Сфера «Человек и его мир»

Фоновая информация, как правило, имеет разворот, или функциональное представление фонового сигнала [Н.А.Купина]. Слово жуз является фоновым жанроспецифическим сигналом, который многократно разворачивается. Связь между основным вербальным сигналом и разворотом может быть контактной и дистантной. Автор внедряет в сознание читателей множество разворотов, опираясь на различные фоновые знания адресата: Один из многочисленных родов Малого жуза, род кете, заселял земли далеко за Уил. Чтобы добраться туда, надо было миновать два аула (С. Санбаев). Фоновый сигнал жуз сопровождаеется разворотом, сущность которого в уточнении иерархических связей между родо-племенными образованиями: род кете относится к Младшему жузу. Парадигматическая речевая практика толерантности основана на использовании лексических единиц контактных субсфер сферы «Человек и его мир»: жуз, кете – единицы подсферы «Номинации административных институтов»; аул –елиница субсферы «Номинации построек». Автором использована опорная формула казахское + русское (Малый жуз, род кете). Употребление прямого пространственного сигнала далеко за Уил, связано с уточнением национально специфического понятия.

Стереотипный для обеих культур смысл «женщина – надежная спутница, опора семьи» в сверхтексте является опорным. Например: В Макате считали: дом Турлыжана прочен, он держится на сильных и энергичных парнях, которых не так-то легко обидеть в жизни. Четвертым столпом их мира предстояло стать невесткам (С. Санбаев). Использование метафоры четвертый столп мира способствует частичному стиранию граней между оппозицией мужское-женское. Женщина, как и мужчина, является опорой семейного очага.

Традиционный уклад жизни казахов, семейные отношения характеризовались развитым институтом многоженства. Писатель воспроизводит историческую действительность и специфику брачных отношений: Снаружи в юрту долетел визгливый голос байбише, старшей жены Адайбека. - Что родной отец твой приехал? – Голос старухи слышался уже за порогом. - Почему закладываешь сразу двух овец?! В ответ раздался несмелый, оправдывающийся голос токал – младшей жены… (С.Санбаев). Писатель употребляет казахизмы байбише, токал и их русские эквиваленты старшая жена, младшая жена. Внутритекстовая парадигма, объединяющая казахские и русские нолминации, способствует интерпретации национально специфических смыслов. Особенности гендерной ситуации образно воспроихводятся с помощью русских оценочных эпитетов визгливый (голос) – несмелый, оправдывающийся (голос), и помогающих осознать специфику семейных отношений в казахском обществе: на стороне старшей жены больше прав. Речевые практики толерантности (парадигматические и линейные) дополняют друг друга.

Образ женщины-воина, защитника родной земли, частично нейтрализует оппозицию мужского - женского: – Убийцы мудрого Маная и Алпая тогда не ушли от нас безнаказанными. Джигиты-тобыктинцы помогли нам взять их в западню. Никому из карателей не удалось спастись, а шакала Каражала настигла стрела возмездия – стрела дочери Оракбая Сании. Славная девушка под стать любому джигиту (А.Алимжанов). В сверхтексте употребляется окказионализм девушка-джигит, служащий средством нейтрализации оппозиции мужское – женское. Переключение гендерных функций в данном случае изображается на базе описания этих функций с помощью словосочетания стрела дочери Оракбая и устойчивых словосочетаний под стать (любому джигиту), настигла стрела возмездия. Статусные функции мужчины приписываются женщине. Контекст выявляет ограниченность стереотипного представления о женщине как хранительнице очага. Употребление сопутствующей метафоры (шакал Каражал) усиливает образное восприятие героини.

Лексические единицы, входящие в субсферу «Лица по роду занятий» малочисленны, но обладают высокой частотностью. Особо следует выделить культурему беркутчи – «охотник на беркутов». Писатель-билингв передает специфику данного рода занятий, используя единицы с узкоспециализированным значением из контактных лексико-семантических субсфер: Старик переделывал калкан – деревянную раму, которую надевает беркутчи перед тем, как спускаться в ущелье на аркане (С. Санбаев); На левой, более свободной стороне кибитки, стоял тугыр – подставка для беркута, изготовленная из ели. Над ним длинным рядом висели балак бау – поводки из тонкой сыромятной кожи, которые привязывают к лапе беркута и не снимают во время охоты, и кайыс-бау – длинные полуметровые съемные поводки из воловьей шкуры (там же). Осмысление денотативного значения казахизмов осуществляется путем пояснения данных слов. Важно, что значения лингвоспецифических слов объясняются автором в деталях. Так достигается понимание жизненно важного для казахов охотничьего дела, имеющего аналоги в России (например, соколиная охота).

В сверхтексте особую группу составляют лингвоспецифические слова, значения которых охватывают конфессиональный участок картины мира: имам, ходжа, мулла, муфтий, муэдзин, дервиш и др. Слова, входящие в субсферу религиозного, отражают не столько особенности религиозного мира казахов, сколько отношение между верующими и представителями культа: Наделенные неограниченной властью над бедными людьми, над всем, что есть и чего нет у них, эти имамы и ходжи всегда вселяют в душу и сердце бедного степняка смутную тревогу за будущее. Ведь без их молитв нет покоя не только на этом, но и на том свете (А. Алимжанов). На базе малой парадигмы формируется оппозиция имамы и ходжи – («представители религиозного культа») - верующие («люди, чья жизнь и судьба подвластны сильным мира»). Оценочный эпитет неограниченная (власть) способствует критическому восприятию служителей религиозного культа.

Общий взгляд на проблему отношения человека к Богу передает А.Алимжанов: Сказать можно так: хоть и наш Христос, и ваш Аллах, и Будда зюнгарский – разные боги, а мужики-то считай, все одно схоже живут – один у барина землю пашет, другой у бая коней пасет, а третий у хунтайджи и нойонов под плетью пляшет. Вот выходит, что воля-то у тебя тогда, когда под тобой конь хороший и сабля острая в руках. В приведенном микротексте оппозиция свой – чужой конкретизируется местоимениями наш / ваш, которые являются сигналами коллективной (в данном случае – религиозной) идентичности. Однако речевые практики толерантности способствуют сглаживанию резкого противопоставления нашего и вашего. Наш / ваш – сигнал религиозной идентичности. Автор использует лексические варианты для обострения одной и нейтрализации другой (богач – бедняк) оппозиции. В трехкомпонентной внутритекстовой парадигме номинации барин, бай, хунтайджи употребляются какключевые номинации, сближающие мировоззрение бедняков трех народов. В тексте используется сопутствующая метафора под плетью пляшет, способствующая образному восприятию доли бедняка. В более широком контексте устанавливается прямая перекличка с русской пословицей «На бога надейся, да сам не плошай». Таким образом, художественная интерпретация религиозных различий погружается в мир народной мудрости: центральное место в этом мире занимает человек – его воля, ум и душа.

Субсфера религиозного формирует конфессиональный участок картины мира. Вырабатывается отношение к чужой религии как иному, как особой сфере духовной жизни народа. Осмысление культовых реалий и ритуалов – одна из граней толерантного взаимодействия культур.

Мир человека – это вещный мир, объединяющий все, что связано с рукотворной деятельностью человека. С этой точки зрения интерес представляют субсферы, включающие наименования построек, а также посуды, домашней утвари, пищи, напитков, одежды и обуви и др.

Известно, что типовое жилище отражает и народное мировосприятие. Это особый микромир, в котором проявляется не только специфика быта и уклада жизни, но и менталитет. Для казаха-кочевника таким жилищем была юрта. Выборка из романов А. Алимжанова и С.Санбаева образует сверхтекстовой вертикальный парадигматический ряд: бакан, бельдеу, кереге, туырлык, шанырак, уыки, включающий шесть единиц. Данные лингвоспецифические слова не имеют лексических соответствий в русском языке. Поэтому писатели вводят их в текст с пояснением: Узнав Адайбека и старика Толепа, подъезжающих к отаре, Оспан подвернул вожжи под бельдеу – аркан, которым опоясывают юрты, и поспешил навстречу гостям, приглядываясь к ним, чтобы узнать настроение хозяина (С.Санбаев); В юрте не жарко. Туырлык со всех сторон был подвернут (в сноске: туырлык – «наружная кошма юрты») (С.Санбаев).

Описание юрты, ее местоположения говорят о степени достатка хозяев. Например: Просторная шестикрылая юрта Адайбека, покрытая осенью не нарядным белым, как недавно летом, а теплым светло-серым войлоком, находилась в центре большого аула. Рядом с ней две юрты его старших жен, потом две хозяйственные юрты, и уже вокруг них располагались родственники, строго соблюдая все родственные линии и отношения. В рваных, прокопченных маленьких юртах и шалашах жили семьи бедняков (С.Санбаев). Разрабатывается универсальная оппозиция богатые–бедные, определяющая социальное положение обитателей юрты. Парадигматический ряд видовых наименований юрты, включает привычные для русских слова (ср.: юрта, шалаши). Оценочные эпитеты просторная, шестикрылая – с одной стороны, рваные, прокопченные, маленькие – с другой, характеризуют социальное положение хозяев жилища.

Важно отношение современников к юрте как к жилищу: Каркас юрты был почти готов. Нагима поглядывала на Галимжана одобрительным взглядом: не каждый молодой человек умел сегодня так ловко ставить юрту. Одни считали это занятие недостойным себя, другие относились к юрте с явным пренебрежением, третьим – просто недосуг (С.Санбаев). Оценочные эпитеты одобрительный, недостойный передают отношение человека к юрте. Одобрение или же высокомерное неприятие, равнодушие – суть проявления толерантного/интолерантного взгляда на культуру предшествующих поколений.

Для русских юрта – это экзотизм. Образ юрты, который создается в билингвистическом сверхтексте, позволяет понять особенности кочевой жизни, отношение казахов к миру.

Особый интерес представляют лингвоспецифические слова, входящие в субсферу «Наименования пищи, напитков и традиций гостеприимства». В сверхтексте широко представлены обозначения национальных блюд: Казы и жая, жент и баурсаки, сочный курт, иримшик, тающий во рту, всевозможные блюда из дичи, рыб и отменной баранины, фрукты и яства – все везли караванами в ставку (А.Алимжанов). Парадигматический ряд лингвоспецифических номинаций, связанных общей семой «блюда», включает шесть однородных единиц. Несмотря на то, что писатель не разъясняет значения каждого культурно специфического слова (например, баурсаки - «национальное блюдо: куски кислого или пресного теста, жаренные в масле, сале»), родовое наименование блюда и русское устойчивое образное сочетание таять во рту создают базу для адекватного восприятия казахского застолья.

Частотным в сверхтексте является слово бесбармак – «национальное блюдо (вареное и крошеное мясо с прибавлением к навару муки, круп)»: Что, тамыр, испугался? – справился дюжий казак, забрасывая повод на луку коня.- Скажи жене, пусть готовит бешбармак. Казак хорошо изъяснялся по-казахски, и произношение у него было правильным, видно, из тех, кто родился и вырос в степи (С.Санбаев). В данном случае автор подчеркивает одобрительное отношение русского человека к блюду казахской кухни. Интересно, что русский ждет, когда приготовят бешбармак. Такое произнесение слова привычнее для русского уха. Этнографические детали не являются самоцелью. Напротив, авторы стремятся уловить культурную общность народных традиций. Так, многократно встречаем описание застолья, которое сопровождается беседой и пением. Например: Трое сидели за дастарханом. Крепкий сон, бесбармак и чашка кумыса вернули силы Курмашу. Давно было покончено с едой, но разговор не клеился. Зарбай – человек не очень-то разговорчивый – не знал, чем занять гостя. А Курмангазы был тоже не из многословных. Ему захотелось взять домбру и сыграть песню благодарности (А. Алимжанов). При описании ритуала казахского застолья использованы описательно-интерпретационный и денотативно-оценочный способы, детализирующие специфику данного ритуала. Писатель-билингв показывает, что пища важна не сама по себе. Она не только насыщает, доставляет личное удовольствие, но и позволяет отвлечься от обыденного, побеседовать, послушать приглашенного музыканта, утолить голод незнакомого путника, угостить друзей. Поэтому непосредственно к группе наименований блюд, напитков примыкают слова и стереотипные выражения, обозначающие особенности казахского гостеприимства.

Читатели билингвистического текста знакомятся с казахскими традициями: в текст вводятся фрагменты ритуала: Четверо всадников направились к юрте Адайбека. Навстречу вышли двое джигитов, помогли сойти с коней. Калима встречала гостей низким поклоном (С.Санбаев); Скрывая злобу и соблюдая степной обычай, Акбай пригласил Узака сойти с коня, войти в юрту (А.Алимжанов). В приведенных эпизодах репрезентируются ситуации ритуалов встречи и приема гостей. Приметы ритуалов национального гостеприимства позволяют проникнуть в жизненное пространство кочевого народа, осмыслить законы и обычаи бытовой культуры, способствующие сохранению социальной общности, упрочению своего круга и установлению внешних контактов, в частности, с русской культурой, в которой гостеприимство является одобряемой ценностной категорией.

Субсферы, объединенные в разветвленную сферу «Человек и его мир», отражают ценностные предпочтения казахов-кочевников, их отношение к человеку, его занятиям, административным институтам, верованиям, их представления о предназначении человека. Выявляются различные уровни идентичности: этническая идентичность, связанная с осознанием принадлежности к определенному этносу, социальная идентичность, формирующая иерархическую систему отношений, основанную на родо-племенном делении общества, профессиональная идентичность, основанная на глубоком осмыслении значимости для казахского народа определенных видов трудовой деятельности, гендерная идентичность, выступающая как знаковая в формировании мужского и женского начал.

Парадигматически организованные единицы каждой отдельной группы упорядочивают представления читателя о бытовой культуре народа. Для русского читателя отдельные участки человекозначащей сферы, воссоздаваемые писателями-билингвами, окажутся узнаваемыми; другие участки данной сферы будут осознаны как специфические, подчиненные условиям жизни казахов. Во всех случаях принцип соединения разновидностей речевых практик толерантности способствует адекватному восприятию изображаемого. Принятие одним народом целесообразности вещной основы существования другого народа, приобщение к другой культуре – важнейшее условие толерантного взаимодействия.

В разделе «Сфера "Природа"» описывается лексический состав субсферы явлений природы и земной поверхности, субсферы зоосемического, субсферы растительного мира. Например, в тематическую группу «домашние животные и связанные с ними реалии» субсферы зоосемического входят лингвоспецифические слова, именующие коня: тай – «годовалый жеребенок»; сауран – «порода выносливых саврасых коней»; аргамак – «рослый конь кровной породы»; айгыр – «жеребец-производитель»; тулпар – «сказочный быстроногий конь-скакун» и др. Писатели вводят соответствующие казахизмы разными способами. Пояснения нередко даются в виде сносок, как, например, в романе А. Алимжанова: Сеит держал в поводу уже оседланных коней. И гнедой донен Сеита и кунан Акбас выглядели отдохнувшими и, навострив уши, беспокойно топтались на месте, то и дело поглядывая туда, где скопились всадники (в сноске: донен – пятилетний конь; кунан – конь-трехлетка). Автор использует перевод денотативного значения казахизма на русский язык при помощи русского родового обозначения и конкретизации, позволяющей акцентировать важность видо-возрастных казахских номинаций.

Казахи-кочевники с давних пор культивировали домашних животных. Отсюда множество реалий, связанных с животноводством и верховыми животными, и соответствующих номинаций. Особый интерес представляет слово аран – «приспособление в виде острых кольев (обычно из камыша) для ловли сайгаков». В контексте это слово приобретает дополнительные смыслы и в ряде случаев – отрицательную коннотацию. Об этом свидетельствуют метаязыковые комментарии: Аран – жуткое слово. Оно означает нечто жесткое, всепоглощающее, ненасытное. У казахов есть страшные проклятия на этот счет. «У него разверзся аран», - говорят о ненасытном хапуге. «Он не остановится ни перед чем, он может зааранить человека», - говорят о жестоком, озверевшем человеке, оголтелом клеветнике, предателе (А.Алимжанов). Употребление образных оценочных высказываний, косвенно передающих отношение к данному понятию, связано со стремлением писателя передать его специфику. Оценочные эпитеты жесткое, всепоглощающее, ненасытное способствуют формированию устойчивого отрицательного отношения к кому-то или к чему-то. Обращает на себя внимание высказывание–рефлексив [И.Т.Вепрева], помогающее уловить коннотативные приращения, сопровождающие денотативное значение. А.Алимжанов использует казахский корень для образования глагола зааранить, демонстрируя зловещий смысл, соотносимый с русским синонимом заарканить, который, однако, не имеет аналогичных казахскому аналогу вторичных значений. Контрастивность понятий очевидна.

В субсферу «Растительный мир» входят наименования растений, отражающих специфику степного края: саксаул, терскен, жусан, изен, чий, курай, шагыр, карагай, караган, биюргун, кияк. Использование в сверхтексте парадигматического ряда казахских наименований, связанных общей семой «растение», включает шесть единиц и определяется спецификой изображаемого ландшафта. В одном микротексте могут реализовываться контекстно и дистантно расположенные казахизмы; иногда употребляется отдельная номинация, образное содержание которой раскрывается с помощью русской параллели, обладающей яркой внутренней формой. Например: алабота, эбелек, канбак, коппек, биюргун, шагыр: Позднее на островках дальних солончаков находил он (Мырзагали) мелколистый алабота – любимую траву верблюдов; подальше к северу, у песков, заготавливал колючки: эбелек и канбак. К концу лета старик рубил мотыгой куст. За кустом серебристый коппек – лучший корм для скота и превосходное топливо зимой. И осенью, наконец, наступала пора биюргуна – самой распространенной солянки в степи, и пахучей полыни, потерявшей горечь после долгих белых дождей (С.Санбаев); Здесь рос шагыр – трава сабельник, сухие стебли его и сейчас вырывались из толщи снега, овцы старались добраться до низа густой поросли (С. Санбаев). Автором используются разные способы пояснения значений лингвоспецифических слов. Особо подчеркиваются важные для понимания данного участка мира родо-видовые отношения; акцентируются возможности применения тех или иных растений. Например: алабота – трава верблюдов. Русский функциональный аналог колючки употребляется как родовое наименование, указывающее на то, что казахи различают и специально именуют виды колючек (эбелек и канбак). Причина такой дифференциации, в том, что верблюды предпочитают определенные виды колючих растений. В контексте наличествуют прямые темпоральные сигналы (к концу лета, осенью, зимой) и пространственные сигналы (в степи, на островках, к северу), обеспечивающие точность реализации линейных денотативных речевых практик толерантности.

В сверхтексте использованы национальные слова, которые обладают глубоко специфическим символическим смыслом. Символические значения основываются на ассоциациях и никак не эксплицированы в лексеме [З.Д.Попова, И.А.Стернин]. Так, например, подчеркивается, что для казахов жусан, карагач – символы родной степи, родины: Запахом жусана пропитана вся степь, все дороги рабов и батыров (А. Алимжанов). В сверхтексте устанавливаются межнациональные параллели символов: Одинокие карагачи подобны Саяку, они готовы к битве со зноем и бурей, чтобы защитить своей тенью всю зелень клочка земли, на которой растут сами. Потому, наверное, вполне естественно, что дерево с шершаво черным стволом, с жесткими, густыми зелеными листочками, дающими плотную тень, казахи считают символом своей земли, как русские – березу, ливанцы – кедр (А. Алимжанов). Употребление ряда казахских и русских образных номинаций жусан. карагач, береза, кедр, а также сопутствующих сравнений (типа карагачи подобны Саяку), позволяют образно представить специфику того или иного ландшафта. Образный параллелизм исследуемого сверхтекста прямо устанавливает лингвокогнитивную близость мировосприятия как фундаментальную основу межнациональной толерантности.

Проведенный анализ сверхтекста, обладающего яркой билингвистической стилистикой, позволил предложить типологию речевых практик толерантности, которые в общем виде подразделяются на парадигматические и линейные.