились крестьянские общины, а деление на касты и социальное неравенство были достаточно жесткими. Таким образом, страдания и тяготы жизни соединялись с возможно­стями уйти от них в мир внутреннего уединения и в этом ми­ре пережить и избавление от тягот, и высшее равенство с тем, что открывалось в душе каждого — мировым духом (Брахма­ном). Духовная жизнь Индии уже на уровне мифологии и рели­гии была исключительно богатой, разнообразной и направлен­ной не просто на руководство поведением с помощью обыча­ев, обрядов, мудрых мыслей, но и на чистое созерцание бытия. Внешняя жизнь веками текла традиционно, духовность же была не средством ее изменения, но, скорее, своеобразной «отдуши­ной», узаконенным уходом, который в какой-то мере облегчал жизнь каждого, а для жрецов и лесных отшельников становился постоянным образом жизни. Отсюда, во-первых, погруженность философских размышлений в лоно мифологии и религии, отсут­ствие стимулов для радикального перехода от символических образов к строгим понятиям, а, во-вторых, удивительная устой­чивость основных традиций древней философии: от учения, со­держащегося в ведах (веданта), через философские учения типа адвайта-веданты (недвойственная, монистическая веданта) од­ного из крупнейших философов-идеалистов Шанкары (VIII начало IX в.) и до современных систем типа «интегральной ве­данты» Ауробиндо Гхоша (1872-1950).^и

Напротив, «вечным источником реализма является Греция».¹² Социально-экономической и культурной основой греческой жиз­ни были не общины, не жесткая иерархия и не традиции отшель­ничества, но города-полисы — исключительно динамичные и — для свободных — демократичные. Не уединенная медитация, а споры на агоре (центральной площади города) формировали мышление древних греков. Не уход от жизни, а такое понимание ее, которое позволит в калейдоскопе жизненного разнообразия, разрушающихся традиций и меняющихся обстоятельств найти и сохранить меру — вот основной нерв греческой философии, ее основная проблема, унаследованная еще от предфилософии семи мудрецов.¹³ Благодаря этой установке греческая фило­софия родилась как осмысление природы, в которой из хаоса родится упорядоченный гармоничный космос. Таким же гармо­ничным, хорошо обоснованным должно быть и поведение чело­века. И, стало быть, не символически выраженные предания, не созерцательное видение мира и человека, но доказательство (на агоре!), обоснование с помощью понятий и умозаключений такой позиции, которая не уводит от жизни, но успешно ведет по ней, становится тем способом, с помощью которого строи­лась и развивалась греческая философия. Она ведет к идеалу философии как науки, в то время как индийская философия да­ет символическое видение мира и человекомирных отношений, общий целостный настрой, наплывающий из океана «мудрости молчания», глубинной сосредоточенности. Побеждать в реаль­ном споре или уходить от него в глубины своего и мирового духа — такие альтернативы предоставляют нам данные два ис­точника.

Древнекитайская философия носит двойственный характер. В целом ситуация формирования китайской философии была ближе к индийской, чем греческой. Китай — огромная страна с крестьянской общиной в своей основе, с очень устойчивыми традициями и природными просторами, которые способны бы­ли оказать глубокое созерцательно-поэтическое воздействие (и в китайской поэзии оно сказалось глубже, чем в философии).


Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М-, 1989. С. 57.

'"Радхакришнан С. Индийская философия // Открытие Индии / Под ред. М.Т.Степанянц. М., 1987. С. 456.

шихся со всех концов планеты.

Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. С. 57.

Вот некоторые из греческих афоризмов: «Ничего сверх меры» (Со­лон); «Мера — наилучшее во всем» (Клеобул); последняя, кстати, одна из любимейших мыслей современного продолжателя мудрой философии меры, прохождения по «лезвию бритвы» — Ивана Ефремова (1907-1972).

89

Но, в отличие от Индии, Китай был гораздо более подвержен агрессивным вторжениям кочевников и рано превратился в цен­трализованное государство с жесткой бюрократической иерар­хией управления (в этом отношении его история перекликается с нашей, российской). Бежать от такой организации общества было куда труднее, чем в Индии. Не случайно китайцы боль­ше лишь мечтали о том, что когда-нибудь они уйдут от своей будничной регламентированной жизни в легендарную долину «Персикового источника», где обретут желанный покой,¹⁴ и ... продолжали тянуть чиновничью или иную лямку. Ситуация, таким образом, была двойственной: китайцы видели небо, но оставались на земле.

Потому и философия там начала развиваться в двух основ­ных направлениях. Одно из них преследовало прежде всего це­ли усовершенствования социальной организации и личного по­ведения. Другое, как и в Индии, обращало свои взоры к бес­предельной духовной основе мира. И оба они — в силу тра­диционности китайской жизни — не стремились' к выходу на уровень рационально-теоретического обоснования, характерно­го для греков. Первое опиралось на житейскую мудрость, вто­рое, как в Индии, медленно вырастало из одежд священных ис­тин. Наиболее известный представитель первого направления — Кун Фуцзы, или Конфуций (557-479 до н. э.), которому при­надлежит формулировка знаменитого «золотого правила» мо­рали: «Не делай другим того, чего не желаешь себе». Второе направление получило название даосизма, его основы были из­ложены в книге «Даодэцзин» (дао — путь, дэ — добродетель, т. е. книга о пути и добродетели); легендарным основополож­ником этого учения называют Лао-Цзы (VI-V вв. до н. э.). Уче­ние о дао — несказанной духовной основе мира, как мы увидим дальше, во многом близко индийскому пониманию брахмана.

В трактовке этих трех корней мировой философии — индий­ского, греческого и китайского — надо избегать двух харак­терных ошибок: ставить вопрос, какой из них «выше» или «ни­же», и истолковывать два других с преимущественных позиций какого-либо одного (чаще всего с позиций западноевропейской философии как воспреемницы древнегреческой). При сопоста­влении с греческой (философией Запада) индийскую и китай-

¹⁴См.: Китайские социальные утопии / Под ред. Л. П. Делюсима. Л.Н.Вороха. М., 1987.

скую можно объединить друг с другом как философию Востока. Ни в рационально-научном, ни в поэтически-мифологическом видении мира (соответственно философия как наука и как це­лостный настрой) нет абсолютных преимуществ. Только вме­сте дают они взаимодополнительную картину мира, объединя­ющую левое и правое полушарие головного мозга, сциентист­скую и гуманитарную культуру в едином высшем синтезе. К такому синтезу идет развитие мировой культуры и философии. В истории философии мы видим целый ряд частных синтезов. Например, европейская мистика и философия иррационализ­ма¹⁵ впитали в себя восточный подход, а соединение индийских и китайских традиций породило дзэн-буддизм (где индийское стремление к духовной глубине сочетается с китайской ориен­тацией на регулирование повседневного поведения). Но «син­тез» немедленно превращается в искажающую эклектику, как только какая-то часть одного философского видения не органи­чески врастает, но механически используется в рамках другого. К примеру, йога в индийской философии — одно из ее развет­вленных направлений. Современный Запад берет часть этого учения — хатха-йогу (систему физических упражнений, напра­вленных на такое владение организмом, которое полностью под­чиняет его стремлению к слиянию с мировым духом, к нирване) И использует ее для целей укрепления здоровья, позволяющего еще более энергично выражать себя и покорять мир. Я, разуме-(втся, не против укрепления здоровья с помощью хатха-йоги. Но «супермен», который, говоря языком И. Ефремова,¹⁶ превраща­ет «белую магию» в «черную», использует средства, предна­значенные для единения с миром, в средства реализации своей воли к власти — опасен и отвратителен.

Интересен также вопрос, почему большая философия возни­кла именно в этих трех центрах. Почему она не появилась, ска­жем, в Японии, на Ближнем Востоке или в цивилизации майя? Развернутый ответ, конечно, требует тщательных исторических исследований. Но в общегипотетическом плане ситуацию мож­но пояснить следующим образом. Видимо, возникновение фи­лософии имеет место там, где пересекаются три фактора. С од­ной стороны, должна возникнуть какая-то проблемная ситуация,

¹⁵Ставящая непосредственное чувственно-эмоциональное схватывание реальности выше ее логического рационального осмысления.

¹⁶ См.: Ефремов И.А. Лезвие бритвы // Ефремов И. А. Соч. В 3 т. Т. 3. Ч. 1. М„ 1973.


90

91

Поэтому, с другой стороны, наряду с проблемной ситуаци­ей, в культуре, способной порождать философию, должен быть какой-то «внутренний простор», какие-то «зазоры» между жест­ким исполнением функций, заданных властью и традициями: возможность стать отшельником, уйти во внутренний мир, вы­сказаться на агоре. Проще говоря, должна быть возможность остановиться и задуматься.

Однако, чтобы эта вторая возможность реализовалась имен­но в философии (а не, к примеру, в откровениях пророков в иудаизме и мусульманстве), должен быть особый склад духа, особая направленность духа, а затем и его традиции. Я бы на­звал это интраверсивно-рефлексивной¹' направленностью. В данном контексте экстраверсия направлена на результат и са­мовыражение: я это делаю и я так вижу, а размышлять над этим ни к чему (ибо свято верю в себя или в заветы своего Бо­га). Интраверсия направлена на процесс получения результата и самовыражения: а что происходит, когда я это делаю и так вижу? И если при этом такое самосозерцание не пассивно, то оно превращается в рефлексию.<sup>18

17</sup>Интраверсия — преимущественная направленность вовнутрь, экс-траверсия -— вовне.

Другое д«ло, что эта рефлексия, в свою очередь, может приобретать либо интроверсивный (медитация, внутреннее раздумье), либо экстра-версивный характер (публичный спор).

92

Вот когда внешняя необходимость, внешняя и внутренняя воз­можность и внутренняя потребность задуматься над смысло-жизненной ситуацией совпадают, тогда и возникает философия. В случае же их несовпадения проблемы решаются нефилософ­скими средствами, либо общество (личность) попадают в со­стояние стагнации. Та же ситуация повторяется и в развитии философии, в смене философских парадигм. Читатель может задуматься над положением философии в нашем обществе: тра­диционная (для последних 70 лет) исчерпала себя, а новая по заказу не рождается. Вот и бредем за чужими моделями рынка, парламента и культуры, откладывая рефлексию (как, впрочем, и духовность вообще) «на потом». Но, слава Богу, не все.

Наполнение, конкретизация этой таблицы будут даваться в ближайших подразделах и в ходе всего курса. Здесь же огра­ничимся самыми необходимыми пояснениями относительно ка­ждого типа.

1. Древние философы часто не различали достаточно четко материальные и духовные основы бытия, но и в тех случаях, когда склонялись к первенству духа (Платон, 427-347 до н. э.) или материи (Демокрит, 460 г. до н. э.-IV в. до н. э.), сосре­доточивали свои интересы в основном на осмыслении природы, основ, начала окружающего мира, космоса, и из его понимания уже выводили свой взгляд на природу и назначение человека. Отсюда — космоцентризм.

Усиление искусственных посредников (освоение бронзы и же-